Текст книги "Анна Иоанновна"

Сбор таможенных пошлин вызывал недовольство и купцов, из года в год полностью их не уплачивавших. Образовавшуюся недоимку как по сбору таможенных пошлин, так и по откупам правительство пыталось ликвидировать характерным для времени Анны Иоанновны способом – учреждением в 1733 году Доимочного приказа, которому было поручено беспощадно выколачивать долги. Руководитель Доимочного приказа обер-прокурор Сената Анисим Маслов, ознакомившись с ситуацией, нашел, что взыскание недоимок вконец разорит купечество. «Купецких домов, – рассуждал он, – до 20 тысяч и больше может вовсе разориться за описанием у несостоятельных плательщиков дворов, пожитков и заводов»[199]199
  Кизеветтер А. А. Посадская община в России XVIII ст. М., 1903. С. 498, 501.


[Закрыть].

Купечество России в 1730-е годы переживало тяжелые времена. Общие суждения Маслова подтвердил В. Н. Татищев, отправившийся в 1734 году на Урал, чтобы возглавить администрацию казенной промышленности; в пути он знакомился с состоянием купечества и торговли в городах, через которые проезжал. В письме к А. И. Остерману он поделился своими впечатлениями: купечество везде упало и почти не торгует – на купечестве числится великая недоимка. В Переславле-Рязанском описано до ²/₃ посадских дворов. В Нижнем Новгороде он знал многих купцов, торговый оборот которых составлял 10 и больше тысяч рублей, в настоящее время они лишились торгов. Макарьевская ярмарка находилась в упадке[200]200
  Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. X. С. 484.


[Закрыть].

Что касается запрещения крестьянам вести в городах и у портов розничную торговлю, то эта мера по настоятельным требованиям купцов, претендовавших на монопольное положение на внутреннем рынке, была установлена еще в XVII веке. Это ставило крестьян в невыгодное положение на рынке, позволяло купцам диктовать свои цены, чем лишало их части дохода, присваиваемого купцами-перекупщиками.

Сведения Маслова и Татищева внушают доверие. Дело в том, что купечество, будучи таким же тяглым населением, как и крестьяне, было обременено дополнительными повинностями, разорявшими его. Помимо уплаты подушной подати, выполнения постойной, подводной и рекрутской повинности купцы платили таможенную пошлину, стеснявшую торговлю и пагубно отражавшуюся на их благосостоянии. Самая обременительная повинность купцов состояла в выполнении традиционных финансовых поручений казны по сбору таможенных пошлин, по продаже вина и соли, оценке доставленных из Сибири товаров и др. Особенно разорительна для купцов была служба в отъезд, то есть выполнение обязанностей целовальника не в городе, где они жили и где существовали налаженные связи, а в других городах. Если такой купец не имел взрослых сыновей, способных заменить его в торговых операциях, то ему грозило разорение.

Тягость повинностей не компенсировало даже давно установленное запрещение крестьянам торговать в розницу в городах и у портов, что придавало купцам статус монополистов на внутреннем рынке. В итоге торговая политика при Анне Иоанновне оставалась без изменений.

Политика правительства во внешней торговле была ощутимее, чем во внутренней. Были приняты два акта: таможенный тариф 1731 года, заменивший покровительственный тариф 1724 года, и англо-русский торговый договор 1734 года.

Известно, что таможенный тариф 1724 года защищал отечественное промышленное производство от конкуренции западноевропейских мануфактур, имевших двухвековую историю существования, изделия которых отличались более высоким качеством. Размер пошлин на ввозимые из-за границы товары определялся степенью возможности отечественных мануфактур удовлетворить спрос внутреннего рынка. Самая высокая пошлина 37,5 % от стоимости ввозимого товара была установлена на железо, полотно, скатерти, пуговицы и др., то есть на товары, в достаточном количестве производившиеся русскими мануфактурами.

