Текст книги "Шут виноградной воды"

Дружина Хельга второй день двигалась по степи. Солнце палило нещадно, воздух был пропитан терпким запахом полыни, а над землёй висело колышущееся марево, в котором цепкий взгляд пограничника заметил какое-то движение.

Не прошло и четверти часа, как дружинники настигли ковыляющего по степи человека, вооружённого завёрнутым в парчу мечом. Человек этот был небрит и измучен жарой, но его странный костюм, нелепые ботинки, с длинными узкими носами и копчёный окорок, с которым он не хотел расставаться, несмотря на усталость, не могли не вызвать улыбки.

– Кто ты? – спросил Хельг, стараясь не рассмеяться.

– Воды, – попросил путник и, утолив жажду из поданной ему фляги, представился: – Король Станислав Иванович.

– Король чего?

– Э-э-э, зовут меня так! – хмуро ответил Слава, которому до оскомины надоела эта плоская шутка.

– И куда же ваше величество направляется? – уже не скрывая улыбки, спросил Хельг.

– Всё равно куда, лишь бы выбраться отсюда.

– Хорошо. Дайте ему коня.

Актёр с трудом взгромоздился на коня, и дружина продолжила своё движение на восток.

К вечеру того же дня отряд достиг подножья гор. Воины спешились и Слава, покряхтывая, последовал их примеру.

– Какая боль, – то и дело стонал он, держась за поясницу и с трудом переставляя ноги.

– Это тебе не в карете ездить, – мимоходом посмеивались дружинники, первым делом занявшиеся обустройством лагеря.

– Да пошли вы… – беззлобно огрызался актёр, – посмотрел бы я на вас после лыжных гонок!

К наступлению темноты лагерь был разбит, а на разведённом между камней костре готовился ужин. Слава отдал свой трофейный окорок в общий котёл и теперь с наслаждением вдыхал аромат варившейся похлёбки.

– Эх, к этому бы супчику, да стопарик водочки! Или вина, на худой конец, ибо сказано: «Vinum ioetificat cor hominis»[1]1
  Вино веселит сердце человека (лат)


[Закрыть] – оживлённо потёр он руки, когда, наконец, похлёбка была готова, и дежурный по лагерю разливал её в лёгкие походные миски.

– Ну, это можно, – ответил Хельг и кивнул дежурному. Тот откупорил небольшой бурдюк, валявшийся неподалёку от костра, налил в маленькую деревянную чашку немного золотистой жидкости и передал её актёру.

– Вино, – благоговейно закатив глаза, прошептал Слава и сделал глоток. – Кхм, э-э-э… А вы уверены, что это вино? – он с подозрением посмотрел в чашку.

– Не сомневайтесь, ваше величество! Самое настоящее вино! Очень редкое. Из подвалов императорского хранилища! Два месяца назад варлунги хаальского посла на границе прищучили, так вот из его обоза и нам кое-что досталось.

– Мне кажется, вас обманули. Это не вино. Это, – актёр замялся, подыскивая сравнение, – это ну-у… когда бочку из-под вина помоют… виноградная вода!

Воины покатились со смеху.

– Вот это сказал!

– Ну, молодец!

– Императорское особое – для него вода!

– Какой он король? Шут, да и только!.. Шут виноградной воды!

Слава, растерявшись от такого количества шуток и колкостей, залпом выпил содержимое чашки. И сразу почувствовал! Едва уловимый, но великолепный букет, оставивший во рту послевкусие, не поддающееся описанию. Ему вдруг захотелось сочинить оду, посвящённую этому вину, но…Он оглянулся и, увидев хохочущих дружинников, рассердился на них. Они его отвлекали. «Да, – подумал он, – так оду не сочинить! Но… Они такие дружелюбные… Хо…рошие…попутчики…»

Он зевнул и погрузился в сладкую дрёму…

Знаменитое китайское проклятие гласит: «Чтоб тебе жить во время перемен!». Неизвестно, кто проклял Станислава Ивановича, но мир, в который он попал, переживал именно это время. А началось всё это безобразие за три недели до его появления.

