Текст книги "Собственные записки. 1835–1848"

Того же дня все генералы, полковые и артиллерийские бригадные командиры были призваны к столу государя. Он был нездоров, как кажется, от простуды и поручил фельдмаршалу Паскевичу принимать вместо себя. В течение сего утра я несколько раз виделся с графом Виттом, который сказал мне, что князь Паскевич, говоря о назначении 4-го корпуса в действующую армию, отозвался, что сожалеет, что командиром оного был Кайсаров, а не я. Паскевич, продолжал Витт, видно познал ничтожность и пустословие Кайсарова. Я же, со своей стороны, в сем случае еще более удостоверился в лицемерстве и ничтожности самого графа Витта, казавшегося перед тем самым близким приятелем Кайсарову и еще накануне действовавшего по наущению его, вопреки всякому порядку службы и против распоряжений, зависевших от моих обязанностей.

В 7 часов вечера государь призвал меня с графом Виттом к себе. Он начал благодарением меня за сбор отпускных и, пожав мне руку, сказал:

– Видишь, Муравьев, что это дело удалось; а ведь никто не ожидал успеха.

– Государь, я сам не ожидал оного, – отвечал я, – и собралось их более предположенного числа; но сие удалось в первые два года; в каком же виде люди сии будут на третий и четвертый годы их отпуска, может показать один только опыт.

За сим государь стал говорить о смотре без всякого неудовольствия и жаловался на дурное состояние пехотных дивизий. Я утверждал, что дивизии корпуса Кайсарова и в особенности генерала Шульгина, в хорошем положении. Граф Витт говорил то же самое обо всех трех и выхвалял начальников дивизий. Тогда государь стал судить о них и сказал графу Витту:

– Воля твоя, я в Горчакове никакого толка не вижу; он человек пустой и где я его ни встречал, то кроме беспорядка ничего не видел у него. Он был генералом-квартирмейстером в Турецкую войну и ничего путного не сделал.

Когда государь начал говорить о Маевском, то я счел обязанностью своей в третий раз сказать то же, что говорил о нем, представив его как человека усердного, но не знающего службы и не могущего потому с пользой командовать дивизией, и как государь утвердился в выгодном мнении на счет Маевского, то я решился сказать, что он даже лишился уважения между своими подчиненными.

– А! Когда уважения лишился, – отвечал государь, – тогда дело уже плохо, и не ему командовать дивизией.

После того государь отдал нам обоим приказание насчет маневров будущего дня и, назвав меня начальником штаба при себе, а генерала Глинку начальником артиллерии, вручил диспозицию, написанную им карандашом, в коей показано было и мое назначение, и велел мне по сему отдать приказание.

Вышедши от государя, мы пошли с графом Виттом к нему на квартиру и отдали вместе приказания на следующий день. В сей день я записал у Адлерберга названия трех генералов, из которых предполагал одного на место Маевского, и просил Адлерберга доложить о сем государю, как и о некоторых других назначениях, также отдал графу Витту представление о награждении некоторых чиновников бывшего Главного штаба армии, участвовавших в распоряжениях по сбору войск в Белой Церкви и разных хозяйственных учреждениях в сем месте.

14-го числа войска собрались к 10 часам утра, близ с. Полог[43]43
  Н. Н. Муравьев ошибается: Черниговский полк был разбит у соседнего села Устимовка.


[Закрыть], известного по разбитию близ оного в 1825 году батальона Черниговского полка, под начальством Сергея Муравьева[44]44
  Автор имеет в виду подполковника Сергея Ивановича Муравьева-Апостола (1796–1826), предводителя восстания Черниговского полка, одного из пяти казненных по приговору Верховного уголовного суда декабристов.


