Текст книги "Жизнеописание монаха Авеля прорицателя"

Жизнеописание монаха Авеля прорицателя

© Сибирская Благозвонница, состав, оформление, 2013

Монах Авель (в миру Василий Васильев), родился 7 марта 1757 года в деревне Акуловой в Алексинском уезде Тульской губернии.

Даты рождения указаны самим Авелем по юлианскому календарю. Дату своей смерти он предсказал практически точно – умер провидец 29 ноября 1841 года, прожив 84 года и восемь месяцев.

Имя Василий дано, очевидно, в честь священномученика Василия, епископа Херсонского, память 7 марта, «якоже и всем человекам», – вероятно, по дню рождения.

В семье было девять детей. Родители будущего монаха-прозорливца, Василий и Ксения, были крепостные крестьяне, занимались земледелием и коновальной работой, научили тому и своего отрока. «Он же о сем мало внимаша, а больше у него внимание было о Божестве и о Божественных судьбах» (12). Когда ему было еще 10 лет от роду, то и начал он размышлять, чтобы оставить дом отца своего с тем, чтобы идти куда-либо в пустыню на службу Богу. Притом, слышав во Евангелии Слово Христа Спасителя: И всяк, иже оставит или отца, или матерь, или жену, или чада, или села, имене Моего ради, сторицею приимет и живот вечный наследит (Мф. 19, 29), – он, внемля сему, еще больше начал о том думать и искал случая о исполнении своего намерения.

«Будучи уже 17-ти лет, начал он обучаться российской грамоте, а потом учился и плотничной работе. Поняв частию грамоте и того ремесла, ходил он по разным для работ городам и был с прочими в Кременчуге и Херсоне при строении кораблей. В Херсоне открылась заразительная болезнь, от которой многие люди, да и из его артели товарищи, начали умирать, чему и он был подвержен; то и давал он Богу обещание, ежели его Богу угодно будет исцелить, то он пойдет вечно Ему работать в преподобии и правде, почему он и выздоровел, однако ж и после того работал там год. По возвращении же в свой дом стал он проситься у своего отца и матери в монастырь, сказав им вину желания своего; они же, не разумев его к Богу обета, его от себя не отпускали. Он же, будучи сим недоволен, помышлял, как бы ему к исполнению своего намерения уйти от них тайно, и чрез несколько времени взял он плакатный пашпорт под образом отшествия из дому для работы, пошел в 1785 году в Тулу, а оттуда чрез Алексин, Серпухов, Москву пришел в Новгород, из коего водою доехал до Олонца, а потом пришел к острову Валаам, с коего и переехал в Валаамский монастырь» (11). Было в ту пору Авелю 28 лет.

На Валааме принял он постриг с именем Адам. В то время в монастыре игуменом был Назарий: «жизни духовной и разум в нем здравый». «И принял он отца Авеля в свой монастырь как должно, со всякою любовию, дал ему келлию и послушание и вся потребная; потом же приказал ему ходить, вкупе с братиею, в церковь и в трапезу, и во вся нужная послушания» (1).

Прожил Авель там только год, «вникая и присматривая всю монастырскую жизнь и весь духовный чин и благочестие». «И видя во всем порядок и совершенство, как вдревле было в пустынных монастырях, и похвали о сем Бога и Божью Матерь».

Взяв благословение от игумена, отец Авель «отыде в пустыню, которая на том же острове недалеча от монастыря, и вселился един». И начал он «в той пустыни прилагать труды ко трудам, и подвиг к подвигу; и явися от того ему многия скорби и вели-кия тяжести, душевныя и телесныя. Попусти Господь Бог на него искусы, великие и превеликие, и едва в меру ему понести; посла на него темных духов множество и многое: да искуситься теми искусами яко злато в горниле». Все это преодолел мужественный пустынник. «Господь же, видя раба Своего такую брань творяща с безплотными духами, и рече к нему, сказывая ему тайная и безвестная, и что будет ему и что будет всему миру».

