Текст книги "Дельфин"

Через некоторое время, уже за большими чашками кофе и начинающимся за окном легким снегом, они вновь оба опустили руки на стол и оказались друг напротив друга на расстоянии полуметра. Разговор скакал с темы на тему, с одного эмоционального облака на другое, они то оказывались на полпути к трепетному и неожиданному осознанию, то рассуждали о рутине.

Эмилия заговорила тише обычного:

– Я не знаю тебя, не знаю, что у тебя за душой, кем ты был и кем стал…

Актриса смотрела прямо на Луку, словно привязав его глаза к своим:

– Но ты разделил со мной это небольшое чудо, отчего оно превратилось в большое. Но я совершенно точно знаю, почему я доверилась тебе и пришла сюда: потому что такие истории происходят не в обыденные дни и уж точно не с обычными людьми.

Лука говорил не громче Эмилии:

– Именно по этой же причине я поспешил принять участие в твоём обряде, чтобы прикоснуться к одной из таких необыкновенных историй.

Эмилия наконец пришла к правильным формулировкам относительно вчерашнего катарсиса и, спрятав ладони в рукава свитера, говорила всей своей душой:

– Мы неспроста провели часть этого разговора, непринуждённо болтая о том или о этом. Я не стала сразу говорить о вчерашнем, а ты не напомнил мне. Я хотела прочувствовать нашу взаимосвязь, какой бы она ни была, и что бы она ни несла, а ты мне в этом помог. И всё же…

Лука на удивление не замечал за собой беспокойства и дал девушке продолжить, в то время как его вновь окатил зелёно-синий испытующий и взволнованный шторм:

– Я не думала, что мои маленькие отголоски мира можно сделать шире, не догадывалась, что это будет настолько волшебно – распахнуть эту вселенную в рамках одной песни для кого-то еще. Удивительно. Секрет перестал быть секретом, но от этого я ощущаю себя еще более романтично и сокровенно.

На фоне этого откровения Томас отчаянно выдавал какое-то блюзовое произведение из современных, и горячий саундтрек на фоне холода не улице подогревал Secret изнутри.

– Далеко живешь?

– В трёх кварталах отсюда.

– Тогда, может быть, составим компанию снегу на улице?

Эмилия застегнула пальто и её улыбка из-за колец шерстяного и мягкого шарфа казалась еще более необыкновенной.

– У меня в любом случае нет машины, я привыкла ходить пешком.

– Здесь должна быть шутка про то, что так здоровье будет крепче.

Молодые люди двигались в сторону от уютного заведения, и Эмилия направляла Луку во время разговора. Неожиданно, она взяла его под руку.

– Расскажи мне о себе.

Лука вздохнул и выпустил облако пара, а затем усмехнулся.

– Моя история чуть дольше, чем на три квартала.

– Мы пойдем через парк.

Лука усмехнулся в воротник и, почувствовав руку девушки , обвивающую свой локоть, успокоился. Устремив поток мыслей через серые деревья, он попытался прорезать взглядом много раз заклеенное время, чтобы снова заглянуть в такое сложное для воспоминания и рассказа прошлое.

– Где-то в одном южном городке три десятилетия назад объявился дерзкий малыш с одной большой мечтой – стать творцом. На тот момент ему было неважно, в какой сфере он будет создавать, ему хотелось делать что-то, что будет предельно эмоциональным, будет ходить по самому кончику лезвия человеческих эмоций и заглядывать чуть дальше, за этот предел. На тот момент ему было неважно, будут ли это слёзы или смех, будет ли это драма или комедия, будет это виски или сок, он хотел творить, не обязательно принципиально новое, но глубокое, тесное и широкое, волшебное и простое. Конечно, родители не поняли его, не вручили ключей от дверей в собственное счастье, не потому что не хотели, а потому что видели ему другую дверь.

