Текст книги "Кто, если не мы"

Глава пятая
В поисках профессора Чалыгина и секретов «ареала»

Подходил к концу сентябрь, вместе с ним закончилось, неожиданно загулявшее в Подмосковье, бабье лето. Унылое серое небо нахмурилось и заморосило холодными дождями. Порывистый северный ветер по-хозяйски гулял по опустевшим дорожкам сквера на Патриарших прудах, срывал с деревьев последние листья и пригоршнями швырял их в пруд. Редкие прохожие, не задерживаясь у фотогалереи, где на снимках все еще продолжало плескаться яркими красками знойное лето, спешили укрыться от непогоды в манивших к себе теплом и аппетитными запахами кафе и ресторанах. Все вокруг навевало уныние и тоску. На что уж бронзовый весельчак и балагур – басенник Крылов, и тот поддался общему состоянию природы. Отбросив в сторону перо с бумагой, он, нахохлившись в массивном кресле, с тоской поглядывал на призывно мигающую рекламу кафе «Сулико на Патриарших». За его окнами звучала зажигательная грузинская мелодия и раздавались веселые голоса.

Андрею Охотникову было не до веселья и не до кафе. Не обращая внимания на непогоду, он, уткнувшись в воротник плаща, нарезал круг за кругом вокруг пруда. Все его мысли были связаны с делом исчезнувшего профессора Чаплыгина. С того дня, когда он с подчиненными – Иваном Устиновым, Геннадием Приходько и Олегом Лазаревым – включились в его поиск, у них не было ни минуты покоя. За три с лишним недели они узнали о Чаплыгине, кажется, все, но так и не смогли докопаться до главного, что на самом деле стояло за его таинственным исчезновением: несчастный случай, желание сменить обстановку и начать новую жизнь, или здесь была замешана иностранная спецслужба.

То, что секретные разработки Чаплыгина находились на месте, в сейфе НИИ, еще ни о чем не говорило. Андрей не исключал того, что их электронные копии могли оказаться за границей в чужих, враждебных руках.

«Так что же на самом деле стоит за всем этим? Что?! – терзался он и продолжал кружить по дорожкам сквера в поисках ответа. – Так, где же собака зарыта? Где? В секретных работах, которыми занимался Чаплыгин? Несомненно, если следовать шпионской логике. В таком случае его исчезновение – это однозначно дело рук иностранной спецслужбы. Но где и при каких обстоятельствах Чаплыгин засветился перед ней? За границей? Исключено – он невыездной. На научных конференциях в Питере и Москве? Как вариант – да! На них были британцы, американцы, немцы, шведы и испанцы. Швейцарцы, шведы и испанцы не в счет – подобные разработками не их уровень. С Чаплыгиным активно контачили пятеро. Гесс, Браун и Скотт отпадают! – продолжал рассуждать Охотников. – Все имеют имя в научном мире и не станут размениваться на сомнительные игры со спецслужбами. Есть еще Бауэр, но подозрения о его связи с германской разведкой не подтвердилась – он оказался чист. В сухом «осадке» остается Сакстон, но и он не тянет на церэушника», – пришел к неутешительному выводу Охотников.

Сакстон, по отзывам специалистов из 53-го НИИ, являлся крупным специалистом в своей области, а это практически исключало его принадлежность к кадровому составу американской разведки. Но то, что Сакстон мог выполнять ее поручение по изучению Чаплыгина, такого Андрей не исключал, однако его участия в организации похищения или нелегальном вывозе ученого из России, не допускал.

«Так, где же собака зарыта? Где?» – снова и снова Охотников задавал себе этот вопрос и не находил ответа. В управление он возвратился в подавленном настроении. Обещание Рудакову и Первушину в течение десяти дней внести ясность в дело Чаплыгина так и осталось обещанием. Поэтому, стыдясь показаться им на глаза, Андрей тенью проскользнул мимо их дверей и шмыгнул к себе в кабинет. На столе надрывался телефон, он снял трубку и услышал радостный голос Устинова.

– Андрей Михайлович, есть хорошая новость!

– Заходи! – пригласил Охотников.

Не прошло и минуты, как в коридоре раздались быстрые шаги и на пороге появился Устинов. На его усталом лице гуляла довольная улыбка.

