Текст книги "Каллиграфия убийства"

Николай Леонов, Алексей Макеев
Каллиграфия убийства

© Макеев А.В., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

1

Лев Иванович Гуров стоял в своем кабинете возле окна и смотрел на улицу. Настроение у него было под стать серому и унылому ноябрьскому дню – такое же хмурое и серое. В руках оперуполномоченный Главного управления уголовного розыска по России держал кружку с растворенным в горячей воде «ТераФлю» с лимоном и время от времени, морщась, делал глоток.

– Надо было тебе оставаться дома, в постели, как советовала Мария, – подняв голову от компьютера, высказал мнение Станислав Крячко – коллега и друг Гурова. – А вдруг ты заразный и всех тут перезаразишь? Все уйдут на больничный и некому будет раскрывать преступления, – не то с укором, не то с надеждой добавил он.

– Кого тут заражать? – скептически посмотрел на него Лев Иванович. – В кабинете, кроме нас двоих, никого нет. А преступления, по крайней мере, те, что были у нас, мы с тобой уже все раскрыли. И вообще – «но, боже мой, какая скука с больным сидеть и день и ночь, не отходя ни шагу прочь», – процитировал он и добавил: – Никто почему-то не подумал, что болеть – еще более скучное занятие, чем ухаживать за больным. Вот скажи мне, пожалуйста, тебе нравится болеть и лежать в постели?

– Нет, конечно, – хмыкнул Крячко. – Болеть нравится только школьникам и старушкам. Первым – потому что не нужно идти в школу, а вторым – потому что есть повод привлечь к себе внимание родственников и сходить в поликлинику, чтобы встретить там родственную душу.

На некоторое время в кабинете повисла тишина – оба его хозяина были заняты каждый своим делом. Станислав что-то выстукивал на клавиатуре, а Лев Иванович тоскливо смотрел на улицу. На улице шел снег, было сыро и промозгло. Машины ехали по дорогам, а пешеходы спешили куда-то по своим делам по тротуарам – все было как всегда, а поэтому было скучно. Лев Иванович предпочел бы сейчас заняться каким-нибудь делом. Даже нелюбимая бумажная работа была бы для него хоть каким-то видом деятельности. Но… Но простуда, а особенно сильный насморк, угнетали его и сводили все его желания на нет. Ему и вправду вдруг захотелось лечь в постель и уснуть, тем более что предыдущую ночь он практически не спал.

– Может, и вправду домой поехать, – задумчиво пробормотал он.

– Что ты там себе под нос бормочешь? – спросил Станислав и потянулся на стуле.

– Ноябрь, – философски заметил Лев Иванович, не отрывая взгляда от окна.

– Ага, а ты только что это заметил, да? – поддел его напарник.

Лев Иванович хотел что-то ответить и повернул к Крячко голову, но ничего сказать не успел, потому что в кабинет вошли трое. Гуров и Крячко удивленно и в то же время настороженно посмотрели на вошедших. Ничего хорошего, кроме как нового задания, этот визит им явно не сулил.

– Отлично, оба на месте, – обрадованно сообщил непонятно кому – себе, оперативникам или тем, с кем он пришел, – генерал Орлов.

Орлов Петр Николаевич хотя и был хорошим другом Гурова и Крячко, но прежде всего был их непосредственным начальником. Обычно он вызывал оперативников к себе в кабинет, а сам заглядывал к ним редко. И эти редкие визиты обычно заканчивались или сложным расследованием какого-нибудь преступления, или дальней командировкой. А зачастую и тем и другим. Поэтому и в этот раз Лев Иванович и Станислав насторожились. И не потому, что боялись сложной работы, а скорее, из-за того, что одним из спутников Орлова был хорошо знакомый им следователь из Главного следственного комитета – Арцыбашев Илья Иванович. Именно его присутствие как раз и наводило сыщиков на мысль, что им предстоит необычное и довольно сложное дело.

