Текст книги "Окаянные девяностые"

– Кончай со своим барахлом! По делу базарь! – рявкнул Сова.

– Так я по делу. Муравей сказал, шоб я с формой и на своей дежурке подкатил на 33-й километр.

– Хорош нас баснями кормить! Хто грабанул и где титан?

– Хто, не знаю, а про титан мне потом сказал Муравей.

– Врешь, падла! – не поверил Сова и кивнул Галлиеву.

Тот снова достал нож.

– Не надо! Не надо! – взмолился сержант.

– Базарь дальше, только без туфты! – потребовал Сова.

– Я не вру! Говорю как есть. В тот вечер ко мне на пост подвалил Муравей и предложил поехать в кафешку, шо на 12-ом километре. Сказал, шо со мной хочет говорить серьезный мужик…

– Мужики в деревне! – перебил Сова и поторопил: – Назови погоняло!

– Ей Богу, не знаю. Муравей не сказал.

– Ладно, а как выглядел хоть помнишь?

– Да, да! Здоровый бугай и руки длиннющие. На него похож, – сержант кивнул на Рэмбо.

– Так, и о чем был базар? – допытывался Сова.

– Та ни о чем. Взяли у меня форму, жигуль и сказали ждать.

– И чо, это все?

– Ага.

– И чо, ты как попка просидел в той кафешке?

– А куда было деваться, они приставили ко мне двух мордоворотов. С ними я и куковал. Все, больше мне нечего сказать.

– Ты чо, дурак? Они чо, были глухонемые?

– Нет.

– Ну раз нет, так значит базарили!

– Про баб говорили. Нашу водку хвалили и…

– К черту баб! К черту водку! Кликухи! Имена! Города! Ну, давай же, телись быстрее! – потерял терпение Сова.

– Щас! Щас! – гримаса исказила лицо милиционера, он мучительно вспоминал: – Москву называли точно и не один раз. Говорили, вроде, про Екатеринбург.

– А кликухи?! Кликухи! Имена?

– Ну, не помню я. Память у меня на них хреновая, все вылетает, – ныл сержант.

– Рэмбо! Вил! Давай его мордой в снег! – потерял терпение Сова.

– Не надо! Не надо! Я щас, щас вспомню!

– Ну, давай, давай телись!

– Называли! Точно называли, такая знаменитая фамилия. Ну, ну, как у нашего хоккеиста.

– Петров? Якушев? Харламов? Фетисов? – сыпали фамилиями Рэмбо и Галлиев.

– Во, во, точно, Харламов!

Большего Сове добиться от сержанта не удалось. Следы титана и водителей терялись в дремучих марийских лесах, и ему ничего другого не оставалось, как только строить догадки. Показания милиционера наводили на мысль, что к налету могли приложить руку Харламовы и их новая московская крыша – Меценат. Сова тяжело вздохнул, свинцовым взглядом окатил сержанта и кивнул на дверь. Тот бесформенным мешком вывалился на обочину, и когда протер глаза, то увидел лишь снежное облако, скрывшее джип.

Покинув Йошкар-Олу, Сова, Галлиев и Рэмбо поспешили в Екатеринбург, где их ждала кровопролитная криминальная война с «синяками». Спустя неделю после их возвращения из Республики Марий Эл, ее первые выстрелы прозвучали средь бела дня в самом центре столицы Среднего Урала – Екатеринбурге.

Газета «Сыщик».

Тревожная хроника.

«…В минувшую пятницу в районе бывшего Дворца пионеров произошла очередная бандитская разборка между представителями, так называемой «центральной» и «синюшной» ОПГ. По имеющейся у редакции «Сыщика» информации, в ходе возникшей перестрелки был тяжело ранен Крестов, более известный в криминальных кругах, как «Крест». В настоящее время Крестов проходит курс лечения в одной из закрытых клиник Москвы».