Тьма, поглотившая императорский дворец, была почти осязаемой. Она заполнила каждую комнату, каждый уголок, лишив воли всех его обитателей, и погрузив их в тяжёлый липкий, как сама эта тьма сон. Дворцовая стража, повара, многочисленные слуги спали в самых невероятных позах. Видимо сон свалил их внезапно, в самый разгар несения службы. Лишь двое, не обращая внимания на тьму и уснувших слуг, тихо беседовали в каминном зале дворца. Разговор шёл уже давно, и собеседники иногда замолкали, давая тишине полноту власти в спящем замке.

– Я хожу по лезвию меча, – произнёс после небольшой паузы один из собеседников. Его голос говорил о молодости лет хозяина.

– Такова участь вершителей судеб, – спокойно ответил обладатель более грубого мужского голоса.

– Вершителем ещё нужно стать, – возразил первый.

– Не вижу препятствий, – устало отозвался второй.

– Мы с вами ходим по кругу.

– Не мы, а вы.

– Но…

– Никаких «но»! Я предлагаю вам конкретные действия, а вы стесняетесь назвать вещи своими именами!

– Какие имена? Какие вещи? Речь идёт о жизни и смерти близких мне людей!

– Мне показалось, что вопрос о вашей жизни и смерти заботит вас намного больше.

– Да, но…

– Мне надоела ваша нерешительность, я ухожу!

– Подождите! Я… Я согласен!

– Вот! Это слова настоящего мужчины! Думаю, нам стоит обсудить детали…

Голоса сделались тише, хотя подслушать их обладателей никто не смог бы, а через четверть часа замок вернулся к обычной жизни.

Утро нового дня было добрым не для всех.

– Ваше высочество! Ваше высочество! Слава создателю, вы живы! – начальник дворцовой стражи чуть не расплакался от умиления.

– Если это можно назвать жизнью, – молодой человек, которого убелённый сединами воин называл «высочеством», с трудом поднялся с пола, на котором он спал, обняв большую бутыль вина. – Ну, что там у тебя?

– Ваше высочество! Принц!.. Это невероятно, но… Ваша семья…

– Ну, что там ещё?

– Они погибли.

– Что за блажь? – принц раздражённо встряхнул бутыль и хлебнул из горла.

– Они… Нет, вам нужно это увидеть!

Принц снова приложился к бутыли и, слегка покачиваясь, поплёлся за начальником дворцовой стражи. У входа в покои императора, так же впрочем, как и у входа в опочивальни его сестры и брата стояли стражники, не пропускавшие в комнаты любопытную прислугу. Начальник стражи осторожно взял принца за локоть и вместе с ним прошёл в опочивальню императора. Зрелище было жутким. На шёлковых простынях лежал скелет, обтянутый мраморно-белой кожей. Принц побледнел и упал на колени. Его несколько раз стошнило, но когда начальник стражи попытался ему помочь, принц окинул того невидящим взглядом и крикнул:

– Стража!

В комнате почти мгновенно появились два вооружённых воина.

– Арестуйте этого человека, – он кивнул головой в сторону начальника стражи, и, заметив недоумённые взгляды солдат, добавил:

– По обвинению в измене императору.

Начальник стражи побледнел и с удивлением посмотрел на своих теперь уже бывших подчинённых. Солдаты почти одновременно пожали плечами и взяли алебарды на изготовку.

– Как быстро, – прошептал новоиспечённый император, провожая взглядом бывшего начальника стражи. Он медленно поднялся с колен и побрёл в свои покои.

– В-ваше величество, – придворный маг заикался от страха, но упорно семенил вслед за императором.

– Ну что ещё, – устало спросил тот.

– К…кажется з-заговор! Д-д…ворец бэ…большого ва…ва…ва…

– Ну, так делайте что-нибудь! – взъярился вчерашний принц. – От меня-то что нужно? В тайную канцелярию ступайте, пускай там разбираются!

Дворец Большого Вальса был, как обычно, великолепен. Огни сотен свечей отражались в зеркалах потолка, стен и чёрном полированном мраморе пола так, что танцующим казалось, будто они парят среди звёзд. Оркестр, расположившийся на балконе, неустанно играл вальсы, заставляя пары кружиться и кружиться… Менялись кавалеры, дамы, врывались в круг новые пары и тихо уходили уставшие, но вальс продолжался.

