Текст книги "Анна Иоанновна"

Практика показала, с одной стороны, неспособность областных и уездных властей одержать верх над шайками разбойников, комплектовавшимися из беглых солдат, крестьян и матросов, безнаказанно грабивших купеческие и казенные караваны на Волге, громивших усадьбы помещиков и являвшихся в ночные часы хозяевами Москвы – появляться на ее улицах было небезопасно. С другой стороны, следственные дела свидетельствуют о беззащитности местного населения и произволе администрации, наказывавшей правых и виноватых, не вникая в суть дела.

В мае 1737 года в московскую полицию привели крестьянина Боева с курицей, которую, как он объяснял, нес из своего села Бирева для продажи в Москве. В полиции приняли самое простое решение, требовавшее от нее минимальных усилий: вместо того чтобы отправиться в Бирево и там выяснить, действительно ли эта курица принадлежала Боеву, которого подозревали в ее краже, было решено «допросить его под кошками, не поймал ли он или не украл ли он где-нибудь курицы и не было ли с ним кого-нибудь в согласии»[177]177
  Осмнадцатый век. Кн. 3. С. 287, 288.


[Закрыть].

Приведенный пример беззакония и произвола является невинной забавой по сравнению с поступком опьяненного властью каширского воеводы подполковника Я. Ф. Баскакова, отличавшегося крутым нравом, не знавшего меры в гневе. В воеводской канцелярии он встретил противодействие со стороны подьячего с приписью С. Ф. Емельянова, многоопытного законника, за время службы которого в Кашире сменилось около девяти воевод.

Емельянов хорошо знал законы и, в отличие от прочих канцелярских служителей, трепетавших от страха перед воеводой, осмеливался ему перечить, когда тот их нарушал. Однажды Емельянов заметил ему, что он совершил противозаконный поступок, отправив в ссылку состоявшего при воеводской канцелярии капрала. Замечание подьячего с приписью вызвало гнев воеводы, и тот в сердцах бросил на стол тетрадь.

Драматические события развернулись некоторое время спустя, когда служивший в этой же канцелярии сын Емельянова Андрей, видимо, по совету отца, отказался выполнить приказание воеводы вырвать несколько листов из приходно-расходной книги и заменить их другими, с устраивавшими воеводу цифрами. Отец вступился за сына, потребовал от воеводы вернуть вырванные листы и в назидание выказал знание законов.

Воевода стерпел и на этот раз, но затаил против Емельянова лютую злобу и ждал повода, чтобы выплеснуть ее. Повод никакого отношения к службе не имел. Случилось, что Андрей Емельянов влюбился в крепостную наложницу Баскакова и намеревался на ней жениться. Ревнивец избил соперника так жестоко, что тот «едва в чувство пришел» и «голос имел слабый».

Вошедший в раж воевода решил расправиться и с отцом и матерью соперника. Он вызвал их в канцелярию и мать «немилостиво таскал по всему дому, выволок на крыльцо и столкнул вниз по лестнице». При осмотре пострадавшей старухи у нее обнаружены следы побоев: «Спина и бока биты сине-багровы, правый глаз подшиблен, левая нога перешиблена, левая щека, нос и верхняя губа разбиты, исцараплены и в крови».

Самой жестокой расправе подвергся подьячий с приписью: воевода велел четырем солдатам держать его, а сам избивал дулом и цевьем фузеи. Полумертвого, он велел вынести его и бросить у крыльца. Обнаружив, что потерпевший лежит в беспамятстве, он велел внести его в канцелярию и никого к нему не пускать. Из покоев сначала доносился стон, а затем все смолкло – за два часа до света Степан Емельянов умер.

Воевода понял, что за убийство ему придется отвечать, и сам отправился в Москву улаживать дело. Тем временем сыновья покойного доставили тело в Москву для освидетельствования. Через месяц последовал именной указ о расследовании дела Петербургской губернской канцелярией «без всякой поманки…». Баскаков был отстранен от должности и в 1738 году подвергся казни[178]178
  Готье Ю. В. Указ. соч. С. 245, 246, 249, 250.


[Закрыть].

Здесь приведено несколько негативных примеров деятельности как центральной, так и местной администрации. Конечно, не все члены Сената, коллегий, вице-губернаторы и воеводы несли службу так же, как Баскаков. Среди них, подобно белым воронам, встречались чиновники, не причастные к казнокрадству и взяточничеству, но природа появления источников такова, что они регистрировали в большинстве своем из рук вон выходящие факты и явления, оставляя без внимания то, что соответствовало поговорке: «Не пойман – не вор».