Глава 6

По возвращении из Вашингтона в Москву и доклада Ролфу о результатах встречи с Гэрбером, Саттер погрузился в рутинную работу резидентуры. Первые дни он не выходил из кабинета и занимался самой ненавистной для оперативника-агентуриста работой – изводил бумагу на написание запросов в европейские резидентуры и группу разведки, действующую под прикрытием генконсульства США в Екатеринбурге. Несмотря на то, что прошло более 14 лет, как из донесений посольской резидентуры исчезло упоминание о «Колоколе» и объекте «Бездна-Ад», Саттер в душе рассчитывал, что коллеги не подведут и дадут хоть какую-нибудь наводку не только на след тетки Ника Широкого-Просторного, но, возможно и на него самого. Особые надежды он возлагал на опытного разведчика Пита Дункана, работавшего в Екатеринбурге под крышей советника консула по экономическим вопросам. За его плечами был опыт разведработы как в СССР, так и в России.

В Екатеринбург Пит получил назначение одновременно с открытием генконсульства. За это время создал надежные оперативные позиции и обеспечил получение важной информации. Полагаясь на Дункана, сам Саттер не сидел сложа руки и продолжал искать выход на «Бездну-Ад» и «Колокола». Он все еще верил, что агент жив и с ним возможно восстановление сотрудничества. В поисках следов «Колокола» ему пришлось перелопатить архив резидентуры, процедить каждый документ, но все усилия оказались тщетны. Оставив это занятие, Саттер положился на коллег и занялся подготовкой вербовки Моисея Финкеля.

Ситуация с ним не вызывала тревоги ни у Саттера, ни у Ролфа. Она развивалась, может быть не так быстро, как хотелось, но уверенно шла в нужном направлении. Семья Орел продолжала бомбардировать Финкеля и его жену «дружескими письмами» и подогревать эмиграционные настроения, намекала, что «будущий хозяин подтверждает готовность оказать помощь в обустройстве на новом месте». В ответном письме Финкель с трудом скрывал свое нетерпение и чуть ли не открытым текстом писал: «Все опостылело. У нас больше не осталось сил терпеть это дальше».

Серьезность эмиграционных намерений Финкелей подтверждал и агент «Друг» петербурской подрезидентуры ЦРУ. Он был вхож в их дом и сообщал оперативникам американской разведки: «Финкели распродают вещи, сидят на чемоданах и ждут разрешения на выезд на постоянное жительство в США». Он же сообщал: тайный визит Финкеля в посольство США в Москве 28 сентября остался незамеченным ни российской контрразведкой, ни руководством НИИ.

Об этом Саттеру свидетельствовали объективные факты. Финкеля не отстранили от работы, он по-прежнему продолжал трудиться все в той же секретной лаборатории и все в той же должности. В режимно-секретную часть института на профилактическую беседу его также не вызывали. Более того, в конце октября Финкеля направили в командировку в Северодвинск на завод, где создавались Барракуда, Борей, Акула и вся остальная подводная атомная стая русских.

Командировка на север, в город, закрытый не только для иностранцев, но и для большинства россиян, развеяла подозрения Ролфа и Саттера в том, что хитрый Финкель мог играть особую роль в планах, написанных в стенах Лубянки. Они не исключали того, что русские использовали его как «троянского коня» и рассчитывали тонкой дезинформацией ввести в заблуждение ЦРУ, а затем вовлечь во многомиллиардные траты военную промышленность США на создание систем защиты от ядерной угрозы подводного флота ВМФ России. В том, что такие подозрения не имеют под собой почвы, Саттера и Ролфа окончательно убедило последнее сообщение агента «Друг». Он обнаружил в личном компьютере Финкеля сведения, составляющие гостайну.

Сообщение агента и письмо Финкеля, направленное Орел 15 октября, говорили американским разведчикам: объект оперативной разработки «Хэл Рубинштейн» готов работать на ЦРУ не на совесть, а за деньги, и не просто деньги, а большие деньги. В своем письме будущий агент в завуалированной форме писал: «… Я выполнил просьбу нашего общего знакомого, передавшего твое письмо. Я нашел ответы на его вопросы, но с трудом».

