Текст книги "Пир Святослава Игоревича, князя киевского"

Длинный и широкий стол сгорожен был из досок и накрыт дорогою скатертью; набросано было на ту скатерть листье дубовое, и огромный жареный кабан лежал целиком на столе. Несколько почетных гостей поместились на складных стульях; другие сели к столу на досках, утвержденных на древесных обрубках; многие стали у стола. Шум и говор смешивались со смехом, пока рубили на части кабана и подавали его гостям. Без тарелок, поддевая куски на ножи и кинжалы, ели и похваливали гости вкусное кабанье жаркое. Другие ествы пошли на стол. Не жалели угощения повара и кравчие Святославовы. Святослав сидел впереди. За ним стояли дети его, и странно было зрелище пира, шумного, многолюдного, ночью в лесу, при зареве костра, сборища вольного и разгульного. Песни скоро раздались между гостями.

«Веет ветер с восточной стороны, – пел печенег, – едет рать печенежская, ночью по звездам небесным, днем по полету птичьему!

Белеют вдалеке шатры вражеские, вежи половецкие; играют стада их, веселятся девы, хвастают юноши, красуются ханы и вожди половецкие. Не слышно следа печенежского, не чуять ржания коней их по степи необозримой!

Настала ночь, потухли огни, заснули вежи, стих ветер, не лает пес сторожевой, не колышется ковыль-трава, месяц тучей задвинулся.

Эй! Что вы храпите, враждебные половцы, подымайтесь – принимайте незваных гостей, выставляйте ествы и питья, давайте дев ваших, прошайтесь с конями летучими!

Не туман пал на поле – пали трупом враждебные половцы; не ковры на траве разостланы багряные – разлита по траве кровь богатырская. Удалые печенеги делят добычу, бросают жеребьи, берут серебро и золото, дев и коней, рабов и товары греческие!»

– Полно мурлыкать, печенег, дай простор славянской голосистой, раскатистой песне!

«Не шуми, не волнуйся, Днепре Словутичу, пробивший каменные горы Карпатские, лелеявший ладии славянские от синя моря до синя моря! Повей благодатью, Днепре княжичу, река славянская, благословенная, умоленная, тучной жертвою угобзенная!

Сидит дева славянская на берегу Днепра широкого. Не жемчуг нижет – ронит слезы крупные в волны днепровские.

Далеко уплыл ее милый друг, далеко в Царьград с товарами, с данью княжескою, с добычею печенежскою.

Проплывет он пороги днепровские – разобьет его море Русское; проплывет он море Русское – нападут на него разбойники сарацинские; не дастся он сарацинским разбойникам – обманет, проведет его хитрый грек; не обманет, не проведет его хитрый грек – обольстит его гречанка юная!

Отобьет она сердце моего друга милого, запленит его волю молодецкую, ослепит его очи ясные, забудет он на чужбине свою родину, забудет мать родимую, забудет подругу милую! Не видать мне молодого удалого, гостя славянина почетного, не красоваться в жемчуге и золоте, не сидеть в моем тереме, не ждать его до полуночи, до первого раннего куропения…»

– Ох! мне ваши славянские песни! – воскликнул молодой варяг. – Песни с девами, которые беспрестанно хнычут по отъезжающим друзьям сердечным, перекликаются с Днепром и с солнцем, с ветром и с морем, о котором знают только понаслышке… То ли дело наша песня варяжская!

«Грозно пенилось море северное, взбиваемое веслами норманна; широко вздувался парус, раскинутый над волнами, как крыло птицы полуночной! Стоял Сигурд[30]30
  Сигурд – один из героев древнескандинавского эпоса.


[Закрыть] на корме корабля своего, опираясь на копье булатное, и думы его неслись в отдаленную землю Рослагенскую[31]31
  Земля Рослагенская – историческое название одной из областей Швеции на побережье Балтийского моря.


[Закрыть], к деве сердца его, прекрасной, как битва, неумолимой, как меч, гордой, как корабль Сигурда на волнах!