Кроме того, устанавливались высокие пошлины на экспортируемое сырье и во много крат ниже на готовую продукцию, изготовленную из этого же сырья. Так, невыделанные лосевые и оленьи кожи облагались пошлиной в размере 37,5 % от цены товара, в то время как выделанные – 3 %, а нефть – 1 %. Льняная пряжа облагалась тоже самой высокой пошлиной, а изготовленное из нее полотно – 1 %. С вывозимого хлеба тоже бралась высокая пошлина – 25 % от его стоимости.

Морская торговля с заграницей осуществлялась на кораблях, принадлежавших иностранным купцам. Таможенный тариф поощрял русских купцов, вывозивших товары на собственных кораблях, уплатой трети установленного размера пошлины. Такой же размер пошлины тариф устанавливал для русских купцов, ввозивших импортные товары на собственных кораблях.

По просьбе голландских и прочих иностранных купцов, жаловавшихся на высокие пошлины на ввозимые товары, Сенат поручил Коммерц-коллегиям рассмотреть содержательную часть таможенного тарифа 1724 года – к выгоде или в тягость он русскому купечеству, обеспечивает ли в полной мере сбор пошлин. Комиссия пришла к выводу, что иноземные купцы уклонялись от уплаты высокой пошлины, тайно ввозя свои товары в Россию, а русские купцы производили некоторые изделия на своих мануфактурах, отличавшиеся низким качеством. По мнению Комиссии, изделия русских мануфактур сохранят конкурентоспособность, поскольку они продаются по ценам ниже стоимости импортных товаров. В итоге тариф 1731 года установил самую высокую пошлину – 10 % от цены товара, но на большинство товаров 5 % и ниже. Таким образом, тариф 1724 года, поощрявший развитие отечественной промышленности, принятием тарифа 1731 года был превращен в средство поощрения иностранных и отечественных купцов.

Непоправимый ущерб государственным интересам России нанес англо-русский торговый договор 1734 года, который лишил русских купцов источников получения прибыли и поставил английских купцов в привилегированное положение на внутреннем рынке России.

Англия в торговле с Россией занимала ведущее положение. Она вывозила ²/₃ всей экспортируемой пеньки, ¹/₃ льна, более половины кож, более ³/₄ полотен, весь поташ, значительное количество рыбного клея, щетины, воска. Приведенные цифры – красноречивое свидетельство обоюдной заинтересованности России и Англии в установлении взаимовыгодных торговых связей.

Формально большинство статей торгового договора предоставляло русским и английским купцам равные права, но реально в полной мере воспользоваться ими могли только английские купцы, объединенные в компании и располагавшие огромными капиталами. «Русской компании» англичан не могли на равных противостоять русские купцы, во много крат беднее, действовавшие к тому же разрозненно и не располагавшие торговым флотом.

«Русской компании» договор 1734 года предоставил права вести через территорию России транзитную торговлю с Ираном с уплатой лишь проезжей пошлины в размере 3 % с цены товара вместо 5 %, уплачиваемых ранее. В итоге англичане быстро вытеснили русских купцов с рынка Ирана – им предоставлялось право привозить в эту страну свои промышленные изделия и закупать там ценнейшее сырье для европейской шелковой промышленности (шелк-сырец).

Для английских купцов устанавливалась одинаковая с русскими купцами импортная пошлина – ³/₄ существующей пошлины, привилегия, которой не пользовались прочие иноземные купцы. Доставка русских товаров в Англию могла производиться только на русских или английских кораблях. Но так как русские купцы не располагали флотом, то, по существу, перевозка товаров отдавалась на откуп англичанам. Английским купцам разрешалось приобретать в Петербурге и Москве недвижимую собственность, причем их дома освобождались от постоев. Но в договоре, кроме того, были пункты, ставившие русских и английских купцов в неравные условия. Так, русские купцы могли торговать только товарами «в российских провинциях растущих или деланных», в то время как англичанам разрешалось продавать «всякие товары и вещи», в том числе и изготовленные в других странах.