Лука поймал одну точку в пространстве, упершись глазами в которую было проще погружаться сквозь десятилетия:

– Малыш рос, калякал рисунки на мольбертах, не пинал мячик во дворах, а залезал на крышу и пытался нарисовать небо и все-все звезды с него, замыкался внутри себя, а после раскрывался, разражался чем-то необычным, о чем знал только он да несколько окружающих его людей. С появлением в жизни младшего братишки жизнь сильно изменилась. У них не было такой разницы в возрасте, чтобы они не понимали друг друга, но братья росли слишком разными, чтобы их круг интересов соприкасался в чём-то, кроме заботы друг о друге. В один из дней, старший нашел на столе пустую книжку-тетрадь с надписью «Дневник». Писать о своих повседневных буднях он не стал, а превратил тетрадку в ежедневник одной знакомой ему семьи, проживавшей в соседнем доме. Закончив последнюю страницу через несколько месяцев, парень, уже парень бросил её в свой комод, но не забыл.

Лука присел на первую встретившуюся им скамейку, сбросив с нее несколько усталых снежинок, и аккуратно помог сесть рядом Эмилии. Девушка внимательно слушала исповедь спутника, не перебивая и стремясь успеть за его взглядом, блуждающим между сосен в прошлом – собственном детстве и юности. Проведя ладонью по подбородку, писатель продолжил:

– Младший брат хоть и рос озорным и авантюрным, но при первой возможности угрожал любой потенциальной опасности своим старшеньким. Привычка полагаться на него улетучилась в юности, когда оба брата уже на равных участвовали в самых разных затеях. Старший парень включался в жизнь, чуждую ему благодаря своему младшенькому, причуды и номера которого проявились на генном уровне и в первом ребенке в семье, пусть и позже.

Эмилия была словно бы приятно удивлена:

– Так ты был бойцом за двоих?

Лука пожал плечами:

– Отчасти. И до поры до времени.

Писатель провел рукой по рукавам от плеча до ладони и продолжил:

– На тот момент братишка был слишком мал, учился у старшего глубине и основательности, честности, искренности, уже с самого начала своей жизни проявляя задатки первоклассного повесы. Ну и способам постоять за себя тоже, да. Несмотря на то, что братья росли под одной крышей, нельзя было назвать их взаимоотношения очень тесными… они учились друг у друга за глаза, по поступкам и рассуждениям, не озвучиваемых в личных беседах. Братья не соперничали, но и на откровения не шли. Так продолжалось до тех пор, пока в один день старший брат не отдал свою рукопись с «Дневником» в издательство. Это был момент рождения «Пустот в недоверии», которые открыли дорогу ему в мир творчества.

– Я читала эту книгу. Она…сильно изменила мои отношения с семьей.

Лука посмотрел на Эмилию и ненадолго замолчал. Ему казалось, что эта история могла оказать влияние на бесконечное количество людей, но не на девушку, сидящую рядом – слишком это уж был массивных комплимент. Улыбнувшись, он продолжил:

– А теперь представь, что это практически тот же самый дневник, который я нашел в доме. Считай, что ты держала его в руках. До сегодняшнего дня я и представить не мог, что та самая тетрадка в чуть преобразованном формате окажется у тебя в руках. Это жизнь, она преподносит такие сюрпризы, в подготовке которых мы порой не принимаем участия. Порой наша задача – только дать заголовок.

Эмилия изогнула брови и спросила:

– Что же произошло дальше?

– Ничего, что я рассказываю о нас в третьем лице? Так больше похоже на сказку.

Девушка кивнула.

– Младший нашел себя в музыке, и решил посвятить ей всю свою жизнь. В одной из бесед он сказал старшему, что будет в музыке от начала и до конца. Отбившись от рук, он наконец зажил так, как захотел, а не так, как велели: закурил, запил, обнёс все тело татуировками, но делал поразительные по своей красоте вещи.

Лука вздохнул.

– Что ты знаешь о «Дельфине»?

Эмилия забросила ноги на скамейку и поджала их под себя, не готовая к резкой смене темы:

– Я была там в очень раннем возрасте. Мне не было еще и десяти лет, это было одно из последних больших шоу, магических шоу. Эти воспоминания остались со мной на всю жизнь. Я помню, как это представление завершилось грандиозным салютом, таким, каких больше нигде не давали, а внутри, в самом «Дельфине» на входе по желанию раздавали программки, зачем-то носовые платки, а в отдельной лавке торговали шляпами.