«И от того время отец Авель стал вся познавать и вся разумевать», и пророчествовать.

Вернулся в Валаамский монастырь, но, прожив там недолго, стал ходить по разным монастырям и пустыням. Предпринял он поход в Царьград чрез города Орел, Сумы, Харьков, Полтаву, Кременчуг и Херсон. За девять лет он обошел многие «страны и грады, сказывал и проповедовал волю Божию и Страшный Суд Его». Наконец пришел он на реку Волгу и поселился в Николо-Бабаевском монастыре Костромской епархии. «В то время настоятель в той обители был именем Савва, жизни простой. Послушание в той обители было отцу Авелю: в церковь ходить и в трапезу, и в них петь и читать, а между тем писать и слагать, и книги сочинять. И написал он в этой обители свою первую пророческую книгу мудрую и премудрую» (1), хотя человек он был «простой, без всякого научения». Написано в ней было и о царской фамилии, в частности о царствующей императрице Екатерине II, – что жить ей осталось восемь месяцев и что умрет она скоропостижно.

Книгу эту отец Авель показал настоятелю, а тот его вместе с книгой проводил в консисторию. Из консистории его направили к преосвященному Павлу, епископу Костромскому и Галицкому. «Авель говорил епископу, что книгу свою писал сам, не списывал, а сочинял из видения; ибо, будучи в Валааме, пришед к заутрени в церковь, равно как бы Павел апостол восхищен был на небо и там видел две книги, и что видел, то самое и писал…» (12). Архиерей же сказал ему: «Сия твоя книга написана под смертною казнию». Был указ от 19 октября 1762 года, который за подобные писания предусматривал расстриг из монахов и заключение под стражу. Епископ Павел снял с Авеля монашеское одеяние и отослал к губернатору.

Губернатор, ознакомившись с книгой, посадил автора в Костромской острог, откуда того под строгим караулом доставили в Петербург.

В Петербурге нашлись люди, искренне заинтересовавшиеся его предсказаниями. Сохранились протоколы его допросов, начатые в Тайной экспедиции 5 марта 1796 года. Во время допросов простодушный Авель ни от одного своего слова не отказался, утверждая, что видение таинственное было в 1787 году и он желал «об оном гласе сказать Ея Величеству», дабы она успела подготовиться к скорой кончине. В Бабаевском монастыре он записал свои видения.

Поскольку пророчество касалось царственной особы, суть дела доложили графу Самойлову, генерал-прокурору. Граф сам прибыл в Тайную экспедицию, долго беседовал с провидцем, склоняясь к тому, что перед ним просто юродивый. Он ударил Авеля по лицу, кричал на него: «Как ты, злая глава, смел писать такие слова, на земного бога!» «Отец же Авель стояше пред ним весь в благости и весь в Божественных действах. И отвещавая к нему тихим гласом и смиренным взором, рече: “Меня научил писать сию книгу Тот, Кто сотворил небо и землю, и вся яже в них”» (5).

После долгих сомнений решили все же доложить о предсказателе царице. Екатерина II, услышав дату собственной кончины, была в истерике. Поначалу «за сие дерзновение и буйственность» она хотела казнить монаха, как и предусматривалось законом. Но затем указом от 17 марта 1796 года «Ея Императорское Величество… указать соизволила оного Василия Васильева… посадить в Шлиссельбургскую крепость… А вышесказанные писанные им бумаги запечатать печатью генерал-прокурора, хранить в Тайной экспедиции» (2).

9 марта 1796 года «опасного государственного преступника» определили в секретную камеру № 22 на пожизненное заключение в Шлиссельбурге. Комендант дал арестанту самому распечатать конверт от генерал-прокурора, в котором написано было увещание, чтобы он во всем чистосердечно признался. Авель, выслушав сие увещание два раза, отвечал: «Я более того, что в книге написано, сказать ничего не имею, что и утверждаю клятвою».