А совсем рядом, за стеной, в ярко освещённом зале звучала другая музыка, и не было этого бесконечного кружения пар, зато были обворожительные дамы и обходительные кавалеры. И были светские сплетни и признания в любви, споры о политике и делах торговых. Разговоры шли в небольших кружках, иногда перетекая от одного к другому, отчего казались бесконечными и сумбурными.

– У западных границ снова неспокойно. Ходят слухи, что варлунги снова объединяются…

– Что с того? Даже объединившись, они не смогут перейти границу империи. Пограничье сейчас набрало силу.

– Да, но они заключили союз с хаалами и азрахами. Их номада – страшная сила!..

– …А вы слышали, что герцог Уоллский собирается взять в жёны даму из полусвета, некую Ролину?

– Да что вы? В Нижней Галеде, говорят, не осталось ни одного мужчины, гм… Не оценившего её прелести! Хо-хо-хо!

– Герцогу намекнули на это обстоятельство, но он сказал, что Нижнюю Галеду без лупы на карте не отыщешь!..

– Как здоровье вашего батюшки?

– Увы!.. Придворный маг сказал, что он не увидит молодую луну.

– Сочувствую… Вы же знаете, что он был моим лучшим другом. Надеюсь, с вами мы тоже поладим? На днях придёт мой караван с юга…

– Вы обворожительны!

– Спасибо!

– Не слушайте этого лжеца! Вы не обворожительны!

– Вот как?

– Да-да! Вы не обворожительны, вы великолепны! Богиня!..

– А вы слышали, что бризантность астунийского пороха на порядок выше той, что используется артиллерией летающих крепостей?

– Впервые слышу. Но даже если и так, что это меняет? Летающую крепость невозможно сбить, даже увеличив бризантность пороха в десять раз. К тому же, вы представляете, из какого металла должна быть сделана пушка, чтобы выдержать выстрел?…

Разговоры мерно текли под музыку и лёгкое вино, иногда затихая, иногда сплетаясь в стальные пружины споров, но заканчивались они, как правило, примирением спорящих. Высший свет Империи и Пограничья жил своей жизнью. Любой, мало-мальски здравомыслящий человек всего за час мог, переходя от одного кружка к другому узнать о положении дел в мире.

И всё же, самые серьёзные темы обсуждались не здесь, а в тиши маленьких ниш-кабинетов, отгороженных от зала тяжёлыми портьерами. В одном из таких кабинетов в полном одиночестве сидел совершенно лысый дородный мужчина преклонного возраста. Белая шёлковая рубаха широкого покроя, просторные шёлковые штаны, перетянутые зелёным кушаком, и лёгкие кожаные туфли выдавали в нём уроженца южного Пограничья. В задумчивости, он медленно перебирал янтарные чётки, прерываясь лишь для того, чтобы сделать глоток вина из стоявшего на маленьком ажурном столике хрустального бокала.

Иногда он хмурился, собирая гармошкой кожу на лысине, и его оттопыренные уши начинали смешно шевелиться, иногда чуть заметно улыбался и на пухлых щеках появлялись ямочки.

Его размышления были прерваны молодым человеком, шумно ввалившимся в кабинет. Он был одет в классический костюм, состоявший из элегантного расшитого золотом камзола, обтягивающих мускулистые ноги панталон и мягких, оригинально скроенных сапог.

– Уф, – сказал он, усаживаясь в кресло, – какая ночь! Ох, дорогой Бонжер, это просто чудо!

– Ничего чудесного, – отозвался Бонжер, не переставая перебирать чётки, – раньше ночь Большого Вальса была похожа на сказку! Лучшие маги империи и Пограничья всю ночь творили своё волшебство. Небо было украшено алмазами, а на стенах росли диковинные цветы. А какие были фейерверки! Кстати, они были видны даже из кабинетов…

– Да и пёс с ними, с фейерверками! – тряхнул головой молодой человек и мечтательно закатил глаза. – Какая мне встретилась девушка!..

– Вы о ком? – оживился Бонжер.

– Неужели вы знаете всех девушек империи и приграничья?

– Разумеется, нет, – улыбнулся Бонжер, – потому и спрашиваю. Впрочем, любезный граф, вскружить вам голову так легко… Кстати, когда мой брат, умирая, просил присмотреть за вами, он имел в виду именно это ваше качество.

– Какое ещё качество?