[Закрыть]. В строю было три дивизии пехоты, две кавалерийские и 160 орудий, что составляло около 49 000 человек. По дорогам, по коим пехота следовала на сборное место, оставалось довольное число отсталых людей. Государь прибыл в 11 часов и был уже в дурном расположении духа. Я представил ему изготовленный чертеж порядка, в коем войска стояли; но он не принял его, сказав, что не нужно, и проехав чрез интервалы средней дивизии, заметил неправильное равнение задних взводов батальонов и выговорил сие с гневом князю Горчакову. Предполагая, что неприятель в Белой Церкви, он немедленно отделил в авангард, под начальством генерала Герштенцвейга, одну дивизию кавалерии и 13-ю пехотную; но едва войска тронулись, как он поскакал с кавалерией вперед на расстояние пяти верст и вскоре потребовал из резерва конную артиллерию, которая также поскакала во весь дух, причем в одной из конных батарей пало при сем движении пять лошадей, а на другой день еще четыре, той же батареи. Артиллерия сия не могла прибыть в порядке; но государь сказал, что он сделал это, чтобы показать, как она двигаться должна и что в подобных случаях дела нет, хотя бы половина орудий отстала позади. 13-я дивизия вскоре отделена была вправо для занятия леса. Государь лично командовал кавалерией, так что начальник авангарда давно уже был устранен от своего звания. Голос государя, при всей его ясности, не мог достигать на все пространство, без повторения, и, в намерении избежать могущих произойти от того медленности и неудовольствий, граф Витт приказал трубачу, ехавшему с государем, протрубить рысь, которую уже государь два раза повторил, но которая не исполнялась по вышесказанной причине. Государь рассердился и с жаром заметил Витту, что он не в свое дело мешается, а трубача выбранил за то, что послушался. При движении кавалерии государь обратился к английскому полковнику, тут находившемуся, и предупредил его быть снисходительным: ибо войско сие было не довольно образовано. За сим государь поскакал к 13-й дивизии, коей приказал в присутствии своем построить боевой порядок, что было исполнено с большой точностью. Дивизия сия атаковала лес, лежавший на правом фланге, и исполнила сие к удовольствию государя и славе начальника оной генерала Маевского. Между тем Кайсарову с остальными войсками велено было двигаться прямо на Белую Церковь, и как скоро он начал движение, государь приказал мне послать офицера к сим войскам, который бы наблюдал время приближения их на высоту 13-й дивизии и прискакал бы с известием о прибытии к назначенному месту. Посланному мною офицеру велено было именно не отдавать никаких приказаний генералу Кайсарову, а собственно наблюдать за его движением; но Кайсаров, тревожимый прибытием сего лица, стал расспрашивать офицера, который по неопытности сообщил ему свое мнение, и Кайсаров, послушавшись, повернул направо и смешался с тылом 13-й дивизии.

Пока сие происходило, государь, ошибясь направлением, отвел кавалерию совершенно влево, так что центр остался совсем открытым и; не видя приближения пехоты Кайсарова, которая должна была занять сие место, он послал возвратить ее и строго заметил ошибку Кайсарову, а как Кайсаров в оправдание свое (ложно) отвечал, что ему привезено было на то приказание артиллерийским офицером, то государь с гневом сказал, что приказания свои он посылает чрез своих же адъютантов, и что ему, корпусному командиру, не следовало слушаться мальчишки.

После того государь выдвинул всю массу артиллерии на рысях в одну линию вперед и, остановив ее на большой пушечный выстрел от Белой Церкви, приказал открыть огонь из всех орудий. Государь был сам на бугре, находившемся против центра всей артиллерии, и с радостной улыбкой обращался ко всем, в особенности ко мне, как бы испрашивая одобрения сему распоряжению. Все молчали, и я удивился, когда Паскевич, у которого государь спросил, похоже ли это на настоящее дело, отвернувшись сказал: «C’est une illusion»[45]45
  Это обман чувств (фр.).


[Закрыть], чего однако ж государь не мог слышать.

Обратившись к прусскому генералу Цитену, государь сказал ему: «Je suis obligé de faire cela pour mes généraux; car la plupart de ces messieurs n’a peutętre pas vu le feu»[46]46
  Я вынужден это сделать для моих генералов, так как эти господа, в большинстве, не видели, может быть, огня (фр.).