В шлиссельбургских казематах пробыл Авель десять месяцев и десять дней. «Послушание ему было в той крепости: молиться и поститься, плакать и рыдать и к Богу слезы проливать, сетовать и воздыхать и горько рыдать; при том же ему еще послушание: Бога и глубину Его постигать…» (11). В каземате Авель узнал новость, о которой ему давно было ведомо: 6 ноября 1796 года, в 9 часов утра, скоропостижно скончалась императрица Екатерина II. Скончалась точно день в день, согласно предсказанию монаха.

На престол взошел Павел Петрович. Сменился генерал-прокурор, им стал князь Куракин. Разбирая в первую очередь особо секретные дела последнего года, он нашел среди них бумаги Авеля и был поражен верностью предсказания о смерти императрицы. Князь Куракин «книгу» сидевшего в каземате пророка преподнес императору Павлу I. Немало удивленный сбывшимся предсказанием, Павел отдал приказ, и 12 декабря 1796 года предсказателя освободили и доставили во дворец.

Государь просил благословения прозорливца и «спросил у него по секрету, что ему случится?» Аудиенция была длительной, но проходила с глазу на глаз. Многие утверждают, что именно тогда Авель со свойственной ему прямотой назвал дату смерти самого Павла и предсказал судьбы империи на двести лет вперед. Тогда же и появилось знаменитое завещание Павла I.

Петр Николаевич Шабельский-Борк (1896–1952) в начале 1930-х издал под псевдонимом Кирибеевич историческое сказание «Вещий инок». Вот отрывок из него.

«В зале был разлит мягкий свет. В лучах догоравшего заката, казалось, оживали библейские мотивы. Вокруг царила тишина и торжественность.

Пристальный взор императора Павла Петровича встретился с кроткими глазами стоявшего пред ним монаха Авеля. В них, как в зеркале, отражались любовь, мир и отрада.

Императору сразу полюбился этот, весь овеянный смирением, постом и молитвою, загадочный инок. О прозорливости его уже давно шла широкая молва. Ведомо было императору Павлу Петровичу и то, как Авель точно предрек день кончины его Августейшей родительницы, ныне в Бозе почивающей государыни императрицы Екатерины Алексеевны. И вчерашнего дня, когда речь зашла о вещем Авеле, Его Величество повелеть соизволил завтра же нарочито доставить его в Гатчинский дворец, в коем имел пребывание двор. Ласково улыбнувшись, император Павел Петрович милостиво обратился к иноку Авелю с вопросом, как давно он принял постриг и в каких монастырях спасался.

– Честный отец, – промолвил император, – о тебе говорят, да я и сам вижу, что на тебе явно почиет благодать Божия. Что скажешь ты о моем царствовании и судьбе моей? Что зришь ты прозорливыми очами о роде моем во мгле веков и о державе Российской? Назови поименно преемников моих на престоле Российском, предреки и их судьбу.

– Эх, батюшка-царь! – покачал головой Авель. – Почто себе печаль предречь меня понуждаешь?

– Говори! Все говори! Ничего не утаивай! Я не боюсь, и ты не бойся.

– Коротко будет царствование твое, и вижу я, грешный, лютый конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. В Страстную субботу погребут тебя… Они же, злодеи сии, стремясь оправдать свой великий грех цареубийства, возгласят тебя безумным, будут поносить добрую память твою… Но народ русский правдивой душой своей поймет и оценит тебя и к гробнице твоей понесет скорби свои, прося твоего заступничества и умягчения сердец неправедных и жестоких. Число лет твоих подобно счету букв изречения на фронтоне твоего замка, в коем воистину обетование и о царственном дому твоем: «Дому Твоему подобает святыня Господи в долготу дний…»

– О сем ты прав, – изрек император Павел Петрович. – Девиз сей получил я в особом откровении, совместно с повелением воздвигнуть собор во имя святого Архистратига Михаила, где ныне воздвигнут Михайловский замок. Вождю Небесных воинств посвятил и замок, и церковь.