– Влюбчивость. Так что же за девушка вскружила вам голову?

– О! Девушка!.. Дочь графа Рамского… Всего за три вальса она дала полную характеристику каждому правителю Юга с точными данными о состоянии их армий!

– Ещё бы, – фыркнул Бонжер, – она ведь скоро станет женой наследника престола! Впрочем, принц Рогер может и не стать императором.

– Как это?

– Дорогой племянник, – Бонжер приложился к бокалу и сдвинул брови к переносице, – если бы ты не только танцевал до упаду, но и слушал, о чём толкуют окружающие, то знал бы, что принц Рогер обделён магической силой. А по семейной традиции трон переходит сыну, или дочери с наиболее развитыми магическими способностями. Тем не менее, твои шансы равны нулю, – Бонжер перешёл на «ты», давая понять, что разговор будет серьёзным.

– Почему?

– Я думал ты умнее. Я хорошо знаю её отца – это холодный расчётливый чурбан. Доченька ничуть не лучше. К тому же, для любой девушки лучше стать родственницей императора, чем графиней Великолужицкой. Тем более для такой амбициозной особы, как твоя пассия, – лукаво улыбнулся Бонжер.

– Глупости! – вспыхнул Саххен, пропустив мимо ушей последнюю фразу дядюшки. – Да графиня Великой Лужицы имеет больше власти, чем император в собственных провинциях. И не будь я Саххен гер Вофен, если не отобью у Рогера этот прекрасный бриллиант!

– Войну объявишь? – ухмыльнулся Бонжер.

– А хоть бы и так!

– Хм… Веков пятнадцать не находилось безумца, рискнувшего воевать с летающими крепостями… По крайней мере, всерьёз…

– Подумаешь, крепости, – фыркнул молодой граф, – даже мой маг нашёл способ обезвредить их…

– Чушь! Что может сделать какой-то Великолужицкий маг? Фейерверки запускать? Желтуху лечить? Фейерверками летающую крепость не остановить! Всё! На эту тему мы с тобой ещё поговорим. Не здесь, конечно. Здесь даже у стен есть уши.

– Вот как? – удивился Саххен гер Вофен. – А как же Извечный Кодекс магов? Ведь на этом дворце лежит заклятие Дунгельфа и нас никто не может подслушать, или я не прав?

– Прав, конечно, – усмехнулся Бонжер и повертел в руках бокал, заставляя содержимое растечься по стенкам, – только маги почти две тысячи лет состоят на личной службе у императора. Срок немалый, даже для магов. Поэтому, я не очень сильно удивлюсь, если вдруг окажется, что в заклятии Дунгельфа, если оно действительно наложено, существует лёгкий изъян, позволяющий подслушать любой разговор.

Бонжер встал, поставил бокал на столик и вышел из кабинета. Саххен немного помедлил. Он взял в руки бокал, задумчиво посмотрел сквозь рубиновую жидкость на пламя свечи, и, поставив его на столик, вышел вслед за дядей.

Когда Бонжер гер Вофен с племянником покидали дворец, тонкий серпик умирающей луны был уже почти неразличим на фоне бледно-голубого утреннего неба. У края дворцовой аллеи их уже ждал экипаж. Карета, запряжённая четырьмя айданакскими жеребцами, должна была доставить двух властителей Пограничья в Каулэр, небольшой портовый городок, откуда до границы их владений кратчайший путь шёл по морю. Дорога заняла целый день, и всё это время Бонжер гер Вофен хранил молчание. Несколько раз племянник пытался завести с ним разговор, но был остановлен недвусмысленными знаками старого интригана. Король Рувала, единственного королевства Пограничья, хитрый и ловкий политик, целый день сгорал от любопытства, но так и не рискнул приступить к расспросам в карете, принадлежащей Империи.

Багровое солнце уже наполовину скрылось за горизонтом, когда родственники, нога в ногу, вошли в гостиницу.