Изложенное дает основание для вывода – со времени административных преобразований Петра Великого практически ничто не изменилось ни в порядке, царившем как в высших органах власти, так и в областной администрации, ни в нравах чиновников.

Однако одно существенное новшество заслуживает пристального внимания – речь идет о неведомом ранее сосредоточении власти в руках одного человека, не принадлежавшего к правящей династии, – Андрея Ивановича Остермана. Он практически являлся временщиком, степень влияния которого на жизнь государства не имела прецедентов. В отличие от «полудержавного властелина» Меншикова, не вникавшего в детали повседневного управления страной, Остерман держал в своих руках все нити управления внутренней и внешней политикой государства. Лишь армия была отдана на откуп Миниху. Что касается Бирона, то его статус был ближе к статусу Меншикова, чем Остермана, – фаворит Анны Иоанновны не имел обыкновения вмешиваться в рутинное течение жизни государства и общества.

Глава VIII
Мужик и барин

В трех последующих главах пойдет речь о внутренней политике Анны Иоанновны, то есть об обширном перечне правительственных мер, направленных на совершенствование государственного аппарата, внедрение новшеств в социальную, экономическую и духовную жизнь общества, строительство новых городов, укрепление армии и флота, просвещение народа и развитие науки. Все это находит отражение в законодательных актах – нормативных и распорядительных.

Первые имеют принципиальное значение, так как, опираясь на них, вносятся изменения, рассчитанные на многие годы и даже десятилетия. Вторые отражают повседневную деятельность правительства, нацелены на удовлетворение его сиюминутных потребностей, определяют формы претворения их в жизнь.

Исходным пунктом, отталкиваясь от которого можно прояснить социальную политику не только правления Анны Иоанновны, но и последующих за ее кончиной десятилетий, является петровское время. Эти десятилетия протекали под знаком либо продолжения преобразовательных начинаний великого реформатора, либо полного или частичного отступления от них. Это отступление, в зародыше проявившееся после смерти Петра I, приобрело особое значение при Анне Иоанновне. Суть его коротко можно сформулировать так: Петр I надел на дворянство тяжкое ярмо службы государству на поле брани, в казармах и канцеляриях, его преемники постепенно освобождали его от этого ярма, превращая дворянство из служилого сословия в привилегированное и землевладельческое.

Ратная служба дворян издавна считалась обязательной, но не постоянной: в ожидании угрозы, в XVII веке ежегодно исходившей от крымских татар, дворянина извещали о необходимости дать отпор грабителям, назначали пункт сбора, куда он должен был явиться «конным, людным и с оружием». Служилый человек вытаскивал из сундуков дедовские доспехи и к концу зимы отправлялся в назначенное место.

Татар отгоняли, угроза исчезала, ополчение распускалось по домам, предаваться хозяйственным заботам или беспечной жизни до появления нового царского указа. Он мог появиться в следующем году, а мог спустя несколько лет.

При Петре I характер службы существенно изменился – поместное войско, ополченское по своей сути, сменила регулярная армия, служба в которой стала постоянной и пожизненной. Если раньше царь жаловал служилого человека поместьем и крестьянами, то при Петре I вследствие исчерпания земельного фонда вознаграждение землей было заменено денежным жалованьем.

Изменение характера службы дворянина повлекло за собой новую, ранее неведомую обязанность – учиться; для регулярной армии и флота требовались грамотные офицеры, инженеры, кораблестроители, артиллеристы, геодезисты. Надлежало овладевать знаниями либо в созданных при Петре I учебных заведениях, либо за границей, где волонтеры не столько изучали теорию, сколько постигали практику, либо, наконец, в гвардейских полках, где они тянули нелегкую солдатскую лямку и овладевали азами военного дела, чтобы много лет спустя отправиться в полевые полки офицерами. Два гвардейских полка являлись своего рода школой подготовки военных кадров.

Обязанность учиться в те времена считалась обременительной, и родители пытались освободить от нее своих отпрысков с такой же изобретательностью, с какой сами уклонялись от службы в армии и в канцеляриях.