Не молодец ли, не удалый ли я, и какой берсеркер[32]32
  Берсеркер, берсерк – свирепый воин.


[Закрыть] сравнится со мною, когда кипит битва, трещат мечи, ломаются копья, стучат щиты, и волк воет в ближнем лесу, чуя трапезу богатую на поле битвы кровавой? А меня презирает гордая дева!

Не ее ли имя повторял я, когда плыл корабль мой черноребрый по волнам моря северного, и у нас не было запаса и на три дня, а три недели мы плавали, видели чудеса невиданные, видели землю, где не заходит солнце, где море застыло на пространстве необозримом, где поднялись горы ледяные, рыбы плавают с корабль величиною, и дна моря не достанет в безднах хвост коварного Лока[33]33
  …хвост коварного Лока. – Локи – один из главных скандинавских языческих богов, коварный зачинщик всякого зла; обладал способностью перевоплощения; выступал в образе коровы, волка, лосося и др.


[Закрыть]? А меня презирает гордая дева!

Не ее ли имя повторял я, когда мы бились под стенами Дронтгейма[34]34
  Дронгейм – г. Тронхейм в центральной Норвегии на берегу Тронхеймского фиорда.


[Закрыть] и князь норвежский пал предо мною бездыханный, пал от моего неизбежного удара? Вышли трепещущие жители Дронтгейма и предложили мне власть и могущество, и руку прелестной княжны, и сто кораблей белопарусных, летающих по морю, как дума берсеркера – все отверг я и помнил только о деве моей… А меня презирает гордая дева!..

Не ее ли имя повторял я, когда, разбитый на полях Ютландии, бросился я в ладью и с шестнадцатью товарищами уплыл в необозримое море? Разостлалось оно под нами безбрежною долиною, и свод небесный, как чаша опрокинутая, закрыл нас со всех сторон. И заволновалось море, и срослись волны с облаками, и тонула наша ладья, но мы черпали шлемами и выливали из лодки воду, и пели песню смерти, и бесстрашно влетели в родную пристань Рослагенскую… А меня презирает гордая дева!

Забуду тебя, дева неумолимая! Ты страшнее для меня моря зыбучего, меча вражеского, вепря свирепого и Гелы[35]35
  Гела, Гель, Хель – смерть, царство смерти в скандинавской, мифологии.


[Закрыть] неизбежной! Что мне смерть, когда Валгал примет меня в свои битвы бессмертные, в охоту за зверем с огненными крыльями, в пир, где из черепа врага моего напоят меня вином, выжатым из лучей солнца, и потушат жар в груди моей, воспаленной от вина поцелуем Валькирии[36]36
  Валькирии – в скандинавской мифологии воинственные девы-богини; они помогали воинам, решали судьбу битв и уносили души убитых воинов в Валгаллу, где их ожидали вечные радости, и там прислуживали им на пирах.


[Закрыть]… Но и там буду я грустить без тебя – не мил мне без тебя будет Валгал[37]37
  Валгал (Валгалла) – в скандинавской мифологии дворец бога Одина, где обитают души павших в бою воинов.


[Закрыть] Одина[38]38
  Один – древнескандинавский верховный бог – бог войны и мира, ветра и мореплавания, покровитель душ воинов, погибших в бою.


[Закрыть]… А ты презираешь меня, гордая дева!..»

Будто тяжелыми цепями заковала внимание Святослава песня молодого варяга. Шумно пировали гости его и товарищи, ели, пили, прохлаждались, и вольно раздавались их песни и голоса, а Святослав задумался, не пил, не ел, облокотился руками о стол, повесил свою голову и молчал.

Когда кончилась песня варяга, он опомнился.

– Где мой Велес? – воскликнул он. – Позовите ко мне моего Велеса!

Юноша, русый, голубоглазый, с розовыми щеками, как кровь с молоком, свежий и прекрасный, подошел к князю. В белой одежде, с гуслями в руках явился он, и за ним следовали несколько его товарищей; один из них был седой старик с длинной бородою.