Девушка задумалась, погрузившись в, казалось, далекие для нее просторы жизни.

– Я тогда взяла себе одну. И до сих пор мечтаю о такой, она особенная, больше нигде таких не видела, у нее поля белые, а сама она – чёрная, и небольшой дельфинчик вышит. Это был как фирменный сувенир.

Эмилия опустила глаза в задумчивости, а после вновь обратилась к Луке:

– Наверное, тогда я решила, что моя профессия – это актриса. Если не тогда, то в один из этих дней, и «Дельфин» много для меня сделал. Может быть, это лишь детские воспоминания, но они остаются для меня маленькой мечтой.

– Тогда у меня хорошие новости для тебя. Именно эти братья вновь хотят сделать его таким, каким он был в твоём детстве.

Девушка была серьезной и обнадёженной:

– Ты серьезно? Это ваше шоу гремело недавно?

Лука покачал головой.

– Гремело. Гремит до сих пор у меня в ушах.

Эмилия толкнула Луку в плечо кулачком в перчатке и рассмеялась.

– Ты на самом деле полон сюрпризов.

Подходя к дому через несколько десятков минут затянувшегося путешествия из кафе, Эмилия повернулась к спутнику и всмотрелась в лицо Луки особым взглядом, сочетавшим в себе и грусть и озабоченность:

– Что бы ты ни задумал, Лука Николс, знай: всё то, что случилось в последнюю неделю больше похоже на ураган, чем на радугу. Оно не бредёт – бежит метровыми шагами, но не поверь я в то, что оно закончится добром, и неважно каким, – Эмилия не подбирала слова, она старалась донести эмоцию, – не оказалась бы никогда в сегодняшнем вечере. Ты заслуживаешь того, чтобы я предупредила о том, как я тебе доверяю, хотя я знаю всего чуть больше, чем несколько часов.

Лука слегка повел головой в сторону и его взгляд прыгнул с одного шпиля на крыше на другой:

– Несколько часов и одну волшебную песню, мне кажется. У вас часы отстают.

Эмилия убрала непослушные волосы и спросила:

– И ты не хочешь услышать мою историю?

– Больше всего на свете. Но я оставлю её на завтра или послезавтра. Или когда я в следующий раз увижу тебя, оставлю в качестве залога, чтобы ты никуда не делась.

Эмилия смущённо улыбнулась и вновь потянулась, чтобы поцеловать Луку. Девушка исчезла в дверях многоэтажного дома, а Лука пробормотал в снежинки:

– Помнит мою фамилию.

Через несколько минут молчания, он развернулся и побрел по тонкому слою молодого снега, раня его своими следами, засунув руки в карманы и подняв воротник от залетающих маленьких белых летающих льдинок. Обычно в таких ситуациях идут вприпрыжку.

Глава 22. Разве это абсурд?

– Ты же не до конца рассказал свою историю!

– Ну, это был трейлер. Остальное узнаешь уже по ходу фильма, никто же тебе сюжетные повороты сразу не выдаст, так неинтересно. Потому сейчас твой черед, ты сама возмущалась по этому поводу.

– Хорошо-хорошо, я тоже хочу поделиться.

Эмилия поджала губы, не то распределив помаду, не то задумавшись. Молодые люди неспешно шли вдоль колющих небо своими шпилями высоток и пытались принять тот комфорт, который им дарил общество друг друга как данность. На следующий день после запоминающегося первого вечера в общении друг с другом они словно бы по старой традиции созвонились, чтобы снова очутиться в недавно образованном общем мире, смысл, предназначение и атмосфера которого были еще не сотканными.