О выгодности для Англии англо-русского торгового договора можно судить по восторженному отношению к нему английских купцов, зарегистрированному в двух депешах в Лондон резидентом К. Рондо. 3 декабря 1734 года он доносил: «Ввиду значительных уступок, сделанных в этом договоре в пользу королевских подданных, наши купцы, здесь проживающие, чрезвычайно обрадованы подписанием договора, который несомненно поставит их дела в России на такую ногу, на которой они еще никогда не стояли. Надеюсь, что “Русская компания” в Англии будет довольна трактатом не менее, чем здешние ее представители». В конце января следующего года Рондо не преминул вновь подчеркнуть выгоду, предоставленную договором англичанам: договор представляет важные права, которые, полагаю, никакой другой нации никогда предоставлены не будут[201]201
  РИО. Т. 76. СПб., 1896. С. 358.


[Закрыть].

Английские купцы сумели быстро извлечь максимум выгод из договора. В ближайшие годы после его заключения только в Петербурге обосновалось свыше 40 английских купцов. О масштабах использования транзитной торговли в Иран через Россию можно судить по данным за 1740 год, когда через Петербург для Ирана было привезено товаров на 239 255 рублей, а в Англию доставлено шелка-сырца 1140 пудов стоимостью около 84 тысяч рублей[202]202
  Очерки истории СССР. Вторая четверть XVIII в. М., 1957. С. 163.


[Закрыть].

Остается ответить на вопрос: как такой договор был ратифицирован императрицей? Поищем ответ.

Сначала переговоры с англичанами вел А. И. Остерман, как известно, имевший репутацию человека неподкупного, затем их продолжил П. П. Шафиров. Доказательств того, что он был англичанами подкуплен, у нас нет, но что барон был мздоимцем, явствует из того, что даже императрица, проявлявшая терпение к такого рода шалостям чиновников, уволила его за взяточничество с должности президента Коммерц-коллегии. Но главным виновником заключения невыгодного для России торгового договора был Бирон, получивший, по данным отечественного историка В. В. Лебедева, большую взятку[203]203
  Ученые записки МГУ. Вып. 167. М., 1954. С. 125.


[Закрыть].

Промышленная политика при Анне Иоанновне осуществлялась в духе актов, полученных в наследие от петровского времени, – Берг-привилегии 1719 года и Регламента Мануфактур-коллегии 1723 года. Оба закона предоставляли промышленникам обширные привилегии, преследовавшие цель содействовать вложению капиталов купцов в производство. Купцы, основавшие мануфактуры, освобождались от постойной и подводной повинностей, рекрутчины и от выполнения фискальных поручений казны. Но главная привилегия состояла в предоставлении им права приобретать крестьян.

В царствование Анны Иоанновны три правительственных указа заслуживают пристального внимания: приписка крестьян к металлургическим заводам на Урале; указ 1736 года, навечно закреплявший мастеровых за мануфактурами в легкой промышленности и металлургии; передача казенных заводов в частные руки. Отметим: указы не являлись принципиально новыми, так как вели начало от петровского времени, но при Анне Иоанновне они деформировались в уродливое явление – грабеж народного достояния.

Начнем с последней акции. Передача казенных заводов в частные руки при Петре Великом являлась одним из важных элементов поощрения развития промышленности. Царь был осведомлен об отсутствии у отечественных купцов значительных капиталов, чтобы построить крупное предприятие, обеспечить его нанятыми за границей мастерами, сырьем и располагать оборотными суммами для реализации готовой продукции. Основание мануфактур могло осилить только государство. Оно так и поступало: сооружало предприятие, комплектовало для него рабочую силу, обеспечивало сырьем и на полном ходу передавало его на льготных условиях купцам по цене, включавшей в себя реальные расходы казны на строительство предприятия, затраты на инструменты и сырье. Промышленники, получившие предприятие из казны, расплачивались за него в течение нескольких лет не деньгами, а готовыми изделиями. Более того, промышленник или компания промышленников получали от государства беспроцентную ссуду значительных размеров.

Об отсутствии в стране богатых купцов, готовых вложить капитал в незнакомую сферу производства, свидетельствует передача Суконного двора не одному-двум купцам, а компании из одиннадцати человек, которых с трудом наскребло государство в различных городах. Указ предусматривал возможность принудительного комплектования компании. «Буде волею не похотят, то в неволю» – так велел царь.

