Текст книги "Банда беспалых"

Глава 9

Не отрывая глаз от минутной стрелки часов, Аластар ждал, когда она приблизится к отметке двенадцать. Когда наступит час ночи, придет время для проверки. Проверки выдержки и нервов, проверки на прочность. Не свою прочность он собирался проверять, нет. Верность Умета, вот что следовало проверить. Сделать это необходимо сегодня. Не откладывая в долгий ящик. Аластар слишком хорошо понимал, что сейчас счет идет не на месяцы и даже не на дни. Счет пошел на часы, а может, и на минуты.

Погоня на трассе подвела черту под деятельностью группы. Показала, насколько близки они к провалу. Циля сумел перед смертью запороть многолетний труд Аластара. Паршивец Циля все испортил. Теперь не будет легких дней, не будет свободных вечеров, когда можно не спеша планировать следующий шаг. Снять квартиру в городе – и то опасно. Полиция сумела их вычислить, в этом сомнений нет. Просто так за случайной машиной не гнались бы. Значит, в полиции знают о них больше, чем хотелось бы Аластару.

Что конкретно они могут знать? Про убийство в Волхове? Скорее всего. Про смерть Цили – почти наверняка. Знают ли в полиции, как выглядят он и Умет? Есть ли у полиции их приметы? Если есть, то дела совсем плохи. В город выйти надо, позарез надо. Жрать охота уже не только Умету, у Аластара тоже живот от голода подвело. Все, чем сумели они разжиться за сутки, – это горстка яблок в заброшенном саду. Почему он не подумал о том, чтобы обшманать дом того придурка, владельца «Москвича»? Кто знает, может, он и дом не запирает.

Но нет, Аластар об этом не подумал. Почему? Да потому что воровство не его профиль. За восемь лет скитаний ему ни разу не приходилось воровать. Кое-кто из его парней приворовывал. И в магазинах, и по частным домам. Кто-то и по карманам шарил. Кто-то, но не он. Он лишь пользовался тем, что доставляли ему члены группы. Теперь от всей группы остался лишь Умет, а он воровать не умел. Аластар бросил взгляд на заднее сиденье. Умет лежал, уткнувшись лицом в спинку заднего сиденья, и тихо сопел.

С Уметом тоже проблема. В последнее время он совсем расклеился. Почти всю дорогу спит. Уходит от реальности, понимая, что решить проблему не может. Это паршиво. С таким помощником долго не протянешь. Бросить его сейчас? Только с кем он, Аластар, останется? И куда пойдет? Нет, дорога у него одна – идти до конца. Пока не грохнут. Живым он ментам взять себя не позволит, слишком много крови на его руках, чтобы рассчитывать на снисхождение. Вернуться к родителям? Вот уж об этом даже думать не стоит. Для них Аластар умер. Сгинул в пучину. Сдох под забором. Без разницы. Все лучше, чем правда.

Ничего, он им всем еще покажет, на что способен человек, загнанный в угол. Впрочем, определение звучит неверно. Он загнанным в угол себя не ощущает. Скорее он дошел до определенной черты, до конечной точки отсчета, после которой обратного пути нет. Это значит, что идти можно только вперед. Вот он и пойдет. Сегодня все будет, как в первый раз, он в этом уверен. Или совсем иначе, это с какой стороны посмотреть. Вообще-то давно уже все иначе.

Искать жертву на этот раз пришлось самому. Пока Умет спал в машине, Аластар смотался в город, прошвырнулся по улицам, легко отыскал место, где собираются отбросы общества. Жертву присмотрел быстро. Седенький старичок, на вид лет восьмидесяти, но на самом деле ему могло быть и тридцать. Он держался особняком, все время комкал в руках тряпичную сумку, ощупывая ее, будто ожидал найти там несметные сокровища. Аластар долго за ним наблюдал, пока не выяснил то, что хотел. Обитал старичок на набережной у монастыря. С одной стороны – тихое, укромное местечко, с другой – многолюдный монастырь, где и днем, и ночью толпятся паломники. Для дела, которое задумал Аластар, – самое то.