– Давай выкладывай, что у тебя! – поторопил Охотников и указал рукой на стул.

Устинов шагнул в кабинет и на ходу выпалил:

– Андрей Михайлович, есть зацепка на Чаплыгина! Похоже, это работа БНД! Бауэр здесь! Приехал вчера!

– Да ты что?! А где остановился? – воскликнул Охотников, и его глаза радостно заблестели.

– В отеле «Космос»!

– Иван, а ты не ошибаешься?

– Данные достоверные, из службы «И».

– И что, есть фото?

– И не одно, полный комплект! – подтвердил Устинов и, торопя события, предложил: – Андрей Михайлович, надо немедленно пускать за Бауэром наружку! Я уверен, он выведен нас на след Чаплыгина.

– Согласен, медлить нельзя! – загорелся Охотников и распорядился: – Так, значит я к генералу, а ты готовься работать с наружкой!

После возвращения Охотникова от генерала Рудакова дальнейшие события развивались с калейдоскопической быстротой. Спустя час Устинов в составе бригады разведчиков наружного наблюдения занял пост у отеля «Космос». В 17.12 Бауэр появился на улице и, отказавшись от услуг такси, спустился в метро, доехал до станции «Спортивная», поднялся наверх, а дальше неспешным шагом двинулся по проспекту. Устинов и старший группы бригады наружного наблюдения капитан Сергей Васильев не отставали от него ни на шаг. Бауэр, судя по его поведению, в этом районе был не впервые и уверенно шел к известной ему цели. Устинов строил самые фантастические догадки, но не одна из них не подтвердилась. Скромняга ученый неожиданно свернул к ночному клубу. Две неоновые лилии, склонившиеся друг к другу на входе, служили тому подтверждением. Иван напрягся, полагая, что Бауэр вышел на явку с Чаплыгиным или сообщником. И, действительно, в его поведении произошли изменения. Он суетливо осмотрелся по сторонам и прошмыгнул в дверь клуба.

– Серега, у него там явка! За ним! – воскликнул Устинов.

Но Васильев даже не сдвинулся с места – на его лице появилась брезгливая гримаса, и с ожесточением произнес:

– Ага, целых две. Сволочь он, чтоб у него яйца отвалились! Не хватало еще в эту клоаку лезть!

– Серега, я тебя не понял?! Ты че, лом проглотил? Вперед!

– Куда вперед, Иван? Ты хоть знаешь, куда идем?

– Да какая на хрен разница. Войдем, а там разберемся!

– Это же бордель, Ваня?! – возмутился Васильев.

– И че? Мы же не собираемся колебать свои моральные устои!

– Там голубые.

– Чт-о? Откуда знаешь, ты че, его клиент? – в следующую секунду Устинов пожалел о том, что сказал.

Васильев вспыхнул как спичка и, потрясая под его носом увесистым кулачищем, прорычал:

– Ванька, говори, да не заговаривайся!

– Извини, Серега, шутка юмора, но неудачная, – отыграл обратно Устинов.

– За такие шутки морду бьют, – буркнул Васильев и, пряча глаза, пробормотал: – Не, я к этим тварям не подойду.

– А как же явка?

– Какая на хрен явка! Задницу твоему фрицу там прочистят! Не, Вань, я под их гондурас подставляться не буду.

– Да кто тебя заставляет? Зайдем, потусуемся, главное – засечь контакт Бауэра.

– Ага, засечь. Так тебе и дадут: новичка там сразу клеят. Это такая публика… – у Васильева не нашлось больше слов.

– Не ссы, Серега, пошлем их куда подальше.

– А потом?

– Что-нибудь, придумаем.

– Пока будешь думать – они тебя насадят. Ты же не станешь удостоверением размахивать?

– Вот зараза! Так что же делать? Что?.. – терзался Устинов.

Уходили драгоценные секунды и минуты. Его взгляд упал на салон красоты. За окнами, как рыбки в аквариуме, величаво плавали дивы преклонного возраста, и его осенило.

– Серега, жди! Я сейчас! – воскликнул Устинов и ринулся к салону.