– Любимец Перуна! Спой мне одну из тех песен, которыми так часто веселил ты мое сердце! – сказал Святослав юному певцу. – Спой, соловей старого времени! Я засыплю песню твою золотом и серебром!

«Князь славный! – отвечал Велес. – Не надобно мне твоего золота и серебра. Подари меня твоим ласковым словом – не требует певец ничего от Бога, кроме дара песни, от князей и людей ничего, кроме чести, от дев красных ничего, кроме любви. Что велишь ты спеть мне?»

– Могу ли указывать, что спеть тебе, мой соловей? Сядь, перебери твои золотые струны и пой, что внушат они тебе – только не песню любовную – она годится для баб. Ты знаешь, какие песни люблю я!

«Знаю, что любит князь мой. Угодно ли ему пение об угорском переходе через Киевские горы; или о войне русской на берегах Хвалынского моря[39]39
  Хвалынское море – Каспийское море.


[Закрыть] – или он позволит мне спеть новую песню, которую вчера сложил я и выучил с моими товарищами – песню об Олеге Вещем?»

– Новую песню об Олеге Вещем? Пой, Велес, пой твою новую песню!

Певец сел, склонил свою голову, поднял ее; глаза его оживились; он дал знак рукою своим товарищам, положил гусли свои на колени; старик седобородый стал против него и, махая рукою, давал меру пению. Пальцы Велеса пролетели по струнам, и струны гуслей загорелись в согласных звуках. Речитативом, иногда переходившим в томное, иногда в шумное, быстрое, живое пение, начал Велес. Товарищи его составляли хор, вторивший ему, и когда он сам переставал, голоса их сливались в повторении последних слов песни. – Святослав сидел, облокотись на стол, неподвижно и безмолвно.

«Не гроза ли могучая завывает, не волна ли пошла по широкому Днепру? Нет! то не волна мутит песок со дна речного и пугает русалку золотоволосую, не буря ломит лес дремучий и заставляет лешего прятаться в трущобу – то идет волной, крутит бурею дума Вещего Олега!

Стоит сумрачен Вещий, облокотясь на копье булатное; ветер веет его серебряные волосы; глаголют стязи[40]40
  Стязи – стяги, знамена.


[Закрыть] его; стонет Днепр словутный, нося на хребте своем ладии Вещего. Бесчисленно его воинство – варяги и словене, чудь и кривичи, меря, древляне и радимичи, поляне, северяне и вятичи, хорваты, дулебы и тиверцы, все народы, иже нарекаются от греков народы скифские.

Обозревает могущее воинство свое Вещий обозревает и думу думает: не бессмертны есмы смертны, но кто был славен в Русской земле, как славен я? Меня трепещут горы Карпатийские, меня боятся волны Эвксинские, меня слушает неукротимый Днепр, повинны мне народы славянские, устрашается меня земля хазарская, робеет меня орда печенежская! Пойду на славный Царьград греческий, добуду славы, или голову положу под стенами Цареградскими и бессмертен буду в памяти!

И подводят Олегу его коня любимого; поглаживает коня рукою, поправляет на нем Вещий попону золотоцветную; ржет и радуется его удалый конь; ставит Олег ногу в стремя серебряное, поправляет уздечку сребро-кованую, выправляет плетку шелковую.

Стоит против Вещего Перунов жрец, стоит осклабляется, усмехается, глядя на Вещего. Смутился духом Вещий, вопрошает жреца прозорливого, дальновидного:

– Ох, ты, гой еси, жрец Перунов, дальновидный, прозорливый, колдун не болтун велеречивый! скажи: чему ты усмехаешься, осклабляешься, на коня моего озираешься?

Ответ держит Перунов жрец, говорит Вещему речь мудрую:

– Вещий Олег, князь Киевский! ведаешь ли, что ни хитру, ни горазду, ни птицей летающу, ни волком рыскающу, ни мудрому, ни разумному своего жребия миновать не приходится?