– Я родилась в небольшом городке, так что детство у меня было неизбалованное, но счастливое. Жила я с родителями и братом, он сейчас пытается многого добиться в бизнесе. Знаешь, когда ты растёшь в деревне, то большой город действительно кажется таким большим концентратом всего, чего у тебя нет, и что тебе хочется. Например, одежды: платьев, туфель, самых разных чулков и шарфов.

Эмилия засмеялась, и удержаться от смеха в её компании было практически невозможно.

– Как была без ума от детей и животных, так и осталась. Всё хотела настолько полный дом и семью, насколько это возможно. Очень люблю жизнь как процесс и жизнь как наполняющую наших тел. А, еще обожала в детстве примерять мамину одежду. Представляла все эти фотосессии и пробы, всю эту красоту, которая тебя окружает.

– И не разочаровалась, увидев её изнутри?

Девушка удивлённо вскинула брови:

– А с чего бы? Я, может, и наивна, но не настолько же, чтобы идеализировать всё, что тут происходит. Я стараюсь держаться подальше от того, что мне неприятно или не нравится в этом деле, и у меня пока это получается. И всё-таки, оказаться звездой актёрского мастерства – это до сих пор сюрприз, который я расцениваю как некий дар судьбы. Каковы шансы, что девушка, до сих пор не отказавшаяся от лазания по деревьям, станет звездой в пурпурных платьях?

– Они велики, потому что не только я знаю, что ты такая одна на миллион. Как бы ни хотел быть таким одним-единственным. Сейчас среди множества однотипных шаблонов, к которым стремятся каждый по-своему уникальный человек, очень мало действительно неординарных, выдающихся, необычных, тем более Эмилий.

Актриса расхохоталась.

– На кастингах сидишь?

– Нет. Всех бы браковал тогда. Мне бы не платили премию.

Лука задумался и прокрутил перед глазами события давно минувших дней. Пара свернула с центральной улицы в сторону порта, рассматривая пикирующих вдали чаек.

– Я тоже бы не отказался от лазания по деревьям.

Эмилия изумлённо посмотрела на писателя:

– Что?

Лука пожал плечами.

– Я не так давно залез на большой такой дуб в Центральном парке. Сидел там с полчаса, на ветке, ногу свесив, в тетрадке что-то чёркал. Слегка испачкался, тогда дождь прошёл. Но знаешь, оно того стоило. Написал несколько глав и иначе взглянул не только на мир, который создаю на страницах, но и на мир вокруг. Я до этого несколько лет не скакал по веткам, а в детстве каждый день этим промышлял. И Августа с собой тащил к самым кронам.

Девушка поражённо качала головой, а её глаза светились неподдельным удивлением и счастьем.

– Человек, чьи романы не успевают выйти на прилавки, чтобы разлететься – лазает по деревьям в Центральном парке?

Лука утвердительно кивнул.

– Может быть, именно из-за того, что я такой человек и писатель, а не какой-либо еще, мои книги и продаются? Может быть, всё дело в этих условных деревьях?

Молодые люди остановились перед морским портом.

– Держись за меня крепче. Ты такая хрупкая, что тебя унесёт ветром.

– Я почему-то уверена, что ты умеешь летать и догонишь меня.

Оба вгляделись вдаль, и Лука неожиданно почувствовал её голову на своём плече.

– Так ты всё-таки расскажешь мне, как ты это сделал?

Эмилия грела свои руки в руках Луки и сейчас в её всегда светлых, удивительного цвета глазах мелькала то ли тревога, то ли грусть. Писателю почему-то расхотелось хранить такой драматичный и таинственный поступок втайне. Его одолело резкое желание выложить всё как есть, чтобы увидеть высшую форму блеска этих волшебных глаз.

– Сначала я договорился с звукорежиссёром, он был упертый мужик, я был вынужден позвонить ему в двенадцать ночи на днях, только тогда он понял, что я не отстану. Согласился побеседовать. Всё рассказывал мне о том, что не знает ни о каких номерах поначалу…

Девушка резко подняла голову и перебила его:

– Ты не мог о них знать. Ты не мог даже догадываться, что в театре это возможно, тем более спустя час после представления.