Последние фразы не оставляли сомнений у Саттера в том, что на предстоящей встрече в Бельгии Финкель будет поднимать до небес стоимость своего предательства и биться за каждый доллар, о чем свидетельствовала строчка из письма: «…с большим трудом, но я нашел ответы на его вопросы». Такая позиция будущего агента нисколько не смущала Саттера. Все они – торговцы своими и чужими секретами, мнили себя тайными вершителями судеб страны и эпохальных событий, но когда перед носом появлялся реальный, а не эфемерный денежный куш, а затем следовал намек на тень контрразведки, они становились намного сговорчивее.

Подготовив план вербовки Финкеля и утвердив его у Ролфа, Саттер, наконец, вырвался из кабинета на оперативный простор. Конец ноября и декабрь ему пришлось провести, занимаясь организацией и проведением операций по связи своих коллег с их русскими агентами и закладкой тайников, оборудованных в самых разных местах Москвы. Приближающееся Рождество сулило радужные перспективы, их не омрачил даже отъезд в Штаты Ролфа, с которым сложились больше, чем деловые отношения. Сменивший его в должности резидента Джеймс Моррис оказался профессионалом и не стал вносить существенных изменений в работу Саттера. У него хватало других забот. На резидентуру как из дырявого корыта сыпались неудачи, и Моррису приходилось на ходу решать проблемы.

Поэтому Саттер старался лишний раз не попадаться ему на глаза, держался в тени и занимался рутинными делами. Пока они не доставляли ему особых хлопот.

Наступило Рождество. Накануне Пит Дункан преподнес Саттеру поистине бесценный подарок. Он нашел не только след, но и самого Ника Широкого-Просторного. Ниточка, что дал Гэрбер, привела к цели.

Саттер читал шифровку Дункана, и в нем просыпался охотничий азарт. Профессиональный опыт и интуиция говорили: ему удастся сделать то, что 14 лет назад не смог осуществить неудачник Гэрбер. Ник представлялся Саттеру идеальным ключом к вратам «Бездны-Ада». Умница Пит это понимал и постарался не упустить ни одной важнейшей детали. Уже первые строчки шифровки обнадеживали.

«…Николай Павлович Раздольнов 1960 года рождения. Уроженец города Верхняя Салда Свердловской области…»

– Где-то там скрывается объект «Бездна-Ад»! – отметил Саттер, и сердце учащенно забилось.

«…В 1982 году окончил Уральский политехнический институт по специальности конструкция летательных аппаратов и наземное поверочное оборудование к ним…»

– Это же близко к космосу! Так может ты работаешь в «Бездне»?! – сердце бухнуло и подкатилось к горлу, взгляд Саттера торопливо скользнул к следующему абзацу.

«…С ноября 1982 года по декабрь 1984 года проходил службу в воздушно-десантных войсках в должностях: рядовой, командир отделения, заместитель командира взвода. Уволился в звании старший сержант…»

– М-да, крепкий орешек, – заключил Саттер и снова обратился к шифровке.

Пит и его источники в Екатеринбурге потрудились на совесть. Почти целая страница содержала перечень частных компаний, где работал Раздольнов, и перечислялись его должности. Они впечатляли, за несколько лет он поднялся от простого телохранителя до генерального директора холдинга «Урал-Грейт» с миллиардными оборотами. Его империя распустила свои щупальцы не только по Уралу, они дотянулись до столичного аэропорта Домодедово и вышли за пределы России. Раздольнов вел серьезный бизнес в Эстонии, Венгрии, Италии, Англии и Греции.

Для себя Саттер выделил то, что могло сыграть определяющую роль в будущей вербовке Раздольнова. В первую очередь, это был его бизнес за границей. Ахиллесовой пятой в нем являлись нелегальные поставки титана в Эстонию и Италию. Достаточно было бы одного звонка из Лэнгли карманным венгерским и эстонским спецслужбам, чтобы их руками создать Раздольнову массу проблем. Остальное склонение его к сотрудничеству с ЦРУ, в представлении Саттера, уже не составляло большого труда.