– Скажи мне, Перунов жрец, на чем же совершиться моему жребию? Аль меня поглотит море Эвксинское, аль меня захлестнут волны днепровские, аль меня подстережет стрела неминучая, аль кости мои в чистом поле размычут звери хищные?

– Не стрела губит, а палка, не море, не река топит, а лужа, не зверь страшен, а муравейко ядовитый. А тебе, Олег, от коня твоего любимого смерть приключится!

Задумался Вещий. Говорит своим отрокам: возьмите коня моего любимого, уведите в луга заповедные, поите сытой медвяной[41]41
  Сыта медвяная – питье, подслащенное медом, или медвяной отвар.


[Закрыть], кормите пшеницей сеяной, хольте, лелейте, на глаза мои не водите!

Но ни хитру, ни горазду, ни птицей летающу, ни волком рыскающу, ни мудрому, ни разумному своего жребия миновать не приходится!

Говорило море Эвксинское, Эвксин Окиянович, спрашивало у Днепра тиховейного:

– Скажи мне сущую правду, Днепр Волкович, правду ли пересказывал мне Дунай Карпатович, а слышал он от братьев, Днестра каменистого да от Буга Ингуловича, правда ли, что плывут к Царюграду ладьи Олега Вещего, взять, полонить, порушить стены Цареградские?

– Плывут-таки, плывут ладьи Вещего, Эвксин Окиянович, не солгал тебе Дунай Карпатович, и правдивую весть слышал он от братьев одноводных, Буга Ингуловича, Днестра каменистого!

– Не пущу я ладей Вещего надо мной, синем морем, насмехаться, к Царюграду прогуляться! Подыму я бурю великую, разобью я ладьи Вещего, пошлю детей Стрибога[42]42
  Стрибог – славянский языческий бог ветра.


[Закрыть], и развеют они ладьи русские, разнесут их, куда и птица костей русских не занашивала!

– Напрасно подымешь ты бурю. Хитер, умен Вещий – обернет свои ладьи цаплями долгоносыми, оборотит своих воинов чайками белокрылыми, перелетит к Царюграду по поднебесью!

– Не пущу я ладей Вещего надо мной, синим морем, насмехаться, к Царюграду прогуляться! Взволную я мою чешуйчатую кожу, вспрыгну волнами до неба, ударю ладьи в берег каменистый, накличу на трупы хищных вранов!

– Напрасно ты взволнуешься сердитыми валами, не перехитрить тебе Вещего Олега – заговорит, заклянет тебя Олег Вещий, запрет тебя в заклепы подводные, в пещеры мрачные, на триста лет с единым годом, лишит тебя воли молодецкой! И без того твоя, старая удаль пропала, устарел ты, Эвксин Окиянович, не гуляешь через Кавказские горы, не бродишь ты по степям Половецким…

Что зашумело, зазвенело в Цареграде? Что засветилось, засветлело на Золотом Роге? Что загудело, затрещало на Белом море[43]43
  Белое море – Мраморное море.


[Закрыть]? Аль Царьгород бури испугался? аль пришла к нему несметная сарацинская сила? аль его с суши сдвигают буйные ветры, а синя моря на сушу выдвигают валы седые?

Нет! то шумит, вопит народ Цареградский, то звенит колокол набатный, то засветились в Цареграде пожары, то гудит буйный вихорь, развевая дым и пламя, то трещит берег под ладьями Вещего Олега!

Испугался царь Греческий, ужаснулся; зловещий сон ему приснился, будто с вечера одр ему на голых досках стлали, белым саваном его накрывали, красным вином его поили, в изголовье ему гробовой камень положили.

Веет ветер, тихо море, светит солнце, серебрится вал прибрежный! Забелели, зачернели, чайкой птицей полетели ладьи Вещего Олега!