Его внезапное появление, а еще больше вид – горящий взгляд и порывистые движения напугали благообразную публику. Дама, вальяжно развалившаяся в глубоком кресле, что-то пискнула и утонула в нем; две другие, листавшие журналы, оторопело уставились на Устинова. В следующее мгновение за его спиной раздалось грозное сопение. Он обернулся, и пальцы сами сжались в кулаки. Две бегемотообразные туши, с помятыми от сна физиономиями, угрожающе надвинулись на него. Это Ивана не остановило, придав голосу строгости, он объявил:

– Мужики, террористическая угроза № 2!

«Бегемоты» замерли, и их, заплывшие жиром, оловянные глазки округлились, а на каменных физиономиях появилось осмысленное выражение. Что касается вальяжных дам, то предупреждение Ивана мгновенно превратило их в мокрых куриц, и они наперебой закудахтали.

– Что здесь происходит?! – властный голос заставил Устинова обернуться.

В холл по-хозяйски не вошла, а величаво вплыла дородная блондинка, гневным взглядом прошлась по публике и задержала на Иване. На ее холеном лице возникла презрительная гримаса. Его полупролетарский вид и поведение вызвали гнев у блондинки.

– Молодой человек, что вы себе позволяете? Здесь элитный салон красоты, а не заводская пивнушка! – возмутилась она.

– Извините товарищ…

– Что-о?! Тут нет места для товарищей! – отрезала блондинка.

– Извините, а с кем я разговариваю? – уточнил Устинов.

Его уверенный, повелительный тон заставил блондинку насторожиться, и она, помявшись, представилась:

– Я директор салона.

– Так вот, товарищ директор, у меня к вам очень интимный, извините, конфиденциальный разговор.

– Что-о?! Да, как вы смеете? Я-я порядочная женщина! Я… – задохнулась от возмущения директриса.

Ее щеки вспыхнули пунцовым румянцем, и она сорвалась на визг:

– Хам! Вон! Охрана, выставить его за дверь!

Бегемоты попытались взять Ивана в клещи. Он увернулся, выхватил из кармана удостоверение и, ткнув им в физиономии, рявкнул:

– Смирно! Вы поступаете в распоряжение ФСБ!

Давняя армейская служба для «бегемотов», видимо, не прошла бесследно, они подтянули животы и стали во фронт.

– Молодцы! – похвалил Иван и распорядился: – В салон никого не пускать и не выпускать! Готовьтесь к отражению банды международных гомосексуалистов!

– Есть, товарищ майор! – в один голос ответили «бегемоты» и оторопело уставились друг на друга.

Нейтрализовав их, Устинов обратился к директрисе. От румянца на ее щеках не осталось следа, их покрывала мертвенная бледность, а в глазах плескался ужас.

– Извините, как вас звать? – попытался вывести ее из ступора Иван, но она никак не отреагировала и, подхватив под руку, увлек в кабинет. Бокал воды провел директрису в чувство, и он повторил свой вопрос:

– Вас как зовут?

– Стелла Арнольдовна, – пролепетала директриса.

– Меня можете называть просто Иван, – представился Устинов.

Директриса в ответ всхлипнула и запричитала:

– Боже мой, что творится? Зачем террористам мой салон? Зачем?

– Успокойтесь, Стелла Арнольдовна! Все в наших руках и не все так страшно. Речь идет об организованной преступной группе гомосексуалистов из клуба «Лилия». Мы ведем ее разработку. Нам необходима…

– Лилия?! – директриса подскочила как на иголках, а дальше ее было не остановить: – Негодяи! Они компрометируют мой салон! Я знала, что там орудует шайка преступников. Я…

– Значит, вы знали? Очень хорошо! – тут же воспользовался этим Устинов и поспешил закрепить контакт: – Так что вам известно? Кто там верховодит?

– Э-э, только по слухам. Только по слухам… – смешалась директриса.

– Стелла Арнольдовна, мы очень рассчитываем на вас, – не давал ей опомниться Устинов.

– Ка-к?! Это невозможно! У меня замечательный муж, дети! Нет-нет!

– Стелла Арнольдовна, уходит драгоценное время, вы должны помочь мне проникнуть в клуб!

– Иван, ну что вы такое говорите. В моем возрасте, и в это гнездо разврата. Нет и еще раз нет! – отрезала она.

– Стелла Арнольдовна, речь не о вас! – потерял терпение Устинов. – Ваши стилисты должны за пять минут превратить меня в этого, ну, в общем, в голубого.