[Закрыть]. И в самом деле, действие сие казалось всем странным: ибо пехота отстала более чем на версту, и из артиллеристов было прислуги при каждом орудии не более трех человек, которые и продолжали пальбу; несколько орудий не попали в свои места и были вытеснены из общей линии. Государь сим не довольствовался и, не дождавшись прикрытия и прислуги, приказал взять на передки и опять идти вперед. Тогда начальник резервной артиллерии, генерал Самойлов, подъехав к государю, сказал, что сего сделать нельзя, потому что прислуги нет и некому взять орудия на передки. Когда же подошла прислуга, то артиллерия опять двинулась вперед; а пехоте, далеко отставшей, приказано было перестроиться так, чтобы задние резервные полки перешли в первую линию, через что движение их опять замедлилось.

– Вот какая пехота! – сказал государь. – Оставляет артиллерию без прикрытия; ежели б я был на месте неприятеля, я бы давно уже атаковал эту артиллерию и взял ее всю.

При сем он послал меня, чтобы подвинуть 11-ю дивизию, которая перестроилась по его приказанию. Между тем с подоспевшими батальонами государь атаковал местечко Белую Церковь и занял оное с барабанным боем, чем и кончились маневры.

С того времени, как войска поднялись, они были под ружьем 11 часов; но люди, ободренные похвалой государя, не жаловались на усталость. Генералов государь собрал пред войсками и сделал им несколько замечаний, но весьма хладнокровно. Он, кажется, не мог быть недоволен в сей день, хотя и сердился несколько раз. После того он возвратился в Александрию, отобедал наедине с генералом Цитеном и в 5 часов пополудни выехал в Новую Прагу для осмотра собранного там кавалерийского корпуса. Когда он садился в коляску, то сказал мне, чтобы я занялся своим корпусом и поставил его на ту ногу, как он его видеть желает.

14-го же Адлерберг сообщил мне от имени государя, что его величество не соизволяет на назначение начальником дивизии, на место Маевского, одного из названных мною трех генералов (Галафеева, Соболевского и Гасфорта), но предоставляет мне избрать из трех: Линдена, Данненберга или Варпаховского. Я отвечал, что по разным причинам не могу избрать ни одного из них. Сие решение государя было еще сделано накануне. По-видимому, государь, оставшись доволен движениями Маевского во время маневров, кажется, переменил свое мнение; потому что, когда я 15-го числа послал в Новую Прагу[47]47
  Новая Прага – ныне поселок городского типа в Александрийском районе Кировоградской области Украины.


[Закрыть] адъютанта своего к Адлербергу с разными бумагами, от меня требованными, и, между прочим, изменив решение свое, просил назначения Данненберга, то государь отказал мне в том, и Адлерберг отвечал, что сего нельзя было государю ныне сделать, потому что он остался доволен Маевским на маневрах.

Так кончились смотры в Белой Церкви. Вообще заметно было неудовольствие государя во многих случаях; но причиной сему, как кажется, было не дурное состояние пехоты, в каком она от позднего осеннего времени представилась, но дурное впечатление, с коим государь прибыл уже в здешнюю сторону. При свидании его с фельдмаршалом в Киеве, он провел более получаса с ним, но не дал ему случая выговорить ни одного слова, а все рассказывал о поездке своей в Вену[48]48
  В Фалде случилось нам видеть литографию с портрета государя, сделанного тогда в Вене: он во фраке. – П. Б.


[Закрыть]. Фельдмаршал и без того не располагал приносить ему никакой жалобы; но мысль об оскорбленном старце не могла не беспокоить государя, и он, в охулении войск, под его командой состоявших, искал как бы оправдания своему поступку.

Киев, 22 октября

15-го числа я еще оставался в Белой Церкви для окончательных распоряжений по госпиталю, а 16-го возвратился в Киев.

Во время поездки в Крым я получил приятное для меня известие о назначении Соболевского вместо Маевского для командования 13-й дивизией, вопреки сделанного мне отказа; с другой стороны, я получил официальный отказ от Бенкендорфа, по воле государя, в просимом дозволении перевезти тело Муравьевой из Сибири в Россию.