Последняя не отличалась особой роскошью – обычная провинциальная гостиница, с дубовым столом в фойе, с суетливой прислугой и потрёпанного вида постояльцами, тем не менее, была для них сейчас куда желаннее сказочных императорских дворцов. Портье, выскочивший откуда-то из-за угла, слащаво улыбнулся и, рассыпаясь в комплиментах, провёл гостей в их номера. Из своей каморки важно выплыл пожилой метрдотель. Он поклонился гостям, пробормотал какое-то приветствие и, заложив руки за спину, грозно сдвинул брови. Прислуга засуетилась ещё сильнее: два шустрых мальчугана ухватились за багаж, невысокий толстяк-консьерж, кряхтя и отдуваясь, засеменил с вёдрами горячей воды для ванны, строгого вида горничные гордо проследовали в номера с корзинками для белья.

Саххен гер Вофен тотчас же забрался в приготовленную ванну и с блаженной улыбкой закрыл глаза. Впечатление от проведённой ночи не смогли испортить ни утомительная тряска в карете, ни намёки дядюшки. Пылкое воображение уже перенесло его в объятия прекрасной герцогини Рамской. Но мечтания его были явно несвоевременны. Бонжер гер Вофен, как настоящий король, вошёл без стука.

– Саххен! – рявкнул он. – Сколько можно плескаться? Хочешь, чтобы я умер от голода?

Бонжер потратил меньше четверти часа для того, чтобы вымыться, побриться и надеть походный костюм. Теперь он с удивлением смотрел на всё ещё нежившегося в ванне племянника.

Граф Саххен нехотя вылез из ещё горячей воды и торопливо обтёрся жёстким льняным полотенцем, оставленным на вешалке предусмотрительной горничной.

– Живее! – поторопил его дядюшка. – И запомни, если будешь долго валяться в ванне, не доживёшь даже до моего возраста.

Бонжер гер Вофен всего месяц назад перешагнул через сорокалетний рубеж и необычайно этим гордился. По правде говоря, повод для гордости у него был. В Пограничье редкий мужчина доживал до тридцати пяти лет, а те, кому это всё-таки удавалось, считались людьми чрезвычайно везучими. Правители Пограничья не были исключением из этого правила, поскольку большинство из них наравне со своими подданными участвовало в частых и весьма кровопролитных стычках. Графиня Лоредская, к примеру, всегда находилась в гуще самых известных сражений, чем снискала заслуженное уважение как своих подданных, так и правителей Пограничья. Несмотря на преклонный возраст (а ей было уже тридцать четыре), в неё было влюблено больше половины мужского населения Пограничья. Вокруг неё толпами кружились женихи и воздыхатели. Но добиться её расположения удалось лишь одному мужчине – Бонжеру гер Вофену, единственному королю в Пограничье, отважному воину и хитрому политику. Правда, связь этих правителей держалась в такой тайне, что даже Саххен гер Вофен не подозревал о её наличии. А в данный момент его это даже и не заинтересовало бы, поскольку пока он торопливо одевался, подгоняемый репликами дядюшки, его память услужливо рисовала Её портрет. Баронесса Рамсская, её улыбка, её густые каштановые волосы… Как приятно думать о том, что она может стать графиней Великолужицкой…

– Очнись же, наконец! – рассердился Бонжер. – Чем быстрее мы уберёмся из этого клоповника, тем больше у тебя будет шансов обнять свою подружку!

Саххен покраснел и, путаясь в рукавах, натянул рубаху.

– Ну что за спешка, – недовольно проворчал он.

– Во-первых, – нетерпеливо ответил Бонжер, – я ужасно хочу есть, а во-вторых, – он понизил голос, – до тех пор, пока мы не вышли из кареты на нас распространялся императорский «гостевой» закон. Теперь же, гостями мы не являемся и, если мои догадки верны, нас могут ждать крупные неприятности. Ну, и, в-третьих, я всё-таки хочу есть!

Они вышли из гостиницы, захватив с собой только оружие.

– К началу третьей стражи (около полуночи, прим. автора) за нами придёт шлюпка. Она доставит нас на один из самых быстроходных чайных клиперов империи. А до этого времени нам нужно ни во что не вляпаться, – Бонжер говорил так тихо, что Саххену приходилось напрягать слух. – Я знаю здесь одну вполне приличную харчевню, там мы, пожалуй, и скоротаем время. А заодно проверим, прав ли я.

Они шли по узкой улице этого провинциального городка, и Саххен с грустью думал о том, что даже в его небольшом графстве нет городов с такими плохо ухоженными мостовыми. Пускай в Великой Лужице всего пять городов, зато улицы в них вымощены отличной брусчаткой. Да и дома аккуратнее, чем здесь. И никаким налётам варлунгов не испортить городских мостовых.