Из всех отраслей промышленности государство было кровно заинтересовано в развитии трех – металлургической, суконной и полотняной. Острую нужду в суконных мануфактурах казна испытывала в связи с необходимостью обеспечить армию и флот сукном для экипировки офицеров, солдат и матросов. Казна проявляла интерес к продукции металлургии и к полотняной промышленности: чугун и железо были необходимы для литья пушек и изготовления ружей, а полотно для парусов. Но обе эти отрасли работали на внешний рынок, и казна к их развитию проявляла пристальное внимание.

Опыт передачи казенных предприятий купцам оказался удачным и служил импульсом для ускоренного развития мануфактурной промышленности. Классическим примером такого рода начинаний государства является судьба Невьянского завода на Урале. В этом отдаленном от центра и слабо заселенном районе казна в течение пяти лет построила четыре вододействующих завода, один из которых (Невьянский) она в 1702 году передала Никите Демидову – промышленнику, уже обладавшему опытом эксплуатации металлургических заводов в Туле и ее окрестностях. Энергичный и знающий дело талантливый организатор ко времени своей смерти в 1726 году основал еще пять заводов. Их производительность в 1734 году превышала производительность всех казенных заводов на Урале.

Успех, правда, менее эффективный сопутствовал и передаче купцам казенных мануфактур в легкой промышленности. И хотя компании здесь оказались недолговечными, полученное от казны предприятие было поделено между ее участниками, каждый из которых положил начало собственному промышленному хозяйству.

Передача казенных предприятий купцам для государства была убыточной, но Петр I к этой акции подходил не с фискальными мерками, а с учетом перспектив экономического развития суверенного государства, усиления его военного потенциала.

Вопрос о передаче казенных заводов на Урале в частные руки возник в 1730 году, но тогда Берг-коллегия, ведавшая горной промышленностью, настояла на их сохранении за казной. Для определения судьбы казенных заводов в 1733 году была создана специальная комиссия, которую обязали «учинить основательное определение… каким образом к лучшему нашему интересу быть может, а именно, на казенном ли коште их содержать, или отдать партикулярным людям».

Комиссия так и не удосужилась «учинить основательное определение» к 1734 году, когда на Урал был отправлен знаток горнорудного дела, два года стажировавшийся на металлургических заводах Швеции, известный историк и администратор, разделявший экономические взгляды Петра Великого, В. Н. Татищев.

Татищев доносил, что в Сибири найдено такое количество руд, что можно построить 30 заводов. Особый интерес вызывала гора на реке Кушве, с вершины которой можно разглядеть территорию на 100 верст в окружности, содержавшую огромные запасы высокосортной железной руды. «Для такого обстоятельства, – писал Татищев императрице, – назвали мы оную гору Благодать, ибо такое великое сокровище на счастие вашего величества по благодати Божией открылось, тем же и вашего величества имя в ней в бессмертность славиться имеет». Именно на строительстве Кушвинских или Гороблагодатских заводов сосредоточил свои усилия Татищев. В 1739 году, когда они были готовы, их осматривал генерал-берг-директор Шемберг и, как говорится, положил на них глаз. По мнению хорошо осведомленного Татищева, за спиной Шемберга стоял Бирон. «Когда Бирон, – писал Татищев в «Лексиконе российском», – оный великий государственный доход вознамерился похитить, тогда он, призвав из Саксонии Шемберга, который, хотя и малого знания к содержанию таких великих казенных, а паче железных заводов не имел и нигде не видел, учинил его генерал-берг-директором с полною властью, частью подчиня Сенату, но потом видя, что Сенат требует о всем известия и счета, а Татищев, которому все сибирские заводы поручены были, письменно его худые поступки и назначения представил, тогда, оставя все учиненные о том комиссии представления, все заводы под именем Шемберга тому Бирону с некоторыми темными и весьма казне убыточными договоры отдал».