– Ва-ас?! – директриса оторопело посмотрела на Ивана, а затем ее охватил приступ неудержимого хохота.

– Стелла Арнольдовна, время, время идет! – торопил Иван.

Справившись со смехом, она лукаво посмотрела на него и спросила:

– Иван, я вас правильно поняла: мне не придется жертвовать собой?

– Конечно, нет. Мы обойдемся собственными силами, – с улыбкой ответил Устинов.

– Тогда немедленно в кабинет! – потребовала директриса.

– Я не один, с товарищем.

– Давайте его сюда.

Устинов выхватил телефон, набрал номер Васильева и распорядился:

– Серега, объект передай второму посту, а сам бегом в салон.

– Зачем? – спросил Васильев.

– Родине послужить! На месте все объясню.

Через минуту Иван и Сергей заняли кресла, и за них взялись лучшие стилисты салона. Их стараниями они на глазах превращались в завсегдатаев клуба «Лилия». Щеки Сергея горели не столько от румян – сколько от стыда. Парик, локоны которого наползали на глаза, подобно раскаленному обручу, жег голову. Брюки, стянутые суровыми нитками, готовы были вот-вот лопнуть на вдруг ставшей аппетитной попке Сергея. Устинов, пробежавшись по нему оценивающим взглядом, не удержался от язвительного выпада:

– А ты, Серега, ничего, очень даже хорошенький. Попка, как орех, так и просится на грех.

Васильев гневно блеснул глазами и прорычал:

– Ванька, смотри мне, доиграешься! Так трахну, что мало не покажется.

– Все-все, Серега, шутка юмора, – не стал его злить Устинов и многозначительно изрек: – Да, на что только не пойдешь ради подвига. Оценили бы его наши начальники.

– Ну, уж нет! Потом доказывай, что не голубой, – буркнул Васильев и, подтолкнув Устинова к выходу.

В холле клуба «Лилия», этого земного Аида, дорогу им преградил вертлявый, как «обезьянка», и благоухающий, словно нарцисс, местный цербер. Его колючие, как буравчики, глазки с подозрением сверлили новых ангелов ада. Возникла напряженная пауза. И тут Устинову пришлось только удивляться искусству перевоплощения Васильева. Он продемонстрировал высший класс работы разведчика наружного наблюдения. Гортанно хохотнув, Сергей потрепал «обезьянку» по щеке и с придыханием проворковал:

– А ты ничего, милашка, – и, фукнув на Ивана, – капризно поджав губки, томно произнес: – Как же ты мне надоел.

Устинов потерял дар речи. А Сергей, войдя в роль, подмигнул «обезьянке» и решительно шагнул вперед. «Она» хихикнула и, жеманно поведя костлявым плечиком, отступила в сторону и открыла проход. Сергей с Иваном сдали куртки в гардероб, спустились в зал, и там их глазам предстала омерзительная картина. В клубах сизого дыма, в котором витали запахи марихуаны, за стойкой бара, на диванах и прямо на полу извивались и лобзали друг друга полуобнаженные мужские тела. Их телодвижения сопровождались сладострастными вздохами и стонами. Ивану стало не по себе, к горлу подкатил и застрял тошнотворный ком.

– Какая мерзость, – с трудом выдохнул он.

– Крепись, Ваня! Считай себя ассенизатором и держись меня, иначе за твое целомудрие я не ручаюсь, – предупредил Васильев.

– Ну и тошниловка.

– Тошнить начнет, если на твою аппетитную попочку нацелиться чей-то гондурас. Играем влюбленную парочку, иначе нас растащат по углам.

– Э-э-это как?.. – только и мог что сказать Устинов.

В следующее мгновение Васильев обвил его рукой за шею и увлек в темный угол. Иван уже не помнил, как оказался на диване и готов был сгореть от стыда.

– Вань, не расслабляйся, ищем нашего фюрера, – как сквозь вату, до него доносился голос Васильева.

Устинов тряхнул головой, пытаясь освободиться от садомского кошмара, поднял голову и пробежался взглядом по залу. В следующее мгновение его из жара бросило в холод. Бауэра нигде не было.

– Серега, я его я не вижу?! – воскликнул Иван.

