Текст книги "Разбойничья Слуда. Книга 3. Отражение"

– Ну, что, Микола. Я сделал для тебя большое дело. Выбор за тобой. А ты знаешь, что за такие дела, – Гавзов кивнул на скомканные в руках Дымова листы. – По головке не гладят, – он провел большим пальцем у своей шеи.

У Дымова предательски вспотели ладони. Он положил бумаги на стол и вытер руки о штаны. Прошлое снова вернулось, и Микола явственно увидел себя на допросе Озолса в далеком уже двадцатом году. Вспомнились минуты, которые не давали покоя ему все последующие годы. «Договоримся так, – голос Илги он не забудет никогда. – Я даю тебе направление на службу в милиции. Дам рекомендации. Ты пишешь вот это, – она протянула написанный на бумаге текст. Или отправишься…». Он точно не помнил, что она сказала в конце, но это и не было важно. Вряд ли он был бы сейчас жив, если не согласился.

– Ладно, Микола, забудь, – голос приятеля заставил его отвлечься от воспоминаний. – Забирай бумаги. А я как-нибудь без твоей помощи обойдусь.

– Нет, – оборвал он Павла на полуслове. – Ты помог мне, я в долгу не останусь. Говори, что делать.

«Ну, вот и все, – подумал Гавзов. – Ну, Илга, ну, молодец! Все-таки бабы мужиков чувствуют лучше, чем мы их». Именно она подсказала Павлу в день их последней встречи, как сделать так, чтобы Дымов отправился в Ачем вместе с ним. И оказалась права.

Микола, решив показать, что намерения его твердые, тут же спросил:

– У тебя документы, какие при себе?

– Документы есть, – Павел достал из кармана парадного кителя несколько сложенных листов и книжек. – Вот, – и протянул ему всю пачку.

Дымов взял и стал внимательно их изучать.

– Ну, и? – не утерпел Гавзов.

– Погоди…, – ответил тот, не спеша листая тонкую книжицу. – Житель, значит Архангельска… Не женат…, – Микола улыбнулся.

– Ага.

– Все вроде… Нет, все в порядке. Даже в удостоверении личности фотокарточка есть. Непривычно как: на снимке ты, а документ выписан на Ляпина Федора. Хотя фотка и не обязательна, но с ней документ серьезнее.

– Привыкай, можешь меня начинать так звать.

– Только вот…

– Что?

– На последнем листе нужно штампик с пропиской поставить. Директива нынче вышла. Но, то – не проблема. Оформлю прямо сегодня на свой адрес, – в его голосе послышались нотки собственной значимости. – Хотя у нас тут не Москва и с документами много проще. Никто особо и не смотрит.

– А профбилет?

– Да, он ни к чему сейчас. Как и справка с места работы. Но пусть будут… на всякий случай. Ты, получается у нас, работник торговли… Трудовая книжка…, – Микола снова и снова разглядывал документы.

– Илга говорила, что ты теперь в этих делах специалист хороший.

– Чай не первый год в милиции, – с напускной важностью заметил Дымов. – Если каждый день одно и тоже… и курицу научить можно.

Он еще какое-то время перебирал бумаги и книжки-удостоверения, затем одобрительно хмыкнул и вернул их Павлу.

– Ты удостоверение-то возьми. Оформишь и отдашь, – Гавзов протянул обратно серую книжку.

– Сегодня же сделаю, – с нарочитой ответственностью произнес Микола, от чего Павел слегка улыбнулся.

– Отлично, а теперь… То, что я тебе сейчас расскажу, другие уши не должны услышать, – Гавзов понизил голос.

– Да, я – могила…

– Знаю, иначе бы к тебе не пришел. Илга организовала тогда наш с Рочевым побег с Соловков. Как она это сделала, она рассказывать не захотела. Знаю, что ее человек нам помог с острова выбраться. Но видать, не ее одной эта тайна. Да и не так это важно для тебя. Жаль, что Степан тогда погиб. По глупости.

– Утонул? – не удержался Микола.