Не стадо белых лебедей, не вереница гусей серокрылых, плывут к Царюграду ладьи Вещего Олега, плывут, приплывают!

„Ох, вы, гой еси, мои воеводы и бояре! Протяните по морю железные цепи, загородите цепями море, не проплыть бы, не проехать Вещему Олегу!“

Усмехнулся Вещий грецкому мудрованью, говорит своим ладьям послушным:

– Выплывайте, ладьи мои, на берег, катитесь по земле, будто по синему морю!

Откуда колеса взялися и по суше ладьи Вещего понеслися!

„Ой, вы, гой еси, мои воеводы и бояре! готовьте огонь неугасимый, жгите, палите Вещего Олега!“

Усмехнулся Вещий грецкому мудрованью, говорит облакам поднебесным:

– Полно вам, облака, гулять по-пустому, полно вам глотать росу небесную даром! Соберите воду дождевую, прысните на греков, утушите их огонь неугасимый!

Испугался, ужаснулся Царьгород, смутился, вздурился царь Цареградский:

„Ох, вы, гой еси, мои бояре, воеводы, мудрецы мои седобороды! отпирайте мои кладовые, берите серебра, золота, сколько хотите, несите к Вещему Олегу, платите ему дань валовую, да другую дань круговую, а третью не дань, а подданок, а четвертую на каждый русский город, а пятую Игорю княжичу с Ольгой княгиней, шестую всем светлым князьям русским, а седьмую платите Перуну на свечку!“

Стучит молот тяжелый, стонет земля, охает Царь-город: прибивает Олег щит свой к воротам Царяградским, вещует, волхвует, заклинает:

– От сего дня грекам от Руси не ущититься! Стар я становлюсь, и сюда не приду вдругорядь – придет сюда молодец меня удалее, возьмет, полонит он Царьгород, а имя тому молодцу – князю удалому…

Не слыхали, кого назвал Олег Вещий… Но знают то имя колдуны, вещуны Киева и Царяграда, вещают, шепчут его валы Эвксина, ведают его волны Дуная!..»

Неподвижен и безмолвен сидел Святослав, когда Велес начал песнь свою, но, будто масло на огне, загорелось его княжеское сердце от слов Велеса. То глядел он на певца и, казалось, пожирал глазами его сладкоголосые струны, то опять погружался в задумчивость и медленно дышал, будто боясь упустить какое-нибудь слово Велесово. Огонь горел в глазах юного гусляра и переливался в душу князя. И когда Велес пел о щите Олеговом, говорил о том, кто пойдет по следам Олега, умалчивал имя, но сказывал, что знают то имя колдуны, вещуны киевские и царьградские, вещают, шепчут валы Эвксинскне, ведают волны Дунайские… тяжко, высоко подымалась грудь Святослава – как будто далекая буря дмит и буровит море Эвксинское, еще не вздымая, не кипятя валов его, дума скрытная дмила и буровила душу Святослава…

Громче и громче раздавались песни Велеса, чем далее распевался он, соловей киевский, звезда русских баянов. Смолкли, стихли все собеседники княжеские, умолкли смех и шумная беседа всех гостей, не колыхался листок на дереве, и только голос Велеса и хор его согуслярников катились волнами перекатными по сердцам и душам слушателей. Внимательно слушали и варяг и печенег. Калокир и его товарищи сидели безмолвно при песне славянского соловья, уныло повесив свои головы.

Когда Велес готов был выговорить имя преемника Олегова, Святослав дышал прерывисто и тяжко, наклонив голову на свои руки. Задумчивый, толкнул он чару с вином, стоявшую перед ним, не заметил, как она упала, как потекло из нее вино, лилось через край стола, и верные псы его лизали драгоценный сок хиосского винограда[44]44
  Сок хиосского винограда. – Хиосс – один из плодороднейших островов Эгейского моря, был известен своими винами, ароматными мастиками, ремесленными изделиями.