Киев, 11-го ноября

8-го числа к вечеру брат Александр приехал к берегу Днепра, через который он не мог в тот вечер переправиться, потому что лед на реке не был еще тверд. 9-го поутру я поехал к нему, и он переправился со всем семейством на правый берег и остановился у меня. Сегодня получил я уведомление Клейнмихеля о том, что государь, по ходатайству моему, наградил некоторых военных чиновников, представленных мною после белоцерковного смотра.

Станция Кайры, 28 ноября

17 числа я выехал из Киева со всем семейством, сделав нужные распоряжения, дабы брат Александр, имевший выехать после меня, встретил всевозможные пособия, как в Киеве, так и по пути.

20-го я прибыл в Елисаветград, где был дружески принят Сакеном. 22-го в Николаев, где я ночевал у адмирала Лазарева, а 24-го в Одессу, где семейство мое, по приглашению, остановилось в доме Пуля, а я в трактире.

25-го я был у графа Воронцова и Витта, и от сего последнего, к крайнему удовольствию моему, узнал, что Маевского, начальника моей 13-й дивизии, коего государь обещал мне сменить, наконец, перевели в другой корпус, а мне на его место дали генерала Соболевского, человека весьма достойного, которого я просил у государя, но в коем мне было отказано, потому что он еще был далеко не из старших генералов. Беспорядки, допущенные Маевским в последнее время в Белой Церкви в призрении больных, коих он большое число поморил, ставили меня в обязанность, вопреки отказу государя, войти о смещении его с представлением по команде; но сей переменой мера сия, всегда неприятная, отменилась. По моему же ходатайству переменили в сей дивизии одного бригадного и одного полкового командира, так что с сими средствами я могу надеяться привести дивизию сию в устройство. Сии новые назначения показали мне более всего, что государь, вникая в мои представления, уважает их, и много поощрили меня к предстоящим мне занятиям.

26-го я оставил в Одессе семейство свое и отправился в Крым по возложенному на меня государем поручению исследовать на самом месте, возможно ли построить близ Севастополя землянки на 15-ю дивизию, приходящую туда ежегодно из дальних квартир для работы новой крепости.

На второй станции от Одессы я встретил брата Александра, оставившего семейство свое на пути в Бериславе[49]49
  Берислав – город в Херсонской области Украины. Во времена автора в Бериславе находилась важнейшая переправа (наплавной понтонный мост через Днепр) на пути из Киева в Крым.


[Закрыть] и следовавшего в Одессу, дабы явиться к графу Воронцову.

27-го я прибыл в Берислав, где виделся с семейством брата, ожидавшим его возвращения, и смотрел роту Пражского полка, тут квартировавшую.

27-го я поехал далее; но дабы видеть хоть часть Люблинского полка, пришедшего уже на квартиры свои в Орехов[50]50
  Орехов – город в Запорожской области Украины.


[Закрыть] и Александров, я, по переправе через Днепр, поворотил налево, чтобы нагнать и осмотреть батальон сего полка, запоздавшего против маршрута выступлением своим из Крыма, и застал его в двух переходах от переправы.

Сегодня, 28-го, я осмотрел батальон сей и пустился обратно; но по чрезвычайно дурному состоянию дорог, дурной погоде и темноте, застигшей меня ночью, остановился здесь на ночлег.

Севастополь, 3 декабря

За дурным состоянием дорог, я не мог приехать в Симферополь прежде 1 декабря, 2-го поехал в Севастополь, куда прибыл вчера же поздно ввечеру, осмотрел войска в казармах, а сегодня осмотрел их во фронте и, собрав все нужные сведения, касающиеся до поручения, на меня возложенного, располагаю выехать завтра обратно в Симферополь.

Симферополь, 7 декабря

4-го я переехал на северный берег, где осмотрел 2-й батальон Люблинского полка и в тот же день прибыл в Бахчисарай, где остановился ночевать. 5-го прибыл в Симферополь и отправился в тот же день в Карасубазар на ночлег; вчера, осмотрев там 4-й батальон Замосцкого полка, возвратился сюда и застал брата Александра, приехавшего за полчаса до меня, почему и остаюсь здесь сегодня, дабы провести с ним время, располагая завтра выехать обратно.