– Когда на берег с корабля, на котором с Соловков бежали, ночью сходили, темно было. Он оступился и вниз на камни. Головой ударился. Умер сразу. На берегу от Илги другой человек нас встречал. Мы с ним Степана по берегу подальше оттащили, чтобы сразу на нас не подумали. Лодок много на берегу лежало. Одну столкнули в воду, от берега отплыли, ну и…. Жаль Степана. Царствие ему небесное.

– А его нашли потом, – произнес Дымов.

– Возможно.

Павел по привычке покосился на угол комнаты, где обычно стояли иконы в домах, но не ничего не увидев, повернулся к двери и перекрестился.

– А потом? – с возрастом любопытства в Дымове меньше не стало.

– Дальше? А дальше сначала на лошадях, потом по железке с мужичком этим. Через неделю в Польше оказались. До Гданьска добрались. Там тетка Илги жила. Она обоих сыновей в первую мировую потеряла. На старшего похоронку получила, а о младшем ничего не было известно. Вот меня за него и выдали. Ее в городе никто не знал. Специально из-за меня туда уехала со своей деревни. Потому никаких проблем не возникло. Так я и стал Тони Линдгреном. У тетки такая фамилия была.

– А как по ихнему-то балакал?

– Да, я первое время особо нигде и показывался. Тора, так звали тетку, родом с Норвегии. Перед второй Отечественной1818
  Так называли Первую мировую войну в царской России.


[Закрыть] в Польшу перебрались. Зачем, я не спрашивал. Переехала сразу, как война началась. Сыновей ее в армию призвали. Старший погиб через месяц, а от младшего ни слуху, ни духу. Значения большого, на каком языке говоришь, там не придавали тогда. Многие еще по-русски говорили. Я там с год жил. А потом в Норвегию с теткой по совету Илги перебрались. Три года там жили. Язык быстро выучил. Еще в Польше начал говорить. На то Тора постаралась. Теперь вот и норвежский и латышский знаю. Английский не плохо. Нет так чтобы уж совсем, но проблемы в понимании нет.

– А Илга? Ты же с ней как-то общался? – спросил Микола.

– Мы, думаешь, почему в Норвегию уехали? Так Тора решила. Да и Илга была не против. В Норвегию суда с России стали заходить. Отношения между странами налаживались. В Польше сложнее намного.

– Значит, она писала тебе?

– Тетке писала для меня. Несколько раз с капитанами судов передавала. Даже через эмигрантов как-то письмо пришло. Обычная почта из-за ее служебного положения не подходила.

– Понимаю.

– Был случай, что и через диппочту письмо отправляла. Возможности у чекистов сам знаешь. Кстати, думаешь, кого я в Норвегии встретил?

– Ну? – выдохнул Микола.

– Сослуживцев своих, с теми с кем у генерала Миллера служил! Представляешь, я же с ними против красных воевал. Когда Юденича разбили, я к Миллеру попал. Правда, сбежал от него…, – Павел, пытаясь что-то вспомнить, задумался. – Витя Круглов, Коля Шатов… Помогли мне там. Они вместе с Миллером в двадцатом эмигрировали. В Тронхейме обосновались. Вот бы кого сейчас сюда. С теми ребятами горы бы свернули. А там я все это время вместе с ними в порту работал.

– Да-а-а, – только и произнес Дымов.

– Ну, да, чего уж сейчас. Абы, да кабы…

– И вы ни разу за все время с Илгой не виделись? – спросил Дымов.

Павел прикрыл руками лицо и замолчал. В комнате наступила такая тишина, что городской шум, проступающий сквозь хлипкие рамы, моментально заполнил всю комнату.

– А? – переспросил Дымов.

– Виделись, – наконец, отозвался Гавзов. – Два раза. Но можно сказать, что один. В первый раз не разговаривали. Только смотрели друг на друга.

– Как это? Виделись и не говорили? – у Миколы от удивления округлились глаза.

– Летом двадцать первого из Архангельска в Петроград через всю Европу ушло судно с лесом. Кстати, первое из тех, что при советской власти за границу пошли.

– Ленинград.

– Что Ленинград?

– Петроград так сейчас зовется, – пояснил Дымов.

