Текст книги "Любовные драмы русских писателей"

 
Утро туманное, утро седое,
Нивы печальные, снегом покрытые…
Нехотя вспомнишь и время былое,
Вспомнишь и лица, давно позабытые.
Вспомнишь обильные, страстные речи,
Взгляды, так жадно и нежно ловимые,
Первая встреча, последняя встреча,
Тихого голоса звуки любимые.
Вспомнишь разлуку с улыбкою странной,
Многое вспомнишь родное, далекое,
Слушая говор колес непрестанный,
Глядя задумчиво в небо широкое.
 

Итак, 1841 год. Тургенев вернулся из-за границы и сразу отправился в Спасское-Лутовиново. Летом его озарил роман с белошвейкой, жестко прерванный матерью. Вот тогда, наверное, и вспомнил он о приглашении в Премухино, имение Бакуниных. Пригласил в гости Михаил Бакунин, с которым Тургенев сдружился во время заграничной своей учебы. Но пригласил к братьям и сестрам, поскольку сам оставался в это время за границей.

Еще из Берлин он писал домочадцам письма, в которых постоянно упоминал о своем новом друге Иване Тургеневе. Бакунин прямо говорил, что дружбу с Тургеневым считал «счастливым событием в своей жизни».

Собираясь в Премухино, Тургенев просил Бакунина: «…Скажи им обо мне, как о человеке, который тебя любит; больше ничего».

И вот когда весною 1841 года, закончив слушание намеченного цикла университетских лекций, Тургенев стал готовиться к отъезду в Россию, Бакунин написал своим братьям и сестрам, что друг его оставляет Берлин и скоро обязательно посетит Премухино. «Примите его, как друга и брата, потому что в продолжение всего этого времени он был для нас и тем и другим, я уверен, никогда не перестанет им быть. После вас, Бееровых и Станкевича он единственный человек, с которым я действительно сошелся. Назвав его своим другом, я не употреблю всуе этого священного и так редко оправдываемого слова… Он делил с нами здесь и радость и горе… Он не может вам быть чужим человеком. Он вам много, много будет рассказывать о нас и хорошего, и дурного, и печального, и смешного. К тому же он мастер рассказывать – не так, как я, – и потому вам будет весело и тепло с ним. Я знаю, вы его полюбите».

Тургенев из рассказов Бакунина еще задолго до поездки знал, что у того шесть братьев и четыре сестры. С двумя младшими братьями Михаила – Алексеем и Александром – даже успел познакомиться в Москве.

Они были восхищены Тургеневым и писали брату Михаилу: «Чудный, живой, одухотворяющий человек! Как он рассказывает! Будто сам вместе с ним все видишь и переживаешь!..»

И вот осенью 1841 года Иван Сергеевич отправился в Тверскую губернию, в Премухино. Он уже знал о том, что все четыре сестры его друга Михаила Бакунина – Варвара, Любовь, Александра, Татьяна – посещали в Москве философский кружок Станкевича.

Знал он и о несчастливой судьбе сестер.

Старшая сестра, Любовь Александровна, полюбила писателя и публициста Николая Владимировича Станкевича. Они и познакомились на занятиях кружка. Однажды Михаил Бакунин пригласил Николая Станкевича погостить в имении Бакуниных Премухино. Там знакомство Любы и Николая переросло в любовь. И он даже сделал предложение… Однако вскоре ему пришлось ехать в Москву. Правда, и после отъезда отношения не только не прекратились, но развивались с помощью нежных и ласковых, искренних писем. Но чем ближе был день свадьбы, тем прохладнее становилось отношение жениха к невесте. В конце концов, он понял, что любовь ушла и женитьба не принесет счастья ни ему, ни его невесте.

Люба была достаточно проницательна, чтобы не понять всего трагизма ситуации. Станкевич же молчал, полагая, что стоит объявить о разрыве, как это убьет девушку, чрезвычайно мечтательную, эмоциональную.

Трудно сказать, как бы он вышел из этого положения, но тут подкралась серьезная болезнь, и врачи стали настаивать на его лечении за границей.

Он решился выполнить их требования, но вначале поехал не за границу, а на Кавказ, на воды, так и не решившись на объяснения с невестой. Даже не простился с нею. Понимал, что при прощании вынужден будет сказать всю правду о своих угасших чувствах. Целебные воды Кавказа не принесли облегчения. Оставались надежды на заграницу.