Между тем, Бонжер уверенно подвёл молодого графа к двери, над которой покачивалась большая пивная кружка.

– Проходи, не стесняйся, – он открыл скрипучую дверь и слегка подтолкнул племянника в спину.

Саххен вошёл в полумрак харчевни и остановился в недоумении – он даже предположить не мог, что харчевни бывают настолько уютными. В детстве Саххену доводилось выходить в море вместе с отцом, во время поездки к дедушке, занимавшему тогда пост губернатора одной из провинций. Нострумское море они пересекли за неделю. И это путешествие оставило яркий след в памяти юного графа. Всего за семь дней они дважды попали в шторм и подверглись нападению пиратов. Но сейчас Саххен вспомнил не это. Кают-компания с её мягким светом, задушевными разговорами и ощущением чего-то неуловимого, какой-то невидимой нити, надёжно связавшей души всех присутствующих, вот что ему вспомнилось. Харчевня действительно была очень похожа на корабельную кают-компанию: всего два больших дубовых стола, прикрученные к полу стулья, обшитые строганной доской стены и потолок, большой барометр в блестящем медном корпусе, надраенный до блеска судовой колокол в углу, у барной стойки… Здесь не было густых клубов табачного дыма, свойственных заведениям такого рода, да и посетителей здесь было не много. Всего семь человек, включая Саххена и его дядюшку. Двое из пяти сидевших за столом были одеты в форму офицеров императорского флота и выглядели как два осенних яблока – оба были одинаково упитанные и румяные. Трое их собеседников, хоть и были одеты как образцовые мещане, но похожи были не на горожан, а на настоящих морских волков.

– Это лучшие люди Каулэра, – шепнул Бонжер племяннику. – И нам очень повезло, что они сейчас здесь, а не где-нибудь в море.

– Что-то не похожи они на знать, – удивлённо прошептал Саххен.

– Я и не говорил, что они знатные. Я сказал, что они лучшие.

Бонжер гер Вофен уверенно подошёл к барной стойке поздоровался с полнолицым румяным детиной, одетым боцманскую куртку с боцманской же дудкой на груди. Тот улыбнулся королю Рувала, как закадычному другу и, приложив к губам боцманскую дудку, издал замысловатую трель. Тотчас, откуда-то выскочил юнга – растрёпанный мальчишка, лет тринадцати, с жареным каплуном и двумя большими кружками пива на подносе. Бонжер шепнул ему что-то на ухо и, улыбаясь, направился к увлечённым своей беседой посетителям.

– Приветствую вас, бродяги! – он хлопнул по плечу тощего, как сушеный угорь моряка, сидевшего с краю и, усевшись на скамью, подал знак Саххену. Юнга, тем временем, поставил поднос на стол и исчез так же мгновенно, как и появился. Завсегдатаи прекратили свой явно затянувшийся спор и молча уставились на Бонжера.

– Давненько мы с вами не виделись, – с улыбкой продолжил тот, и приложился к кружке. – Знакомьтесь, это Стах, мой племянник. Стах, это Урбан, – Бонжер кивнул коренастому бородачу, сидевшему напротив Саххена, – это Юрген и Ларед, – офицеры по очереди привстали, – Тайгат, – тощий моряк болезненно скривился, – и, наконец, Крапс, – невысокий крепыш подмигнул Саххену и потеребил свои пышные усы. В харчевне воцарилась почти полная тишина. Слышно было, как на кухне орудует юнга и за барной стойкой натирает медный свисток боцман. Взгляды присутствующих застыли на пивных кружках, сучках на столе, но упрямо избегали встречи с взглядом Бонжера.

– Очень приятно, – наконец недовольно пробурчал Тайгат. – Надеюсь, он не такой невежа как ты?

– Почему это я невежа? – изобразил искреннее удивление Бонжер.