[Закрыть]…

Но Велес умолк, перекатился снова перстами по гуслям, и с хором запел величанье Вещему Олегу:

«Велик, мудр, могущ и славен Олег Вещий – слава ему! Пирует он победу свою в княжеском тереме – слава ему! Опирается он на булатный меч, подпирается на копье двадцати локтей, пьет вино цареградское, шьет на ладьи свои паруса паволочатые, делит добычу богатую, серебро, золото, ткани многоцветные, камни самоцветные, ковры вавилонские – слава ему! Веселится его дружина верная, веселятся его князья светлые – слава ему! Его верные слуги не стареются, его добрые кони не изъездятся, его цветное платье не износится – слава Олегу Вещему!»

Струны Велесовы задрожали, затрепетали. Глухо перекатились отголоски и – тихо запел певец:

«Но ни хитру, ни горазду, ни птицей летающу, ни волком рыскающу, ни мудрому, ни разумному своего жребия миновать не приходится!

– Где мой конь любимый? – вопрошает Вещий Олег.

– Конь твой издох, и кости его благородные кинуты на чистое поле, обмывает их струя дождевая, осушает их солнце палящее, закрывают их снега белые, обвивает их травка шелковая, обвевают их ветры буйные!

– Седлайте мне моего коня доброго, зовите ко мне кудесника, жреца Перунова, укорю я его бороду старую, насмеюсь над его ложным прорицанием!

Стоит сумрачен Вещий Олег, сложив руки на груди богатырской. Сильно бьется сердце его ретивое; веют его серебряные волосы; вокруг него дружина верная; перед ним стоит жрец Перунов, усмехается, осклабляется – перед ним лежит череп коня доброго и белеют его кости благородные.

– Ох, ты, гой еси, кудесник, жрец Перунов! От сего ли голого лба мне смерть приключится?

И шевелит Вещий ногою череп лошадиный, шипит змея черная, зелье ядовитое готовит князю, вынырнула, обвилась вокруг ноги черной лентой, уязвила Вещего Олега, чует смерть Вещий – затуманились его ясные очи, подогнулись его крепкие ноги, опустились его могучие руки…

Празднуют тризну на горе Хоревицкой; пьют крепкие меда, стучат в медные щиты, поминают покойника добрым словом. Кого поминают на горе Хоревицкой? Поминают Вещего Олега!..

И сбылось присловье премудрых: ни хитру, ни горазду, ни птицей летающу, ни волком рыскающу, ни мудрому, ни разумному своего жребия миновать не приходится! Будь велик и могуч – равно прорастет крапива на могильном холме твоем, и когда хищные звери разроют могилу твою, не узнать по твоему ветхому черепу – был ли ты силен, богат и славен, был ли ты тщедушен, убог и безвестен!..»

– Так, что же, мой сладкогласный соловей, так, что же, мой баян вещий, что в том, если люди задумаются над моим черепом, – воскликнул Святослав, крепко ударив кулаком своим по столу, – что в том, если при жизни моей душа моя сыта была весельем, земля наполнялась говором моего имени, катался я, как сыр в масле, в славе, богатстве и почести? Пусть только имя мое прокатится, будто гром, через века грядущие, пусть отзовется оно в песнях баянов, пусть летает потом перед моим потомком, как гром перекатный по туче, зловещею бедою грозя сильному врагу… О! год жизни, год славы Олега Вещего, и – пусть товарищи мои подвигов пируют тризну на моем надгробном холме – пусть птицы хищные дерутся за труп мой, тлеющий в пустыне безвестной!

Слезы брызнули из глаз Святослава. Он закрыл глаза рукою. Безмолвно сидели его дружина, варяги, норманны, славянские удальцы. Чаши стояли перед ними налитые и полные, но не початые.

– Нет! – воскликнул Святослав. – Нет! не любо мне в Киеве жити – хочу жить в Переяславце на Дунае! Там будет среда земли моей, там вся благая сходится – от греков паволоки и золото, и вина, и овощи различные, из чехов и угров серебро и кони, из Руси скора, воск, мед и челядь! Прочь, пиры разгульные, прочь, девы красные, одры пуховые! Друзья! Не починуть, не отдохнуть, не пить вина, не ласкать дев, пока не зачерпнем шеломами воды Дуная широкого!