Сейчас она снова сияла любопытством и кокетливым восторгом в ожидании раскрытии самой главной тайны вечера. Лука опустил голову и некоторое время тщательно подбирал слова, а затем негромко заговорил:

– В один из дней я не хотел уходить из театра. Решил пройтись по коридорам, посмотреть на них в тишине и спокойствии, найти возможность послушать себя самого в покое и волшебстве театра. Найти такой шанс и не упустить его – большая удача… это как билет внутрь тебя. Как выяснилось, дорогой был билет.

Девушка внимательно слушала его, периодически кивая головой в одном ритме с переживаниями в голосе и жестах Луки.

– В какой-то момент я вновь оказался у входа в главный зал и обратил внимание, что одна из дверей открыта, а оттуда доносится какой-то неведомый шум. Охраны не было поблизости, я заглянул, а там сидел звукорежиссёр и в одиночку настраивал целую вселенную для твоего выхода. Уже тогда я понял, что нужно пойти к залу. Едва приоткрыв дверь, я уже предчувствовал, что мне следовало ожидать. В тот день ты спела всего одну песню, но мне было этого достаточно…

Эмилия кивнула и на её лице снова проступили слёзы.

– Я помню этот раз. Я не могла спеть больше, чем одну песню, потому что сил совершенно не оставалось… это был сложный день.

Девушка промокнула глаза тыльной стороной ладони.

– Но я нашла в себе силы. То же самое повторилось и той самой ночью… я была выхолощена до самого дна… самыми разными событиями, но решилась прийти на сцену… и не пожалела.

Они помолчали и прошли несколько минут, переживая ту ночь заново, каждый по-своему, через призму своих ожиданий и опыта.

– Есть ли что-то, что заставило тебя стать тем, кто ты есть, Лука?

Девушка ступила на тропу откровений, и Лука всмотрелся в серую линию воды ближе к горизонту. Чрезмерно философствовать не хотелось, дежурными фразами не отделаешься – не тот случай. Лука выбрал честный пафос:

– Искренность. Её наличие и отсутствие у меня самого и окружающих меня. Будь её чуть больше или чуть меньше в тот или иной момент жизни, то я бы необратимо стал бы иным. Полагаю, так можно сказать о любой вещи вокруг, но я выбрал то, что реже всего встречается сегодня, и оттого наиболее ценно.

Лука оторвал черные глаза от холодного моря.

– Ну а как насчёт тебя?

Эмилия плотнее обхватила рукав пальто Луки.

– Наверное, мой бесконечный позитив и кажущуюся другим сумасбродной эмоциональность. Кто-то, посмотрев со стороны, примет меня за легкомысленную дурочку, но… не всем понятна настоящая сущность.

– А раскрываться перед каждым встречным ты не обязана.

– Именно. Моё сердце – это подарок от небес, и не использовать его, очерствить его было бы преступлением.

Постепенно пара пришла к «кварталу лент» – неизвестно кто кого притянул к этой алеейке, однако очевидным ходом судьбы был бы этот шаг. Место это в городе считалось одним их немногих действительно почитаемых как необычные – как правило, к большинству неординарных отрезков местные относятся с легким пренебрежением. Длинная и извилистая улица явно недоставала в ширине, что компенсировалось её замкнутостью –с обеих сторон она упиралась в развилки, не переходя естественным путем в другие улицы, и была спрятана природной крышей из старых деревьев самых разных пород. История этого местечка имела несколько легенд происхождения, однако…

– Смотри, вот они!

Лука размашистым шагом устремился к дуплу одного из деревьев, так органично вписывавшихся в несовременную архитектуру местных домов.

– Там есть что-то? Эмилия на шаг отстала от Луки, а, догнав, ухватилась за его плечи со спины, удерживаясь от падения его телом. Девушка совсем забыла про каблуки и сейчас она выглядывала поверх плеча писателя в глубину дупла, где Лука что-то нащупывал руками. Наконец, Лука вынул из мрака еще не успевшую покрыться пылью кинопленку в футляре, и, оглянувшись, улыбнулся реакции Эмилии:

– Я еще никогда не видела это вживую.