В наше время подобное отношение к обучению покажется по меньшей мере странным, но достаточно сравнить времяпровождение дворянского недоросля в XVII веке с времяпровождением при Петре I, чтобы убедиться в том, что забота чадолюбивых родителей о своих детях и страх расстаться с ними на время обучения имели основания. Отрок в допетровское время коротал дни в забавах, ему вольготно жилось под крылышками родителей, что обрекало его на безделье, не способствовало развитию интеллекта, порождало леность мысли, отсутствие предприимчивости. Знатным недорослям с «младых ногтей» вдалбливали в голову барскую спесь, презрение к труду – как физическому, так и умственному.

Помыслы многих дворян были направлены на то, чтобы уклониться от пожизненной службы, избавить себя от необходимости тянуть лямку рядового в гвардейском полку, освободить своих отпрысков от отправки за границу, где они вдосталь насыщались и материальными трудностями, и трудностями, обусловленными незнанием языка. Нелегко протекала учеба и в Морской академии, где за нарушение порядка и дисциплины секли розгами представителя княжеской фамилии с таким же усердием и беспощадностью, как и сына безвестного дворянина из какой-либо деревни Починки.

На первых порах Петр I намеревался добиться успеха, угрожая лицам, уклонявшимся от службы и обучения, штрафной дубинкой, наказанием розгами, конфискацией имущества, а также используя услуги доносителей, готовых получить в награду деревню либо денежное вознаграждение за каждого выявленного «нетчика», как тогда называли дворян, уклонявшихся от службы. Все это не давало должного эффекта, и тогда царь решил воспользоваться более радикальными средствами борьбы с «нетчиками»: в 1714 году было опубликовано два указа.

Главный из них, указ о единонаследии, разрешал передавать по наследству недвижимое имущество только одному сыну, по выбору родителя, а остальные сыновья должны были добывать хлеб насущный военной и гражданской службой, а также торговлей. Вторым указом Петр I запрещал дворянским сыновьям, не овладевшим грамотой и геометрией, жениться.

Оба указа вызвали ропот дворян, но они подчинились властной воле царя и терпели их до его кончины.

Шляхетские проекты 1730 года, напомним, потребовали отмены указа 1714 года о единонаследии, облегчения условий подготовки офицеров путем освобождения их от службы рядовыми и создания «особливых рот шляхетских, а для морских – гардемарин». Проект, собравший 361 подпись, требовал ограничения дворянской службы 20 годами. Шляхетские проекты являлись своего рода наказом правительству Анны Иоанновны, который оно претворяло в жизнь в десятилетнее царствование императрицы. Этими наказами руководствовались и преемники Анны Иоанновны.

Отмена указа 1714 года о единонаследии мотивирована сенатским указом 9 декабря 1730 года вполне убедительно: «Те пункты (объяснявшие необходимость введения единонаследия, чтобы знатные дома дроблением вотчин не упадали и чтоб дети, не получившие деревень, “принуждены были хлеб искать службою”. – Н. П.) по состоянию здешнего государства не к пользе происходят». Вредные последствия указа о единонаследии состояли в том, что родители, руководствуясь законом Божеским, повелевающим всех детей «равно награждать», вынуждены были продавать деревни, чтобы обеспечить сыновей деньгами, или увеличить оброк с крестьян. Таким образом, указ о единонаследии противоречил цели, которую преследовал законодатель, – он не предотвращал упадка «знатных домов». Но самый большой ущерб помещичьему хозяйству наносил принцип раздела собственности, когда «недвижимые имения», то есть земля и постройки, оказывались в одних руках, а движимому имуществу (крестьяне, скот, хлеб) предписано находиться в других[179]179
  ПСЗ. Т. VIII. № 5653.


[Закрыть].

Другой указ, от 29 июля 1731 года, об учреждении корпуса кадетов облегчал службу дворянских детей – отменялось ее обязательное прохождение рядовыми в гвардейских полках: отныне «весьма нужно, дабы шляхетство от младых лет к тому в теории обучены и потом и в практику годны были». Кадетский шляхетский корпус первоначально был рассчитан на обучение в нем 200 детей от 13 до 18 лет арифметике, геометрии, рисованию, фортификации, артиллерии, шпажному действу, верховой езде и иностранным языкам[180]180
  Там же. № 5811.


[Закрыть].