– А пошто, государь, повеление Архистратига Михаила не исполнил в точности? – сказал Его Величеству Авель со смирением. – Ни цари, ни народы не могут менять волю Божию… Зрю в нем преждевременную гробницу твою, благоверный государь. И резиденцией потомков твоих, как мыслишь, он не будет… О судьбе же державы Российской было в молитве откровение мне о трех лютых игах: татарском, польском и грядущем еще – безбожном.

– Что? Святая Русь под игом безбожном? Не быть сему во веки! – гневно нахмурился император Павел Петрович. – Пустое болтаешь, черноризец.

– А где татары, Ваше Императорское Величество? Где поляки? И с игом безбожным то же будет. О том не печалься, батюшка-царь: христоубийцы понесут свое.

– Что ждет преемника моего, цесаревича Александра?

– Француз Москву при нем спалит, а он Париж у него заберет и Благословенным наречется. Но невмоготу станет ему скорбь тайная, и тяжек покажется ему венец царский, и подвиг царского служения заменит он подвигом поста и молитвы, и праведным будет во очех Божиих…

– А кто наследует императору Александру?

– Сын твой, Николай…

– Как? У Александра не будет сына? Тогда цесаревич Константин.

– Константин царствовать не восхощет, памятуя судьбу твою, и от мора кончину приемлет. Начало же правления сына твоего Николая дракою, бунтом вольтерьянским зачнется. Сие будет семя злотворное, семя пагубное для России, кабы не благодать Божия, Россию покрывающая… Лет через сто примерно после того оскудеет Дом Пресвятыя Богородицы, в мерзость запустения обратится.

– После сына моего Николая на престоле Российском кто будет?

– Внук твой, Александр Второй, царем-Освободителем преднареченный. Твой замысел исполнен будет, крепостным он свободу даст, а после турок побьет и славян тоже освободит от ига неверного. Не простят бунтари ему великих деяний, «охоту» на него начнут, убьют среди дня ясного в столице верноподданной отщепенскими руками. Как и ты, подвиг служения своего запечатлеет он кровию царственною, а на крови храм воздвигнется…

– Тогда и начнется тобой реченное иго безбожное?

– Нет еще. Царю-Освободителю наследует сын его, а твой правнук, Александр Третий. Миротворец истинный. Славно будет царствование его. Осадит крамолу окаянную, мир и порядок наведет он. А только недолго царствовать будет.

– Кому передаст он наследие царское?

– Николаю Второму, святому царю, Иову Многострадальному подобному. Будет иметь разум Христов, долготерпение и чистоту голубиную. О нем свидетельствует Писание. Псалмы 90, 10 и 20-й открыли мне всю судьбу его. На венец терновый сменит он корону царскую, предан будет народом своим, как некогда Сын Божий. Искупитель будет, искупит собой народ свой – Бескровной Жертве подобно. Война будет, великая война, мировая. По воздуху люди, как птицы, летать будут, под водою, как рыбы, плавать, серою зловонною друг друга истреблять начнут. Накануне победы рухнет трон царский. Измена же будет расти и умножаться. И предан будет правнук твой, многие потомки твои убелят одежду кровию Агнца такожде, мужик с топором возьмет в безумии власть, но и сам опосля восплачется. Наступит воистину казнь египетская. – Горько зарыдал вещий Авель и сквозь слезы тихо продолжал: – Кровь и слезы напоят сырую землю. Кровавые реки потекут. Брат на брата восстанет. И паки: огнь, меч, нашествие иноплеменников и враг внутренний, власть безбожная, будет жид скорпионом бичевать землю Русскую, грабить святыни ее, закрывать церкви Божии, казнить лучших людей русских. Сие есть попущение Божие, гнев Господень за отречение России от своего Богопомазанника.

А то ли еще будет! Ангел Господень изливает новые чаши бедствий, чтобы люди в разум пришли. Две войны, одна горше другой, будут. Новый Батый на Западе поднимет руку. Народ промеж огня и пламени. Но от лица земли не истребиться, яко довлеет ему молитва умученного царя.