«Титан? Титан?» – прошлое инженерное образование Саттера натолкнуло на мысль: – «Так это же ракетные двигатели?! Значит, где-то там русские прячут «Бездну-Ад».

Догадку омрачил следующий абзац из шифровки Дункана. Он буквально сочился кровью жертв, пролитой Раздольновым на пути к вершине своего могущества. Жесткий, решительный, обладающий железной хваткой, он не останавливался ни перед кем и ни перед чем. Мафия Екатеринбурга, и не только его, но и всего Урала вынуждена было считаться с бывшим десантником. Она не приняла Раздольнова в свой круг, но и не решалась вступать с ним в открытую войну. Пока с той и другой стороны бои местного значения вела криминальная «пехота». Противостояние между ними подспудно нарастало, и будущий передел теневой власти и теневых капиталов в столице Урала был не за горами.

Дочитав до конца шифровку, Саттер встал из-за стола и нервным шагом принялся мерить кабинет. Его мало трогала кровь, которой Раздольнов пролил немало, и вовсе не интересовало то, что жизнь в России таких, как Раздольнов, была недолгой. От пули снайпера их не спасали ни миллиарды, ни многочисленная охрана, ни бронированные лимузины. Саттера беспокоило только одно: Раздольнов являлся единственным кандидатом на вербовку, через которого можно было добраться до тайны «Бездны-Ада». В гонке со временем и врагами – конкурентами Раздольнова, ведущими на него охоту, Саттеру ничего другого не оставалось, как быть на шаг впереди. Приняв решение о подготовке вербовки, он обратился к резиденту Моррису за разрешением на выезд в Екатеринбург для сбора дополнительных сведений на Раздольнова. Тот проявил осторожность и, прежде чем санкционировать командировку, затребовал для изучения материалы на Раздольнова и по объекту «Бездна-Ад».

Минул день, за ним второй, отшумели рождественские праздники, а Моррис все тянул с решением. Тем временем неугомонный Пит Дункан ухитрился внедрить в окружение Раздольнова своего агента «Артиста», и тот добыл новый интересный материал. Его содержание Пит опасался доверять телефону и своими намеками только еще больше подогревал Саттера. Он рвался отправиться в командировку, в Екатеринбург, но не решался напоминать о себе Моррису. И тому были причины, в отношении нового резидента из Лэнгли и с его прежнего места службы доходили нелестные слухи. Поговаривали, что когда Моррис не в духе, то лучше под горячую руку ему не попадаться. А резиденту было от чего злиться. Не успел выветриться из кабинета дух предшественника – Ролфа, как резидентуру начали преследовать неудачи: российская контрразведка разоблачила важного агента в Главном разведывательном управлении российского Генштаба и расшифровала сотрудника, действовавшего под дипломатическим прикрытием.

8 января 1994 года Моррис наконец вызвал к себе Саттера. Джон вошел в кабинет и прострелил взглядом по лицу резидента, чтобы понять, к чему готовиться. Оно было непроницаемо, как маска. Устало кивнув на кресло, Моррис открыл досье на Раздольнова, затем на объект «Бездна-Ад» и лишенным интонаций голосом произнес:

– Джон, ваше предложение о выезде в Екатеринбург для сбора информации на кандидата на вербовку «Дельца» поддерживаю.

Саттер вздохнул с облегчением и заявил:

– Сэр, я готов отправиться немедленно!

– Не торопитесь, Джон, в России сейчас анархия, но контрразведка пока жива, а в провинции еще сохранила силы.

Подобное замечание, позволительное для зеленого новичка, а не для опытного разведчика, покоробило Саттера, но он промолчал.

– Особой осторожности потребует ваша явка с агентом «Артист», – продолжал поучать Моррис. – Дункан гарантирует полную конспирацию, но я не уверен. Он слишком долго на оперативной работе и слишком долго работает в Екатеринбурге. Все это порождает самоуверенность и, как результат, ведет к расхлябанности и провалам.

– Сэр, я предварительно проработал с Питом варианты проведения явки. Остановились на двух и оба надежные, – заверил Саттер.

– Надеюсь, что это так.