Арцыбашев слыл у всех, кто с ним когда-либо сталкивался по работе, весьма мягким и интеллигентным человеком. Что в общем-то не мешало, а возможно, даже и помогало ему быть весьма дотошным следователем. Этот приземистый, полноватый человек с ранними залысинами и в очках с тонкой оправой чем-то напоминал сельского доктора – такого, каким его обычно описывали в произведениях конца девятнадцатого – начала двадцатого столетия. Голос он никогда не повышал, говорил ровно, спокойно, и собеседнику трудно было понять, какие у Ильи Ивановича эмоции. Он даже отчитывал кого-нибудь из своих помощников так, словно не ругал их вовсе, а наставлял, давал ценный совет, предлагал что-то исправить, но при этом не настаивал на выполнении своей просьбы.

Вторым, а вернее, второй спутницей Орлова была совсем молодая, лет двадцати четырех, девушка. Внешность у нее была, надо сказать, несколько экстравагантная. В иссиня-черных волосах пробивались голубые и зеленые прядки, в тонкой ноздре был виден пирсинг в виде колечка с камешком, джинсы, несмотря на прохладную ноябрьскую погоду, были по-модному порваны в разных местах, а свитер на ней был такого ярко-радужного цвета, что у Льва Николаевича зарябило в глазах. К груди девушка двумя руками, как некое сокровище, прижимала весьма объемную и, по всей видимости, тяжелую папку.

– Думаю, что представлять вам Илью Ивановича нет нужды, – бодро заговорил Орлов. – А вот эту милую барышню, – Петр Николаевич отступил на шаг, открывая взору оперативников всю прелесть представляемой им девушки, – зовут Елена Витальевна Сухова. Она студентка последнего курса ИМПЭ имени Грибоедова на курсе психологии. А также проходит заочные курсы криминального специалиста-профайлера в Академии детекции лжи. Будущий, так сказать, психолог-профайлер, которая, вполне возможно, скоро будет работать у нас в управлении.

После этих слов начальника Гуров и Крячко невольно переглянулись. Эта девушка никак не напоминала им будущего специалиста по профайлингу. А уж тем более работающую в Главном управлении уголовного розыска. Но оба промолчали. Начальству виднее, кого оно будет принимать на работу. Словно прочитав их мысли, Орлов добродушно улыбнулся и сказал:

– Вы не смотрите на ее внешность. Нынче молодежь еще и не таким образом себя позиционирует. Главное в нашей работе не внешность, а цепкий ум, уверенность в успехе раскрытия преступления и внимательное отношение к мелочам. А все это, как я понял из слов Ильи Ивановича, Елене Витальевне не занимать. Если бы это было не так, то она бы не была лучшей студенткой на своем потоке и тем более не стояла бы сейчас рядом с нами в этом кабинете.

В этот раз слова Орлова вызвали не только вопросительные взгляды оперативников, но и некоторое смущение на лице девушки. Хотя она и пыталась не показать, что слова Петра Николаевича задели ее (лицо оставалось непроницаемо-серьезным), опытный взгляд Гурова сразу отметил вспыхнувший на ее щеках румянец.

Орлов посмотрел на часы на своем запястье и проговорил:

– Так, давайте я вас скоренько введу в курс дела, а то мне нужно срочно быть в министерстве на совещании, а потом вы тут сами разбирайтесь дальше.

– Вы идите, Петр Николаевич, а я сам все ребятам объясню, – предложил Арцыбашев. – Тут «скоренько» не получится.

– Да? Ну тогда я побежал, а вы, Илья Иванович, сами тогда все и расскажете.

Орлов кивнул, хитро подмигнул Льву Ивановичу и быстрым шагом вышел из кабинета. Это подмигивание не очень-то понравилось Гурову, но он виду не подал и, гундося из-за насморка, предложил:

– Давайте тогда хотя бы сядем для начала.

Он два раза чихнул, успев при этом, правда, поднести к носу платок.

– Прошу прощения. Простыл вот, – извинился он.

– Давайте-ка я нам чайник поставлю, – предложил Крячко, покосившись на Льва Ивановича, и прошел к столику, где у них стоял чайник. – Есть чай и есть кофе. Кому что?