– Ужели сие есть кончина державы Российской и несть и не будет спасения? – вопросил Павел Петрович.

– Невозможное человеком возможно Богу, – ответствовал Авель. – Бог медлит с помощью, но сказано, что подаст ее вскоре и воздвигнет рог спасения русского. И восстанет в изгнании из дома твоего Князь Великий, стоящий за сынов народа своего. Сей будет избранник Божий, и на главе его благословение. Он будет един и всем понятен, его учует самое сердце русское. Облик его будет державен и светел, и никто же речет: «Царь здесь или там», но: «это он». Воля народная покорится милости Божией, и он сам подтвердит свое призвание… Имя его трикратно суждено в истории российской. Пути бы иные сызнова были на русское горе…

И чуть слышно, будто боясь, что тайну подслушают стены дворца, Авель нарек самое имя. Страха темной силы ради, имя сие да пребудет сокрыто до времени…

– Велика будет потом Россия, сбросив иго безбожное, – предсказал Авель далее. – Вернется к истокам древней жизни своей, ко временам равноапостольного, уму-разуму научится беседою кровавою. Дымом фимиама и молитв наполнится и процветет аки крин небесный. Великая судьба предназначена ей. Оттого и пострадает она, чтобы очиститься и возжечь свет во откровение языков…

В глазах Авеля горел пророческий огонь нездешней силы. Вот упал один из закатных лучей солнца, и в диске света пророчество его вставало в непреложной истине.

Император Павел Петрович глубоко задумался, и в глазах его, устремленных вдаль, как бы через завесу грядущего, отразились глубокие переживания царские.

– Ты говоришь, что иго безбожное нависнет над моей Россией лет через сто.

Прадед мой, Петр Великий, о судьбе моей рек то же, что и ты. Почитаю и я за благо о том, что ныне ты предрек мне о потомке моем, Николае Втором, предварить его, дабы пред ним открылась книга судеб. Да ведает правнук свой крестный путь, славу страстей и долготерпения своего. Запечатлей же, преподобный отец, реченное тобою, изложи все письменно. Я же на предсказание твое наложу печать, и до праправнука моего писание твое будет нерушимо храниться здесь, в Гатчинском дворце моем. Иди, Авель, и молись неустанно в келлии своей о мне, роде моем и счастье нашей Державы.

И, вложив представленное писание Аве-лево в конверт, на оном собственноручно начертать соизволил: “Вскрыть потомку Нашему в столетний день моей кончины”» (10).

Император Павел проявил к Авелю искренний интерес, выказал свое расположение и даже издал 14 декабря 1796 года высочайший рескрипт, повелевавший митрополиту Гавриилу (Подобедову) восстановить Василия в монашеском звании. Тогда-то вместо имени Адам он принимает имя Авель.

Освободившись из тюрьмы, Авель поселился в Невском монастыре (будущая Александро-Невская Лавра), но прожил там лишь один год. Затем возвращается в монастырь на Валаам и там пишет вторую книгу пророчеств, «подобну первой, еще и важнее». Новая книга была послана с игуменом Назарием в Петербург к митрополиту Амвросию. Митрополит, видя, что в книге «написано тайная и безвестная, и ничто же ему понятна», отправил ее в «секретную палату, где совершаются важные секреты и государственные документы».

В новой книге было пророчество о скорой трагической кончине Павла I: «Коротко будет царствование твое. На Софрония Иерусалимского (святой, день памяти которого совпадает с днем смерти императора) в опочивальне своей будешь задушен злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. Сказано бо в Евангелии: “Враги человеку домашние его”». Последняя фраза – намек на участие в заговоре сына Павла – Александра, будущего императора.

За это предсказание монах Авель, по распоряжению Петербургского военного губернатора Палена, был заточен в Петропавловскую крепость «за возмущение душевного спокойствия Его Величества». Пален, умный, хитрый и совершенно аморальный человек, стоял во главе заговора против Павла I. Именно он добился от наследника-цесаревича Александра согласия на устранение императора-отца с престола. Боясь, что предсказание Авеля насторожит Павла, Пален избавился от прорицателя, заточив его в крепость.