– Он ещё спрашивает! – недовольно проворчал Юрген. – Когда ты появился здесь с «хвостом» из девяти нострумских пиратов, мы избавили тебя от удовольствия покачаться на рее. Когда через месяц ты приволок за собой четырех азрахских лазутчиков, мы доходчиво объяснили им, что граница для них сейчас важнее, чем Пограничье. И что? Вместо того чтобы посидеть с нами и рассказать за кружкой эля, что всё это означает, ты исчезаешь на полгода и появляешься в окружении каких-то головорезов, якобы нанятых тобой для какой-то прибыльной авантюры. Кто отбивал тебя от твоих людей? Мы! А ты снова исчез на полгода, причём снова без всяких объяснений. Чего от тебя ждать сегодня? Может от племянника избавить? Ну, что молчишь?

Бонжер действительно молчал. Он сидел, насупив брови, и старательно расправлял салфетку. Его уши старательно шевелились, изображая мыслительный процесс. Саххен с любопытством наблюдал за спектаклем, устроенным его коронованным дядюшкой.

– Да, – сказал, наконец, Бонжер, – я виноват. Но сегодня я пришёл, только для того, чтобы повидать своих старых друзей. И по этому поводу прикончить бочонок свежего рувальского эля, – он подмигнул боцману и тот издал соловьиную трель. Юнга не заставил себя ждать. Саххен не успел и глазом моргнуть, как на столе появился бочонок эля, а над столом прошелестел вздох облегчения. Лица моряков оживились, с хлопком открылась пробка, и янтарный напиток потёк в подставленные кружки.

– И всё-таки, – подал голос Урбан – во что ты вляпался на этот раз? Я ни за что не поверю, что ты зашёл сюда только для того, чтобы угостить нас элем.

Бонжер усмехнулся и приложился к своей кружке.

– Не совсем так, Урбан. Я действительно собирался просто зайти и поболтать с вами за кружкой хорошего эля, но увы… Тот, кто много путешествует, неизбежно наживает не только друзей, но и врагов. Я не знаю, идёт ли кто-нибудь по моим следам, но мне бы очень не хотелось подвергать опасности своего единственного племянника. Поэтому, я поспешил привести его туда, где он будет в безопасности. В полночь мы уедем из Каулэра. А пока, – он усмехнулся, – пока можете ругать меня за мою неблагодарность. От друзей я даже упрёки приму с радостью.

– Бунгарт-везунчик, – проворчал Урбан, – сколько лет я тебя знаю, а ты всё так же полон сюрпризов. Я не удивлюсь, если вдруг узнаю, что ты внебрачный сын императора, а то и сам император. Хотя вряд ли… На императора ты пока не тянешь. Так, один из пограничных князьков…

Бонжер, он же Бунгарт-везунчик расхохотался:

– Да ты, как всегда смотришь в корень! Когда я стану императором, возьму тебя в советники!

– Когда ты станешь императором, ты о нас и не вспомнишь! – уныло парировал Урбан.

Бонжер уже было открыл рот, чтобы сказать что-нибудь соответствующее, как у него за спиной возник юнга и начал что-то нашёптывать. Когда он снова исчез, Урбан мрачно изрёк:

– Бунгарт-везунчик снова влип. От кого тебя отбивать в этот раз?

– Боюсь, что сегодня вы не сможете мне помочь, – после небольшой паузы выдавил из себя Бонжер. – Если не ошибаюсь, на сей раз, моя голова понадобилась исполнителям из тайной канцелярии.

Саххен побледнел, услышав эту новость.

– Прости меня, – прошептал он, – ты был прав – у стен в империи тоже есть уши.

– Что уж теперь-то… – Бонжер похлопал племянника по спине, – всё равно это должно было когда-нибудь случиться…

– Когда ты вытаскивал нас из пиратского логова, – неожиданно заговорил Тайгат, – за тобой тоже шли шпики из тайной канцелярии. Я тогда поговорил с ними… Ты слишком независим, Бонжер гер Вофен, а императору не нужны такие союзники.

– Бонжер гер Вофен? – вскинул бровь Урбан, а остальные в изумлении переглянулись. – Ты уверен, Тайгат?

– Да, – кивнул Тайгат, – я хорошо побеседовал с теми псами. Именно поэтому я и молчал все эти годы. Тех я успокоил, но тайная канцелярия, видать, не успокоилась. Им наплевать, что простые люди вроде нас гибнут и попадают в рабство к пиратам, зато чья-нибудь независимость сильно мозолит глаза. Ты спас наши шкуры там, куда имперские вояки и нос побоятся сунуть, и я теперь твой должник. Вечный должник. Думаю, мы сможем помочь тебе, – он посмотрел в глаза Урбану и тот не отвёл взгляд.