Одесса, 14 декабря

8-го я выехал из Симферополя и прибыл сюда 12-го ввечеру, а завтра, 15-го, располагаю выехать в свою корпусную квартиру, Могилев на Днестре[51]51
  Ныне Могилев-Подольский в Винницкой области Украины (до 1923 г. носил название Могилев).


[Закрыть].

Бельцы, 23 декабря

15-го я не мог выехать из Одессы за сильным холодом и вьюгой, а 16-го отправился из Одессы и прибыл на ночлег в Бендеры, где сделал 17-го числа смотр находившимся там войскам, и прибыл к вечеру в Кишинев. Там я нашел и с удовольствием обнял архиерея армянина Нерсеса, старого моего знакомого в Грузии, человека отличного по уму и правилам своим и пострадавшего от гонений Паскевича. Я нашел его еще бодрым, как в прежние годы знакомства нашего.

18-го я сделал смотры в Кишиневе и 19-го прибыл в Калараш[52]52
  Калараш – во времена автора село (ныне – город) в Молдавии, в 50 км к северо-западу от Кишинева.


[Закрыть]. 20-го я отправился в Бельцы, но ночь застала нас, не доезжая сего города, и мы остановились на ночлег. 21-го я отправился в Бельцы. Было 23° мороза при сильном ветре; глубокие снега, дурные лошади, открытая бесприютная степь в гористых местах были причиной, что мы целый день тащились сии станцию, и перед вечером, не доезжая четырех верст до Бельцов, завязли со своими тяжелыми экипажами в снегу. При сильном холоде, который мы ощущали, может быть и подверглись бы мы какому-либо неприятному случаю, если б нам не выслали навстречу саней, на которых мы приехали в Бельцы, и все дело кончилось обморожением моих ушей и ног. 22-го я занялся здесь смотрами, и, поставив экипажи свои на полозья, выехал в путь сегодня, но, отъехав с версту от города, принужден был возвратиться сюда на ночлег, потому что полозья сломались, и располагаю завтра, 24-го, опять выехать отсюда.

Могилев, 27-го

25-го я прибыл сюда, а 26-го принял всех чиновников штаба.

1836 год

Фокшаны, 3-го апреля

1-го апреля я делал в Бельцах смотр батальону Подольского полка, коим остался доволен и, выехав после того, прибыл в тот же вечер в Яссы. При переезде через границу в Скулянах меня встретил на переправе высланный от молдаванского князя Стурдзы флигель-адъютант его полковник Богдан, человек весьма ограниченный, но имеющий несколько наружного образования, коим хвалятся молдаване. В Яссах меня поместили на квартиру к генералу Бальшу, командиру всего молдаванского войска, состоящего из одного батальона пехоты и одного эскадрона кавалерии. Мне был выставлен почетный караул и даны все военные почести; но глупость и докучливость молдаванских военных офицеров превосходили всякое терпение. Я не заметил в их приемах ни малейшего гостеприимства, но много тщеславия, что всего более тяготит человека, имеющего надобность во времени для занятий и в спокойствии для отдохновения.

В тот же вечер 1-го числа я съездил к господарю Стурдзе и нашел в нем человека неглупого, но совершенно потерянного по последним неудовольствиям, происшедшим между ним и боярами. Его обвиняют в лихоимстве, и иностранные журналы разглашают на его счет самые оскорбительные суждения; кажется, что поступки его дурно приняты и у нашего двора, и я слыхал допред сего от приезжих, что он не показывает должной преданности к нашему двору. Я не мог сего, однако же, заметить. Разговор его все клонился к происшествию его с боярами, о коем я не имею довольно понятия, чтоб судить основательно.

Я также был и у жены его, дочери драгомана Вогориди, грека, известного по дипломатическим делам с Портой; я ее видел еще в девицах в Царьграде, она очень хороша собой[53]53
  Женой господаря Молдавии Михаила Струдза была Смарагда Степановна Вогориди (1794–1884).


[Закрыть].