Родители дворянских недорослей, видимо, поначалу отнеслись настороженно к новой затее и неохотно отдавали своих детей в кадетский корпус, что признал и именной указ, обнародованный три с половиной месяца спустя: желающих явилось «еще малое число». Сомнения рассеялись после опубликования в декабре 1731 года указа, разъяснявшего условия обучения и жизни кадетов: обучавшиеся и их учителя находились на полном содержании казны – «трапеза будет довольная», учебники и инструменты приобретались на средства казны. Результат сказался быстро: к маю 1732 года в кадеты записалось 308 человек, так что шеф корпуса Миних предложил довести численность принимаемых до 360 человек, а на содержание ассигновать свыше 63 тысяч рублей в год[181]181
  Там же. № 5886, 5894, 6050.


[Закрыть].

Программа кадетского корпуса, разработанная его шефом Минихом, давала по тому времени блестящее образование. Его воспитанники дважды в году, 15 мая и 15 сентября, держали публичный экзамен перед представительной комиссией, состоявшей из одного из сенаторов, профессора Академии наук, представителей Адмиралтейской академии и Инженерного корпуса.

Во второй половине 1730-х годов список изучаемых дисциплин значительно расширился за счет включения в него гуманитарных дисциплин: истории, философии, логики и других.

Кадетский корпус – образцово-показательное учебное заведение, но значение его не следует преувеличивать, ибо контингент кадетов составлял ничтожную долю дворянских недорослей. Правительство позаботилось и об остальных недорослях, обязав их учиться в обыкновенных учебных заведениях либо в домашних условиях, причем за овладением знаниями должна была следить Герольдмейстерская контора, проводившая три смотра недорослей – в 12, 16 и 20 лет. Во время первого смотра от недоросля требовалось умение читать и писать. К 16 годам он должен был овладеть арифметикой и геометрией. Не овладевшие ими определялись матросами без выслуги. Во время третьего смотра проверялись знания истории, фортификации и географии. Выдержавшие экзамены определялись на военную службу, а родителей провалившихся недорослей подвергали штрафу[182]182
  ПСЗ. Т. X. № 7171.


[Закрыть]. Забота об образовании дворянства составляла едва ли не главную заслугу в царствование Анны Иоанновны.

Самой важной мерой по отношению к дворянству следует считать Манифест 31 декабря 1736 года об ограничении срока службы дворян. Он тоже являлся откликом на шляхетские требования, выдвинутые в 1730 году. В 1731 году была учреждена Воинская комиссия, решившая удовлетворить требование шляхетских проектов об установлении 20-летнего срока службы, но предложение ее не было реализовано. Лишь пять лет спустя, в 1736 году, Манифест ограничил срок службы дворян 25 годами, мотивируя появление указа заботой о дворянах, предоставлении им возможности на склоне лет находиться в своих имениях и заниматься хозяйством. Бессрочная служба осуждалась, поскольку освободившиеся от нее дворяне были уже дряхлыми, «которые приехав в свои домы, экономию домашнюю, как надлежит, смотреть уже в состоянии не находятся». Дворянам, имевшим двух и более сыновей, предоставлялось право «одного из них оставлять в доме для содержания экономии», правда, не безвозмездно: за оставленного в имении сына надлежало расплачиваться поставкой рекрутов из расчета одного, если дворянин владел менее 100 душами, то есть «со всяких 100 душ по одному».

Манифест был обнародован в начале войны России с Османской империей (1736–1739), и его реализация ослабила бы офицерский корпус, поэтому его принятие откладывалось до заключения мира[183]183
  ПСЗ. Т. IX. № 7142.


[Закрыть].

Кабинет министров защищал интересы дворян, уволенных в отставку или оставленных для присмотра за хозяйством, не разрешая местной администрации привлекать их к службе. Кабинет министров в феврале 1738 года поручил Сенату «учинить постоянное определение», в каких случаях и к каким делам можно губернаторам и воеводам привлекать уволенных в отставку дворян, «чтоб без самой нужды никто от смотрения домашней своей экономии оторван и, следовательно, в разорение приведен не был»[184]184
  РИО. Т. 126. С. 156–158.


[Закрыть]. Манифест 1736 года стал претворяться в жизнь с апреля 1740 года по резолюции Кабинета министров на доклад Военной коллегии.

Гравюра Георга Иоганна Унферцахта.

План императорского столичного города Санкт-Петербурга. 1737 г.

Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

Изложенное выше дает основание утверждать, что правительство Анны Иоанновны проявляло трогательную заботу о дворянстве, причем не о родовитом, представители которого выполняли шутовские обязанности при дворе, а о среднем и мелком. Отчасти это было выражением благодарности этим слоям шляхетства, отстоявшего самодержавную власть императрицы, отчасти возросшим влиянием широких кругов дворянства на политическую историю страны – дворянство как сословие набирало силу и внушало монархам опасение за судьбу трона.

Таким образом, Манифест 1736 года стал вехой в превращении служилого сословия в землевладельческое, привилегированное, а Манифест 1762 года вообще освободил двор от обязательной службы.

По Манифесту 1736 года 45-летний дворянин, то есть человек в расцвете физических сил, полный энергии, получал возможность вести праздную жизнь в усадьбе: его обязанности ограничивались хозяйственными распоряжениями приказчикам и проверкой их исполнения. Конечно, не приходится отрицать роль помещика в упорядочении жизни вотчинного хозяйства, как не приходится отрицать произвол приказчиков, грабивших крестьян в отсутствие барина, и установления патерналистских отношений между помещиком и его крестьянами, но ограничение срока службы таило и негативные последствия. Время, свободное от хозяйственных забот, а его было предостаточно в однообразной сельской суете, располагало к праздной жизни и лени: барин увлекался охотой, рыбной ловлей, встречами с соседними помещиками за обильным застольем, где только судачили о происшествиях в округе, на семейных и церковных праздниках. Все это наводило скуку и отнюдь не способствовало интеллектуальному развитию благородного сословия.

И еще одно важное наблюдение: преемники Петра Великого на протяжении всего XVIII столетия клялись в верности его заветам, в продолжении его начинаний. Анна Иоанновна не составляла исключения – она неоднократно ссылалась на продолжение линии, начертанной «дядей нашим». В действительности же ни в одной сфере жизни общества не замечалось таких отступлений от политики Петра I, как в отношении его преемников к дворянству.

Разительно отличалась продворянская политика правительства от политики по отношению к крестьянам: если дворянство было облагодетельствовано правительством льготами, то царствование Анны Иоанновны связано с новым витком в развитии крепостного права – возросла зависимость крестьянина от помещика.

Крестьянский вопрос интересовал не только правительство, но и мыслящих людей того времени, правда, думающих по-разному. Одни традиционно смотрели на крестьянина не как на субъект, то есть как на человека, претендующего на право называться личностью со своими интересами и взглядами, а как на безмолвствующий объект, лишенный всяких прав, но наделенный двумя обязанностями: кормить барина и выполнять государственные повинности – платить подушную подать и выполнять рекрутскую повинность. Крестьянина не следует доводить до разорения, ибо, как лаконично формулировали свою мысль авторы записки, составленной в 1726 году, Меншиков, Остерман и Волков, «если не будет крестьянина, то не будет и солдата». Разорял крестьян непомерно высокий размер подушной подати. Другой прожектер времен Екатерины I связывал разорение крестьян, вместе с ним и упадок помещичьего хозяйства, с бессрочной службой дворянина, в результате чего «дом всякий без присмотра разоряется».

К суждениям, рассмотренным выше, примыкает записка анонимного автора, сочиненная в 1733 году, под названием «Представление об утеснении народа от подушного сбора». Аноним в соответствии со взглядами того времени под народом подразумевал не его трудовую часть, а дворянство и заботился о благополучии не крестьян, а их владельцев. Он связывал успешный сбор подушной подати с ограничением срока службы дворян. Плачевное состояние крестьян аноним объяснял тем, что хозяйство помещика, вынужденного служить бессрочно, отдано на попечение приказчиков и старост, не радевших ни о крестьянине, ни о дворянине. Разоренные крестьяне занимаются воровством и разбоем, «и тюрьмы таковыми везде наполнены».

Аноним предлагал два средства избавления от всех бед: либо в полевых и гарнизонных полках содержать двойное число офицеров, из которых половину на три года отпускать посменно в деревню без уплаты жалованья, либо «некоторое определенное время положить, сколько в военной и штатской службе быть». Уволенный в отставку будет иметь время «деревнями своими довольствоваться и веселиться и экономию свою исправлять», а также защищать крестьян от воеводского произвола и обеспечивать своевременный сбор подати.

В этой идиллической картине сельской жизни, созданной умелым пером автора, акцентировано внимание на создание условий для благополучия помещиков, а источник этого благополучия, крестьяне, отодвинуты на второй план[185]185
  ЧОИДР. М., 1907. Кн. 2. С. 31–37.