– Ты прав, Тайгат. Мы все должники Бонжера… Или Бунгарта, уж не знаю что лучше. Жаль только Кален ещё не вернулся со своими ребятами…

– Думаю, что мы обойдёмся своими силами, – медленно поднялся один из офицеров. – Мы тоже твои должники, – он посмотрел на Бонжера, – если ты помнишь. Я этого не забыл… Да и как не помочь королю Рувала – государства, в котором варят такой замечательный эль! – он весело засмеялся и поднял кружку. – Сколько их?

– Юнга говорит, что пятеро ждут у двери, и ещё трое у запасного выхода.

– Почти поровну. Хотя, стоит признать, что бойцы в тайной канцелярии отменные.

– Это не помешало мне в одиночку справиться с тремя из них, – пробурчал Тайгат.

– Честь и хвала тебе, брат мой, – заговорил, наконец, Бонжер, – спасибо вам всем, но не стоит недооценивать противника. Я предлагаю сначала тихо убрать тех, что у запасного выхода, а потом заняться остальными.

– А если не получится тихо? – спросил Саххен.

– А вот это будет твоей заботой, – Бонжер подмигнул племяннику. – Сделай так, чтобы те пятеро ничего не услышали.

– Если позволите, я помогу ему, – Саххен поднял глаза и увидел, что над ним возвышается неизвестно когда подошедший детина в боцманской куртке.

– Спасибо, Грац. Ну, что же, свистать всех наверх! – скомандовал Бонжер.

Город спал, погрузившись в объятия безлунной ночи, и только со стороны порта доносился скрип лебёдок, да отборная ругань такелажников. Редкие прохожие не замечали прижавшихся к стене харчевни людей в чёрных плащах. Безлунная ночь и заботливо погашенный фонарь делали их невидимыми.

Внезапно дверь харчевни с треском распахнулась, и на улицу вылетел молодой человек. Он чудом не упал на мостовую и, пробежав несколько шагов, уцепился за фонарный столб.

– Ну ты, бурундук-переросток, – крикнул он заплетающимся языком, – а ну, отдавай мой эль!

– Ах ты пьянь подзаборная, – пробасил вышедший из харчевни здоровяк в боцманской куртке, – да ты мне ещё прошлогодний долг не отдал! Какой тебе эль?

– Лучший! – гордо подбоченившись ответил молодой человек. – Мне, потомку княжеского рода, годится только лучший эль! А за пьянь ты сейчас поплатишься!

Он выхватил меч и, увлекаемый его тяжестью побежал вперёд. Здоровяк-боцман, отступив в сторону, пропустил его и вежливо поклонился.

– Ах, простите, ваша светлость, не хотел вас обидеть, но если вы не соизволите заплатить за выпитый эль, мне придётся наказать вас по-простому.

– Что? – закричал горе-воин, упёршийся мечом в стену и только так сумевший сохранить равновесие. – Да я тебя в порошок сотру! – он бросил меч, и, сжав кулаки, побежал навстречу обидчику. Боцману, как видно, надоело увещевать строптивого посетителя, и он решил покончить с ним одним ударом. К счастью для молодого человека, его занесло, и кулак боцмана просвистел у него над ухом. Но сила инерции всё-таки привела к столкновению двух тел, и они покатились по мостовой, пытаясь разделаться друг с другом.

В это же время, в этой же харчевне распахнулась задняя дверь, и во двор выскочил юнга с ведром. Подслеповато щурясь после яркого света, он выплеснул содержимое ведра в темноту. Плеск только что вскипячённой воды совпал со сдавленным криком из темноты. Юнга ойкнул и, запустив ведром в ту же сторону, скрылся за дверью. Три чёрных тени, отделившись от стены, рванулись за ним. Они ворвались в дом, и остановились, ослеплённые яркой вспышкой света. Когда же люди в чёрных плащах обрели возможность видеть, им пришлось бросить свои мечи на пол. Каждый из них сначала увидел остриё клинка у своего лица, а чуть отступив назад, ощутил холодную сталь у левой лопатки.