Бузео, 4 апреля

2-го числа я ездил, по приглашению Бальша, смотреть все воинские заведения их, и, кроме того, что нашел их в совершенном младенчестве, имел еще случай удивляться, что устройство их не имеет никакого прочного основания: они более смешны и похожи на полубоярские затеи.

По возвращении с сего смотра князь Стурдза приезжал ко мне и не мог не попасть опять на разговор о предмете, его столь занимающем. Он говорил мне, что ждет к себе барона Рикмана, нашего генерального консула в княжествах, с представлением от нашего двора, жаловался на своевольство бояр и говорил, что не согласен управлять Молдавией, если он должен быть подвержен их козням.

2-го я выехал из Ясс и прибыл 3-го в Фокшаны, где расположена штаб-квартира полка, принадлежащего к Силистрийскому отряду. Тут начинается Валахия, и меня встретил с письмом от господаря князя Гики полковник Одобеско, служивший в гусарах подполковником и ныне занимающий должность начальника штаба валахских войск, коих шесть батальонов пехоты и два эскадрона кавалерии. Он мне представил ординарцев и приветствовал от имени князя, коему я отвечал письмом.

Как до границы Валахии провожал меня молдаванский полковник Богдан, так и здесь меня провожает Одобеско, который, однако, совсем другого рода: это человек умный и ловкий; везде у него заметна исправность, и услужливость его нисколько не обременительна.

4-го я смотрел Житомирского полка два батальона, в Рымнике артиллерийскую батарею и прибыл сюда на ночлег.

Вся страна, по коей я ехал, весьма замечательна по красоте своей. Вправо видны Карпатские горы, коих отрасли пересекают в иных местах дорогу. Природа здесь оживляется лесами и плодовитыми деревьями, население довольно большое, особливо в городах, но живут дурно, и хороших строений вовсе почти не видно.

12-го, Фальчи

5-го ввечеру я прибыл в Калараш, что на левом берегу Дуная против Силистрии, в 12 верстах от сей крепости. Тут меня встретил полковник Олеиско, начальник Силистрийского отряда. В Калараше имеется этап и Валахский карантин, воспрещающий всякое сообщение с живущими за Дунаем; почему я и не касался олеискиных бумаг иначе, как через окурку. Осмотрев же все войска, находившиеся по военно-этапной дороге, мне предстояло еще посвятить три дня смотрам в Силистрии, куда мы условились всякий день ездить под присмотром карантинного чиновника. Мне весьма хотелось ближе узнать Олеиска, человека известного по своей деятельности; но по первым приемам его, я имел случай заметить, что у него совесть нечиста: он так обробел, что принял адъютанта моего за меня и рапортовал ему. Во время разговора он ежечасно давал ему оборот оправдания в том, что он ничем не пользовался, так что я, наконец, заметил ему, что я его никогда не обвинял в мошенничестве, а потому он и напрасно оправдывается.

Не менее того, при всех его природных способностях, я нашел в нем человека необразованного, но знающего дело, толстого, тяжелого, но деятельного, как казалось мне склонного к приобретению, но не корыстолюбивого, пристрастного в делах, до него касающихся, но от природы незлого. И при всем желании моем сменить его другим человеком, я не находил средств сего сделать, по сложности и запутанности счетов в продовольственных поставках от княжеств и растратам, сделанным и допущенным комиссионерами и невниманием Киселева, пренебрегшего, по-видимому, во время управления своего всем, что не служило к гласности его деяний и к утешению его несоразмерного самолюбия и честолюбия. Он оставил всю хозяйственную часть управления сего на одной бумаге, так как наличного мало оказалось. Олеиско был им назначен в Силистрию, и он один может только довершить и привести в ясность дела; но он не упускает в сем случае и своих личных выгод, и я готов не следить за ними, лишь бы дело шло порядочно.

Карантин Леовский, 13-го

6-го я ездил в Силистрию и осмотрел все хозяйственные и внутренние заведения крепости, а к вечеру возвратился ночевать в Калараш.