– Тише ты, а то сюда все сбегутся! – цыкнул на него Васильев и, не теряя уверенности, заявил: – Здесь он, можешь не сомневаться. Клиентов из-за бугра обслуживают по высшему разряду в отдельных номерах.

– А если все-таки явка и он смоется через служебный выход? – продолжал цепляться за шпионскую версию Устинов.

– Иван, угомонись, он сюда за другим пришел.

– А если…

– Какие на хрен «если»! Вон он – твой трахнутый красавчик!

– Где? – спросил Устинов и завертел головой по сторонам.

– За пальмой, – подсказал Васильев.

Устинов скосил глаза в ту сторону, и из его груди вырвался вздох облегчения: из-за пальмы, в обнимку с мускулистым «мачо», вышел Бауэр.

– Однако подходящего жеребца он себе нашел, – оценил фактуру «мачо» Васильев.

– На нем бы пахать и пахать, – согласился Иван.

– Но не шпионское поле – так это точно, – заключил Васильев.

– Похоже, что так, – с горечью признал Устинов.

– Интересно, в какую клоаку он нас еще затащит?

– Хуже, чем есть, уже не будет.

– Не кажи гоп. Этот фюрер-извращенец на многое способен, – возразил Васильев и подобрался – профессиональный опыт ему подсказывал: в «Лилии» Бауэр долго не задержится, и предупредил: – Вань, кажись, он лыжи навострил!

Васильев в своих наблюдениях не ошибся. Бауэр, облобызав «мачо», поднялся с дивана и двинулся к выходу. Любовник не отставал от него и, что-то нашептывая на ухо, продолжал поглаживать по спине. Иван и Сергей последовали за ними. Оставив «обезьянке» скудные чаевые, Бауэр на прощание чмокнул «мачо» в щетинистую щечку и, последний раз вильнув перед ним попкой, выпорхнул на улицу. Сергей и Иван получили свои куртки у гардеробщика и, бесцеремонно отшвырнув с пути обманутую в своих ожиданиях «обезьянку» вышли на улицу.

В метрах пятнадцати от себя они увидели Бауэра. Тот не собирался убегать или петлять зайцем по подворотням. Весь его вид и сама походка говорили – он кайфовал.

– Ну и «мачо», зарядил его от души! – оценил Васильев поведение Бауэра.

– Хорошо, что не нас, – буркнул Устинов.

У него на душе скребли кошки. Мало того что ему пришлось претерпеть страшнейшее унижение, так в довершение ко всему окончательно рухнула шпионская версия. Иван понуро плелся вслед за Бауэром и бросал тоскливые взгляды по сторонам.

– Вань, не расстраивайся, педерасты – народ хитрый, от них можно ожидать чего угодно, – утешал его Сергей.

– Ага, осталось только нас трахнуть, – буркнул Устинов.

– Трахнуть нас и без него найдется кому, если встречу со шпионом провороним.

– Да какая на хрен встреча!

– Не кажи гоп, Ваня! Смотри! – воскликнул Васильев, и ноздри его носа затрепетали, как у охотничьего пса при запахе дичи, а в глазах появился азартный блеск.

Бауэр остановился, бросил взгляд по сторонам, задержал на вывеске над входом в кафе, на ней горело – «Рандеву», и открыл дверь.

– Уже теплее! – оживился Васильев.

– И название подходящее, – согласился Устинов, и от его мрачного настроения не осталось следа.

Вслед за Бауэром они вошли в кафе – в нем было немноголюдно, и выбрали место, так чтобы он был перед их глазами. Сергей занялся заказом, а Иван стрельнул взглядом в сторону Бауэра – тот был не один, и его сердце радостно встрепенулось. Он был вознагражден за то, что пришлось вытерпеть в «Лилии». Бауэр разговаривал со старшим научным сотрудником 53-го НИИ из лаборатории Чаплыгина Борисом Ефимовым. Физиономия, напоминающая лисью мордочку, бородка клинышком и очки не оставляли у Устинова сомнений – это был он.

– Серега, вот удача! – радостно воскликнул Иван.

– Тише, ты! – цыкнул на него Васильев и спросил: – Что нашелся ваш академик?

– Нет, зато появился черт из табакерки!

– Кто он?

– Сотрудник 4-й лаборатории!

– Значит, не зря ноги терли и задницами рисковали, – заключил Васильев.