– Что? Извлечение ленты?

Девушка поёжилась и оглянулась. Было темновато.

– Да, думала, что это миф. Правдоподобный.

Последнее уточнение Эмилия сделала с видом искренне убеждённого в том, что миф – не всегда ложь, человека. Спроси Луку до этого как бы выглядело такое выражение лица – он бы затруднился ответить. Лука спрятал ленту в пальто, куда она, конечно же, не помещалась, поэтому писатель держал её подмышкой. Стало довольно холодно изнутри – пластиковый футляр успел охладиться. Девушка внимательно следила за всеми его манипуляциями и смотрела на множество мигающих лампочек в связанных между собой гирляндах.

– Но тем не менее, ты верила в него? Ты верила в то, что ленты – это киноленты, а не те тряпки с балконов.

Эмилия хохотнула и стукнула счастливого вора по плечу.

– Это тоже красивая баллада с красивым концом.

– Как по мне, так это чушь напившегося в дрова солдата.

Лука посмотрел на спутницу и нехотя продолжил:

– Ладно, необычная чушь солдафона.

– Хватит, ты же писатель!

Сейчас Лука Николс выглядел человеком, который может нехотя признаться в чём угодно, в том числе в массовых подделках питьевой воды сточной. Эмилия поймала его настроение и, то и дело заглядывая в область, где хранилась лента, заговорила:

– Верила. Верила, однозначно. Верила в то, что в этом квартале жили долгое время режиссёры и сценаристы. Конечно, я считала, что был некий Люсьен, который сам был сиротой и около ста лет назад жил на копейки, снимаясь в дешёвых фильмах, будучи влюблён в кинозвезду.

– Разве это абсурд? Такое сплошь и рядом. Спроси любого беспризорника, я уже не говорю про актеров второго сорта, например, моего брата (Эмилия улыбнулась, уловив тёплый сарказм), – все поголовно назовут тебе звезду, за которую они выпьют мышьяк, если ту попытаются отравить.

– Нет, я даже верила в то, что, когда он назначил ей свидание, то все заметные люди кино сделали из этой улицы кинотеатр и устроили им премьерный показ самого романтичного фильма из всех романтичных фильмов.

– Благо тут улица не сквозная – проектор на стенах, закрыть проходы.

– Проектор – это навряд ли на улице.

– Чудеса случаются. И вот с тех пор, после того удивительного случая…

Эмилия мягко перебила спутника, дополняя его фразу своим кусочком:

– Периодически живущие тут деятели кино, который осталось мало…

Настала очередь Луки встрянуть:

– Оставляют периодически в заметно постаревших деревьях ленты самых диковинных или свежих кинофильмов…

– От романтичных до триллеров. Как повезёт. Оставляют изредка.

– Оставляют потому, что проекторы выносить каждый месяц для двух пьяненьких на свидании – это недёшево.

Оба рассмеялись.

На прощание Лука получил от Эмилии новый поцелуй и продолжительную беседу глазами. Понимая, что момент ускользает, Лука решился:

– Мы посмотрим эту ленту?

Едва улыбнувшись, девушка бросила краткий взгляд на футляр и, неожиданно для Луки, обронила:

– Она не для этого времени суток.

Сопроводив её в путешествии до двери дома глазами, писатель, развернулся и принялся отстреливать срывающийся с неба невесомый лёд зрачками. На устах застыла задумчивая улыбка понявшего старинный фокус человека, который, казалось, никому никогда не был доступен для осознания, хотя это, конечно, не так.

Глава 23. Рождество.