В крепости Авель просидел около года, пока не умер император Павел.

Предсказание сбылось в точности. Павел I царствовал четыре года, четыре месяца и четыре дня и был убит заговорщиками в ночь c 11 на 12 марта 1801 года на сорок седьмом году жизни (родился 20 сентября 1754 года).

По вступлении на престол императора Александра Павловича учреждена была комиссия для пересмотра прежних уголовных дел. Пересматривали и переписку об Авеле. Оказалось, что он содержался в Петропавловской крепости с 26 мая 1800 года. В марте 1801 года Авель отослан был к митрополиту Амвросию, который направил его в Соловецкий монастырь в число прочих монашествующих.

Провел отец Авель на свободе недолго – всего лишь год (1802-й). Написал третью «зело престрашную» книгу, в которой предсказывал невероятные события: в 1812 году Москва будет взята французами и сожжена. (Интересно, что еще в 1800 году в США инженер и живописец Фултон получил заказ на панораму «Сожжение Москвы».)

Дошла та книга до самого императора Александра I. Обеспокоенный не столько самим предсказанием, казавшимся в то время диким и нелепым, сколько тем, что слухи об этом предсказании будут разноситься молвой, государь повелел посадить монаха-предсказателя в островную тюрьму Соловков и «быть ему там дотоле, пока не сбудутся его пророчества».

В Соловецкой тюрьме, в ужасных условиях, Авелю пришлось провести десять лет и десять месяцев. «И видел в них добрая и недобрая, злая и благая, и всяческая и всякая: еще ж такие были искусы ему в Соловецкой тюрьме, которые и описать нельзя» (1). Его морили голодом, держали в холодной и душной камере, но благодатью Божией остался жив и здоров.

14 сентября 1812 года Наполеон вошел в Москву. «И грабит в ней и опустошает все церкви и вся гражданская, и всяк взывая: Господи, помилуй и прости наше согрешение. Согрешихом пред Тобою, и несть достойны нарекатися рабами Твоими; попустил на нас врага и губителя, за грех наш и за беззакония наша! и прочая таковая взываху весь народ и вси людие» (1).

Александр I тотчас, по получении известия о начавшемся в Москве пожаре, диктует помощнику своему, князю А.Н. Голицыну, в Соловки: «Монаха Авеля выключить из числа колодников и включить в число монахов на всю полную свободу. Ежели жив, здоров, то езжал бы к нам в Петербург; мы желаем его видеть и нечто с ним поговорить».

Письмо пришло на Соловки в самый Покров, 1 октября. Соловецкий игумен Иларион, боясь, что Авель расскажет царю о его (архимандрита) «пакостных действиях», отписал, что «ныне отец Авель болен и не может к Вам быть, а разве на будущий год весною». Однако государь через Святейший Синод повелел: «Непременно монаха Авеля выпустить из Соловецкого монастыря и дать ему паспорт во все российские города и монастыри. И чтобы он всем был доволен, платьем и деньгами». Илариону отдельно было указано: «Дать отцу Авелю денег на прогон до Петербурга и вся потребная».

Игумен, плохо относившийся к старцу, и его сподручные решили уморить предсказателя, лишив его пищи. В ответ последовало громогласное пророчество от старца: «Дети, что делаете неугодное Богу? Если не прекратите зло, то вскоре все погибнете лютою смертию, и память ваша истребится на земле, и чада ваши осиротеют и жены останутся вдовицами!» (12).

Посадили Авеля в «самыя тяжкия тюрьмы. И был он там весь Великий пост, моляся Господу Богу и призывая имя святое Его; весь в Бозе и Бог в нем; покры его Господь Бог благодатию Своею и Божеством Своим от всех врагов его» (1). Той же зимою на Соловках случился странный мор, сам Иларион скончался, так же «лютою болезнию» умерли его подручные, чинившие зло Авелю.