В принципе Татищев не возражал против передачи заводов частным лицам, но не всем: в казенном владении надо было оставить крупнейшие предприятия, обязав их выполнять роль рассадника мануфактурного производства. «Известно всем, – рассуждал Василий Никитич, – что в России ни один заводчик к строению заводов перво не вступает, и везде сперва казенные построены, а потом, с помощью оных, другие промышленники строить начали или, взяв казенные, размножили». Гороблагодатские заводы должны быть переданы в частные руки последними не только потому, что рассчитывали получать от них 35 тысяч ежегодной прибыли, а потому, что «сие паки противно интереса государственного, ибо если в Красноярске и Даурах медные заводы не построить, то хотя тамо и купцов богатых довольно, но за неискусством никто строить не возмется, и оное сокровище останется». На Гороблагодатские заводы возлагалась роль опоры при сооружении в крае частных заводов, владельцы которых могли получать оборудование, инструменты, консультации.

Когда известный промышленник Осокин обратился с просьбой передать ему Гороблагодатские заводы, то Татищев отреагировал на нее так: «Представлено, что исполнение сей просьбы нанесет немалый вред и убыток, и мню, что он, Осокин, или без дела будучи, или от чего другого нерассудного или бессовестного на то прельщен».

Каково же было удивление Татищева, когда он получил два документа, датированные одним днем – 3 марта 1739 года: один из них – Берг-регламент, второй – о передаче Гороблагодатских заводов Шембергу. Этим акциям предшествовали события, достойные внимания прежде всего потому, что они отражают роль немецкого засилья и вскрывают механизм его влияния на промышленную политику.

Началось все в конце мая 1738 года, когда была создана комиссия, в которую были назначены барон Петр Шафиров, князь Александр Куракин, графы Михаил Головкин и Платон Мусин-Пушкин.

Возглавил ее граф Миних. Ее главная задача состояла в определении судеб казенных заводов: оставить их в прежнем владении или передать частным лицам.

По этому вопросу расхождений между комиссией и участвовавшим в ее работе Шембергом не было: и комиссия, и Шемберг считали содержание заводов убыточным казне. Разногласия начались при рассмотрении конкретных вопросов: кому передать, условия передачи и кто ее должен осуществлять.

Шемберг сначала согласился с мнением комиссии, а затем заявил, что «интенции господ присутствующих не выразумел», и выдвинул собственные предложения. Шемберг настаивал, чтобы передачу казенных заводов проводил Генерал-берг-директориум, в то время как комиссия считала, что эту процедуру должна была осуществлять она, а не фактический хозяин Генерал-берг-директориума Шемберг. Комиссия полагала, что об условиях передачи заводов надобно договариваться в отдельности с каждым претендентом на их получение, учитывая состояние заводского хозяйства – износ оборудования и инструментов, качество руды, отдаленность от рек, по которым производился сплав готовой продукции, рентабельность предприятия, – и в конечном счете отдать тому, кто предложит наиболее выгодные для казны условия. Шемберг предлагал стоимость заводов устанавливать заранее «против железных же Акинфия Демидова заводов», средняя годовая производительность которых определена в 100 тысяч пудов чугуна. Заводы, обеспеченные менее богатой рудой, надлежало «обложить меньшим окладом по пропорции вышеписанного». Личный интерес Шемберга в реализации своего предложения состоял в том, что на Урале не существовало рудников, равных по богатству железа Гороблагодатским.

Далее Шемберг настаивал, чтобы персонам, служащим в Генерал-берг-директориуме, разрешалось получать казенные заводы, в то время как комиссия, ссылаясь на петровское законодательство, запрещавшее лицам, находящимся на государственной службе, вступать «в касающиеся к тем местам торги и подряды», находила в подобном совместительстве «предосудительное ее императорского величества интересу». «К тому же, – развивала свою аргументацию комиссия, – когда они будут интересанты, то уже кому надзирание над ними иметь». Выявились разногласия и по менее важным вопросам.