– Я ничего не буду, спасибо, – быстро ответил Арцыбашев, усаживаясь на ближайший к нему стул.

– А мне черный кофе без сахара, – приятным грудным голосом заказала девушка и тоже села, но поставив свой стул так, чтобы ей было видно одновременно и Арцыбашева, и Гурова, который так и остался стоять у окна.

– Пять секунд – и все будет готово, – бодро отозвался Крячко.

– Я пока расскажу суть дела, если позволите, – предложил интеллигентный следователь и откашлялся.

– Да, конечно, мы внимательно слушаем вас, Илья Иванович, – предложил Лев Иванович и присел на подоконник, поставив свою уже опустевшую кружку рядом с собой.

– Начну с того, что расскажу немного о нашей Елене Витальевне. – Он вполоборота повернулся к девушке и кивнул, словно бы спрашивая у нее разрешения на рассказ.

Та только опустила голову и стала молча рассматривать что-то у себя под ногами, делая вид, будто все, что будет происходить в этом кабинете, ее не касается. Гуров нахмурился. Он, наблюдая за девушкой, пока никак не мог определить ее характер. Единственное, на что он обратил внимание, так это на ее глаза, а вернее, на взгляд, который показался ему весьма необычным. Девушка избегала смотреть в глаза, но даже когда Елена смотрела на кого-то прямо, казалось, что она смотрит не на человека, а сквозь него. Словно бы смотрит и не видит того, на кого обращен ее взгляд.

– Скажу прямо, как есть. Елена Витальевна по праву считается лучшей студенткой своего курса, да и всего университета в целом. Внешность, как и сказал Петр Николаевич, – это не главное. Может, именно по этой причине мы не очень строго требуем от нее… Как это сейчас говорят – придерживаться дресс-кода в нашем учреждении.

– Просто когда я так одета, я чувствую себя уверенней, – тихо добавила Елена.

– Что? Простите, я не расслышал? – снова повернулся к ней Арцыбашев. – Ах, ну да. Да. Просто Елена так чувствует себя уверенней, – громче озвучил он слова девушки. – Так вот, Елена Витальевна, – тут он сделал нажим на ее отчестве, – проходит у нас практику и собирает материалы для своей дипломной работы. Как называется работа? Впрочем, это неважно, – тут же добавил он. – Важно то исследование, которое провела Елена Витальевна и которое дало интересный и, я бы так сказал, ужасающий результат.

– Криминалистика и сама по себе весьма ужасная наука. Каждый день иметь дело с разного рода преступлениями… – высказался Станислав Крячко, подавая кружку с горячим кофе Елене. – Почему такой симпатичной девушке, как вы, вдруг захотелось иметь дело с преступниками? – спросил он у нее. – Профилированием могут заниматься и сами оперативники. Нас тоже в свое время обучали этому делу, что помогает нам с успехом до сих пор ловить преступников.

Девушка, прежде чем принять кружку из рук Станислава, огляделась вокруг, не зная, куда лучше ей положить папку. Так и не определившись с местом, положила ее к себе на колени.

– Я стала изучать криминалистику и профайлинговую психологию, потому что мне это интересно, – ответила Елена, не глядя на Крячко. – Одно дело – использовать свои знания, чтобы успешно вести бизнес, а совсем другое – выявлять всяких подлецов, убийц и аферистов, которые наносят вред и каждому человеку в отдельности, и всему нашему обществу в целом. Я…

Она вдруг резко замолчала, поджала губы и стала смотреть на кружку так, словно увидела ее у себя в руках в первый раз и удивилась, как она к ней попала.

– Неважно, почему я выбрала именно эту профессию, – сказала она наконец.

– Да, так вот, – после некоторого молчания продолжил говорить Илья Иванович. – По ходу своих изысканий Елена Витальевна обнаружила, что у нас в Москве уже полтора года орудует… э-э-э… маньяк-убийца. Причем не просто убийца, а убийца-подражатель.