[Закрыть].

Еще один проект, тоже анонимный и тоже косвенно затрагивавший крестьянский вопрос, стал даже предметом обсуждения Кабинета министров. Прожектер был озабочен удовлетворительным состоянием финансов, вызванным неурожаем 1733 года. В проекте, поданном 31 января 1734 года, он справедливо связывал доходы казны с урожайностью: «Когда не родится хлеб, тогда надобно быть недостаткам и в сборе государственных подушных податей», что скажется на состоянии армии и безопасности страны. Главный способ устранения финансовых затруднений, по мнению анонима, был прост: надобно увеличить размер подушной подати с ясашного населения. Раньше, когда «инородцы» платили ясак, размер его превышал налоги, уплачиваемые русским населением. Теперь налоговое бремя уравнено, хотя бывшие ясашные живут «в несколько мер богатее, нежели русские», потому что живут на лучших землях, имеют дополнительный доход от бортевых угодий, рыболовства и охоты. А так как «инородцы» в других государствах платят более высокий налог, чем коренные жители, автор проекта предлагал и в России увеличить налог с них на 40 копеек, а за держание беглых – на 10 копеек.

Самую обстоятельную записку, обнаружившую государственную масштабность мышления, подал обер-прокурор Сената Анисим Маслов. Он решительно возражал против увеличения налогов с нерусских народов и считал главным источником увеличения доходов казны рост экономики страны: развитие промышленности и торговли, предоставление купечеству льгот, упорядочение торговли товарами, находившимися в казенной монополии, своевременный приток таможенных и кабацких денег, чеканка дополнительных монет из купленной иностранной валюты. Главным же средством оздоровления финансов Маслов считал пресечение бесполезных расходов, строгое соблюдение соответствия расходов доходам. Маслов занимал твердую позицию в вопросе винокурения – предлагал уменьшить не только количество винокуренных заводов, но и число лиц, пользовавшихся правом владения ими.

Масштабность взглядов Маслова состояла в отклонении им предложения об увеличении податного бремени. Да и сама личность Анисима Маслова была столь колоритна и привлекательна, отличалась таким ярким талантом среди мрачного окружения Анны Иоанновны, что заслуживает более пристального внимания.

Мы не располагаем сведениями о том, как складывалась карьера Маслова до его назначения в 1730 году обер-прокурором Сената. Его отличало несколько качеств, дававших ему возможность занять особую нишу в правительстве: бескорыстие – он не был уличен ни во взяточничестве, ни в казнокрадстве; принципиальность и отвага – он бесстрашно вступал в конфликт с сенаторами, руководствуясь чувством долга; он умел сквозь призму частного явления увидеть общее, придав ему государственное значение. Но главная его заслуга состояла в том, что он, будучи представителем чиновного мира, выступил защитником крестьянства, видя в них людей, нуждающихся в защите и от государственной власти, и от посягательств помещиков.

Анисим Маслов в одном из донесений Кабинету министров писал, что в Сенате накопилось такое обилие нерешенных дел, что сенаторам надлежит продлить рабочий день не только до обеда, но и после него. Не побоялся он и нарисовать неприглядную картину отношения сенаторов к своим обязанностям. «Господа сенаторы, – доносил обер-прокурор Кабинету министров в 1733 году, – собираются гораздо поздно и, опоздав, приезжают не вдруг и один другого дожидаются, сидя без дела, праздно; а как персоны две или три соберутся, то хотя и начнут какое дело слушать, но потом станут приходить другие и для всякого те дела начинают слушать вновь, отчего только замедление чинится и время происходит напрасно»[186]186
  РИО. Т. 106. Юрьев, 1899. С. 457.


[Закрыть].

Способность Маслова в частном разглядеть общее и возвести его в ранг общегосударственного значения проявилась в донесении императрице 19 февраля 1733 года, в котором шла речь о плачевном состоянии купечества Переяславля-Рязанского. Сообщив о том, что раньше там было «немалое купечество, ныне до того пришло, что некого было в бурмистры» определить, ибо осталось только четыре купеческих дома. Оттолкнувшись от этого частного явления, Маслов перешел к рассуждению о значении купечества в жизни страны. Разорение купечества будет сопровождаться разорением крестьян, ибо «купечество всю свою коммерцию больше чрез крестьян имеют и от них всякие товары покупают и тем довольствуются крестьяне купцами, а купцы крестьянами». Те и другие «так обязаны, что за единый корпус человеческий почитать надлежит».