– Эх, сейчас бы узнать, о чем они говорят? – пожалел Устинов об отсутствии такой возможности.

– К сожалению, Иван, помочь не могу. Это дело слухачей, наше – фиксировать контакты.

– Ну, как всегда: «Опер, нюхай – нюхай, слухай – слухай!» – в сердцах произнес Устинов и сосредоточился на Ефимове и Бауэре.

А те, забыв об ужине, продолжали о чем-то оживленно говорить. Беседа длилась около 40 минут. За это время Иван с Сергеем успели выпить не по одной чашке кофе. Закончив разговор, Бауэр и Ефимов вышли из кафе, спустились в метро и там разъехались.

На следующий день подробная сводка на объект «Ариец» – Бауэра службы наружного наблюдения поступила к генералу Рудакову. Ее содержание дополнил личными впечатлениями Устинов. Старательно обходя детали своего пребывания в «Лилии», он сосредоточился на встрече Бауэра и Ефимова в кафе «Рандеву». И здесь его захлестнули эмоции – в новоиспеченном кандидате наук он уже видел шпиона.

– Стоп, Иван Лаврентьевич, не замыливай нам и себе глаз шпионской версией! – остановил его Рудаков.

Устинов смешался. А генерал, пробежавшись внимательным взглядом по сосредоточенным лицам Охотникова и Первушина, спросил:

– Товарищи офицеры, ваши выводы по материалам на Ефимова? С кого начнем?

– Позвольте мне, товарищ генерал? – попросил разрешения Охотников.

– Пожалуйста, Андрей Михайлович.

Тот приподнялся.

– Сиди, как говорится, в ногах правды нет, – остановил его Рудаков и потребовал: – Только, пожалуйста, без эмоций, а то после Ивана Лаврентьевича я чуть не захлебнулся.

Охотников, прокашлявшись, приступил к докладу:

– Факт первый: как выяснилось, Ефимов и Бауэр были знакомы до встречи в «Рандеву». Их знакомство состоялось на научной конференции в Питере. При этом хотел бы обратить внимание на один интересный момент. В списках официальных участников научной конференции в Москве Ефимов не значился, а на ней присутствовал. По данным агента Штейна, в состав делегации его в самый последний момент включил Чаплыгин.

Факт второй: Ефимов проявляет повышенный интерес к новейшим научным разработкам, а они никак не связаны с темой его будущей докторской диссертации.

Факт третий: конспиративная встреча Бауэра с Ефимовым в кафе «Рандеву».

– Прямо-таки конспиративная? Это еще не факт. И вообще их слишком мало, Андрей Михайлович, – сухо заметил Рудаков.

– Товарищ генерал, есть и другие! – выпалил Устинов и тут же пожалел о том, что сказал.

Охотников и Первушин многозначительно переглянулись. А Рудаков, хмыкнув, потребовал: – Ну-ка расскажи нам, Иван Лаврентьевич, что это за факты.

– Сбор Ефимовым секретной информации, – потухшим голосом произнес Устинов.

– Даже так? А что конкретно? – допытывался Рудаков.

– Он проявлял повышенный интерес к тематике работ по «Ареалу».

– А если то было банальное любопытство? Ты такого не допускаешь, Иван Лаврентьевич?

– Нет, товарищ генерал! В среду Ефимов делал выписки из секретного документа в личный блокнот. Это же чистый шпионаж! – упорствовал Устинов.

– Иван Лаврентьевич, у нас только суд определяет: виновен или не виновен человек. Ясно?

– Так точно, товарищ генерал!

– Поэтому, прежде чем клеймить человека, ты первым делом разберись, с какой целью Ефимов делал записи, а потом будем говорить: шпионаж это или нет! – заявил Рудаков, и, обратившись ко всем, потребовал: – Товарищи офицеры, прошу сконцентрировать основные силы на проверке Ефимове, но одновременно не ослаблять работы по поиску Чаплыгина. Задача понятна?

– Так точно! – подтвердили они.

– Тогда за работу! – закончил совещание Рудаков.

Офицеры поднялись из-за стола и двинулись на выход.

Рудаков задержал взгляд на Устинове – тот выглядел подавленным, и распорядился:

– Иван Лаврентьевич, останься.