– Во как! – удивленно склонил голову Станислав и посмотрел на Льва Ивановича.

Гуров на такое сообщение следователя никак не отреагировал, но на его лице была написана явная заинтересованность.

– Интересно, как это в Московском УГРО было упущено такое явление, как маньяк-убийца, которое явно даже для студентки? – вопросительно посмотрел на Елену Станислав.

– Он не просто убийца, а убийца-подражатель, – заметил Арцыбашев. – Причем подражает он не какому-то одному убийце, а нескольким совершенно разным, но в свое время весьма знаменитым маньякам. К тому же все преступления он совершил не в одном районе, что, собственно, и стало причиной того, что никто не связал все три совершенно разные убийства в одно дело.

– А Елена Витальевна, значит, связала, – с некоторым скепсисом в голосе спросил Гуров и снова увидел, как щеки девушки вспыхнули.

– Знаете, я первоначально тоже засомневался, – ответил Арцыбашев. – Но аргументы, которые были приведены Еленой Витальевной в пользу своей версии, убедили меня, что она права. Собственно, по этой причине мы и пришли сегодня к Петру Николаевичу. Хотели, чтобы этим делом занялись более опытные специалисты, чем…

Следователь замялся, не желая обижать остальных сотрудников Московского уголовного розыска напрасным недоверием. Ведь и среди тех, кто работал «на земле» в окружных управлениях, наверняка были и весьма опытные и знающие свою работу оперативники.

– В общем, Петр Николаевич посоветовал нам вас, Лев Иванович, и вас, Станислав Васильевич, – закончил свою фразу Арцыбашев, обращаясь к сыщикам и чуть кивая, чтобы придать своими словами уважение к тем, к кому он обращался.

В этом и был весь Илья Иванович – сама тактичность и вежливость.

– Ну, хорошо, – после небольшой заминки отозвался Лев Иванович. – Предположим, что все обстоит именно так, как вы, уважаемый Илья Иванович, нам говорите. Но хотелось бы выслушать и саму Елену Витальевну. Ее аргументы, факты, мысли по поводу…

Гуров посмотрел на девушку.

– Мне нужна доска, – спокойно и без тени смущения проговорила Елена.

Гуров и Крячко непонимающе переглянулись.

– Э-э-э, Елена Витальевна имела в виду магнитную доску, – поспешил объяснить Арцыбашев.

– Она у нас в комнате для оперативных совещаний, – заметил Крячко. – Но я могу ее прикатить. Она передвижная.

– Да, пожалуйста, если нетрудно, – снова вместо девушки ответил Арцыбашев.

Крячко вышел, и в кабинете повисла пауза. Студентка допивала свой кофе, Гуров смотрел на нее, пытаясь определить ее характер, а Илья Иванович смотрел на Гурова, немного нахмурившись и размышляя о чем-то своем.

– Елена Витальевна, вы москвичка? – чтобы хоть как-то нарушить тягостную для всех тишину, спросил Лев Иванович.

– Нет, я из Коломны. – Елена подняла голову и впервые за все время своего пребывания в кабинете прямо посмотрела на Гурова. Посмотрела быстро и внимательно, словно сканируя, но тут же опустила глаза и спросила: – Где можно помыть кружку?

– Помыть можно только в туалетной комнате, а поставить можно и на стол, – улыбнувшись одними уголками губ, ответил Лев Иванович. – Так что ставьте и не заморачивайтесь с «помыть». Всему свое время. Вдруг вам снова захочется кофе.

– Да, спасибо, – тихо ответила девушка, глядя в сторону.

Вошел Крячко и прикатил доску.

– Куда ее лучше поставить? – спросил он, глядя на Елену.

– Я сама.

Девушка встала и едва не уронила с колен тяжелую папку, но вовремя ее подхватила и положила на край стола, который был ближе всего к ней – стол Гурова. Потом подошла к доске и откатила ее к окну, вопросительно при этом глянув на Льва Ивановича.

– Понял, ухожу, – улыбнулся Гуров.