Уходить оттуда будет сложновато, если что-то пойдет не так. Подъем от набережной крутой, место открытое. Плевать, решил он, пусть другие трясутся от страха. Заставить Умета выполнить свою часть работы будет намного сложнее. Аластар предполагал, что Умет попытается отговорить его выходить сегодня в город. После погони он не произнес ни слова, совсем никак не прокомментировал то, что случилось на трассе. Вел машину как робот. Когда Умет внезапно свернул с трассы на проселочную дорогу, Аластар чуть не вырубил его, так разозлился. Уходить с трассы – это же так глупо.

В итоге этот глупый шаг спас их шкуры, поэтому Аластар предпочел разборок не устраивать. Все хорошо, что хорошо кончается. У них еще будет время обсудить проступок Умета. Возможно, будет. Стрелки часов показали ровно час ночи. Аластар перегнулся через спинку сиденья, тронул Умета за плечо:

– Умет, просыпайся!

– Что? Утро уже, ехать пора? – не поворачивая головы, спросил тот.

– Ночь. Ехать никуда не нужно. Пешком пойдем.

По голосу лидера Умет понял: Аластар зовет его на дело. Сон мгновенно слетел, сердце предательски сжалось, затрудняя дыхание. Он сделал два глубоких вдоха, прежде чем повернуться лицом к Аластару. Тот уже впился в него своим гипнотическим, проникающим внутрь взглядом. Умет и раньше догадывался, что Аластар тренирует на нем свои гипнотические способности, но раньше его это не волновало. Его все устраивало, даже то, что на дело он ходит вроде бы и не по своей воле, а подчиняясь воле лидера. «Сейчас не время бунтовать, – пронеслось у него в голове. – Пусть будет, что будет. Поддамся, откроюсь. Все равно от судьбы мне не уйти».

Он откинулся на спинку сиденья, соединил свой взгляд со взглядом лидера и замер. Спустя пару минут по телу разлилось тепло. Страх ушел, а вместе с ним усталость. На какое-то время Умету стало все безразлично, затем энергия начала наполнять тело. Он потянулся, хрустнул костяшками пальцев и спросил:

– Работаем по обычной схеме?

– Нет. На этот раз нас меньше. На каждого по тридцать два удара, – проинструктировал Аластар и протянул Умету нож.

– Жертва есть?

– Все готово.

– Тогда пошли.

Умет первым вышел из машины. Постоял, наслаждаясь легким ночным ветерком, дважды присел, разминая затекшие мышцы, и быстрым шагом двинулся по направлению к городу. Аластар шел чуть позади и удовлетворенно улыбался. Все прошло так, как он и рассчитывал. Умет стал послушным, как ребенок. Нож из его рук принял, не поморщился. Привычным движением за пояс заткнул, капюшон на голову натянул и пошел.

До монастыря шли молча, разговаривать перед делом у них не принято. К монастырю подошли со стороны реки, спустились вниз, дальше пробирались через посадки. Умет то и дело оскальзывался на мокрой от испарений траве. Хватался за ветки, чтобы не свалиться в реку, подтягивал тело вверх и шел дальше. Аластар снова занервничал: с чего это вдруг Умета ноги не держат? Раньше он за ним неуклюжести не замечал. Может, там, в машине, он притворялся? Не похоже. Аластар за версту чует, когда его наколоть хотят.

– Стой! – неожиданно приказал он Умету.

Тот остановился, оглянулся, вопросительно глядя на лидера. Аластар с минуту вглядывался в выражение его лица, затем махнул рукой, подав знак двигаться дальше. Умет послушно пошел вперед, метров через тридцать остановился. Дыхание у него сбилось, словно он стометровку пробежал или на гору влез.

– Сердечко что-то шалит, – объяснил он свою задержку. – Сейчас дух переведу, и дальше потопаем. Далеко еще?

– До той березы, – указал Аластар на одиноко стоявшую березу, склонившуюся к воде. – Дальше первым пойду я. Выясню обстановку, тебе свистну. Не тормози, действовать нужно быстро, у нас и так недобор.

Умет пропустил его на пару шагов и двинулся следом. Где-то вдалеке забрехали собаки. «Только этого мне не хватало, – раздраженно подумал Аластар. – Как бы не пришлось с бездомными псинами разбираться».