– Прочь пиры, веселья, дев! – загремели голоса. – К мечу, к щиту, к копью, к шелому! – В беспорядке бросились все из-за стола и шумно окружили Святослава.

Ухватив руками руку Свенельда и руку другого своего вождя – «Друзья, товарищи, ратники, вожди мои неукротимые! – воскликнул Святослав. – Души ваши в буести закалены, на кровавых пирах с смертью обручилися! Ужли оставаться в Киеве? Из болот Новогородских перешел на берег Днепра Олег Вещий, с берегов Днепра перейдет Святослав на злачный берег Дунайский – а там… Пусть толкуют вещуны, куда еще перейдет русский князь!»

– Туда, где уже нет дороги ни конному, ни пешему! – закричал Свенельд.

– А ладья на что? И не наши ли братья варяги облетали на ладьях из Варяжского моря до Эвксинского? Не они ли достигали по безвестным морям Гринланда[45]45
  Гринланд – Гренландия; Биармия – так в скандинавских сказаниях-легендах называлась страна, расположенная на крайнем северо-востоке Европы – совр. Кольский полуостров и Архангельская обл.; Пермия – так назывались земли, расположенные на территории совр. Коми АССР и Пермской обл.


[Закрыть] и Аттурвейза, Биармии и Пермии, туда, где солнце только умывается в море, а в хлябь его не садится?

«И попустим ли мы щедушному булгару наругаться над нашей честью? – восклицал Святослав. – Три дня вы видите меня печального и мрачного – не о матери я горюю, но о той вести, какую я получил из Переяславца. Знаем ли, что храбрые наши товарищи, оставшиеся на Дунае, одолены, побиты булгарами; что царь булгарский ищет союза с уграми и с греками, и не боится уже нас, думает, что навсегда унесли нас в леса наши и пустыни волны Эвксинские? За товарищей ли не отомстим? За дядьку ли моего, мудрого, седовласого Асмунда[46]46
  За товарищей ли не отомстим? – За дядьку ли моего… Асмунда… – Факт нападения болгар в 969 г. на оставленные в их землях русские дружины историками зафиксирован; место и время смерти Асмунда – воспитателя Святослава – нигде не отражено.


[Закрыть], который остался стеречь наши Дунайские волости – он убит, он не дался живой – счастливый старец! Но – кровь за кровь, по русскому обычаю!»

– К копью! К мечу! Мщение булгару! Веди нас, Святослав! Камо ты пойдеши, тамо и мы пойдем!

– «Подайте мое копье!» – Копье было подано. Держа его за конец древка, обратил дротик его к своим собеседникам Святослав: «Берись за копье мое, кто хочет идти со мною – не берись, оставайся дома, кто трусит и робеет!» – Сотни рук протянулись к копью.

– Мы все идем! Мы все с тобою! – шумели радостные голоса.

Святослав схватил секиру, перерубил древко копья и, подъемля секиру над головой, воскликнул:

«Пусть скорее прорастет это сухое ратовище зелеными листьями, пусть срастется оно снова, пусть посечены мы будем мечами своими и будем рабами в сей век и будущий, если отступим от своей клятвы – клянемся Перуном и Волосом, и богами греческими, и богами варяжскими!»

– Клянемся! – раздавалось окрест Святослава. Он казался грозным богом брани. Он был исполин, непобедимый при той силе, какую слова его возбуждали в сердцах его дружины и вождей!

– И мы с тобою! – кричали печенеги. – Вина, вина! Пьем за нашу клятву!

Среди сих кликов военною песнью громко загремели струны Велеса. Святослав и его товарищи чокались чаша с чашею, и князь потрясал руки товарищей своею мощною десницею в залог верного слова – жить и умереть вместе!