Тот неловко переступил с ноги на ногу и понуро уставился в пол.

– Проходи и присядь, – пригласил Рудаков к столу.

Устинов тяжело вздохнул – ему был известен крутой нрав генерала, и от предстоящего разговора он ничего хорошего не ждал. Рудаков не спешил его начинать. Обсуждение хода проверки Ефимова, во время которого Устинов с напором, свойственным юности, пытался доказать свое, напомнил генералу эпизод из собственного прошлого, который во многом определил его дальнейшие взгляды на службу в контрразведке, а в итоге на судьбу.

Лейтенант Рудаков – выпускник Высшей школы КГБ, в совершенстве владевший венгерским языком и мечтавший лицом к лицу сойтись с противником в Венгрии, в те годы ставшей благодатным полем для шпионов всех мастей, волей случая оказался в далекой от Москвы глухомани – на Среднем Урале. Бескрайняя тайга, закрытый военный городок, отгороженный от всего остального мира высоким глухим забором, как шутили армейские остряки: «Подальше от людей, чтобы не видели, и от реки, чтобы не утопиться», стали суровой прозой жизни недавнего москвича.

Службу лейтенант Рудаков начал оперуполномоченным в полку, на вооружении которого находился ракетный комплекс средней дальности «Пионер». Плотная завеса тайны, окружавшая его секреты, и суровые условия жизни, видимо, не прельщали шпионов, избалованных благами западной цивилизации. Поэтому молодому лейтенанту, жаждущему успеха и лавров, пришлось заниматься более прозаичными делами: выжигать каленными железом идеологическую крамолу среди боевых расчетов пуска, потерявших веру в светлое будущее – коммунизм, подрезать языки болтунам, по пьяной лавочке разглашавших секреты в окрестных деревнях, и бороться с махровой казарменной неуставщиной.

Прошло полгода службы, когда, наконец, лейтенант Рудаков, как ему казалось, зацепил перспективный оперативный материал. И не просто перспективный, а убойный: он касался «святой коммунистической иконы» – самого Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева.

К началу 80-х годов этот неутомимый борец за мир и развитой социализм в СССР, в конце концов, утомился наводить глянец на его потускневший образ и, как говорится, лег на должность. Вместе с ним легли на должности – «Ум, честь и совесть нашей эпохи» – маразматические члены Политбюро ЦК КПСС, и, как результат, страна впала в глубокий экономический застой и беспробудный интеллектуальный запой. Чем не замедлил воспользоваться коварный Запад и с удвоенной энергией принялся расшатывать идеологические подпорки гниющего на корню бюрократического социализма. Вражьи голоса – «Голос Америки» и «Свободная Европа», день и ночь ковырялись в кровоточащей ране СССР – войне в Афганистане, и обильно посыпали ее антисоветскими анекдотами и грязными слухами о скорой кончине Брежнева и социализма.

Приближался Новый год, а с ним очередная юбилейная дата – день рождения «дорогого и любимого Леонида Ильича». Ретивые «генералы» производства спешили порадовать его дутыми на бумаге трудовыми рекордами, творческая интеллигенция в муках рождала очередной холуйский панегирик, а в Политбюро ЦК КПСС ломали головы над тем, где найти место на груди Генсека для очередного ордена. Одновременно, с подачи коварного Запада, по стране прокатилась волна антисоветских анекдотов про Брежнева. Докатилась она и до 2-го дивизиона 433-го полка Нижнетагильской ракетной дивизии.

В тесной каптерке собрались «деды» – дембеля послушать гражданские трели «щегла» – рядового Аргутинского, вернувшегося в часть из отпуска. Недоучившийся студент Ленинградского университета, польщенный всеобщим вниманием, выдержал многозначительную паузу и начал речь с ритуальной молитвы во славу «дедов»:

 
Я, салага, бритый гусь,
Я торжественно клянусь:
Деда-дембеля любить,
Водку, пиво подносить…
 

– Кончай свистеть, щегол! Гони анекдот про Леню! – торопили его дембеля.