Он встал с подоконника и прошел к тому месту, где раньше сидела студентка, взял стул и поставил его рядом со стулом Арцыбашева. Крячко, тихо хмыкнув, тоже взял стул и сел с другой стороны от следователя. Втроем мужчины воззрились на пока еще пустую доску и на девушку.

Ничуть не смущаясь их взглядов, Елена подошла к столу, раскрыла папку, немного полистала в ней бумаги и, найдя нужное, подошла с несколькими листками к доске и начала неторопливо развешивать их. На листках были отпечатаны копии фотографий с места преступления. Всего их было шесть. Три фотографии Елена разместила вверху, а три под ними. С первого взгляда казалось, что нижние фото в точности повторяют те, что висели над ними, но, присмотревшись, Лев Иванович понял, что верхние фотографии были сделаны с копий старых фото и были не такие четкие, как копии с нижних изображений, которые, по всей видимости, были сделаны с современных снимков.

– В верхнем ряду, – начала объяснять Елена, – вы видите снимки первых жертв таких серийных убийц советского времени, как Ряховский Сергей Викторович, Кузнецов Олег Владимирович и Цюман Юрий Леонидович. В нижнем ряду – жертвы убийств, совершенных за последние полтора года, – студентка замолчала, давая время Гурову и Крячко внимательно рассмотреть все подробности на фотографиях.

– Елена, напомните, пожалуйста, нам, кто такие Ряховский, Цюман и Кузнецов, если вам не трудно, – попросил Арцыбашев и вопросительно посмотрел на Гурова. – Не против освежить память, Лев Иванович?

– Нет, не против. Было бы интересно вспомнить. Тем более что важно знать, почему именно их выбрал в свои учителя наш гипотетический маньяк.

– Он не выбирал их в учителя, – нахмурившись, категорично заявила Елена. – У него были совершенно другие планы в отношении выбора… Выбора тех, кому он подражал.

– Ну хорошо, – примирительно улыбнулся Лев Иванович, – вы нам потом и этот нюанс разъясните. А пока давайте вспомним о тех, кому он подражал. Что в них было особенного?

– Ряховский Сергей Викторович родился в тысяча девятьсот шестьдесят втором году в Балашихе. Первые преступления – нападения на женщин и попытки изнасилования – он совершил в тысяча девятьсот восемьдесят втором году. В этом же году был осужден на четыре года колонии общего режима. В тюрьме был, как это и принято для насильников, опущен, и когда вышел на свободу, то уже знал, что свои жертвы он оставлять в живых не будет…

Рассказывая о Ряховском, Елена вдруг преобразилась и из замкнутой и отстраненной сделалась открытой и пылкой. Она легко и гладко говорила и даже, как отметил про себя Лев Иванович, смелее смотрела на слушателей.

– Начните с первого убийства, – подсказал студентке Арцыбашев.

Елена кивнула и сразу же перешла к главному:

– Первое убийство было совершено Ряховским в июне восемьдесят восьмого года в небольшом лесу возле поселка Битц. Жертвой стал скрытый гомосексуалист Вилкин, с которым Ряховский познакомился накануне на одной из остановок в Измайлове. Если опустить все подробности, то нападение произошло внезапно, когда оба шли через лес по направлению к даче будущей жертвы. Ряховский ударил Вилкина четыре раза отверткой в спину, раздел и, придав ему непристойную позу, положил тело поверх поваленной молодой березки. Что отлично видно на фото выше.

Девушка показала на первую из трех верхних фотографий.

– Насколько я могу судить по нижней фотографии, положение жертвы современного маньяка весьма схоже с положением жертвы Ряховского, – заметил Станислав.

– Да. И именно это было первым, на что я, собственно, и обратила внимание. Но когда я прочла дело, то поняла, что не только поза жертвы весьма схожа, но и сама жертва практически повторяет личность убитого Ряховским Вилкина.

– То есть убитый был гомосексуалистом? – уточнил Лев Иванович.