– Ну, не важно. Так Илга была в числе делегации на том пароходе. Они с пропагандистской целью ездили. Мол, смотрите, как у нас в стране все хорошо. Работает она, сам знаешь, где. Да и с Ворониным у нее отношения хорошие.

– С капитаном?

– Ну, да. Не перебивай. Судно по пути заходило в порты нескольких стран. В том числе и в Норвегию. Однако, с судна никому на землю сходить не разрешили. Видно боялись, что кто-нибудь сбежит, – тут Павел засмеялся. – Так и стоял пароход два часа у причала, а пассажиры в это время на палубах. Мы с теткой тоже там были. Илга письмом сообщила, что должна приехать. Вот и стояли мы, задравши головы. Глядели друг на друга. Я видел, как она с кем-то эмоционально говорила на палубе. Пыталась убедить кого-то, чтобы ей разрешили сойти на берег, но ничего не помогло. И вскоре судно отчалило и ушло дальше.

– Да-а-а, дела, – протянул Дымов, потирая глаза. – А во второй-то раз встретились? – он широко зевнул.

– Ты за одеждой мне, когда пойдешь?

– Часок вздремну и схожу, – Микола снова смачно зевнул и прилег на оттоманку

Понимая, что приятель больше ничего не расскажет, он указал на занавеску и сказал:

– Если захочешь переодеться, то там посмотри чего-нибудь. Все, что висит, все чистое – Нинка стирала.

Он еще хотел что-то добавить, но не успел.

– Уж, непременно. Не дай Бог еще твоя Нинка или еще кто увидит меня в этом, – проговорил Павел, понимая, что последние слова уснувший Микола уже не слышит.

Дымов вернулся домой лишь к вечеру. Он так быстро открыл дверь и прошел в комнату, что Павел не успел даже встать с дивана. Микола окинул приятеля взглядом, положил принесенный сверток на край стола, а рядом на пол опустил завязанный мешок.

– Не потерял меня? – спросил он, вешая фуражку на вбитый в стену гвоздь.

Он был несколько взволнован, что не укрылось от Гавзова. По выражению его лица он понял, что что-то случилось.

– Ты куда пропал? – спросил Павел, вставая с дивана. – А это что? – он кивнул головой в сторону свертка.

В ожидании приятеля Павел зря время не терял. Первым делом, когда тот ушел, взялся за бритье. Глядя в осколок зеркала, аккуратно подравнял огромные черные усы и привел в порядок разросшуюся за последний год бороду. Над внешностью пришлось изрядно потрудиться. Хорошую бритву с собой Гавзов не взял, а та, что была в хозяйстве у Дымова, оказалась не совсем пригодной для создания его нового облика. Глядя на затертую фотографию, на которой молодой мужчина позировал на фоне южного пейзажа, он осторожно водил бритвой, сбривая ненужную растительность.

Снимок, как и документы на имя Федора Ляпина, передала ему Илга, когда они, наконец-то, встретились в прошлом году. Изображенный на нем мужчина в темном костюме, бабочке и канотье был очень похож на Гавзова. При желании можно было разглядеть даже что-то очень похожее на шрам, украшающий лицо Павла. С обратной стороны карточки аккуратным, скорее всего мужским почерком было написано: «Глафире от Федора Ляпина. 30 лет от роду. Одесса, 1924 год».

Покончив с бритьем, он аккуратно подровнял ножницами волосы на висках. Затем достал из портфеля флакон одеколона – подарок Илги при их последней встрече, и лист бумаги с замысловатым рисунком. От души сбрызнув себя «Тройным», Павел тщательно размазал жидкость по щекам и шее. Давно не бритую кожу приятно защипало, и он с удовольствием похлопал покрасневшее лицо.

Гавзов прошел в коридор, где висело большое зеркало. То, а вернее кого он увидел в нем, его порадовало. В смотревшем на него мужчине признать его было почти невозможно. Затрапезный вид хозяйской одежонки, которую он себе подобрал из Миколиных запасов, конечно же, не подходил к его новому обличью. Однако и в этом Павел увидел определенное преимущество. Отметив для себя, что такое несоответствие еще больше отдаляет его от образа Федора Ляпина, он одобрительно кивнул, и вернулся в комнату.