Сам же монах летом 1813 года прибыл в Петербург. Император в это время находился за границей, и Авеля принял князь Голицын, который «рад бысть ему до зела и начал его вопрошати о судьбах Божиих». Беседа была долгой. По свидетельству самого монаха, поведал он князю «вся от начала веков до конца». Услышав в «тайных ответах» предсказания вещего монаха о судьбах всех государей и до конца веков, до прихода антихриста, князь ужаснулся, представить прорицателя государю не решился и, снабдив его средствами, оправил в паломничество по святым местам. Заботы о его материальном благополучии взяла на себя графиня П.А. Потемкина, ставшая его покровительницей и почитательницей.

Несмотря на перенесенные невзгоды и лишения, был монах Авель телом крепок (было ему об эту пору 56 лет) и духом могуч. Он побывал на Афоне, в Константинополе, в Иерусалиме. Путешествовал Авель семь лет, до 1820 года. После странствий «паки возвратился на Российскую землю» и поселился в Троице-Сергиевой Лавре. Жил тихо, разговаривать не любил.

К этому времени слава о его пророчествах разошлась по России. К нему в монастырь стали ездить жаждущие пророчеств, особенно досаждали настойчивые светские дамы с вопросами о дочерях да женихах. Но на все вопросы монах упрямо отвечал, что сам он не предсказывает будущее, он только проводник слов Господа. Так же отказом отвечает он на многочисленные просьбы огласить что-то из его пророчеств.

На подобную просьбу графини Потемкиной он ответил также отказом, только более прямо объясняя причины: «Знаете ли, что я вам скажу: мне запрещено пророчествовать именным указом. Так сказано: ежели монах Авель станет пророчествовать вслух людям или кому писать на хартиях, то брать тех людей под секрет, и самого монаха Авеля тоже, и держать их в тюрьмах или острогах под крепкими стражами. Видите, Прасковья Андреевна, каково наше пророчество или прозорливство. В тюрьмах лучше быть или на воле, сего ради размысли убо…

Я согласился ныне лучше ничего не знать да быть на воле, нежели знать да быть в тюрьмах да под неволею. Писано есть: буди мудры яко змии и чисты яко голуби; то есть буди мудр, да больше молчи; есть еще писано: погублю премудрость премудрых и разум разумных отвергну, и прочая таковая; вот до чего дошли со своею премудростию и с своим разумом. Итак, я ныне положился лучше ничего не знать, хотя и знать, да молчать» (5).

Правда, в одном из писем к Потемкиной Авель сообщал ей, что написал несколько книг, которые обещал выслать ей в скором времени. «Оных книг, – пишет Авель, – со мною нет. Хранятся они в сокровенном месте. Оные мои книги удивительные и преудивительные, и достойны те мои книги удивления и ужаса. А читать их только тем, кто уповает на Господа Бога» (1).

Авель переходил из монастыря в монастырь и скитался по разным местам России. Словно знал о грядущей промышленной революции и подолгу жил на первых русских фабриках (например, на суконной фабрике в Глушково).

24 октября 1823 года Авель поступил в Высоцком монастыре под Серпуховым.

Почти девять лет не слышно было его пророчеств. Вероятно, в это время он пишет книгу «Житие и страдание отца и монаха Авеля», рассказывающую о нем самом, его странствиях и предсказаниях, и еще одну из дошедших до нас, «Книгу Бытия». В этой книге говорится о возникновении земли, сотворении мира и человека. Авель сам иллюстрировал эту книгу. Он делит мир на видимый и невидимый. Никаких пророчеств в тексте нет, слова просты и понятны, чего нельзя сказать о таблицах и символах в книге, сделанных самим провидцем.

Видимо, тогда же Авель составляет и четвертую книгу, где предсказывалось о скорой кончине Александра I, о восшествии на престол Николая Павловича и даже о бунте 14 декабря 1825 года. На этот раз прорицатель остался без преследования.