Избежать разорения купечества, по мнению Маслова, можно путем взыскания с них долга казне в рассрочку, учитывая платежеспособность конкретного купца, для этого надлежало сочинить тайный указ. «Сия тайность вверена быть имеет для того, что ежели публичный указ выдать, то должники, которые и в состоянии платить, уведая, могут свои имения таить». Кабинет-министры в лице Остермана и Черкасского «утопили» предложение Маслова, предложив Сенату «составить экстракт с приложением своего мнения»[187]187
  РИО. Т. 108. Юрьев, 1900. С. 205, 206.


[Закрыть].

Судьба этого предложения нам неизвестна.

Пик инициативы Маслова падает на 1734 год. Видимо, активность его связана с высокой оценкой служебного рвения, выразившейся в присвоении ему 24 января 1734 года чина действительного статского советника[188]188
  Там же. С. 18.


[Закрыть]. Если в 1733 году в донесении о купечестве тема о крестьянстве была проходной, второстепенной, то в 1734 году она стала основной. В июне 1734 года он доносил императрице, что сенаторы проявляют полное равнодушие к судьбам голодающих крестьян Смоленской губернии, пораженной в предшествующем году засухой и неурожаем. Известие о неурожае Сенат получил еще в январе, и «хотя по оному надлежало изыскать к пользе их (крестьян. – Н. П.) способы немедленно решение учинить», но Сенат так и не принял никаких мер.

Маслов предложил меры, обеспечивавшие смягчение страданий смоленских крестьян: запретить продажу хлеба в губерниях России и закупать его в Лифляндии и Эстляндии, разрешить беспошлинный ввоз хлеба из-за границы, запретить курение вина из хлеба, привезенного из Малороссии, наконец, предложил «для пропитания» пострадавших от голода крестьян организовать в Москве государственные работы.

Вершиной радения Маслова о крестьянах является его донесение императрице, отправленное 24 июля 1734 года. Оно еще раз демонстрирует способность Маслова к обобщению, рассмотрению сквозь призму частного случая судьбы крестьянства в стране.

Донесение Маслова от 24 июля, развивая прежние мысли, вносит множество принципиальных новшеств о положении смоленских крестьян. Маслов писал, что хлебный запас в губернии составил 80 тысяч четвертей, но треть его смешана с мякиной, а в 2378 деревнях нет ни одного зернышка: «люди едят траву и гнилую колоду и от того лежат больны, и многие разбежались не только с женами и детьми, но и целыми деревнями». Бежали в Польшу, где им предоставляли ссуду и освобождение от податей на 10 лет.

Предложение Сената об освобождении крестьян от уплаты подушной подати в текущем году Маслов считал бесполезным, ибо нет надежды, что крестьяне восстановят свое хозяйство к январю следующего года и окажутся платежеспособными. Автор предлагал более радикальные средства облегчения участи страдальцев: освободить от уплаты податей за умерших и беглецов; установить размеры повинностей крестьян в пользу помещиков, дворцового ведомства и духовных владетелей; барщину и оброк, писал он, «собирали кто как хотел, по своей воле, а в нужных случаях вспоможения им не чинили»; запретить бесчинства офицеров, отправляемых для сбора подушной подати и рекрутских наборов, – они чинили крестьянам «многие утеснения и обиды», включая взятки.

Маслов предложил обедневших крестьян освободить от подушной подати. Он понимал, что это вызовет брешь в доходах казны. Как залатать ее, он не знал, и поэтому предложил учредить специальную комиссию, поручив ей изыскать новые источники пополнения доходов.

В вопросе о беглых требовались некоторые жертвы как от государства, так и от помещиков: государству следовало возвратившихся из бегов крестьян освободить на несколько лет от уплаты подушной подати, а помещики должны были выдать им ссуду и не обременять повинностями в свою пользу.

Донесение Маслов завершил главным предложением: необходим указ, регламентирующий повинности крестьян в пользу владельцев, «дабы крестьяне знали, где, по скольку (кроме государственных податей) доходов кому платить и работ каких исправлять без излишнего отягощения». Иными словами, Маслов предлагал ограничить права светских и духовных владельцев на результаты труда крестьян.