Аргутинский прокашлялся, бросил озорной взгляд на пылившийся в дальнем углу стенд с фотографиями членов Политбюро ЦК КПСС, где крупным планом выделялся Брежнев, и, подмигнув ему, приступил к пересказу свежего, родившегося в Северной столице, анекдота:

– Так вот уважаемые «деды», гуляет Брежнев по парку, а ему навстречу Жуков. Брежнев останавливает маршала и жалуется на свою жизнь: «Георгий Константинович, беда – как выйду на улицу, так пчелы и осы одолевают! КГБ и Чазов ничего не могут поделать. Может, ты что посоветуешь? Жуков посмотрел на Брежнева, на иконостас из орденов на его груди и говорит:

– Леонид Ильич, сними ордена.

– Это же почему?! – удивился тот.

А Жуков ему прямо в лоб:

– Так от них за версту липой пахнет!»

Каптерка содрогнулась от громового хохота, а затем начался коллективный антисоветский оргазм: бойцы наперебой рассказывали анекдоты про Генсека и недоразвитый социализм. На следующий день эта идеологическая вакханалия оборзевшего «щегла» и обнаглевших «дедов» стала достоянием военной контрразведки. В руки лейтенанта Рудакова попала, как он полагал настоящая антисоветская бомба. Предвкушая громкий судебный процесс над отщепенцами и дырку для ордена на своем кителе, он пожирал газами начальника Особого отдела дивизии полковника Василия Лысова и ждал его судьбоносного решения. Вчитываясь в сообщения агентов, тот с трудом сдерживал себя, чтобы не расхохотаться, на последний анекдот у него уже не оставалось сил и, стараясь придать лицу строгое выражение, отметил:

– М-да… Плохо работает комсомольская организация дивизиона, совсем разболтались бойцы. Да и командиры тоже хороши, оставили их без дела. В общем, Александр Юрьевич, устно проинформируй замполита полка, пусть болтунам языки подрежет.

– Почему?! Ка-ак, товарищ полковник?! – опешил Рудаков и, когда к нему вернулся дар речи, выпалил: – Так это же махровая антисоветчина! Статья 70 УК, часть вторая! По ней срок…

– Стоп-стоп, Саша, не пори горячки! – остановил его Лысов. – Все эти анекдоты с бородой. Нет ничего нового.

– Как нет?! А анекдот про недоразвитый социализм? – отчаянно цеплялся Рудаков за ускользающую от него награду.

– Разве он новый?

– Новый-новый, товарищ полковник! Только вчера мне его рассказал замполит полка подполковник Кучин.

– Замполит? – на лице Лысова появилась болезненная гримаса, и он с ожесточением произнес: – И что прикажешь делать с ним?

Рудаков, пожав плечами, ответил:

– Но приказ запрещает вести оперативную работу против замполитов.

– Запрещает, говоришь?

– Так точно! Приказ председателя КГБ номер…

– Да погоди ты с приказом! – перебил Лысов. – По-твоему, выходит, коммунисту – замполиту Кучину – можно пороть антисоветчину, а рядовому – комсомольцу Аргутинскому – нельзя? Как это понимать?

Рудаков смешался, но быстро нашелся:

– Товарищ полковник, там же была целая группа?! Антисоветские высказывания допускались неоднократно, тем более в адрес первого лица государства. Чистая 70-я статья!

– Саша, ну что ты мне этой статьей тычешь?! – начал терять терпение Лысов. – Ну, собрались пацаны, потрепали языками без всякой задней мысли, а ты их сразу в антисоветчики. Так же нельзя! За статьей надо человека видеть!

– Товарищ полковник, Аргутинский не пацан, у него за спиной три курса университета, – упрямо гнул свое Рудаков.

– Три курса? А ты себя в его годы вспомни, – и, не услышав ответа, Лысов подчеркнул: – Саша, сломать жизнь человеку, тем более с нашими возможностями легко, а вот исправить трудно. Поэтому, если замполит с головой и языком не дружит, пригласи Аргутинского к себе и прочисти ему мозги. Ты понял?

– Так точно, товарищ полковник, – уныло обронил Рудаков и поднялся на выход.

– Э-э, Саша, постой, так не пойдет! Ты чего нос повесил? – остановил его Лысов.

– Ведь перспективное дело было, товарищ полковник, – в голосе Рудакова звучали горечь и обида.

– Опять ты за свое! Да не уйдут от тебя твои дела, если будешь пахать и смекалку контрразведывательную проявлять, глядишь, генералом станешь!