Подойдя к столу, взглянул на лист бумаги и невольно улыбнулся. На создании карты настояла Илга. Она же со слов Павла и нарисовала. Чертеж получился хорошим и очень точно отображал местность вокруг Вандышевского озера. И Ачем вместился и река Нижняя Тойга. Конечно же, схема ему была не очень нужна, он и без нее знал места, где вырос. Однако, план поиска золота, готовила Илга, а потому возражать что-то против ее замысла и рисунка Павел не хотел. Глядя на причудливые линии озера, на точки-дорожки и не заметил, как память унесла его к событиям годичной давности.

Спустя какое-то время он отошел от воспоминаний. Не спеша походил по дому, рассматривая Миколино хозяйство и заглядывая во все возможные углы и ящики. Заметив на кухне в углу гору немытой посуды, включил примус и поставил греться чайник с водой. Спустя час все кастрюли, миски и ложки были перемыты и аккуратно разложены на столе сушиться. Не зная, чем еще заняться в ожидании Дымова, он прилег на диван и задремал, проспав до самого вечера.

– Там одежда тебе. Думаю, подойдет, померь. Вот деньги поменял на мелкие бумажки, – Микола достал из кармана штанов пачку ассигнаций. – Да, и удостоверение с пропиской, – он суетливо хлопнул себя по нагрудным карманам, вытащил книжку из одного из них и протянул Гавзову.

И только после этого Дымов обратил внимание на нервничавшего приятеля.

– Ого! Тебя и не узнать. Знатно побрился. В костюме, что я принес, будешь как наше исполкомовское начальство. Ботинки не стал покупать. У тебя свои намного лучше. Или у меня подберем: от прошлого хозяина несколько пар новых остались.

Павел слушал Дымова, все больше убеждаясь, что что-то произошло.

– Ты какой-то не такой, – заметил он, разворачивая сверток с одеждой. – Что-то не так?

– Тут вот какая история приключилась, – Микола опустился на стоящую у стены скамью. – Вашего мужичка вчера зарезали. Насмерть.

– Кого, кого? – переспросил Гавзов. – Какого нашего? Говори яснее.

– С твоей деревни. С Ачема вашего.

– Тьфу ты, – облегченно вздохнул Павел. – Мало ли кого убивают. А мне-то чего?

– Чего, чего? – Микола покачал головой. – А то, что люди видели, как он николаевский червонец показывал на рынке. И вроде как не одна монета у него была.

Гавзов отложил костюм и уставился на Дымова.

– Фамилия, какая у убитого, известно?

– Ретьяков. Трифон. По-батюшке Порфирьевич. Сорока двух полных лет…

– Тришка? Ретьяков? – удивился Гавзов. – Он-то тут откуда? Тришка в городе и с золотом? Не может быть!

Микола покосился на приятеля.

– Он, к твоему сведению, помощником при вашем милиционере состоит… состоял. Конюхова Григория знаешь такого?

– Гришку? Знаю, как не знать. Мы же погодки с ним.

– Погодки, – не без иронии проговорил Микола. – Он – старший милиционер вашего Ачема! А ты погодки, говоришь.

– Ого! Ну, дела!

Микола усмехнулся.

– Вот, тебе и ого, – передразнил он приятеля. – И Конюхов тоже тут был. Правда, не в нашем отделении. Его в другом допрашивали. Не знаю почему. И бабенку, что с ними приезжала, тоже там допрашивали. Они вчера в город втроем пароходом приехали. Милиционеры и женщина молодая с ними. Как раз в тоже время, что и ты. Странно все как-то, не находишь? Вот из-за вашего Трифона вместо отдыха после дежурства весь день в отделении протолкался, – устало проговорил Дымов.

– Ты сказал о червонцах.

– Да, да. Старик местный видел и показания дал. Все-таки червонцы такие у деревенского мужика – не шутка. Да и бабы, что на треске сидят, тоже говорят, видели, как мужик ваш монетами тряс. Он хотел их на бумажные деньги поменять.