– Легенда выхода на явку для самого «Артиста» также проработана в деталях.

– Какими силами будет обеспечено ее прикрытие? – уточнил Моррис.

– Силами разведгруппы консульства.

– Сколько планируется явок?

– Не более двух, и они разнесены по местам проведения. По предложению Дункана, первая явка состоится в отеле «Большой Урал», а вторая в оперном театре.

– С его предложениями не спешите, оцените обстановку на месте и, исходя из этого, принимайте окончательное решение.

– Конечно, сэр, я сам проведу разведку, прежде чем выходить на явку.

– О’кей, Джон. И еще, хотел бы обратить ваше особое внимание на важность миссии. Она находится на контроле у Директора и поэтому…

– Сэр, я понимаю всю меру ответственности и…

– Джон, выслушайте меня до конца! – перебил его Моррис и заговорил в приказном тоне: – Работа по объекту «Бездна-Ад» неоправданно затянута! Она ведется в очень узком диапазоне! Как результат, мы имеем всего один и тот сомнительный выход через «Дельца» – Раздольнова. Возможность его вербовки вызывает у меня большие сомнения.

– Сэр, это не совсем так, есть резервные варианты. Радольнова я выделил как наиболее перспективного кандидата. Через него мы быстрее всего выполним миссию, – оправдывался Саттер.

– Его еще надо завербовать.

– У меня достаточно компромата, чтобы припереть Раздольнова к стенке.

– Не будьте самоуверенны, Джон, «Делец» крепкий орешек, и на нем легко обломать себе зубы.

– Все зависит от того, какой к нему избрать подход. У меня есть несколько выходов на него. Один…

– Чт-о?! Какой еще выход? Даже не помышляйте об этом! – сорвался на крик Моррис и отрезал. – Контакт с ним устанавливать только за пределами России и с моей санкции! Вам понятно, Саттер?

Джон опешил и не знал, что сказать. Такого оборота он не ожидал. С ним разговаривали, как с каким-то недоумком, а не профессионалом, у которого за спиной было больше вербовок, чем зубов во рту у Морриса. Кровь прихлынула к щекам Саттера, и он выпалил ему в лицо.

– Сэр, я в разведке не первый год и знаю, что такое агент! Мне не надо разжевывать прописные истины! Я…

– О’кей, о’кей, Джон! Вы опытный сотрудник, но ситуация критическая и как бы нам не наломать дров, – поспешил дать задний ход Моррис.

– Сэр, я вам не тинэйджер! У меня за спиной вербовки 17 агентов! Я на оперативной работе больше 10 лет! – кипятился Саттер.

– Ну полно, полно, Джон! Пожалуйста, не принимайте мои слова на свой счет. С этой бестолочью Коллинзом впору на стенку лезть. Это же надо так по-идиотски подставиться! – объяснялся Моррис и, тяжело вздохнув, признался: – Теперь Лэнгли с меня три шкуры спустит.

Произошедший накануне глупейший провал в организации связи с ценным агентом резидентуры мог вывести из себя даже разведчика со стальными нервами. Коллинз, не отличавшийся пунктуальностью, на этот раз допустил серьезный провал в работе: расшифровал одного агента перед другим, перепутав тайниковые закладки с заданиями. Расследованием «ЧП» занялась специальная комиссия, и первый, кому принялись мотать нервы, стал Моррис. Это было написано на его лице, и Саттер смягчил тон:

– Сэр, извините, я погорячился.

– О’кей, Джон, я тоже.

– Все мы люди и все не без греха, – признал Саттер.

– Мерзко, когда приходится отвечать за чужие грехи. Но что поделаешь, такова доля руководителя, – заключил Моррис и, завершая разговор, выразил надежду. – Джон, я очень рассчитываю, что ваша миссия в Екатеринбурге завершится удачно. Мне и вам, как никогда нужен весомый результат.

– Он будет, сэр! Я уверен в успехе миссии! – заверил Саттер и поднялся на выход.