Возможно, потому, что в 1824 (или 1825) году император Александр I побывал в Саровской Пустыни у преподобного Серафима и тот предсказал ему то же.

Весной 1826 года Авель был в Москве. Готовилась коронация Николая I. Графиня П.П. Каменская спросила таинственного монаха, будет ли коронация и как скоро. Авель отвечал ей: «Не придется вам радоваться коронации» (6). Эти слова разнеслись по Москве, и многие объяснили их в том смысле, что коронации вовсе не будет. Но значение их было совсем иное: государь разгневался на графиню Каменскую за то, что в ее имениях взбунтовались крестьяне, и ей было запрещено присутствовать на коронации.

В июне 1826 года Авель ушел из Высоцкого монастыря «неизвестно куда и не является». Об этом доложили императору, уже Николаю I, и он повелел беглеца найти и «заточить для смирения» в Суздальский Спасо-Евфимиев монастырь, где с середины XVIII века была устроена тюрьма для сектантов. Полиция нашла Авеля в родной деревне под Тулой и указом Синода от 27 августа того же года отправила в эту последнюю тюрьму. На волю предсказатель больше не вышел.

«Слух о предсказателе в Серпуховском монастыре, без сомнения, относится к известному Авелю, который там был, но который в 1826 году, за то что, как говорили, предсказывал не быть коронации, заключен в Спасо-Евфимиев монастырь, где и доныне остается. Жаль, что вы сего не знали и не сказали кому следовало», – писал митрополит Московский Филарет к викарию Московской епархии епископу Дмитровскому Иннокентию. Затем ему же от 2 мая 1829 года Филарет написал: «Возвращаю вашему Преосвященству переписку о предсказательной молве. Благодарю, что вы хорошо развязали сей узел. Одно не худо бы прибавить, что Авель уже сидит под надзором» (8).

О последних пятнадцати годах жизни провидца почти ничего неизвестно.

Когда в 1831 году Николай I хотел призвать к себе монаха Авеля, ему сообщили, что тот уже умер. Но Авель жил еще 10 лет после этого. Он умер 29 ноября 1841 года, после продолжительной и тяжкой болезни, напутствованный Святыми Таинствами, и погребен за алтарем арестантской церкви Святителя Николая. Известно, что он делал щедрые пожертвования на реставрацию монастырской Успенской церкви. Перед смертью он оставил завещание, чтоб его вещи раздали арестантам, деньги он завещал братии на помин души своей и на реставрацию Успенского храма.

Точное место погребения монаха Авеля неизвестно. Планов кладбища не составлялось. В советское время монастырское кладбище сравняли с землей. У алтаря Никольского храма проводили многие коммуникации. При этом были вскрыты некоторые могилы.

Местный музей в экспозиции про тюрьму посвятил Авелю целый стенд. Здесь находится и памятная доска с указанием дат его жизни. Датой смерти указан 1831 год. Умер монах Авель в январе или феврале (по другой версии – 29 ноября). За свою долгую жизнь, – а прожил Авель более 83-х, – просидел он за предсказания в тюрьме 21 год. «Жизнь его прошла в скорбях и теснотах, гонениях и бедах, в крепостях и в крепких замках, в страшных судах и в тяжких испытаниях…» (1).

После смерти Авеля все его рукописные документы отдельным обозом были отправлены в столицу, в Тайную экспедицию, где хранились в секрете.

В протоколах допросов упоминаются пять тетрадей, или «книг», как их сам Авель называл. В других источниках говорится всего о трех книгах, написанных Авелем за всю жизнь. Так или иначе, увы, все они бесследно исчезли в XIX веке. Книги эти были сшитые между собой листы бумаги. Насчитывали эти книги от 40 до 60 листов.

17 марта 1796 года Министерством юстиции Российской империи было заведено «Дело о крестьянине вотчины Л.А. Нарышкина именем Василий Васильев, находившемся в Бабаевском монастыре под именем иеромонаха Адама, а потом назвавшегося Авелем, и о сочиненной им книге, на 67 листах» (2).