Павлу вся эта история с червонцем совсем не понравилась. Монеты всплыли не вовремя. Сейчас, когда он собирался заняться поисками золота в Ачеме, эта история была ни к чему. То, что червонец у Тришки оказался не случайно, он понял сразу. Помнил, как его приятель Никифор Ластинин рассказывал, что золото у Ретьяковых после ограбления парохода появилось. Но не это сейчас волновало его. «А если начнется расследование? Тогда наверняка в Ачеме будут расспросами-допросами заниматься, – мелькнуло у него в голове. – Ну, никак не ко времени вся эта история».

– Золото у Трифона нашли? – догадываясь об ответе, спросил Гавзов.

– Да, ты, что! Какое золото! Копейки и той ни единой. Все подчистую выгребли, – выпалил Микола.

– А кто видел? Ты знаешь их?

Дымов чертыхнулся, вспомнив того, кто стал у них главным свидетелем в деле.

– Бабы, то – ерунда. Вроде видели, а конкретики от них никакой. Что-то в руке блестело у вашего Ретьякова.

– Да, не мой он, Микола.

– Ну, то я так., бабы и не вспомнили бы ничего, если бы не Кривошеин. Он как сказал, так и они сразу встряли.

– То – кто?

– Старик. Старик, который видел, как тот монеты показывал. Демьян Кривошеин – местная знаменитость. Все знает, везде поспевает. Старый, старый, а гоношистый… ужас какой.

– Старый?

– Ну, восьмой десяток разменял, а еще ого-го! Вроде, как и неказистый с виду, а иного молодца за пояс здоровьем заткнет. А уж знает сколько! Толи книг начитался, толи и вправду много, где побывал и чего повидал.

– Вот, идиот! – выругался Гавзов.

– Ну, я ему тоже так и сказал.

Павел сначала пропустил слова Миколы мимо ушей, но потом недоуменно на него посмотрел и рассмеялся.

– Ты чего? – не понял Микола.

– Ты… ты, – Гавзов хохотал от души. – Ты кому, покойнику сказал?

– Да, какому покойнику! Демьяну Кривошеину! – воскликнул Дымов и тоже рассмеялся.

– А-а, – успокоившись, промолвил Павел. – А то я уж о тебе невесть чего подумал.

– Ретьяков с Кривошеиным случайно познакомились, когда ваши с парохода сошли. Он на набережной околачивался. Да я его тоже там видел и от реки выпроводил. Ну и попросил ваш, то есть, Ретьяков, старика подсобить прясницу продать. О червонцах ничего не говорил. Кривошеин много народу торгового знает вот и хотел помочь.

– Прясницу?

– Да, была у него прялка. Красивая, и знаком забавным на торце лопасти меченая. Демьян сказывал, что на знак первым делом внимание обратил.

– Если с нашей Нижней Тойги, то точно красивая, – Павел удовлетворенно кивнул.

– Вот и Кривошеин…

– Да, что твой Кривошеин, – Павел махнул рукой. – Ты знаешь, какие у нас прясницы делают? Ого! У нас прясница у матери была – картина, а не прялка. На одной стороне лошади невесту красавицу везут в санях. Ямщик в баском кафтане. На обратной – конь красной масти и всадник удалой. А вокруг узоры из красивых трав…

– Да-а, – протянул Микола. – Ты так говоришь, словно только из своей деревни приехал, а не оттуда, – он кивнул куда-то в сторону окна.

– Ладно, Бог с ней с прясницей. Хотя, что за знак он видел?

– Вроде как два солнца друг на дружку смотрят, – припомнил Дымов.

– Ну да, из наших значит. У нас так метят.

– Солнцами?

– Двумя картинками одинаковыми. Могут двумя месяцами, двумя ромашками или рыбами. две одинаковых картинки друг на друга смотрят, будто любуются, – мечтательно заметил Павел. – Ну, и дальше то, чего?

– Чего, чего. Ну, Ретьяков на рынок пришел, как с дороги на ночлег устроился. Демьяна нашел. Тот его с Зиминым Яшкой познакомил. Тот еще еврей. Антиквариатом торговал. Ему Ретьяков прялку и продал.

– А червонцы кому показывал? И почему торговал?