7-го я опять поехал и осмотрел войска, а 8-го, переправясь в третий раз на правый берег реки, объехал часть демаркационной линии, на коей виделся с выехавшим ко мне турецким сеяном: это откупщик и вместе управляющий несколькими деревнями у турок. Я расспросил его о некоторых знакомых турецких начальниках и нашел, судя по словам его, человека совершенно дружески расположенного к нам. Турки вообще угодливы и свято соблюдают мир и тишину, выдавая нам часто и беглых наших; когда я ему сказал, что за выдачу беглых платятся им деньги, то он отвечал, что они за сим не гонятся и делают сие по дружбе и согласию, существующему между двумя державами.

В Силистрийском округе имеется довольно большое население булгар[54]54
  Автор употребляет слово «булгары» как тождественное слову «болгары».


[Закрыть], привлеченных из разных сторон льготами, предоставленными им со времени завладения нами Силистрией, так что теперь не имеют более и мест для поселения просящихся к нам. Над сими жителями устроено Киселевым особое правление, изложенное в подробности и исполняющееся под надзором военно-начальными лицами, избранными самим народом. В деревнях меня встречали с хлебом и солью и казались везде довольными. Они имеют своего митрополита, пребывающего в Силистрии и встретившего меня в первый день на переправе с Евангелием. Он имел прежде большую епархию; но так как он показывает более усердия к нам, чем к туркам, то турецкое правительство устранило его от управления, и он остался при деревнях, внутри демаркационной линии находящихся, а с выступлением нашим должен будет также выехать в Россию, куда вероятно переселятся и булгары сии.

Могилев, 23-го апреля

Между сими болгарскими деревнями находится и одно селение некрасовцев, закоснелых врагов России, хотя они и сохранили все коренные обычаи наших соотечественников и старообрядческий закон своих предков. Они служат против нас и обращаются с нашими пленными с утонченным злодейством. Здесь они занимаются рыболовством, и их подозревают в способствовании нашим беглым солдатам к укрывательству. Я был у них в деревне; они меня встретили с хлебом и солью, но я погрозился им зажечь деревню, если только узнаю, что они способствуют беглым солдатам.

Окружности Силистрии за две версты от крепости были прежде покрыты лесами; ныне леса сии совсем почти вырублены, и сие сделано по распоряжению полковника Олеиска, который, по-видимому, извлекал из сего большие выгоды; между тем, как он в отношении служебных обязанностей допустил много беспорядков, не обращая внимании на распоряжения подведомственных ему военных начальников, а напротив того служа им для сего лично примером.

Пребывание мое в Силистрии напомнило мне времена войны в Турции. Минареты, избитые ядрами при осаде ее, зачиненные брики, мечети, в коих теперь находятся наши склады, все сие привело мне на память осады и приступы турецких крепостей, в коих я присутствовал; а поездка по демаркационной линии напомнила мне лагерную жизнь, которую я долгое время вел в походах.

9-го числа поутру, по окончании бумаг, накопившихся с вечера, я был навещен Мавросом, инспектором валахских карантинов. Ловкий и хитрый грек сей сказывал мне, что в Бухаресте получено было официальное известие от нашего посланника в Царьграде Бутенева к консулу Рикману о скором упразднении нами Силистрии и отдачи сей крепости туркам обратно, по случаю тому, что они, по сделанному договору с Бутеневым, в силу воли государя, обязались заплатить должные нам деньги. Я в тот же день 9-го приехал ввечеру в Бухарест, где был принят со всевозможными почестями и встречами и помещен на квартиру к старшему брату владетельного князя Гики. (Хозяйка была в любовной связи с Киселевым.)[55]55
  Старшим братом правителя Валахии был Григорий IV Гика (1755–1834), правивший этим дунайским княжеством в 18221834 гг. Его второй женой была Ефросинья Сэвеску.


[Закрыть]

9-го же ввечеру я был у князя. Он гораздо проще молдавского и менее его образован; но все устройства его в княжестве, хотя тоже поверхностные, имеют лучший вид, чем у князя Стурдзы, и он лучше его управляет мнимыми своими подданными и следственно довольнее того. Влияние нашего консула в делах княжеств весьма большое, но и оно утратится по проискам англичан, коим уже удалось отобрать у нас Силистрию, вопреки всем угрозам нашим. Известие сие было точно справедливо, и Рикман показывал мне подлинное уведомление Бутенева, по коему я увидел, что мы уступили туркам до 2 000 000 червонцев и принимаем от них только 3 000 000, которые, как говорят, англичане обещались уплатить нам.