– Они далеко, – будто прочитав его мысли, заметил Умет. – Километра полтора от нас. По реке звук далеко уходит.

– Помолчи, – шикнул на него Аластар. – Кого надо – спугнешь, кого не надо – разбудишь.

Он прошел еще пару десятков метров, затем подал знак Умету ждать, а сам свернул в посадки. Чуть в стороне от реки виднелась постройка, что-то вроде шалаша, только не из веток, а из бывшей в употреблении мебельной фанеры и старых подъездных дверей. Аластар неслышно приблизился к постройке, заглянул внутрь через некое подобие окна.

Чутье его не обмануло: седенький старичок лежал на самодельном топчане в углу шалаша. Он был один. Аластар негромко свистнул. Сон у старичка оказался чуткий, ухо тут же уловило свист. Он открыл глаза, поморгал, увидел незнакомца, сел на постели и ласковым голосом спросил:

– Потерялся, милок?

Аластар не ответил. Старичок поднялся с топчана, прошел к выходу, выглянул наружу и снова обратился к незнакомцу:

– Ты в монастырь шел, мил-человек? Если да, то промахнулся маленько. Там метрах в двухстах тропинка есть, по ней идти следовало. – Страха в голосе старика слышно не было, только любопытство. – Или монастырь тебе неинтересен? Ночевать негде, так оставайся у меня. Я один здесь обитаю, сам дом построил. Не дворец, конечно, но жить можно. Зимой, ясно дело, не поживешь, а летом прям как на даче. Тут тебе и рыбалка, и купание. С монастыря люди идут, какую-никакую копеечку подадут. Ты чего молчишь-то, немой, что ли?

Аластар и на этот вопрос не ответил, а старик вдруг испугался, увидев, как из кустов выдвигается фигура второго гостя. Плечи широченные, ручищи огромные, одно слово – амбал. «Только не тушуйся, – мысленно произнес он. – Страх – помощник никудышный. Делай вид, что рад встрече, а сам пути к отступлению готовь». Но додумать свою мысль старик не успел. Заметив, как амбал достает из-за пояса нож, он понял, что гости пришли не с добром, с завидной прытью, не свойственной его возрасту, отскочил в сторону, перепрыгнул через поваленное дерево и бросился бежать вверх по склону к монастырской стене.

– Черт, ты его спугнул! – сорвалось с губ Аластара проклятье. – Убери нож.

– Да какая разница? – возразил Умет. – Все равно ему помирать, а больше здесь никого нет, – и, перемахнув через дерево, помчался за стариком.

Аластару ничего другого не оставалось, как последовать за Уметом. Про себя он продолжал материться, ругая Умета за поспешность, себя за беспечность и весь мир – за подлость. Старик успел подняться по склону до самого верха, когда Умет его нагнал. Сильным ударом он сшиб старика с ног, тот упал и кубарем покатился вниз.

Аластар застонал. Старик катился слишком далеко от него, чтобы он мог остановить движение, и слишком быстро, чтобы остановиться самому. Еще пару метров, и он свалится в реку. Умет бежал следом. Он был ближе к старику и при определенной доле везения сумел бы предотвратить падение, если бы понимал, чем закончится полет старика. Но он, похоже, вообще ничего не соображал. Бежал следом за стариком, точно за футбольным мячом, и норовил, поддав ногой, придать скорости.

Крикнуть, чтобы подсказать Умету, что следует делать, Аластар не мог. Монастырь находился слишком близко, а звук по воде разлетается далеко по округе. Привлекать внимание сейчас было совершенно неуместно, поэтому Аластару оставалось только наблюдать за ними и ждать, чем вся эта комедия закончится.

Старик плюхнулся-таки в воду, подняв фонтан брызг метра на полтора. Умет сумел затормозить на самом краю и теперь смотрел, как старик идет ко дну. На лице Умета Аластар прочитал торжество, и это его взбесило. Как так? Почему? Как он посмел радоваться тому, что его, Аластара, план полетел ко всем чертям?