Остаток дня он занимался подготовкой к командировке. Последние детали, связанные с организацией явки с агентом «Артист», согласовал с Дунканом по телефону. На следующий день после обеда Саттер отправился в аэропорт Домодедово и вылетел в Екатеринбург. В аэропорту «Кольцово» его встретил советник генконсула по культуре Смит Браун. Саттер оценил этот ход Дункана, тот не стал подсвечивать его перед русской контрразведкой.

Погода в Екатеринбурге не проявила гостеприимства. Лютый уральский мороз выстудил вечернее небо. Воздух стал упругим, как резина и застревал в горле. Саттер с трудом вдохнул и поспешил нырнуть в салон. Водитель тронул машину, и по сторонам замелькали почерневшие от непогоды и времени русские избы. Нахохлившись под снежными шапками, они тусклыми глазницами-окнами угрюмо поглядывали на мир. Изредка среди них попадались аляповые особняки нарождающейся буржуазии, прятавшиеся за высокими заборами и подозрительно косившиеся по сторонам багрово-красными зрачками видеокамер.

Вскоре пригороды неофициальной столицы Урала закончились, и дорогу стиснули одноликие серо-бетонные многоэтажки. Саттер впервые находился в Екатеринбурге, и ему казалось, что он попал в осажденную врагом крепость. На глаза то и дело попадались монументальные обелиски советских времен. Бронзовые, гранитные коммунистические вожди грозили вскинутыми над головами кулаками не только мировой, но теперь и местной буржуазии. С шашками наголо, в лихом аллюре на помощь им неслись красные кавалеристы – герои Гражданской войны. В небо грозно нацелились жерлами орудий зенитки и артиллерийские пушки. С гранитных пьедесталов готовы были ринуться в атаку танки Т-34.

Саттер невольно поежился. Канувшая в небытие некогда могущественная советская империя здесь, на Урале, все еще внушала ужас былой мощью. Лишний раз об этом ему напомнила монументальная громада дома правительства Свердловской области, довлевшая над центром города. Она осталась справа. Водитель свернул налево и через несколько кварталов остановился на площади перед ядовито-зеленого цвета отелем «Большой Урал».

Мороз и студеный ветер вымели с улицы не только прохожих, но и швейцара. Саттеру пришлось самому тащить саквояж. В холле его и Брауна встретила закутанная по самые глаза администратор, чуть теплые батареи и электрические печки не спасали от холода. В номере оказалось ненамного теплее. Обстановка, напоминавшая о канувших в лету временах эпохальных партийных активов, не располагала к отдыху. Саттер не стал распаковывать вещи, вызвал такси и отправился в генконсульство США. Оно находилось поблизости, дорога к нему заняла около десяти минут.

Несмотря на поздний час, генконсул Майкл Грин, Пит Дункан и его разведгруппа находились на месте – в представительстве. После знакомства Грин, сославшись на неотложные дела, оставил Саттера с разведчиками. Для них он был своим, и потому с первых минут разговор приобрел непринужденный характер. За кофе с сэндвичами они обменялись мнениями об обстановке в Москве и в Екатеринбурге, а затем перешли к обсуждению плана операции по организации связи с агентом «Артист».

Первая встреча с ним должна была состояться в номере Саттера и не вызывала у него вопросов. Дункан, кажется, предусмотрел все, чтобы не допустить расшифровки агента перед русской контрразведкой. Вторая явка, в оперном театре, требовала гораздо больших усилий, как по прикрытию агента, так и самого Саттера. В этом важную роль предстояло сыграть Грину. И здесь как нельзя кстати пришлась программа культурного сотрудничества генконсульства с правительством Свердловской области. Местный бос – Аполлон Ванюкин, руководивший управлением культуры, давно и настойчиво искал сближения с Грином. Приглашение Ванюкина на премьеру балета «Щелкунчик» могло стать надежной ширмой для прикрытия явки Саттера с «Артистом». После согласования спорных деталей операции по связи с агентом участники совещания поужинали и разъехались по квартирам.