10-го числа я должен был принять всех бояр и главных начальников княжества. Некоторые из них сохранили еще одежду свою, но большая часть уже переоделась по европейскому. Новый наряд сей нисколько не идет ни к наружности их, ни к полуобразованию, скрытому под личиной обычаев наших.

После того приехал ко мне князь с приглашением на ученье, приготовленное для меня. В строю были батальон пехоты и два эскадрона кавалерии. Люди были видные и порядочно одетые, но офицеры совершенные невежды и мало, как видно, занимались своим делом. Правила затвержены, но никто не знает ни цели, ни употребления построений, которые они делали. Я заметил некоторые маловажные ошибки, чем они были очень довольны.

Обед был у князя. Первые чины правительства были собраны; разговора немного, обед дурной, провизия негодная.

Ввечеру князь заехал за мной и повез меня в театр. Играли «Фигаро» и довольно порядочно: затем был водевиль на валахском языке. После того я уже простился с князем и хозяйкой своей и 11-го числа выехал из Бухареста, где я провел утомительный день по тщеславному гостеприимству сих людей, не столько заботящихся о спокойствии своих гостей, как о том, чтобы показать подражательную пышность свою, везде являющуюся и невпопад, но все-таки порядочнее молдавской.

Я располагал отдохнуть на Фокшанах, а оттуда уже далее продолжать смотр свой в Бессарабии; но на первом перегоне меня остановил встретившийся фельдъегерь с повелением от военного министра об отправлении 13-й дивизии в Крым на севастопольские адмиралтейские работы и с предварительным уведомлением об имеющем вскорости последовать упразднении Силистрии. Я должен был отложить поездку свою в Бессарабию; но так как приказание об облегчении меня в карантине дано было графом Воронцовым в Леове, то я и принужден был ехать к границе на Леово. В Фокшанах я провел ночь в занятиях и послал эстафету в Могилев с полученными бумагами для исполнения по движению 13-й дивизии, а 12-го приехал в Леово, где пробыл одни сутки в карантине.

13-го я приехал в Кишинев, где также занимался, а 14-го после смотра войск поехал через квартиры 14-й артиллерийской бригады на Оргей и Сороки и смотрел батареи сей бригады, в течение 14-го и 15-го чисел. 16-го ввечеру возвратился в Могилев.

17-го прибыл ко мне от военного министра другой фельдъегерь с повелением определительно приготовить Силистрию к сдаче в течение лета и приостановить смену полков в княжествах, к коей уже приступили. Я сего не сделал по первому уведомлению министра, потому что упразднение не было еще решительно объявлено и потому что я, во всяком случае, находил выгоднее допустить смену полков, отправивших уже свои тяжести вперед, и удовольствовался тогда только выводом одного батальона из княжеств для занятия караулов в Хотине на место батальонов 13-й дивизии, выступающей в Крым. По получении же нового распоряжения сего я принужден был уже совсем переменить направление войск, что сопряжено с большими для них неудобствами.

Нельзя не заметить при сем случае, с какой вредной для войск торопливостью все сие было сделано. В первом повелении не было ничего сказано о том, чтоб не сменять полков в княжествах (от забывчивости); я же, находя, что мера сия хорошая, не стеснял их, а допустил продолжение начатого уже движения, о коем было известно в Военном министерстве. Другим повелением, через пять дней полученным, смена отменялась, и назначались самые мелочные распоряжения, из коих невозможно было ни одного исполнить; ибо войска, занимающие караулы, назначены были в лагерные сборы; находящиеся в княжествах предполагались уже выведенными; инвалидные роты при госпиталях, находящиеся в Силистрии и в княжествах, назначались к отправлению в Россию, тогда как госпитали должны были оставаться; транспорты назначались уже к продаже, тогда как на них надобно было перевозить тяжести и т. п.