– Ну, нет! Так легко ты не отделаешься, – глухо прорычал он. – Ты его убьешь, сукин сын! Единолично убьешь! – И бросился в воду.

Вода оказалась холодной, внутри у него все сжалось, кожа покрылась мурашками, но он продолжал плыть. Через несколько минут доплыв до места, где тонул старик, Аластар нырнул. Глубина реки в этом месте не превышала двух метров, и это сыграло ему на руку. Старика он нащупал без труда, схватил за волосы, потащил вверх, а потом дотолкал тело до берега, где уже суетился Умет.

– Давай сюда, я помогу. – Умет перехватил тело, подтянул на берег, проволок пару метров и вернулся к воде. – Держи руку, – предложил он Аластару. – Тут берег крутой, сам не вылезешь.

Аластар бросил на него такой взгляд, что у Умета мурашки по коже поползли. «Теперь и я приговорен, – подумал он, но мысль эта вместо паники принесла облегчение. – Вот и хорошо, значит, скоро все закончится». Вылезти на берег он Аластару все же помог. Как только лидер оказался на земле, он тут же отвесил Умету звонкую пощечину и коротко приказал:

– К старику! Делай, что хочешь, но чтобы он очухался через две минуты.

Умет поплелся к телу старика. Тот едва заметно дышал. Он начал стаскивать со старика мокрую одежду, затем снял с себя спортивную кофту и принялся растирать ею тело старика. Тот чуть слышно застонал. «Очухался, – понял Умет. – Эх, старик, не знаешь ты, от какой участи я тебя спасти пытался». Он и правда пытался. Когда вышел из леса и увидел Аластара, стоявшего в двух шагах от тщедушного старика, в голове что-то щелкнуло. Непреодолимое желание сделать так, чтобы старик исчез, испарился, чтобы некого стало убивать, буквально разрывало голову. Тогда он и вытащил нож, хоть и знал, что действует поспешно, что спугнет жертву и все может рухнуть. Понимал он, что за такие проделки Аластар его не пощадит, но поступить иначе он уже не мог.

Аластар стоял чуть поодаль. Он отжимал одежду, наблюдал за Уметом и стариком и размышлял. Случайно ли Умет совершил ошибку, присущую новичку – не подумав, достал нож до того, как жертва оказалась на расстоянии удара? Или же он сделал это намеренно? Нечаянно ли повалил старика, отправив в долгое путешествие под горку, или же это намеренный саботаж? Ответ не приходил. Могло быть и то, и другое. Теперь Аластар ни в чем не был уверен. Ни в чем и ни в ком, даже в себе.

Умет бросил заниматься стариком, прикрыл его нагое тело своей кофтой и подошел к Аластару:

– Слушай, я облажался. Башка третий день раскалывается, сплю на ходу. Прости, Аластар, я исправлюсь.

Это он произнес напрасно. Аластар только и ждал, когда тот станет извиняться. Не обращая внимания на то, что из одежды на нем остались только трусы, Аластар выпрямился во весь рост, высоко поднял голову и надменно произнес:

– Ты верно все понял. Исправляться придется. Исправляться и исправлять. – Последнее слово он подчеркнул особо. – Уверен, ты знаешь, что делать.

Умет отшатнулся. Он понял, какое наказание придумал для него Аластар. Чего-то подобного он и ждал, но когда услышал приговор, произнесенный вслух, все равно растерялся. Слишком он казался суровым, даже жестоким. В конце концов, Умет был с Аластаром восемь лет и ни разу за это время не накосячил так, чтобы заслужить наказание. Неужели это не считается? Восемь лет верной и преданной службы не считается? Умет хотел задать вопрос вслух, но надменное выражение лица лидера его остановило. «Не унижайся, пощады не будет, – сам себя остановил он. – Только больший гнев на себя навлечешь».

– Ты ждешь каких-то особенных напутствий? – язвительно спросил Аластар.

– Нет, – отрицательно покачал головой Умет и повторил для убедительности: – Нет.

– Тогда иди, старик начал шевелиться.