Саттер возвратился в отель. Стараниями Дункана и Брауна в номере стало комфортнее. Они притащили из генконсульства электрическую печку и поставили в спальню. Саттер не стал принимать душ, в нем было чуть теплее, чем в холодильнике, быстро нырнул в постель и вскоре уснул. Проснулся рано. В отеле пропало электричество, и лютый уральский холод напомнил о себе, пробравшись под одеяло. Не став испытывать себя, Саттер оделся, вызвал такси и отправился в генконсульство. В столь ранний час на месте находилась только охрана, и ему пришлось убивать время за чашкой кофе и просмотром местных газет. Они пестрели сообщениями, напоминавшими Саттеру родной Чикаго времен гангстерских войн. В заголовках нередко мелькала фамилия Раздольнова.

Стрелки часов приближались к 9:00, в коридоре раздались шаги, и на пороге возник Дункан. Вместе с ним Саттер позавтракал и отправился к Грину. Тот был в своем кабинете, там же находился Браун. Накануне он побывал в областной администрации, встретился с самим Ванюкиным и договорился о приеме американской делегации на 10:00. На встречу с ним Браун, Дункан, Саттер и сам Грин отправились не с пустыми руками. На этот случай предусмотрительный Браун приготовил памятные сувениры: брелки, ручки с американской символикой и настенные календари с видом Белого Дома на 1994 год. Дункан насмешливым взглядом пробежался по ним и с сарказмом заметил:

– Смит, в этом колониальном наборе не хватает еще бус и одеял.

Браун за словом в карман не полез и, хмыкнув, ответил:

– Русские не столь дремучи, как индейцы, они читали Фенимора Купера.

– Ха-ха! – хохотнул Дункан и отметил: – Но одеяла будут совсем не лишними.

– Ты ошибаешься, Джон, по такому морозу русские спасаются испытанным средством – водкой, – в тон ему ответил Браун.

Посмеявшись, они выехали на встречу с Ванюкиным. К этому часу мороз заметно спал, и пушистая вуаль инея покрыла суровый лик столицы Урала. В лучах солнца полыхали жаром купола Свято-Троицкого собора и храма Большой Златоуст. Гладь Верх-Исетского пруда усеял муравейник из лыжников. Крепкий, розовощекий и неунывающий уральский народ запрудил улицы и площади. Его не брал ни мороз, ни трудности, порожденные разрухой и бездарной властью.

Дорога до администрации области заняла около пятнадцати минут. Ровно в 9:55 американская делегация вошла в огромный вестибюль, на отделку которого ушла не одна тонна уральского хрусталя, мрамора и гранита. Там их встретил помощник Ванюкина – прилизанный тип с физиономией «чего изволите». Вместе с ним на скоростном лифте Грин, Браун, Дункан и Саттер вознеслись на 17 этаж екатеринбургского небоскреба. Построенный во времена владычества в стране компартии и напоминающий то ли лом, то ли что-то другое, он получил в народе прозвище «Член партии». Как прошлых, так и нынешних его хозяев это нисколько не смущало. Власть, открывавшая путь к огромным деньгам, заставляла их не обращать внимания на подобные мелочи.

На входе в приемную делегацию встретил сам Ванюкин. Посыпая мелким бисером перед Грином, он проводил американцев к себе в кабинет. Официальная часть переговоров началась с обмена сувенирами. Культурный босс Екатеринбурга обрадовался грошовым подаркам не меньше наивных североамериканских индейцев, встретивших первого «белого человека». А когда Грин вручил ему ручку паркер с золотым пером, то Ванюкин окончательно потерял голову. В какой-то момент он, казалось, готов был продать Родину, но остановился на письменном наборе из знаменитого уральского камня – малахита.

Саттер со стороны наблюдал за этой сценой и в душе благодарил Дункана и Грина за столь тонкий ход с Ванюкиным. Он и его челядь являлись идеальной ширмой, которая должна была отвлечь внимание русской контрразведки от явки с агентом «Артист». За чаем, а затем и виски, предусмотрительно прихваченным Брауном, обсуждение совместной гуманитарной программы сотрудничества генконсульства США в Екатеринбурге и управления культуры областной администрации заняло не больше часа. Ванюкин, вдохновленный не столько планом мероприятий, сколько халявной поездкой в Америку, обещанной Грином, вызвался лично провести экскурсию по городу. Предложение было охотно принято.