Заметало. Снег вовсю куражился над движением, планами и людскими карикатурными попытками его превозмочь. Все предыдущие дни буран укладывал один слой за другим, смешивая предпраздничные настроения и задумки вместе с сугробами вдоль дороги. С большим трудом перемещаясь от магазина к магазину, Лука пополнял свою сумку подарками. Он любил Рождество, любил и за светлость этого праздника, и за возможность побыть с самыми близкими. Жизнь не так часто выдавала карт-бланш на несколько дней вперёд, и, кажется, это был тот самый случай. Снежинки запутывались в его волосах, приклеиваясь к челке и размачивая её, и вот уже он снова и снова убирал непослушные пряди назад с глаз, и так уступавших в неравной схватке бурану. Наконец, спрятав несколько сумок в салон машины, Лука налегке выдвинулся на центральную улицу города в поисках еще нескольких будущих осветителей вечера и настроения.

Идея провести Рождество со всей труппой «Дельфина» его радовала, но не настолько, как согласие Эмилии присоединиться к ним. Девушка ничуть не смутилась наличию чужой для неё компании и решилась познакомиться с будущими и прошлыми королями шоу-бизнеса города. Прошел уже почти месяц с момента их близкого знакомства, с авантюры в «Равенне», и после нескольких встреч, всё больше сближавших молодых людей в их точках слабости и силы, Лука вдруг захотел предложить ей свих сумасшедших, совершенно безумных друзей в компанию на Рождество. И Эмилия согласилась, не раздумывая, словно бы ожидая этого предложения. Большая и просторная квартира Луки подходила для компании больше всего, поскольку «Дельфин» в его положении на сегодня был бы слишком сыр и пустынен для праздника. После первого шоу там уже вовсю шли приготовления к следующему, в частности над интерьером и декором, а работа над садом, само собой, откладывалась на потепление. Впрочем, не вся: кое-что уже было очищено и приготовлено к преобразованию, а основная часть планировалась начаться спустя несколько дней после полного отступления снежного полога.

Центр города представлял собой вроде как широкую, но кажущуюся узкой на фоне взметающихся в небо шпилей высоток, улицу, нашпигованную бесчисленным количеством ответвлений в виде своих филиалов: маленьких аллей с точно такими же магазинами, как и на «Централе». Начинавшаяся и заканчивающаяся нескромными напоминаниями и вывесками, она прорезалась через добрую половину города, а сеть её корневой системы в виде аллей – дочек создавала уникальную структуру города, пульсирующее сердце, функционирующий мозг. Спрятав нижнюю половину лица под шарф, Лука отправился в бесчисленный снежный поток, сметавший людей с улиц к их друзьям, достающих горячую еду из духовки. Взглянув на часы, Лука решительно ускорил шаг, исчезая под белым покровом. Его прервал звонок Октавии.

– Я хотела… хотела сказать, что я знаю, что мы все со странностями…

– Вот так, без предисловий и загадок? Октавия, я стою в центре города и не готов сказать, что окружает меня больше – люди или снег. Давай еще ближе к делу, к настоящему делу.

– Мне понравилась Эмилия вчера, действительно понравилась. Я не лукавлю, но…

– Договаривай.

– Рождество, Лука? Я даже переживаю не за нас, не за себя, как ты можешь подумать, а за ее впечатление о том…

Она осеклась, понимая, что никакие слова не украсят ее посыл.

– О том, что у нас делается?

Писатель намеренно игнорировал то, что она отрицала и имела в виду разом, потом развил ее ветку словосочетаний.

– Да, пожалуй, да.

Ругаться ему отчаянно не хотелось, но опасения насчет Рождества уже осели кусочком алюминия на облаке внутри.

– Разве не лучше, чтобы это были Рождественские странности, нежели бытовые и ежедневные?

– Пожалуй, ты прав, да. Извини за это.

Октавия вернулась на исходную позицию, какая была до разговора и была согласна на любое, пожалев об импульсе, в котором она набрала Луке, и её вполне устраивало хотя бы отсутствие ссоры. С остальным она разберется на месте. Отключившись, девушка шумно вдохнула и упала на диван.