Старику и правда стало гораздо лучше. Он приподнялся на локтях, разглядывая одежду, которую Умет накинул на его тело. Про незваных гостей он напрочь забыл и теперь пытался вспомнить, что с ним произошло, почему он голый и где взял черную кофту. Редкие волосы на его голове слиплись, в них набилась тина и мелкая ряска. Старик провел рукой по волосам и поднес руку к глазам. На пальцы налипли водоросли, он с удивлением их разглядывал, пытаясь понять, откуда они могли взяться. К нему подошел Умет. Увидев его, старик сморщился, словно собирался заплакать. Губы растянула вымученная улыбка, придав ему жалкий вид.

– Здравствуй, мил-человек, – дребезжащим голосом прошептал он. – Вишь, как оно бывает.

Старик повел рукой, вроде как извиняясь за свой внешний вид. Умет подхватил мокрую одежду старика, помог ему подняться. Тот встал, как сумел, прикрыл наготу и снова повторил:

– Вишь, как оно бывает.

– Вижу, – коротко проговорил Умет и пошел к шалашу. Старик заковылял следом.

– Ты на меня не серчай, – бубнил он, стараясь не отставать от незнакомца. – Я это не нарочно. Сам не знаю, как так вышло.

– Забудь! – посоветовал Умет. – Другая одежда у тебя есть?

– Откуда, – махнул рукой старик. – Куртейка какая-никакая в шалашике лежит, а штанов нет. Не обзавелся. Ну, ничего же страшного, верно? Сейчас лето, одежка быстро высохнет. Я пока в доме отсижусь, чтоб срамом не отсвечивать. Можно и мокрое надеть, да только простуд я боюсь. У меня брат от простуды помер, в детстве еще. Вдруг и я от простуды помру.

– Не помрешь, – качнул головой Умет, и перед его мысленным взором встали глаза Аластара. Взгляд приказывал убить старика. – Можешь мне поверить.

– Простуда – это ничего, – уловив в голосе незнакомца пугающие нотки, уже другим тоном заговорил старик. – Вот опухоль раковая или там свинка – заболевания серьезные. А простуда – ерунда. Ты прости, что я так много говорю, одинокий я, а поболтать люблю. Как появится слушатель, так меня не остановишь. Ну, ведь ничего же страшного, верно?

– Болтай, если есть охота, – разрешил Умет.

– Это хорошо, что тебе моя болтовня не мешает. А то бывает и так: одному языком почесать сил нет как хочется, а второй в тишине побыть мечтает. Сойдутся противоположности и маются друг с дружкой. Жуть какая. Я бы молчуном быть не смог. Мне поболтать, что другому хмельного напиться. Я, правда, хмельное тоже жутко уважаю. При случае рюмочку-другую пропустить не отказываюсь. Там, в шалашике, под топчаном бутылочку держу. Когда полную, а когда пустую. Припрячу до лучших времен, потом спиртиком разживусь, разведу и прихлебываю, чтоб скучно не было. Ну, ведь ничего же страшного, верно?

Пока старик болтал про спиртное, дошли до шалаша. Внутрь вошли оба. Старик сразу к топчану побежал, пошарил рукой по полу, достал початую бутылку водки, свинтил крышу и сделал три больших глотка. Умет наблюдал за ним с явным осуждением. Старик смутился, протянул ему бутылку, но он брезгливо поморщился и покачал головой, отказываясь от предложения.

– Не уважаешь, – догадался старик. – Может, и правильно. Водка до добра не доводит. Да я ж для сугреву, чтобы простуду не подхватить.

– И часто ты от простуды лечишься? – начиная заводиться, спросил Умет.

– Когда как, – не предполагая в вопросе подвоха, честно признался старик. – Когда два раза в день, когда один. Иной раз целый день лечусь, если оказия на дешевый спирт выпадет. А ты, значит, вообще не пьешь?

– Не пью и тебе не советую, – заявил Умет. – Алкоголики народ пустой. Никчемный и никому не нужный.

– Эт чтой-то ты нас в нелюди записал? – Старик быстро захмелел, спиртное ударило в голову, а от этого и осмелел. – Мы люди свободные, но не беспредельные. Других не обижаем, людей не обкрадываем, а что пьем, так об этом еще Высоцкий пел, мол, «гадость пьют из экономии, хоть поутру, да на свои». Слыхал такую песню?