В 1837 году он вынужден был отправиться на лечение в Карловы Вары. А в это время в Берлинском университете учились Грановский и Неверов.

Что тут поделать? Станкевич не выдержал и отправился к ним. Решил вернуться к студенческой жизни, поселился у своей сестры и организовал философский кружок, в котором вскоре появились Иван Тургенев и Михаил Бакунин.

Но прогрессировавшая болезнь заставила отправиться в Италию уже для более серьезного лечения.

Взятый за горло жестокой болезнью, он продолжал надеяться, что Любовь Александровна простит его именно по причине болезни, что она еще некоторое время будет в плену иллюзий по поводу их отношений. Но любящее сердце молодой женщины нельзя обмануть. Люба видела перемену в их отношениях и сделала верные, хоть и печальные, для себя выводы.

Разлука безо всяких надежд на встречу, во всяком случае, на встречу радостную, сразила ее. А тут прибавилась неопределенность положения – еще недавно она была невестой, но кем же стала теперь, после отъезда без прощания? Она умерла в августе 1838 года от чахотки.

Смерть некогда любимой женщины отразилась и на Николае Станкевиче.

Он написал: «В ней я потерял не ту, которую любил, но которой жизнь, может быть, сделал бы безотрадной. Судьба кончила все, как обыкновенно кончает: она разложила вину. Ее память освещает душу мою, которую сушила неестественность положения».

Он часто повторял, что разлюбил Любовь, которая осталась для него вечным духовным идеалом.

Вскоре чахотка сразила и его. Судьбе было угодно распорядиться так, что умирал он на руках у Варвары Александровны, сестры его позабытой любви. Она нашла его в Италии за месяц до смерти.

Нелегкой была судьба Варвары Александровны. Она вышла замуж за тверского помещика Дьякова, но вскоре поняла, что не любит его и даже обществом его тяготится. Взяв трехлетнего сына Александра, она уехала за границу и уже там узнала, что Николай Станкевич в Италии. Они встретились. Это была особенная встреча. Тогда, внутренне свободные – он от романа с ее сестрой, она – от необходимости быть с мужем, поняли, что давно уже любят друг друга. Но и тут не суждено было насладиться счастьем любви. Николай Станкевич угасал на глазах и в один из дней заснул, измученный болезнью, у нее на руках. Во сне перестало биться сердце.

Обо всем этом Тургенев знал, отправляясь в гости к Бакуниным.

Усадьба их располагалась на живописном берегу реки Осуга в селе Премухино Кувшиновского уезда Тверской губернии (ныне Прямухино Кувшиновского района Тверской области). В первой половине XIX века там нередко гостили известные литераторы, деятели культуры. Приезжали в гости Виссарион Белинский, Тимофей Грановский, а позднее Лев Толстой (1881) и Максим Горький (1897). Горький даже поселился неподалеку, в Кувшиново.

Возможно, «Жизнь Клима Самгина» написана под влиянием впечатлений от этих мест.

Ну а жизнь Бакуниных в усадьбе отразил не раз приезжавший в имение Том Стоппард в пьесе «Берег утопии». Имение славилось большим живописным парком, который спускался от главного входа в господский дом к берегу Осуги.

В 1830—1840-х годах семья Бакуниных играла значительную роль в развитии русской общественной мысли и литературы тех времен, благодаря своей связи с кружком Станкевича. В 1836 году Михаил Бакунин построил в Прямухино Троицкую церковь, которая сохранилась до наших дней.

Но имение привлекало не только своим живописным расположением, но и конечно же своими обитателями.

И вот Тургенев прибыл в эти чудные края. Стоял октябрь 1841 года. Среди сестер Михаила, вышедших встречать Ивана Сергеевича, была и младшая из них, Татьяна Александровна Бакунина. Тургенев не мог не обратить на нее внимания сразу, с первого взгляда. Что это было за создание?! Белинский, приезжавший в Премухино несколько раньше, написал: «Что за чудное, прекрасное создание Татьяна Александровна! Эти глаза, темно-голубые и глубокие как море; этот взгляд внезапный, молниеносный, долгий как вечность, по выражению Гоголя; это лицо кроткое, на котором еще как будто не изгладились следы жарких молений к небу – нет, обо всем этом не должно говорить, не должно сметь говорить».

Такой и увидел ее Тургенев, который, однако, не сразу поддался своим чувствам. И были на то причины. Татьяне Александровне шел двадцать седьмой год. Тургеневу исполнилось двадцать три. С ней было интересно, поскольку образование получила она прекрасное, много читала, великолепно музицировала, говорила не нескольких языках. Разбиралась в искусстве, любила поэзию.

Сближение с Тургеневым произошло именно на почве философии. Причем инициатором этого сближения была сама Татьяна. Да это и понятно. Когда девушке идет двадцать седьмой год, неизбежно возникает тоска по уходящей молодости. И все более призрачными становятся мечты о сказочном принце, который все никак не является пред ее очами.

И вот он появился! И его имя Иван Тургенев. О нем писал Михаил, им восхищались младшие братья Александр и Алексей.

Татьяну не могли не охватить волнения и смутные предчувствия чего-то необыкновенного, значительного, что могло произойти в ее жизни и судьбе.

С Тургеневым и время летело незаметно. Они обсуждали философские книги, совершали прогулки по прекрасному парку, спускаясь к берегу реки. Любовались живописными пейзажами и говорили, говорили, говорили…

Тургенев еще ничего не подозревал, а Татьяна уже начинала думать, что все не случайно, что, наконец, в жизни ее появился избранник… Все восхищало в нем: и манера говорить, и страстность в оценке людей, событий, книг. К тому же Тургенев был красив.

«Он был очень красив», – написал о нем князь Петр Алексеевич Кропоткин. Кстати, именно Кропоткин оставил великолепный словесный портрет писателя: «Внешность Тургенева хорошо известна. Он был очень красив: высокого роста, крепко сложенный, с мягкими седыми кудрями. Глаза его светились умом и не лишены были юмористического огонька, а манеры отличались той простотой и отсутствием аффектации, которые свойственны лучшим русским писателям. Голова его сразу говорила об очень большом развитии умственных способностей…»

Не случайно Ивану Сергеевичу симпатизировали многие женщины, не случайно ему удавалось заводить романы довольно легко.

Роман с Татьяной Бакуниной нашел свое отражение в рассказе «Андрей Колосов» и целом ряде стихотворений.

Вот одно из них, посвященное именно Татьяне Бакуниной:

 
Осенний вечер… Небо ясно,
А роща вся обнажена —
Ищу глазами я напрасно:
Нигде забытого листа
Нет – по песку аллей широких
Все улеглись – и тихо спят,
Как в сердце грустном дней далеких
Безмолвно спит печальный ряд.
 

1842

Сначала возникла дружба. И Тургенев, и Татьяна увлекались в то время немецкой идеалистической философией. Их сблизила не только философия, скорее наоборот – философия одновременно и сближала и отталкивала. Были на то причины. Их сблизили стихи. И хотя Тургенев прогостил в Премухине всего шесть дней, он успел за это время пройти сердечный путь от дружбы до симпатии, от симпатии до влюбленности, в которой, впрочем, признался себе не сразу, а может быть, и от влюбленности до любви. Те немногие дни, все напролет, они проводили вместе. Более всего Татьяна Бакунина любила, когда Тургенев читал ей стихи, причем читал он не только и не столько свои. Он читал стихи и поэмы Пушкина, Лермонтова, Кольцова.

Впоследствии Татьяна Бакунина вспоминала, как однажды Тургенев сказал ей: «Поэзия – язык богов. Но не в одних стихах поэзия: она разлита везде, она вокруг нас. Взгляните на эти деревья, на это небо – отовсюду веет красотой и жизнью; а где красота и жизнь, там и поэзия».

Поначалу Тургенев, который был все-таки моложе на три года, воспринимал Татьяну, как старшую сестру. И часто сестрой и называл. Это совсем не нравилось Татьяне, поскольку увлечение юным писателем росло день ото дня. Но однажды Иван Сергеевич назвал Татьяну своей Музой. Это вдохновило ее, заставило поверить в то, что и он увлечен ею, что вот-вот последует объяснение в любви. Но Тургенев еще и сам не понимал, каково его истинное отношение к молодой и очень привлекательной женщине.

Настала пора отъезда. Иван Сергеевич с грустью покидал Премухино, где даже за столь короткий срок все стало для него родным и близким.

Встретившись в Москве с братом Татьяны Алексеем, он попросил написать в Премухино, что навсегда останутся в его памяти дни, проведенные там, что он всех любит бесконечно.

А потом вдруг решил написать Татьяне сам. Письмо завершалось несколько загадочно…

«Я знаю, что вы не любите, когда вам говорят о вашем здоровье. Я хотел бы сказать одно. Вам должно бы знать, что ваша жизнь может приобрести и для других высокое и святое предназначение – да и кто знает, не случилось ли это уже?»

Что означают эти фразы? Уж не то ли, что вовсе не платоническим был Премухинский роман? Высокое и святое предназначение? Политика? Философия? А может быть, материнство?

А в следующем письме уже высказал желание встретиться, но тут же и огорчил Татьяну тем, что не с нею одной он мечтает о встрече: «Приезжайте в Москву, милые, милые мои сестры! Прошу помнить обо мне, и знайте (как Пушкин сказал), что

Ваша тихая пустыня,

Последний, грустный звук речей,

Одно сокровище, святыня,

Одна любовь души моей».

Татьяна была влюблена, а потому часто выдавала желаемое за действительное. Она стремилась не замечать обращение к сестрам, старалась обратить все на себя. Она не знала, как вести себя, она торопила события, не в силах сдерживать чувства, и решилась на объяснение: «…расскажите, кому хотите, – писала она, – что я люблю Вас, что я унизилась до того, что сама принесла к ногам Вашим мою непрошеную, мою ненужную любовь. И пусть забросают меня каменьями…»

Тургенев не ожидал такого поворота и написал: «Я никогда ни одной женщины не любил более Вас, хотя не люблю и Вас полной и прочной любовью».

Вскоре и сама Татьяна осознала, что Тургенев не любил ее и «все это было не более как фантазия разгоряченного воображения». И тем не менее Премухинский роман оставил заметный след в творчестве писателя.

«Не быть нам никогда с тобой…»

Через три года после памятной поездки у Тургенева родился замысел рассказа «Переписка». Он начал работу над ним, но что что-то мешало, не давало развернуться, окунуться во всю глубину происшедшего.

Так и не получился рассказ с первого захода. Он отложил его и вернулся к работе над ним лишь спустя десять лет, причем снова, как и в повети «Первая любовь», не скрывал, кто является прототипами произведения, а в тексте использовал письма Татьяны Бакуниной к нему и свои письма к ней.

Марья Александровна в рассказе, несомненно, Татьяна Александровна. Тургенев прячет авторство – он ведет рассказ от первого лица, но о переписке повествует герой рассказа.

«Я бы мог вам рассказать кое-что о Марье Александровне, любезный читатель, но вы ее узнаете сами из ее писем». Явный намек на узнаваемость Татьяны Александровны. Далее как бы представление читателю героя…

«…Он находился тогда в Петербурге, внезапно уехал за границу, занемог и в Дрездене умер. Я решился напечатать его переписку с Марьей Александровной…»

Вот строки из писем от Алексея Петровича к Марье Александровне, использованных в рассказе: «…я не стану предлагать вам мою дружбу и т.д.; я вообще чуждаюсь торжественных речей и “задушевных” излияний. Начав писать это письмо, я просто следовал какому-то мгновенному влечению; если во мне таится другое чувство, пусть оно и останется пока под спудом…»

А вот следующее письмо из рассказа: «…В молодости меня занимало одно: мое милое я; я принимал свое добродушное самолюбие за стыдливость; я чуждался общества – и вот теперь я сам себе надоел страшно. Куда деться? Я никого не люблю; все мои сближения с другими людьми как-то натянуты и ложны; да и воспоминаний у меня нет, потому что во всей моей прошедшей жизни я ничего не нахожу, кроме собственной моей особы. Спасите меня; вам я не клялся восторженно в любви; вас я не оглушал потоком болтливых речей; я довольно холодно прошел мимо вас, и оттого именно решаюсь теперь прибегнуть к вам. (Я и прежде об этом подумывал, да вы тогда не были свободны…) Среди всех моих самодельных ощущений, радостей и страданий, единственно истинным чувством было то небольшое, но невольное влечение к вам, которое завяло тогда, как одинокий колос среди негодных трав… Дайте мне хоть раз посмотреть в лицо другое, в другую душу – мое собственное лицо мне опротивело; я похож на человека, который был бы осужден весь свой век жить в комнате с зеркальными стенами… Я не требую от вас никаких признаний – о, Боже, нет! Подарите меня безмолвным участием сестры или хоть простым любопытством читателя – я вас займу, право займу».

Вспомним стихотворение в прозе «Как хороши, как свежи были розы» и еще одно… «В дороге», ибо между ними много сходства. И это сходство далеко не случайно. В этом позднем своем произведении Тургенев мысленно возвращается в юность и вспоминает «веселый шум семейной деревенской жизни», увлечение юной красавицей.