Добавим, что личный интерес Шемберга во многом совпадал с интересами прочих промышленников и в конечном счете его предложения, внесенные в Берг-регламент 1739 года, создавали по сравнению с Берг-привилегией 1719 года более благоприятные условия для развития металлургии: он освобождал владельцев заводов от уплаты пошлин на привозимые на завод съестные и прочие припасы, разрешал купцам, намеревавшимся строить заводы в отдаленных губерниях, обращаться за разрешением не в Генерал-берг-директориум, а к губернаторам и воеводам, упростил взимание налогов, предоставлял право владельцам медных заводов поставлять медь в казну по рыночным ценам, а не по цене, установленной государством, и т. д.

1 августа 1738 года Миних докладывал Кабинету министров о разногласиях между комиссией и Шембергом. Последовало решение поручить Остерману обсудить с членами комиссии все спорные вопросы. Остерман в угоду стоявшему за спиной Шемберга Бирону поддержал все предложения генерал-берг-директора. Продолжать настаивать на своем комиссия не отважилась и, после того как стало известно мнение Остермана, ее члены якобы по причине болезни не являлись на заседания, и 15 февраля 1739 года она прекратила свое существование.

Шемберг своего добился: он получил в собственность жемчужину уральской металлургии – Гороблагодатские заводы, обошедшиеся казне в 42 152 рубля, и в придачу к ним Лапландские медные и серебряные рудники. Разработку последних императрица «соизволила принять во особливую всемилостивейшую свою протекцию». Кроме того, он получил сальный и китобойный промыслы, ранее находившиеся во владении покойного барона Шафирова. Ему же был передан на откуп сбыт казенного железа за границу, ранее находившийся у английских купцов Шифнера и Вульфа, – в угоду Шембергу контракт с ними был расторгнут. Сверх всего он получил ссуду в 65 тысяч рублей. Аппетиты у Шемберга разыгрались настолько, что он подал прошение о передаче ему всех казенных заводов, на которых он обещал довести производство железа и продажу его за границу до одного миллиона пудов в год.

Затраты казны на строительство Гороблагодатских заводов Шемберг обещал возвратить в 1739 году, а за их эксплуатацию платить ежегодно по 6 тысяч рублей. Обязательств своих он не выполнил – за три года содержания Гороблагодатских заводов он задолжал казне около 135 тысяч рублей да за проданное за границу казенное железо свыше 138 тысяч рублей[204]204
  Павленко Н. И. Развитие металлургической промышленности России в первой половине XVIII в. М., 1953. С. 119–125; Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. X. С. 476–482.


[Закрыть].

Еще один негативный результат немецкого засилья в промышленной политике в металлургии: Шемберг получил Гороблагодатские заводы без «привеска» в виде менее рентабельных или убыточных предприятий. Лишь в ноябре 1739 года Кабинет министров определил: если не найдется желающих взять в содержание все казенные заводы, то отдавать их по частям, приписывая худые к добрым. Шемберг получил только «добрые» заводы без «худых».

Падение Бирона, освобождение Шемберга от должности генерал-берг-директора в 1742 году на полтора десятилетия отсрочило разграбление казенных заводов. Акция передачи их частным лицам была совершена при Елизавете Петровне, причем в роли грабителей народного добра выступали не проходимцы-немцы, а русские вельможи.

Афера Шемберга – Бирона на легкой промышленности, к счастью, не отразилась, она развивалась под благотворным влиянием регламента Мануфактур-коллегии, содействовавшего вложению капиталов в производство. Но одна правительственная акция распространялась на все отрасли промышленности и определила оригинальную, нигде в Европе не существовавшую структуру крупного производства. Речь идет об указе 7 января 1736 года, реализация которого оформила переход мануфактур от использования наемного труда к принудительному.

Подобно Уложению 1649 года, определившему длительный процесс закрепощения крестьян, указ 1736 года оформил ранее наметившийся процесс закрепления мастеровых людей за мануфактурами. Этот процесс начался еще во второй половине XVII века, но тогда он носил единичный характер, а в XVIII столетии распространился на все отрасли промышленности.