– Решил свое пьянство песней оправдать? – Умет злился все сильнее.

– Почему пьянство? В Америке вон вся страна с полудня квасить начинает, и у них это зазорным не считается, – принялся возражать старик. – Может, я в душе американец? Может, даже негр какой, только сам об этом не знаю. И деньги я силком ни у кого не отбираю, и у семьи на шее не сижу. А то, что к бутылочке прикладываюсь, так это от тоски. В этом ведь ничего страшного, верно?

– А вот тут ты ошибаешься, старик, – глухо произнес Умет и достал нож.

Вид ножа пробудил в старике воспоминания. Он вспомнил, как увидел Умета в прогале меж деревьев с ножом в руке и пустым взглядом амебы. Вспомнил падение и купание в реке и даже то, как Умет пинал его во время полета. Кожа его за секунду приобрела сероватый оттенок, так быстро кровь отлила от лица. Губы затряслись, и из глаз покатились слезы. Крупные, размером с горошину, они скатывались по щекам, сливаясь на подбородке в настоящий ручей. В Умете слезы старика вызвали отвращение, которое напрочь затопило прежнюю жалость.

– Сынок, не надо, – проблеял старик. – Не делай этого, сынок!

Но Умет его уже не слышал. Лезвие ножа поднялось над головой и через секунду опустилось, вонзаясь в тщедушную плоть. Кровь брызнула во все стороны, запачкав стены самодельного шалаша. Старик вскрикнул, дернулся, надеясь убежать, но было поздно. Умет прижал его к стене и начал наносить один удар за другим, вслух ведя отсчет.

– Один, два, три, – механическим голосом произносил он, вонзая нож в живот, в грудь, в плечи старика. – Девять, десять… – С каждым ударом тело старика становилось все слабее, но он еще держался. Вернее, твердая рука Умета удерживала его от падения. – Двадцать три, двадцать четыре…

Старик давно умер, глаза заволокло пеленой, руки безвольно повисли вдоль туловища, а Умет продолжал резать. Кровь старика окрасила его руки, забрызгала лицо и волосы. Умет с остервенением кромсал тело так, как никогда раньше.

– Пятьдесят четыре, пятьдесят пять… – Рука устала, пальцы соскальзывали с намокшей рукоятки, а он продолжал считать. – Шестьдесят один, шестьдесят два…

– Шестьдесят три, – раздалось за его спиной, но он не оглянулся. И так знал, кто стоит на пороге и наблюдает за ним.

– Шестьдесят четыре, – произнес Умет, выронил нож и рухнул на окровавленный пол. Оставшееся без поддержки тело старика повалилось следом. Умет едва успел отползти в сторону, чтобы не оказаться погребенным под грудой мяса, в которую он превратил несчастного бомжа.

– Вижу, у тебя все получилось. – Голос Аластара доносился откуда-то издалека. – Молодец, Умет, все-таки я в тебе не ошибся.

Это было последнее, что дошло до слуха Умета. Глаза его закатились, дыхание сбилось, и он потерял сознание.

Известие о новом убийстве застало Гурова и Крячко в спальном районе Тихвина, куда они выехали по наводке одного из информаторов тихвинских оперов. Тот позвонил и сообщил, что видел парней, которых ищут опера с Петровки, и предполагает, где те могли остановиться. По приметам все совпадало, поэтому Гуров и Крячко выехали немедленно. Квартира, на которую указал информатор, располагалась на втором этаже двухэтажного многоквартирного дома и имела два выхода.

Крячко пошел в обход, чтобы перекрыть выход в палисадник. Туда вела металлическая лестница со второго этажа, где предположительно ночевали члены банды «Беспалых». Гуров же зашел с парадного входа, поднялся на второй этаж, выждал пару минут, чтобы дать возможность Крячко занять выгодную позицию. Затем постучал в дверь и прислушался. Шагов не услышал, поэтому постучал громче. И снова тишина. Тогда он не стал церемониться и забарабанил так, что из соседних квартир повыскакивали соседи.