– Да, – кивнула девушка. – И не просто гомосексуалистом, чем сегодня никого не удивишь, а именно скрытым. У него была вполне себе нормальная семья – жена и двое детей. И так же, как у Вилкина, вскоре должен был родиться внук… Или внучка, – добавила серьезно Елена. – Что весьма примечательно в подражательном убийстве – это то, что удары были нанесены практически в те же места, что и Вилкину. Отклонения буквально сантиметровые.

– Интересно. И что, никто не догадался сравнить это убийство со старым делом? – риторический вопрос Крячко повис в воздухе.

– Мало ли похожих убийств совершается, – почесал подбородок Арцыбашев. – Тем более что одно убийство – еще не повод думать, что орудует маньяк. А поэтому давайте послушаем Елену Витальевну дальше.

Он кивнул девушке, давая ей сигнал продолжать.

– Кузнецов Олег Владимирович, родился в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году. И тоже в Балашихе…

– Прямо рассадник маньяков эта Балашиха, – недоуменно покачал головой Крячко. – Ох, извините, что перебил.

– Ничего страшного, – кивнула в ответ на извинения Елена и продолжила: – Как и Ряховский, он начинал с нападения на девушек и их изнасилования. После того как одна из жертв заявила на него в милицию, он решил не оставлять свои жертвы в живых и начал убивать. В отличие от Ряховского Кузнецов преследовал и еще одну цель – грабеж. Хотя брал он вещи жертв не столько для личной наживы, сколько просто из… из любви к искусству ограбления, скажем так, – нашла подходящее сравнение Елена.

– Что отличало Кузнецова от Ряховского? – решил уточнить Лев Иванович. – Известно, что у каждого убийцы, а тем более серийного, со временем вырабатывается свой почерк.

– Да, это так. Первые свои убийства Ряховский совершал отверткой, и только убив жертву, он вступал с ней в сексуальную связь. Вещи и драгоценности жертв его не интересовали. Кузнецов же сначала насиловал, а потом убивал свои жертвы. И если Ряховского в свое время судили, то Кузнецов избежал наказания за изнасилование и бежал из Балашихи на Украину. Первые осмысленные убийства, то есть убийства, совершенные намеренно, он совершил именно в Киеве. Особенностью его почерка стало выкалывание глаз жертве.

– Ага, – вдруг оживился Станислав Крячко. – Я теперь вспомнил этого Кузнецова! Он потом вернулся в Москву и продолжил насиловать и убивать. А когда его поймали, сказал, что выкалывал глаза жертвам, потому что боялся, что на сетчатке глаз умерших женщин осталось его изображение и это поможет милиции его быстро поймать. Дурацкое объяснение. И с чего он взял, что остается какое-то изображение?

– Да, именно выколотые глаза и стали визитной карточкой Кузнецова, – согласно кивнула Елена. – А насчет того, откуда он взял, что его могут поймать по застывшему в глазах жертвы изображению… Он просто был весьма впечатлительным, но не очень умным человеком и, посмотрев фильм про Шерлока Холмса, решил, что теория, о которой говорилось в фильме, реальна.

– Ах, так это та самая теория, когда якобы в глазах убитых или умерших людей сохраняется изображение последнего, что видел умирающий! Глупости все это и байки для простачков, – махнул рукой Крячко.

– Как бы там ни было, а Кузнецов попался на эту байку, – улыбнулась Елена, и улыбка у нее, как отметил Лев Иванович, была просто очаровательной.

– Если судить по обеим фотографиям, то эти два убийства также идентичны, – привлек внимание сыщиков Арцыбашев. – Елена, скажите…

– Да. Убийство подражателя в точности копирует первое, спонтанное убийство Кузнецова, совершенное им в тысяча девятьсот девяносто первом году, когда он работал водителем на грузовике, – проститутки, которую он подобрал голосующей у дороги. Причем того, что она проститутка, он не знал, а когда жрица любви потребовала от него плату за утехи, то взбеленился и, вытащив раздетую женщину из машины, привязал ее к дереву в каком-то перелеске неподалеку от дороги, ведущей к поселку Купавна. А потом просто забил монтировкой. По всей видимости, его вдохновило, что в тот раз его не поймали, и он утвердился в мысли, что нужно убивать жертвы изнасилования.