Снега действительно становилось всё больше и больше, и писателю с каждым часом нахождения в городе становилось идти всё труднее и труднее. Тем не менее, рейд за подарками уже сейчас складывался лучше, чем он себе мог представить, потому Луке оставалось определиться лишь с двумя оставшимися. Впрочем, сложность выбора для последних не давала писателю насладиться успешно проходившей кампанией. Лука выглядывал из-под шерстяной маски и выискивал необходимые вывески. Подобрать подарки Эмилии и Августу было в разы сложнее других, потому что подарки эти имели особую значимость. Людей на улицах было на удивление больше, нежели еще несколько часов назад: всё больше и больше лиц проглядывало через снежные стены, и все больше из них отсвечивали пёстрыми пакетами. Долго пробродив между собственными следами, Лука отсвечивался в вывесках нетрезво-ярких магазинов.

– Уберите чертову бумагу с пола!

Эрик размахивал тростью в одной руке и бенгальским огнём в другой, искренне веселясь в порыве перемещения оберточной бумаги между комнатами. Он раскрывал свои подарки всегда уже около одиннадцати и был чрезвычайно доволен обстоятельствами. На кухне грелся глинтвейн, Попугай начал процесс избавления содержимого оставшихся коробок от бумаги. Эрика не интересовали детали времени – дай ему волю, он бы распечатывал подарки с первой волной его личного праздничного настроения.

Август бродил по кухне с гитарой, из которой выпадал очень тёплый и уютный настрой, так хорошо гармонирующий со смехом в квартире, если не начинать прислушиваться к тексту. Он прекрасно знал, что пел, и на определённых строках песни «Hang me, oh Hang me», он возвращался к столу и кружился вокруг, наклоняясь больше всего почему-то к Эрику и Октавии, которым пропевал прямо в уши, а на не самой праздничной части он уходил к плите и пел несколько тише, будто бы для себя. Эмилия сидела в объятиях Луки на диване и смотрела на открытые подарки, в которых копался с видом важной птицы Эрик. На улице совсем не заметало – снег ровно лег и создал необходимую атмосферу, а метель прекратилась, оставив только белый балахон на всех окнах, отзеркаливающий занавески и шторы.

Октавия пила какой-то горячий коктейль, все время жмуря накрашенные глаза от попадающего туда горячего спиртового пара, в конце концов, и опустив его на стол покоиться до охлаждения. Томас готовил известное только ему блюдо уже несколько часов, периодически до отходя от духовки, то возвращаясь к ней, чтобы снова вернуться к дверному проходу и заградить просветительское движение Августовских нот по квартире.

– Сейчас вернусь.

Лука мягко высвободил свою руку из-за спины Эмилии и отправился в сторону кухни, где Август играл одной рукой, а второй осушал бокал шампанского, что повлияло на часть озвученного куплета. Томас, нырнув в духовку, не преминул отметить этот момент:

– У тебя суфлер не идёт в комплекте?

Август шумно опустил стакан на столешницу.

– Вот мой суфлер, Том.

– Хороший. Пока его слушаешь, а музыка двигается. А то, что послушал – спою в следующем.

– Заткнись, огонек.

Август ударил по струнам и стал игнорировать свое прежнее расположение куплетов по комнате, распевая не совсем уместную часть прямо в центральной комнате. Еще три шоу прогремело до Нового Года, и первая программа считалась закрытой. Август был крайне доволен собой, труппой, оживающим «Дельфином», но думать про новую программу ему совсем не хотелось. Он с удовольствием ходил по квартире и играл у всех на нервах.

Октавия поморщилась и прикрикнула ему за спину:

– Хорошо, хорошо, черт побери, я снимаю с тебя это обязательство.

Август немедленно остановился и взглянул на часы:

– 23:15 – довольно отрапортовал он. – еще 15 минут. До половины, как договаривались.

Подруга закатила глаза и, обратив взгляд в сторону Эмилии, кивком головы предложила выйти на балкон, добавив шепотом:

– Быстрее остужу этот суп.

Эмилия улыбнулась и, накинув куртку, последовала вместе с дизайнером за балкон. Октавия поставила бокал на стул, а сама осталась на ногах, в то время как Эмилия предпочла сесть.

– Мне понравилось то, что сделали в «Равенне» в последний раз.

Эмилия удивилась и всмотрелась в лицо Октавии: