Текст книги "Монголия и страна тангутов"

Вблизи восточной окраины Сума-хада оканчивается земля цахаров и далее следует аймак уротов, который потянулся далеко к западу до Ала-шаня. К югу уроты граничат с кукухотоскими тумытами и Ордосом, к северу – с суннитами и Халхою. В административном отношении описываемый аймак разделяется на шесть хошунов: Дурбут, Минган, Барун-гун, Дунду-гун, Дзун-гун и Дархан-быль. Главное управление всех этих частей, то есть стойбище аймачного князя, находится в местности Улан-сабо, в хошуне дурбутов.

Уроты по наружности много отличаются от цахаров и гораздо более напоминают чистокровных монголов; впрочем, нравственная сторона их также испорчена китайским влиянием.

Ближайшие соседи уротов – западные, или кукухотоские, тумыты, главное управление которых находится в Куку-хото; они, подобно цахарам, иногда живут в одних деревнях с китайцами – то в юртах, то, реже, в фанзах. Кое-где у них заводится земледелие, перенятое от китайцев, но большей частью находится в самом жалком состоянии.

Хотя, по принятому нами решению, мы держали себя как можно дальше от местного населения, но все-таки должны были большей частью разбивать свою палатку вблизи жилых мест, так как только здесь можно было найти воду. В подобных случаях мы выбирали из двух зол меньшее и старались присоседиться к монголам. Последние обыкновенно тотчас же являлись в нашу палатку с расспросами о том, кто мы такие, куда едем, что продаем и так далее.

Разыгрывая роль купца, я волей-неволей должен был принимать подобных гостей, которые всегда просили показать товары, пересматривали их и затем начинали торговаться. При этом курьезным вопросам не было конца. Так, например, один покупатель спрашивал продажный магнит, другой медвежью желчь, третий детские игрушки, четвертый медные бурханы и так далее. Очень часто после часовой беседы посетители уходили, ничего не купив, говоря, что очень дорого.

Торговля полностью была поручена казаку-буряту, весьма смышленому в делах подобного рода; однако продажа товаров очень туго подвигалась вперед[120]120
  Несмотря на то, что на все товары, купленные в Пекине, мы положили только 25–30 % их стоимости на месте.


[Закрыть], отнимая много времени у казака-переводчика. Притом же местное население, весьма опытное в торговых сделках, сразу понимало, что грошовая торговля не составляет истинной цели нашего путешествия, так как при самых лучших условиях она не может окупить издержек на вьючных животных. Чтобы избавиться от постоянных посетителей, которые являлись под предлогом покупки товаров и своей назойливостью до крайности мешали нашим научным работам, я решил в один прекрасный день прекратить свою торговую профессию, все товары были сложены во вьюки, покупатели прогнаны и лавочка закрыта[121]121
  Впоследствии эти товары были проданы все разом в Ала-шане.


[Закрыть]. Сам же я объявил себя с этих пор чиновником (ноионом), путешествующим без всякой определенной цели, просто для того, чтобы видеть неизвестные страны. Правда, в подобное объяснение местные жители мало верили, но мы обыкновенно говорили, что им до наших целей нет никакого дела, так как об этом знает их царь, который выдал билет на беспрепятственное путешествие в его земле.

Зато какими свободными чувствовали мы теперь себя, когда дело пошло начистоту и не нужно было притворствовать. С этих пор все лишние посетители обыкновенно прогонялись, и мы принимали только тех из них, в которых имели какую-либо необходимость. При подобных посещениях, конечно, прежде всего устраивалось чаепитие, и затем начинались обоюдные расспросы. Разговоры монголов обыкновенно вертятся около трех предметов в следующем порядке их интереса для номадов: скот, лекарство и религия.

Первый предмет, то есть скот, составляет самую важную суть для монгола, так как этим меряется все его благосостояние; поэтому при встрече и спрашивается всегда о здоровье скота прежде, чем о здоровье хозяина или его семьи.

Лекарства составляют другой предмет всегдашних разговоров монголов, чрезвычайно падких на всякие лечения. Видя перед собой европейца, которого номады признают если не полубогом, то по крайней мере великим колдуном, монгол тотчас же старается извлечь пользу из столь необыкновенного человека и выпытать у него какой-нибудь секрет относительно лечения болезней. Мое собирание растений еще более убеждало местный люд в том, что я непременно доктор по профессии, а впоследствии я и действительно попал в великие врачи, вылечив нескольких человек хинином от лихорадки.

Наконец, религиозные верования, поглотившие весь внутренний мир номада, но не разъяснимые в своей сущности, стоят самым очередным вопросом его умственной жизни. Поэтому монгол при всяком удобном случае заводит разговор о религии, ее обрядах, чудесах гыгенов и тому подобное. При этом он всегда является фанатиком и никогда не решится сомневаться в истинах своего ученья.

Превращение мое из купца в чиновника оказалось весьма благоприятным для нашего путешествия, так как мы могли теперь держать себя более самостоятельно относительно местного населения, что неудобно было делать под фирмой торговца.

Направляясь к Желтой реке и не имея проводника, мы шли по расспросам. Тут-то и являлись великие затруднения, во-первых, по незнанию нами китайского языка, а во-вторых, по подозрительности и недружелюбию населения, в особенности китайского. Случалось, что нам вовсе не хотели показывать дорогу или, что еще хуже, указывали ее совсем в иную сторону. Мы блудили почти на каждом переходе и иногда делали понапрасну десяток или более верст.

Как назло, приходилось часто идти по местности с густым китайским населением, где всякие затруднения еще более увеличивались. Обыкновенно при нашем проходе через деревню поднималась большая суматоха: все старые и малые выбегали на улицу, лезли на заборы или на крыши и смотрели на нас с тупым любопытством. Собаки лаяли целым кагалом и бросались драться к нашему Фаусту; испуганные лошади брыкались, коровы мычали, свиньи визжали, куры с криком уходили куда попало – словом, творился страшный шум и хаос. Пропустив верблюдов, один из нас оставался, чтобы расспросить дорогу. Тут подходили к нему китайцы, но вместо прямого ответа на вопрос они начинали осматривать и щупать седло или сапоги, удивляться ружью, расспрашивать, куда мы едем, откуда, зачем и так далее. Рассказ же о дороге отлагался в сторону, и только в лучших случаях китаец указывал рукой направление пути. При множестве пересекающихся дорог между деревнями такое указание, конечно, не могло служить достаточным руководством, так что мы шли наугад до другой деревни, где повторялась та же самая история.

В одном из китайских местечек, встреченных по пути, в Цаган-чулутае[122]122
  Собственно Цаган-чулу, что по-монгольски означает «белые камни».


[Закрыть] нам пришлось променять несколько лан на чохи и сделать кое-какие покупки. Зная по прежним опытам, как трудно извернуться в подобном случае, в особенности не владея китайским языком, я нанял монгола пособить мне в столь премудром деле. Действительно, преграды начались с первого шага. Как обыкновенно, по приходе в Цаган-чулутай, нас встретили и проводили кагалом, а затем, когда караван прошел, я отправился в лавки. В первой из них сказали, что мое серебро нехорошо, между тем как это было самое лучшее калганское серебро; во второй лавке уверяли, что внутри серебряных слитков положен чугун; в третьей вовсе отказались менять и, наконец, только в четвертой дело пошло на лад. Долго осматривал здесь лавочник серебряные куски, стукал ими, нюхал и, наконец, в виде одолжения, предложил 1400 чох за лан, тогда как местные жители меняют тот же самый лан по 1800 чох. Поднялся, как обыкновенно, спор; мой монгол оказался весьма ретивым, уговаривал лавочника, показывал ему с причмокиваньем серебро, жал пальцы в рукаве и наконец сотворил сделку по 1500 чох за лан. Такое количество выходило, считая манчаном, то есть одну чоху за одну; дзеленом же в Цаган-чулутае считается по 60 чох за 100. Это было уже четвертое или пятое изменение счета денег, начиная от Долон-нора.

Превосходные пастбища, которые мы везде встречали в земле цахаров, кончились хребтом Сума-хада, так что далее наши лошади и верблюды начали быстро худеть на плохом корме. Кроме того, для верблюдов уже давно не было гуджира, так как от самой кяхтинской дороги нигде не попадались солончаки. Поэтому мы очень обрадовались, когда встретили небольшое соленое озерко Дабасун-нор, где наши вьючные животные могли вдоволь наесться своей любимой соли.

Абсолютная высота местности к западу от Сума-хада остается по-прежнему весьма значительной, но орошение делается здесь еще скудное, в особенности с приближением к тем горам, которые стоят на берегу Желтой реки и известны у географов под именем Ин-шаня[123]123
  Местные жители вовсе не знают такого названия и различают именами только отдельные части описываемых гор.


[Закрыть] [Инь-шань].

Этот хребет возникает на Монгольском нагорье, возле города Куку-хото[124]124
  В более обширном смысле Ин-шанем называют все горы от северного изгиба Хуан-хэ, через землю цахаров, к верховьям Шара7мурени и далее в пределы Маньчжурии. Иакинф. Статистическое описание Китая. Ч. II. С. 38.


[Закрыть], и тянется отсюда высокой, отвесной стеной по берегу северного изгиба Хуан-хэ. Верстах в 250 западнее своего начала описываемые горы резко оканчиваются в долине Желтой реки скалистой грядой Муни-ула. Впрочем, на всем своем протяжении Ин-шань несет один и тот же дикий альпийский характер и резко отличается от других гор Юго-Восточной Монголии обилием леса и воды.

На продолжении Ин-шаня, далее по северному колену Хуан-хэ, стоят горы Шейтен-ула, а за ними – хребет Хара-нарин-ула, который тянется от речки Халютай в северные пределы Ала-шаня. Обе эти группы гор отличаются от собственно Ин-шаня по своему физическому характеру, да притом и соединяются с ним не прямо, но посредством других гор, иногда сильно мельчающих в своих размерах; такой перерыв в особенности значителен между Шейтен-ула и Хара-нарин-ула[125]125
  В письме, помещенном в «Известиях Императорского Русского Географического общества» (Т. VIII. № 5. 1872. С. 174), я сказал, что хребет, стоящий по левому берегу долины Хуан-хэ от реки Халютай до пределов Ала-шаня, «не соединяется ни с Иншаньскими, ни с Алашаньскими горами». При более точном исследовании этих местностей весной 1872 г. оказалось, что между Хара-нарин-ула и Шейтен-ула существует связь посредством гряды холмов, иногда прерывающихся, по словам монголов. В свою очередь Шейтен-ула через Шохойн-дабан [известковый хребет] связывается с собственно Ин-шанем. Относительно же отдельности всех этих групп от Алашаньских гор не может существовать ни малейшего сомнения.


[Закрыть].

Кроме того, Шейтен-ула отличается от Ин-шаня гораздо меньшей высотой, совершенным отсутствием леса и воды. Горы же за рекой Халютай, хотя достигают большой высоты и имеют вполне альпийский характер, но также безлесны и притом составляют хребет окраины, то есть развиваются вполне лишь к долине Хуан-хэ, которую отделяют от высокого плато, лежащего по другую их сторону.

Мы пришли в Ин-шань в той его части, которая известна у монголов под именем Сырун-булык [булак]. После унылых и безлесных степей невыразимо отрадно было увидеть горный лес и отдохнуть в зеленой чаще деревьев. В тот же день мы отправились на охоту и, взобравшись на высокую вершину, в первый раз увидали отсюда Желтую реку, которая извивалась по обширным равнинам Ордоса.

На следующий день мы хотели после полудня идти далее, чтобы более углубиться в горы, но неожиданный случай принудил нас остаться на прежнем месте. Часов в 10 утра поднялась сильная гроза с проливным дождем, и так как наша палатка неосмотрительно была поставлена на сухом русле горного потока, выходившего из двух ущелий, то через несколько минут отсюда хлынули ручьи прямо на наше убогое жилище. Мигом оно было затоплено водой, которая начала уносить разные мелкие вещи; ручей имел глубину менее фута [0,3 м], но все-таки наделал нам много хлопот. К счастью, одна половина палатки пришлась на более возвышенном месте, не затопленном сразу водой; сюда перетаскали мы свои измокшие пожитки, а затем устроили из войлоков плотину, которой оградили багаж от напора воды. Положение было весьма неприятное, но оно продолжалось не более получаса. Лишь только кончилась гроза и дождь перестал, быстро родившийся ручей иссяк, так что только наши мокрые вещи, разложенные теперь на просушку, свидетельствовали о постигшей нас катастрофе.

На другой день мы сделали небольшой переход в 15 верст и остановились возле кумирни Батгар-шейлун, называемой китайцами Удань-Джоу. Эта кумирня живописно расположена среди диких скалистых гор и считается одной из важнейших в Юго-Восточной Монголии. Великолепный храм выстроен здесь в четыре этажа, а кругом его теснится куча домов, служащих жилищами ламам. Число последних простирается до 2 тысяч, но оно увеличивается летом до 7 тысяч; кроме того, в Батгар-шейлун приходит множество богомольцев, иногда из местностей весьма отдаленных. Мы сами встретили весной возле озера Далай-нор монгольского князя, отправлявшегося молиться в описываемую кумирню. Вместе с князем ехал целый обоз различных пожитков и, кроме того, гналось стадо баранов. На вопрос, к чему эти животные, нам отвечали, что они служат для продовольствия и что сам князь ежедневно кушает только жирный курдюк, а остальное мясо поедает свита.

Приношениями усердных верующих содержится вся орда лам в Батгар-шейлуне, где, кроме того, еще живут три гыгена. Сверх того, этой кумирне принадлежит большая полоса земли, где не имеют права селиться китайцы[126]126
  Такие земли находятся при всех больших кумирнях Монголии.


[Закрыть]; здесь только пасутся стада, от которых молоко и масло идет на продовольствие лам. Последние занимаются отчасти фабрикацией глиняных богов и продают их приходящим богомольцам. В описываемой кумирне есть также училище для воспитания мальчиков, предназначаемых впоследствии быть ламами.

В огромных скалах, окружающих кумирню Батгар-шейлун, водится много горных антилоп, но охота здесь запрещена ламами, которые считают грехом убивать животное вблизи святого храма[127]127
  Подобные запрещения охоты вблизи кумирен встречались нам и в других частях Монголии.


[Закрыть]. Однако соблазн добыть шкуру этого зверя был так велик, что на другой день вечером я отправился в горы и, переночевав там, рано утром убил молодого самца.

Так как этот небольшой зверь[128]128
  Убитый мною молодой самец горной антилопы весил около пуда; монголы уверяли, что и старый самец тянет разве немного более.


[Закрыть] не встречался нам нигде, кроме Ин-шаня, то я скажу теперь несколько слов об его привычках и образе жизни.

Подобно другим горным антилопам, описываемый вид выбирает для жительства самые дикие и неприступные скалы альпийских гор. Здесь антилопы держатся в одиночку, реже парами и в течение целого дня скрываются в укромных местах. На таких лежбищах зверь подпускает охотника очень близко и вскакивает только в самом крайнем случае.

Перед вечером горные антилопы выходят из своих убежищ, кормятся целую ночь и продолжают это час или два по восходе солнца, а затем укладываются на лежбища. Любимыми, даже исключительными, их пастбищами служат альпийские луга и в особенности небольшие лужайки между скалами. Перед выходом сюда, равно как и во время самой покормки, описываемый зверь часто взбирается на вершину или на выступ скалы и стоит подолгу, чтобы осмотреть окрестности и увериться в безопасности. При этом он часто посещает одно и то же место, так что здесь накопляется большая куча (иногда гарнца два) мелкого помета, издали очень похожего на зерна жженого кофе. Во время остановки, равно как и на спокойном ходу, горная антилопа беспрестанно помахивает своим черным, довольно длинным хвостом. На пастбище можно изредка услышать и голос описываемого зверя как отрывистое, не очень громкое рявканье.

По своему характеру горная антилопа чрезвычайно осторожное животное. Заметив опасность, оно бросается на уход очень быстро, скачками, а в крайнем случае спрыгивает в глубокие ущелья. Я сам был свидетелем, как одна такая антилопа, заметив меня очень близко, прыгнула со скалы в 100 футов [30 м] вышиной и преблагополучно ушла. Во время ее полета вниз гнездившиеся в отвесе этой скалы горные ласточки с криком бросились на зверя.

После скачка обыкновенно слышится глухой удар о камни – это стукнули копыта ловкого зверя, у которого, кстати сказать, ноги очень толсты сравнительно с небольшой величиной тела. Зимняя шкура горной антилопы употребляется местными жителями на теплые одежды и стоит около рубля на наши деньги.

На третий день нашего пребывания возле Батгар-шейлуна к нам неожиданно явился небольшой отряд китайских солдат с офицером, который потребовал наш паспорт. Оказалось, что ламы из кумирни, подозревая, что мы шпионы дунган, дали знать в ближайший китайский город Бауту [Баотоу], откуда и были присланы солдаты. Последние явились к нам в боевом порядке, с зажженными фитилями у своих ружей и с обнаженными саблями. Вся эта комедия разыгралась скоро. Мы пригласили офицера в свою палатку, где показали ему пекинский паспорт, который сразу произвел большое впечатление. Пока переписывался этот вид, я угостил офицера чаем с русским сахаром, затем подарил ему перочинный ножик, и мы расстались друзьями; только впоследствии оказалось, что солдаты украли у нас несколько мелких вещей.

От кумирни Батгар-шейлун мы направились в горы Муни-ула, составляющие, как сказано выше, западную оконечность Ин-шаня. Последний на всем своем протяжении носит, вероятно, один и тот же характер, а потому более подробное описание западной гряды может служить общей характеристикой всего хребта.

Протянувшись верст на 100 между двумя долинами – одной на севере, а другой, прилегающей к Хуан-хэ, на юге, Муни-ула стоит резко очерченной полосой, имеющей в ширину около 25 верст. Наивысшие точки этих гор поднимаются более чем на 8000 футов [около 2500 м] абсолютной высоты[129]129
  Высшей точкой Муни-ула считается гора Шара-орой, лежащая ближе к западной оконечности хребта; ее высоту измерить нам не удалось, так как мы не были в той части гор. Определенные же мною вершины в средней части Муни-ула имели 7400 футов [2256 м] абсолютной высоты; гора Шара-орой, без сомнения, превышает их футов на 1000. Для устранения недоразумений следует сказать, что в хребте Муни-ула существуют две вершины, называемые Шара-орой; одна из них лежала недалеко от нашего пути, но определить ее высоту также не удалось.


[Закрыть], быть может, даже до 9000 футов [около 2750 м], но нигде не достигают снеговой линии. Главная ось Муни-улы идет почти самой срединой хребта, спускающегося к северу и югу крутыми скатами, изборожденными скалистыми ущельями и узкими долинами. Вообще весь описываемый хребет изобилует скалами и имеет дикий, альпийский характер, который всего более развивается на южном склоне гор.

Горные породы Муни-ула[130]130
  Вместе с хребтом Сырун-булык


[Закрыть] состоят из гранита, сиенитового гранита, обыкновенного гнейса и роговообманкового, гранулита, порфира и пород новейшего вулканического образования. Окраины описываемого хребта безлесны и покрыты лишь редкими кустарниками дикого персика, лещины и желтого шиповника, тех же самых пород, какие уже встречались в хребтах Шара-хада и Сула-хада. Затем, с поднятием в горы, кустарники делаются чаще и появляются отдельные деревья: сосна – Pinus silvestris и низкорослый вяз – Ulmus sp. На расстоянии 8—10 верст от северной окраины хребта (а на южной не далее 2 верст от наружного края гор) приблизительно с высоты 5300 футов [1615 м][131]131
  На южном же склоне гор, вероятно, ниже.


[Закрыть], начинаются леса, которые с поднятием вверх делаются больше и гуще. И здесь леса эти растут главным образом в северных ущельях; притом в этих ущельях боковые скаты, обращенные к югу, чаще бывают оголены, нежели покрыты деревьями. Даже на южном склоне Муни-ула, где в общем леса встречаются в большем количестве, нежели на северной стороне, и здесь они растут преимущественно в ущельях, обращенных к северу.

Главные преобладающие породы описываемых лесов суть: осина – Populus tremula, черная береза – Betula dauriса и ива – Salix sp. Последняя встречается то в виде кустарника, то дерева до 20 футов [6,1 м] вышины; осина достигает несколько большей высоты, а черная береза имеет обыкновенно меньшие размеры. Из других древесных пород в лесах Муни-ула растут: белая береза – Betula alba, тополь – Populus laurifolia, ольха – Alnus sp., рябина– Sorbus aucuparia и абрикос – Prunus sp.[132]132
  Абрикос растет преимущественно на оголенных скатах гор.


[Закрыть] Изредка попадается дуб – Querqus mongolica, карликом в 7 футов [2,1 м] вышины, липа – Tilia sp., таких же размеров, можжевельник – Juniperus communis, и туя – Biota orientalis; последняя встречается исключительно на южном склоне гор и притом лишь в нижнем поясе лесов. К характеристике этих последних должно отнести то обстоятельство, что здесь вовсе нет ели.

Из кустарников в самом большом количестве растет лещина – Ostryopsis davidiana, достигающая 3–4 футов [0,9–1,2 м] вышины и образующая часто густой подлесок, иногда же сплошь зарастающая горные скаты, лишенные деревьев. Из других кустарниковых видов в меньшем числе попадаются розовый шиповник – Rosa acicularis, малина – Rubus idaeus, таранушка [смородина] – Ribes pulchellum, калина – Viburnum opulus, дерен – Cornus sp., крушина – Rhamnus argutta, таволга – Spiraea sp., и леспедеца – Lespedeza bicolor, столь распространенная в лесах южного Амура.

В долинах, лежащих ближе к окраине гор, сухие русла горных потоков густо окаймлены желтым шиповником, диким персиком, бояркою – Crataegus sanguinea, и барбарисом – Berberis sp. Здесь иногда вьется ломонос – Clematis sp., покрывающий то тот, то другой куст красивой шапкой своих желтых цветов, а свободные лужайки густо поросли пустырником – Leonurus sibiricus и двумя видами дикого лука – Allium odorum, A. anisopodium.

Более разнообразия, нежели деревья и кустарники, представляет травянистая растительность описываемых гор. По лесам здесь, как и в Европе, красуются ландыши – Convallaria majalis, майники – Majanthemum bifolium, и анемоны – Anemone silvestris, A. barbulata; старые знакомцы костяника – Rubus saxatilis и земляника – Fragaria sp. попадаются также нередко; рядом с ними цветут: Cacalia hastata, Echinospermum sp. [липучка], несколько видов горошка – Vicia, Polygonatum officinale, Phlomis umbrosa [зопник], Agrimonia sp. [репейник]. Asplenium sp. – папоротник, местами сплошь покрывающий сырую лесную почву.

На лесных лугах растут: пионы – Paeonia albiflora, Hemerocallis sp., Lilium tenuifolium [лилия тонколистная], герань – Geranium s., кипрей [иван-чай], валериана – Valeriana officinalis, и лапчатка – Potentilla anserina.

Во влажных лесных ущельях и возле горных ключей травы еще разнообразней. Здесь везде можно встретить: бузульник – Ligularia sp., мытник – Pedicularis resupinata, водосбор [Aquilegia viridiflora] [девясил] – Inula britanica, буркунчик – Medicago lupulina, веронику – Veronica sibirica, Veronica sp., три или четыре вида лютика– Ranunculus, гравилата – Geum strictum, бубенчик – Adenophora sp., тысячелистник – Achillea mongolica, a по мусорным местам паслен – Solanum sp. и крапиву – Urtica angustifolia.

Наконец, по открытым скатам гор цветут: гвоздика – Dianthus seguieri, ночная фиалка – Hesperis trichosepala, мак – Papaver alpinum, очиток – Sedum aizoon, мордовник – Echinops dauricus, лук – Allium sp., Koeleria cristata, Statice sp., Pardanthus sp., пестроцвет и другие.

В общем, растительность гор Муни-ула много напоминает собой сибирскую флору; однако описываемые леса несут совершенно иной характер, нежели наши сибирские. Здесь не видно роскошной растительности, столь поражающей путешественника на берегах Амура и Уссури. Деревья обыкновенно невысоки и тонкоствольны, кустарники низки и корявы, а иссохшие сучья ив, торчащие на живых экземплярах, выступают крайне непривлекательно на общем зеленом фоне.

Горные ручьи, текущие почти везде по лесным ущельям, лишь только выходят в более широкие долины или за окраину хребта, тотчас же исчезают под землей, так что далее вьется сухое русло, в котором вода бывает на час или два во время сильного ливня. Притом, несмотря на охранительную стражу, леса Муни-ула нещадно истребляются окрестными китайцами; все большие деревья повырублены, и только пни свидетельствуют о том, что некогда здесь были довольно крупные экземпляры.

Вслед за полосой лесов лежит область альпийских лугов, занимающих самые верхние части описываемого хребта. После однообразного и бедного нижнего пояса, где преобладают лишь редкие корявые кустарники, после сырых зарослей лиственных лесов, одевших собой все средние скаты гор, взор с отрадой останавливается на яркой зелени и пестром ковре цветов роскошного горного луга. Невысокая густая трава покрывает здесь все скаты и ложбины, оставляя голыми только скалы и отдельные камни, которые своим желтовато-серым цветом резко контрастируют с очаровательной зеленью лугов, испещренных самыми разнообразными цветами. Кусты таволги – Spiraea sp. и курильского чаю – Potentilla fruticosa, Trollius sp. [купальница]; кровохлебка (альпийская) – Sanguisorba alpina, синюха – Polemonium coeruleum, различные лютики – Ranunculus и многие другие виды, уже поименованные при описании лесной флоры, заливают описываемые луга то желтым, то белым, то коричнево-красным, то синим колерами, частью перемешанными между собой, частью расположенными отдельными полосами. И еще восхитительнее становятся эти луга ранним утром, когда взошедшее солнце играет цветами радуги в каплях сильной ночной росы, а окрестная тишина нарушается только пением чеккана или горной щеврицы; в то же время отсюда открывается чудный вид на Хуан-хэ и раскинувшиеся за ней равнины Ордоса.

Животная жизнь в горах Муни-ула, против ожидания, встречается далеко не в обилии. Из крупных млекопитающих здесь водятся только: олень – Cervus elaphus? косуля – Cervus pygargus, горная антилопа, волк – Canis lupus и лисица – Canis vulpes, но нет ни одного вида кошачьего семейства, хотя, по словам местных жителей, здесь прежде держались барсы и даже тигры[133]133
  Впрочем, монголы уверяли нас, что барсы водятся и теперь в Ин-шане, но только не на Муни-ула, а ближе к городу Куку-хото.


[Закрыть]. Из грызунов в лесах, вероятно, живут мелкие виды мышей и полевок, а в долинах окраины гор встречаются: заяц – Lepus tolai, повсеместный в Монголии, и суслик – Spermophilus sp., последний величиной в крысу. Заметив человека или просто от скуки, он вытягивается, как свеча, на задних лапках возле своей норы и громко отрывисто пищит.

Среди птиц более разнообразия, но все-таки орнитологическая фауна Муни-ула бедна, принимая во внимание обилие лесов в этих горах. Вероятно, крутые переходы от холода к жаре, от затишья к буре, от чрезвычайной сухости к сильной влажности мешают многим китайским видам проникать даже в лучшие места Монгольского нагорья. В самых диких и неприступных скалах альпийской области описываемых гор гнездятся: гриф – Vultur monachus и ягнятник – Gypaёtos barbatus, две громадные птицы, достигающие с лишком 9 футов [2,7–2,8 м] в размахе крыльев. Рядом с ними живут: стриж – Cypselus leucopyga, крикливая галка – Fregilus graculus и каменный голубь – Columba rupestris, a по альпийским лугам горная щеврица – Anthus rosaceus?. В лесной области являются мелкие певуны: горихвостка – Ruticilla aurorea, овсянка – Emberiza sp., поползень – Sitta sinensis, крапивник – Troglodytes sp., синица – Poecile cincta, Phyllopneuste superciliosa, Pterorhinus davidii, Drymoeca extensicauda; по деревьям стучат дятлы – Picus sp., редко – Picus martius; утром и вечером отрывисто токуют фазаны – Phasianus torquatus. Наконец с заходом солнца везде раздается однообразное постукивание козодоя – Caprimulgus jotaca, которого в Сибири зовут «кузнецом».

Ниже предела лесов, в сухих горных долинах и в скалах держатся: каменный дрозд – Petrocincla saxatilis, каменка-плясунья – Saxicola isabellina, удод – Upupa epops, серая и каменная куропатки – Perdix barbata, P. chukar. Последний вид встречается также в скалах альпийской области и всегда обращает внимание охотника своим громким, почти неумолкаемым клохтаньем.

Резкое отличие Муни-ула от других хребтов Юго-Восточной Монголии породило между монголами легенду о происхождении вышеописанных гор. Эта легенда гласит, что в давние времена, лет тысячу или более тому назад, в Пекине жил кутухта, который, несмотря на свое божеское происхождение, предавался такой непристойной жизни, что был арестован по повелению богдохана. Разгневанный подобным насилием, святой кутила сотворил огромную птицу и повелел ей перевернуть столицу своего государя. Тогда устрашенный богдохан освободил кутухту из-под ареста, и тот отменил приказание, данное птице; последняя успела только приподнять город с одного конца, отчего Пекин до сих пор лежит немного покато.

Затем чудотворец решил бросить негостеприимный город и переселиться в Тибет. Двинувшись в путь, он благополучно достиг берега Хуан-хэ, но здесь китайцы не соглашались перевезти его на другую сторону реки. Вновь разгневанный святой решился теперь отмстить не на шутку. Двинувшись в Северную Монголию, он выбрал в Алтайских горах огромный горный кряж, привязал его к стременам своей лошади и потащил на берег Хуан-хэ с тем, чтобы перебросить привезенные горы через эту реку и, остановив ее течение, затопить всю окрестную страну. Тогда защитником несчастных жителей явился сам Будда, который упросил кутухту смирить свой гнев и пощадить невинных. Святой внял голосу бога и поставил горы на берегу реки в память своего могущества; сам же бросил в Хуан-хэ пояс, перешел по нему, как по мосту, на противоположную сторону реки и отправился в Тибет.

Оставив Муни-ула на берегу Хуан-хэ, кутухта повернул ее так, что прежняя северная сторона стала южной, и наоборот. Поэтому, говорят местные монголы, и лесов более на южном склоне этих гор, тогда как обыкновенно везде леса растут в большем обилии на северных сторонах горных хребтов. Сам же хребет оттого не похож на другие горы нашей страны, что он не здешний, но пришелец с севера.

Другое предание гласит, что в горах Муни-ула некогда жил Чингисхан во время войны с Китаем. Он обитал на горе Шара-орой[134]134
  Ближайшей к средине хребта, а не на той, которая находится в западной его части.


[Закрыть], и там до сих пор еще находится железная чаша, в которой великий завоеватель варил себе пищу; однако этой чаши никто не может видеть. Здесь только ежегодно летом совершается служение ламами из ближайшей кумирни Мыргын (Мэргэн). Самое название Муни-ула дал описываемым горам также Чингисхан, которому как охотнику весьма понравилось это место своим обилием зверей.

Монголы уверяют, что на той же горе Шара-орой есть окаменелый слон, а еще где-то в горах зарыта большая куча ямбового серебра, но что этот клад охраняется злыми духами и взять его невозможно. Рассказчики объясняли, что заветное серебро лежит на вершине горы в огромной яме, закрытой сверху чугунной дверью, с небольшим отверстием, сквозь которое виден клад. Некоторые смельчаки ухитрялись зимой опускать в яму сырое мясо для того, чтобы к нему примерзли ямбы. Но лишь только начинали тянуть за веревку и примерзший слиток приближался к отверстию, как тотчас отпадал назад и вытащить его из заколдованного места было невозможно.

Целых три дня употребили мы на то, чтобы ощупью забраться в горы Муни-ула, куда ни китайцы, ни монголы не хотели показать нам истинной дороги. Мы сами пробовали идти то по той, то по другой долине и сначала крайне неудачно, так как узкая долина вскоре превращалась в ущелье, запиравшее дальнейший путь; мы возвращались обратно и повторяли то же самое в следующей пади. Наконец, на третий день своих поисков, мы нашли речку Ара-мыргын-гол [Ара-мэргэн-гол], по которой дошли почти до ее истока близ главного гребня гор, и здесь в лесу, на небольшой лужайке, разбили свою палатку.

Появление наше в горах и остановка там произвели переполох между окрестными монголами и китайцами, которые увидели европейцев в первый раз[135]135
  За четыре года до нашего посещения Муни-ула здесь был французский натуралист миссионер Armand David, который приехал тогда из Пекина в Ордос.


[Закрыть] и не знали, за кого именно принимать нас. Толкам и догадкам о нашем прибытии не было конца. Ламы прибегли даже к гаданию и запретили всем монголам продавать нам что-либо съестное. Такой приказ исходил от настоятеля кумирни Гымпин и оказался для нас весьма чувствительным, так как наши запасы в это время были на исходе. Мы надеялись добыть мяса охотой, но, не зная гор, в течение нескольких дней сряду не могли убить ни одного зверя, а потому питались исключительно просяной кашей. Наконец, я убил косулю; тогда монголы, видя, что голодом нас не выгонишь, стали продавать нам масло и молоко.

Добыча птиц на чучела была невелика, как и вообще от самого Калгана; кроме бедности пернатых вообще теперь наступил период их линяния, следовательно, большая часть экземпляров не годилась для препарирования и еще более среди растений, так как теперь настала пора цветения многих видов трав. Дожди, обыкновенно сопровождаемые грозами, в течение всего июня перепадали очень часто, и прежняя сухость воздуха сменилась теперь большой сыростью. В то же время, совершенно противоположно маю, кончились сильные, почти постоянные бури, а взамен их наступили затишья и жары. Благодаря всему этому растительная жизнь в июне начала развиваться с большей энергией, и уже в первой половине названного месяца зазеленели доселе желто-серые степи и оголенные горные скаты. Цветы начали показываться в значительном количестве и разнообразии, хотя степи Юго-Восточной Монголии[136]136
  Собственно к западу от хребта Сума-хада, там, где мы провели лето; в земле цахаров степные луга, вероятно, представляют в это время более отрадный вид.


[Закрыть] далеко нельзя сравнить по красоте с лугами наших стран. Здесь нигде не встретишь сплошного ковра цветов или мягкой блестящей зелени нашего лугового дерна. Наоборот, эти степи в самую лучшую пору растительной жизни несут унылый характер; в них все монотонно, все выкроено как будто по одной мерке. Трава, растущая кустиками, везде одинаковой вышины и лишена яркой зелени, а цветы не имеют блестящих колеров. Только возле редких ключей изменяется такой характер растительности, и более яркая зелень, а иногда полоса цветущего касатика свидетельствуют о лучших условиях растительной жизни.