– А как же насчет визитной карточки – выколотых глаз? – поинтересовался Крячко. – Разве Кузнецов и в первом случае выколол женщине глаза?

– Нет, – покачала головой Елена и опустила взгляд. – Кузнецов в первом случае не выкалывал глаза. Убийство было совершено им в состоянии аффекта, гнева. Но вот подражатель, копируя это убийство, – она показала на фото, – позаботился о подсказке и выколол глаза девушке-проститутке, которую убил так же, как и Кузнецов, – забив монтировкой.

– А второе убийство так называемого подражателя вы тоже случайно обнаружили? – внезапно спросил Гуров и внимательно, чуть склонив голову набок, посмотрел на студентку.

– Нет, Лев Иванович, не случайно, – снова быстро посмотрев на него и так же быстро опустив глаза, ответила Елена. – Но давайте я все расскажу по порядку.

– Хорошо, – согласился Гуров. – Кто там из маньяков у нас следующий?

– Цюман Юрий Леонидович, тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения, уроженец города Таганрога. Свое первое убийство семнадцатилетней девушки он совершил в мае девяностого года. Хотя, по его же словам, попытка убийства имела место еще в восемьдесят шестом. Но тогда его жертва, которую он сначала пытался изнасиловать, а потом, видя безуспешность своих попыток, начал бить и придушил, осталась жива.

– Восемьдесят шестой год… На тот момент ему должно было быть лет семнадцать, – быстро сделал подсчеты в уме Лев Иванович.

– Да, нападать на девушек он начал еще до службы в армии, – кивнула Елена. – Дело в том, что Цюман испытывал страх перед половой близостью с женщинами и в связи с этим считал себя неполноценным в сексуальном смысле. Впоследствии, нападая на женщин, он хотя и испытывал сексуальное напряжение во время своих агрессивных действий, но разрядки не получал, что в общем-то не сильно его и волновало.

– Скажите, а жертвы подражателя были изнасилованы? – спросил Гуров.

– В первом и в третьем случае – нет. Убийца все-таки придерживался правил и старался максимально похоже воспроизвести картинку тех давних убийств, – ответила студентка. – Например, в первом случае подражательного убийства все вещи убитого гомосексуалиста были раскиданы в том же радиусе, что и вещи Вилкина, а в третьем случае джинсы девушки так и не были найдены. Известно, что Цюман тогда унес с собой джинсы Анны Линебергер. Они ему, видите ли, приглянулись. И еще одна деталь – Цюман уже после удушения девушки нанес ей несколько ударов кулаком в голову и лицо. Точно таким же образом поступил и подражатель.

Елена замолчала, по-видимому, ожидая вопросов. Но когда их не последовало, она продолжила:

– Визитной карточкой в убийствах Цюмана были черные колготки, которые оставались на практически голой в остальном жертве. При нападении на Линебергер Цюман не знал, что на девушке под джинсами окажутся еще и колготки, хотя была почти середина мая и уже достаточно тепло. Но потом, по словам «черноколготочника», так Цюмана окрестили в народе и прессе, он намеренно стал выбирать девушек, одетых в черные колготки.

– Цюман забирал себе что-то из вещей убитых им женщин? – уточнил Станислав.

– Да, – ответила Елена, – забирал. В основном драгоценности и новые или почти новые вещи. Что-то он продавал, а что-то раздаривал родственникам. Но в нашем случае были унесены только джинсы – все, как и в случае с убийством Линебергер.

– Хорошо, в общих чертах мы поняли, что объединяло старые преступления и новые, – с интересом посмотрел на девушку Гуров. – Но хотелось бы теперь узнать, как вы объединили все три таких непохожих друг на друга убийства в одну серию.

– Когда я совершенно случайно наткнулась на первое убийство… – Елена вдруг замолчала, нахмурилась, словно какая-то мысль вдруг пришла ей в голову, но тут же ускользнула от нее. После небольшой паузы она продолжила: – Я хочу сказать, что очень подробно в свое время изучала все материалы, которые касались отечественных серийных убийц. Собственно, моя дипломная работа будет основана на сравнительном анализе психологических портретов серийников советского времени и современных убийц. Наверное, именно по этой причине я, прочитав незаконченное дело полуторагодовой давности, увидела в нем сходство с убийством Ряховского. Но там были и отличительные особенности, которые навели меня на мысль, что это преступление не единственное, которое могло быть совершено в этом ключе… В этой манере.

– То есть вы хотите сказать, что, несмотря на подражательность, у этого убийства был свой, своеобразный почерк, который все-таки отличал его от первого убийства Ряховского? – уточнил Лев Иванович.

– Да, такая особенность прямо-таки бросалась в глаза, – согласно кивнула Елена и поправила упавшую на лицо прядь волос. – Убийство было не просто убийством ради убийства, а убийством ради… – Она на секунду задумалась. – Ради того, чтобы показать свою уникальность. Все сводилось к одному – к постановке.

– Ага, я понял, – быстро сказал Крячко, – вы имеете в виду, что убийство было постановочным и задумывалось таким с самого начала.

– Да, именно так, – согласилась Елена. – Дело в том, что само убийство произошло не там, где было обнаружено тело, а в каком-то совсем другом месте, а затем жертву перевезли и расположили в соответствии с задуманным сценарием. Вернее, уже с готовым сценарием. Ведь подобное убийство уже случалось. То, что убийство было совершенно в другом месте, отмечается и в описании, и в протоколах.

– И именно это навело вас на мысль, что это убийство не единично? – задумчиво спросил Гуров. – Но мало ли преступников убивают в одном месте, а переносят свои жертвы в другое? Мне кажется, что было что-то еще.

Елена кивнула и ответила:

– Преступник не оставил ни одного следа, ни одной зацепки, ни одной улики против себя. Эксперты осмотрели всю территорию вокруг тела чуть ли не с лупой. Медицинский анализ и вскрытие жертвы проводились настолько тщательно, насколько это возможно в современных условиях, – и ничего. Создавалось такое впечатление, что труп перенесли по воздуху. О том, что тело было тщательно вымыто, а одежда выстирана и даже выглажена, я уже не говорю.

– Надо же, какой каллиграф нам попался, – недоуменно покрутил головой Арцыбашев. – Повторяя прошлые убийства, он тем не менее «переписывал» их настолько филигранно, что получалось просто-таки идеальное убийство. Как вы уже поняли, – обратился он к Гурову и Крячко, – совокупность всех необычных для такого преступления нюансов и навела Елену Витальевну на мысль, что вполне возможно, что это не единственное в своем роде такое преступление, и она…

Следователь кивнул студентке, давая понять, чтобы она продолжила его мысль.

– Да, так вот, – задумчивость Елены как рукой сняло. Она снова оживилась и, глядя прямо на своих слушателей, стала объяснять: – Понимаете, все три преступника-серийника советских времен явно относились к типу дезорганизованных асоциальных серийных убийц. Все убийства Ряховским, Кузнецовым и Цюманом были совершены спонтанно. Они не выбирали специально жертвы, не следили за ними, не готовили и не планировали убийства. Все происходило спонтанно, под воздействием обстоятельств и психоэмоционального чувства, овладевающего на этот момент преступником. К тому же все трое были довольно низкой социальной культуры. Мало читали, воспитывались в тоталитарных семьях, где мать или отец не скупились на тумаки и презрительные замечания. Все трое имели проблемы в общении с женщинами. Хотя у Кузнецова была любовница, и он свободно мог знакомиться с любой женщиной, но и у него с матерью были плохие отношения. У Цюмана была сожительница, но он мог иметь с ней хоть какие-то маломальские половые отношения, только если на ней была соответствующая одежда – черные колготки и такого же цвета купальник и туфли.