– Яшке и показывал, как Кривошеин говорит. Сам Демьян тут же в лавке был и все видел. Говорит, что червонцы еще прошлого века. Редкие монеты. Он их ни с чем не спутает. Потом они отошли куда-то. Кривошеин ждал их, но не дождался. Лавку Зимина прикрыл и домой ушел. Под утро их обоих и нашли в сарае, где керосин хранят. Я только с дежурства ушел, как их нашли.

– А прялка? – неожиданно спросил Павел.

– Что прялка… Ах, прялка! Так ее не было рядом с ними.

– Да-а, – протянул Павел.

Дымов тоже вздохнул и, несмотря на свой милицейский наряд, что-то прошептал про себя и перекрестился.

– Слушай, Микола. Нужно эту историю замять, – после небольшой паузы проговорил Гавзов.

– Замять? – усмехнулся Дымов.

– Да. Иначе затею с поисками золота придется откладывать.

– А чего его заминать. Петренко сказал, что оттуда, – Дымов, уже в который раз кивнул в сторону окна. – Пришел человек и все.

– Что все?

– Сказал, что расследования не будет никакого.

– Как это?

– А я знаю? – воскликнул Микола. – С органов он. А нам то что. Баба с возу – кобыле легче. Бумаги все забрал. Кривошеина допросил. Хотел с собой увести, да передумал. И все.

– Понял. Кстати, о бабе. А где сейчас те, что вместе с убитым с Ачема приехали?

– Так им сказано было, чтобы сегодня же домой пятичасовым домой отправлялись, – видно было, что Микола устал от расспросов приятеля и отвечал уже нехотя. – Вчера только приехали, а сегодня уже и обратно.

– Кем сказано? – не понял Гавзов.

– Я же не видел их. Наверное, кем-то из начальства, – вместо кивка в сторону улицы Микола поднял указательный палец кверху. – Одним словом, гэпэушник сказал. Я твоих земляков на пароход посадил. Петренко велел. Как отчалил пароход на Котлас, так я домой только и пошел.

– Звать их как, узнал?

– Как не узнал. Да, говорил же тебе. Один – милиционер ваш Ачемский. Э-э-э, Конюхов Григорий. Еще пожаловался мне, когда я их провожал, что беда у него за бедой. В мае деревня его, говорит, сгорела. А тут еще и помощника убили.

– Да, да. Гришка, – согласился Павел. – Странно, что милиционер. Хотя… На него похоже. У него и отец такой. Тоже все бы при начальстве. Да и сам власть любит. Постой, постой. Деревня сгорела? Что за деревня?

– Ну, так он сказал. Женка, что с ним была, говорила название, да я не запомнил. Но не Ачем. Ачем я знаю.

– Бакино? Высокое Поле? – спросил Гавзов.

– Во, точно! Оно самое, Высокое Поле, – воскликнул Микола. – Небольшая, говорит, деревня.

– Да, уж, жалко, коли так, – искренне посочувствовал Гавзов беде земляка.

– Так они теперь вроде все в Ачеме вашем живут. Все туда перебрались.

– Ну, а женщина? Женщину-то как звать? – не удержался от вопроса Павел.

– А с попутчицей его я еще раньше знаком был. Елизавета. Гавзова. Она у Никифора в помощницах была. Ну, когда он в сельсовете у вас работал. В восемнадцатом, когда нас за золотом в Ачем посылали. Ты должен помнить. Судя по фамилии-то родня, поди, тебе будет.

Разговор прервала выскочившая из часов кукушка. Она лихо отбарабанила восемь ударов и скрылась внутри часов.

– Восемь. Пора бы и перекусить, – сглотнув слюну и поглаживая себя по животу, проговорил Дымов. – А то, как говориться, скоро спать, а мы не ели, – проворчал он и направился на кухню.

– Родня, – протянул Павел, приходя в себя после услышанного. – Ты со стариком меня познакомь. Может нам сгодиться, – чуть успокоившись, добавил он.

– Да, хоть завтра, – на ходу ответил Дымов.

– Они точно на пароходе уплыли? – крикнул Павел ему вдогонку.

– Куда уж точнее! С палубы мне ручками помахали! – донесся голос Дымова из кухни.