Шумной компанией они спустились на автостоянку. Дышащая на ладан волга Ванюкина несколько раз вымученно фыркнула, но так и не сдвинулась с места. Он и помощник, проклиная советский автопром, вынуждены были пересесть в роскошный американский форд. В качестве первого объекта для показа Ванюкин выбрал Свято-Троицкий собор. В нем после августовского кризиса 1991 года, он в числе первых партийных функционеров открестился от канувшей в лету компартии СССР, и был благословлен батюшкой на прославление божьего образа жизни. Но безбожная, беспартийная масса, заидеологизированная от макушки до пяток бывшими коммунистическими пропагандистами и агитаторами, не спешила следовать примеру Ванюкина, и потому ему и помощнику пришлось протаптывать тропу в глубоких сугробах на пути к ступеням храма. С них открывалась впечатляющая панорама индустриального города-гиганта.

По краю горизонта разноцветными дымами чадил лес заводских труб знаменитых «Уралмаша», «Химмаша» и «ВИЗ-стали». В центре города, среди каменного лабиринта гудел и ревел автомобильный поток. Внизу, в трехстах метрах от собора, напоминая открытую рану, зиял уродливый пустырь. На нем сиротливо стояли наспех сколоченная часовня и огромный деревянный крест. Одинокие, смиренные фигурки надолго застывали перед ними в глубоком поклоне. Печальный звук колокола каждый час оглашал окрестности. Браун кивнул в сторону часовни и поинтересовался:

– Господин Ванюкин, а что, действительно на месте часовни закончил свой земной путь последний русский император Николай II и его семья?

– Да, да, Смит! – живо подхватил Ванюкин и с пафосом заявил: – Здесь, в Екатеринбурге творилась всемирная история!

– Аполлон Григорьевич, а мне представляется, здесь творилось нечто иное – цареубийство, – не удержался и язвительно заметил Грин.

Ванюкин смешался, его покрасневшее на морозе лицо приобрело пунцовый цвет. Партийное прошлое все еще прочно сидело в нем и время от времени прорывалось наружу. Опытный аппаратчик, он тут же извернулся и, перескакивая с одного на другое, заговорил с надрывом.

– Да, господа, кровавый большевистский режим совершил здесь одно из самых страшных своих злодеяний. В истории России – это черное пятно. Палач Юровский и его банда в ночь с 16 на 17 июля 1918 года, в подвале дома купца Ипатьева расстреляли царя и его семью! Садисты! Они не пощадили даже малолетнего царевича Алексея. Эти изуверы сделали все, чтобы замести следы ужасного преступления. Сегодня администрация области и десятки энтузиастов ищут останки царской семьи.

– И каков результат? – допытывался Браун.

– Партийно-гебистская машина сделала все, чтобы вытравить из памяти народа то страшное преступление. Они стерли с лица земли даже дом Ипатьева. Но мы ищем и найдем останки несчастных жертв.

– Аполлон Григорьевич, насколько мне известно, он простоял до конца 70-х годов?

– Смит, мне импонирует ваше знание нашей истории и осведомленность, – отвесил комплемент Ванюкин.

– Я польщен, Аполлон Григорьевич. У меня вопрос: после октябрьского переворота дом Ипатьева простоял почти 60 лет. Почему же его снесли в 1977 году?

– О, это было решение областного комитета партии. К тому времени железный занавес пал, Екатеринбург стал открытым для посещения иностранцами и партийные боссы опасались, что к дому начнется паломничество.

– Аполлон Григорьевич, позвольте еще один вопрос.

– Да, пожалуйста, Смит.

– Насколько мне известно, дом Ипатьева разрушили, когда Свердловской областью руководил нынешний президент России Борис Ельцин, или я ошибаюсь? – с наивным видом вопрошал Браун, а на его физиономии гуляла злорадная ухмылка.