Они оказались людьми дружными и предусмотрительными, все как один успели сделать звонок в полицию, прежде чем выходить из квартир. Гуров предъявил удостоверение, сообщил причину беспокойства и задал простой вопрос: кто проживает в квартире номер четыре? И тут соседи начали путаться в показаниях. Кто-то говорил, что в квартире живут два парня-студента, кто-то утверждал, что ее занимают молодожены. Третьи заявляли, что пару в возрасте сорока пяти лет сложно назвать новобрачными, так как, по их мнению, жилье принадлежало мужчине и женщине далеко за сорок.

Гуров выслушал все версии, но их оказалось так много, что он успел запутаться. Тогда, чтобы прервать поток ненужной информации, просто вынул фотоснимки и предъявил их собравшимся. И тут оказалось, что сведения информатора не соответствуют действительности: ни один из соседей парней в черной одежде с капюшонами ни разу в доме не видел, а сосед с нижнего этажа рассказал, где найти самого хозяина. Оказалось, тот торгует овощами в ларьке на соседней улице.

Гуров с Крячко отправились в ларек. Там выяснилось, что квартиру хозяин сдает внаем влюбленным парочкам и что имеет постоянную клиентуру, состоящую из четырех пар. Больше никого он в свое жилье не пускал и пускать не собирается, особенно подозрительных личностей типа гуровских бандитов. Пришлось уйти ни с чем. В машину сели разочарованные, и тут зазвонил телефон. Дежурный тихвинского отделения полиции, где Гуров и Крячко провели весь предыдущий день, выдал информацию по убийству и дал отбой. Сверяться с картой нужды не было, где располагается Тихвинский монастырь, они знали.

Спустя полчаса прибыли на место преступления и на этот раз попали в самую гущу событий. Труп был на месте, бригада только начала работу по сбору улик, эксперты-криминалисты делали свое дело, на вопросы Гурова отвечали односложно, но по существу. Как и в случае с убийством Олега Скачкова, сценарий убийства слегка изменился. Не весь, а только детали.

Жертва, как и прежде, из маргиналов. В руки «Беспалым» попался бездомный старик по прозвищу Одуванчик. Совершенно безобидный человек, тихий пьяница, за которым в полицейских архивах совершенно ничего не числилось. В городе его знали все, от мала до велика. Раньше Одуванчик зарабатывал себе на жизнь довольно интересным способом. Он купил лошадь, сам соорудил карету и катал тихвинцев, взрослых и детей, по окрестностям. Стоило такое развлечение недорого, а спросом пользовалось хорошим. Но в один день, ставший для Одуванчика роковым, лошадь сдохла. Одуванчик так горевал, что запил «горькую». За пять лет он превратился в бомжа, продав и пропив дом. Так что в этом пункте отклонений не было.

Но были в другом. На Одуванчике в момент убийства отсутствовала одежда. Она лежала комом на топчане, мокрая и грязная. В волосах жертвы обнаружили тину, на коже, там, где ножевые раны отсутствовали, множество гематом, в том числе и на черепе. По словам криминалистов, такие травмы человек мог получить при падении. Версия эта подтверждалась следами на склоне, соединяющем реку и монастырь. Криминалисты выдвинули предположение, что жертва упала с возвышения и покатилась вниз, собрав по дороге все булыжники и камни.

Третье отличие было самое существенное: пальцы жертвы остались на месте. На этот раз преступники даже не пытались ими завладеть. И еще одно: в шалаше, где нашли тело, обнаружили множество следов, отпечатки пальцев и четкий след протектора ботинка. Как считали эксперты, на берегу бандитов было двое, в дом же заходил лишь один. Он-то и убил Одуванчика.

Гурова больше интересовало время смерти. Его эксперты назвали довольно точно. Промежуток между двумя и тремя часами ночи. Получалось, что «на дело» преступники вышли в ночь после погони. Отсиделись где-то до темноты и пошли. Это казалось странным, ведь к тому моменту они уже знали, что на них открыта охота, и все равно пошли на убийство. Что это: бравада или глупость? Гуров склонялся к первому варианту. Получить полный отчет можно было не раньше следующего дня, а пока оставалось только ждать и заниматься поисками «Москвича».