В 1722 году группа промышленников обратилась к Петру Великому, отправлявшемуся в Персидский поход, с просьбой не возвращать овладевших мастерством беглых крестьян, работавших на мануфактурах, их законным владельцам. Без этих мастеровых, заявляли владельцы мануфактур, «промяться не можно», на предприятиях прекратится работа. Петр I распорядился мастеровых из числа беглых оставить «впредь до указу», но указа не последовало. Следующий указ о закрепощении мастеровых относится к 1732–1733 годам, когда была проведена перепись занятых на мануфактурах мастеровых и работных людей, тоже разрешивший промышленникам не возвращать их владельцам. Указ 7 января 1736 года навечно закрепощает за предприятием не только беглых крестьян и посадских, но и членов их семейств. В итоге предприятие стало обслуживаться так называемыми вечноотданными: бывшие наемные работники стали крепостными. Только в легкой промышленности вечноотданными работниками значилось 12,5 тысячи мужчин и 5499 женщин. На казенных заводах главным источником комплектования рабочей силы были рекруты, составлявшие 65 % контингента работников, а вечноотданные составляли только 28 %.

Еще одна группа рабочих комплектовалась из числа купленных к заводам крепостных крестьян. По указу 1721 года промышленникам разрешалось по установленным правительством нормам покупать крепостных крестьян к полотняным и суконным станам в легкой промышленности, к доменным печам и молотовым, ковавшим железо в металлургии. Формально они являлись принадлежностью мануфактуры: промышленнику разрешалось их продавать только вместе с предприятием.

Право покупки крепостных являлось привлекательной приманкой для купцов, стимулировало их интерес к производству, ибо перед ними маячила возможность стать такими же помещиками, как и дворяне.

Наконец, еще один источник принудительного труда, распространенный в уральской металлургии, состоял в приписке государственных крестьян к казенным и частным заводам. Труд приписных крестьян использовался не на самих заводах, а преимущественно на заготовке древесного угля, на котором в то время работала металлургия. Приписных крестьян обязывали отрабатывать сумму причитавшегося с них налога на заготовке угля, причем оплата их труда была ниже рыночной в два-три раза. Соответственно ниже была и производительность их труда, что отмечал А. И. Остерман: приписной крестьянин «с такой леностью работает, что он в три дня то не сделает, что в один день сделать возможно, а ему все три дня работы зачитается, и потому оная и дорого становится».

Появление в России такой своеобразной формы производства, как крепостная мануфактура, сочетавшей в себе рыночные отношения с барщинным хозяйством помещика, явилось объективной необходимостью развития крепостного права вширь и вглубь и не зависело от воли ни Петра Великого, ни его преемников.

Примечательно, что бироновщина менее всего сказалась на развитии промышленности. Рост ее заметен как в металлургии, так и в прочих отраслях крупного производства. Чтобы убедиться в этом, достаточно привести данные о выплавке чугуна: в 1730 году она составляла 633 тысячи пудов, а через десятилетие – в 1740 году – достигла 1068 тысяч пудов, то есть увеличилась почти в 1,7 раза[205]205
  Струмилин С. Г. История черной металлургии в СССР. Т. I. М., 1954. С. 195; Павленко Н. И. Указ. соч. С. 288.


[Закрыть]. За это же десятилетие выплавка меди возросла только на казенных заводах в полтора раза – с 10 119 до 15 286 пудов.

Столь же значительный рост прослеживается и в легкой промышленности (полотняной, суконной и шелковой). В 1725 году в трех названных отраслях текстильного производства действовало 39 предприятий, а в 1745 году их стало 71[206]206
  Заозерская Е. И. Рабочая сила и классовая борьба на текстильных мануфактурах в 20–60 гг. XVIII века. М., 1960. С. 52.


[Закрыть].

Успехи легко объяснимы: мануфактурная промышленность функционировала в соответствии с нормами, установленными Берг-привилегией 1719 года и регламентом Мануфактур-коллегии 1723 года, предоставлявшими промышленникам существенные льготы. Бироновщина задела только одну отрасль промышленности – черную металлургию, причем на исходе своего существования – грабеж казны был приостановлен в результате кончины императрицы. Что касается внешней торговли, то ей бироновщина нанесла урон, хотя и не вызвавший остановки, но замедливший ее рост.