Во второй строфе стихотворения «В дороге» появляется противоречие – дается конкретное сопоставление пережитого прошлого и новых умонастроений поэта. В кругу, который он оставил, много и увлеченного говорили («Вспомнишь обильные страстные речи…»), но сам автор рассказывает об этом предельно лаконично. Его память удержала не столько содержание разговоров, сколько взгляды, мимолетные впечатления и переживания кризисных моментов отношений («первые встречи, последние встречи»).

Письма Татьяны Бакуниной к Тургеневу носили отпечаток господствующего тогда стиля «романтических излияний», вошедших в ту пору в моду. Молодежь конца 1830 – начала 1840-х годов заразилась идеализмом, которому и был свойственен многословный, преувеличенно-эмоциональный стиль изложения. Тургенев не принимал такое повествование, не подражал ему в своих письмах и первых художественных произведениях. Это самое неприятие в значительной степени повлияло на его личную, тургеневскую манеру выражения мысли, на изображение чувств героев произведений. Он придерживался более лаконичного письма. Быть может, именно переписка с Татьяной Бакуниной сыграла роль в выработке стиля повествования и помогла быстро избавиться от романтизма, столь популярного в то время.

К примеру, в очерке «Татьяна Борисовна и ее племянник» он даже издевался над непомерно возвышенными оборотами речи восторженной девицы и, повествуя о романе ее со студентом, показал, как своими «экстатическими, эффектированными» речами и письмами Татьяна Борисовна буквально «довела… юношу до мрачного состояния».

Таким образом, Тургенев выбросил из своего творчества неуместные, по его мнению, обороты болезненного романтизма. Это мы видим уже в стихотворении «В дороге». В нем особенно ярко проявились особенности творческого сознания писателя. В русской поэзии особенно популярным был «образ дороги». Достаточно вспомнить Пушкина, Лермонтова… Правда, у Пушкина образ дороги порою ассоциировался с «бессодержательностью подобной поэзии». В «Евгении Онегине» есть такие строки:

 
…Зато зимы порой холодной
Езда приятна и легка.
Как стих без мысли в песне модной,
Дорога зимняя гладка…
 

«Премухинский» роман вылился в новый творческий порыв. Сколько стихотворений посвящено Татьяне Бакуниной! Это и «В ночь летнюю, когда, тревожной грусти полный…»:

 
В ночь летнюю, когда, тревожной грусти полный,
От милого лица волос густые волны
Заботливой рукой
Я отводил – и ты, мой друг, с улыбкой томной
К окошку прислонясь, глядела в сад огромный,
И темный и немой…
В окно раскрытое спокойными струями
Вливался свежий мрак и замирал над нами,
И песни соловья
Гремели жалобно в тени густой, душистой,
И ветер лепетал над речкой серебристой…
Покоились поля.
Ночному холоду предав и грудь и руки,
Ты долго слушала рыдающие звуки —
И ты сказала мне,
К таинственным звездам поднявши взор унылый:
«Не быть нам никогда с тобой, о друг мой милый,
Блаженными вполне!»
Я отвечать хотел, но, странно замирая,
Погасла речь моя… томительно-немая
Настала тишина…
В больших твоих глазах слеза затрепетала,
А голову твою печально лобызала
Холодная луна.
 

Ноябрь 1843

Премухинский цикл это и «Когда с тобой расстался я…», и «Долгие, белые тучи плывут…», и «Дай мне руку – и пойдем мы в поле…».

 
Когда с тобой расстался я —
Я не хочу таить,
Что я тогда любил тебя,
Как только мог любить…
А вот «Долгие, белые тучи плывут…»:
Долгие, белые тучи плывут
Низко над темной землею…
Холодно… лошади дружно бегут,
Еду я поздней порою…
Еду – не знаю, куда и зачем.
После подумать успею.
Еду, расставшись со всеми – совсем,
Со всем, что любить я умею.
Молча сидит и не правит ямщик…
Голову грустно повесил.
Думать я начал – и сердцем поник,
Так же, как он, я невесел.
 

«Дай мне руку – и пойдем мы в поле…»

Чем дальше уносило время от той прекрасной поездки, тем острее чувствовалась грусть по минувшему. Тургенев писал все новые и новые стихи. Это были страницы его романа с Татьяной Бакуниной. Страницы – в поэзии, наверное, более яркие, чем в жизни.

Каждое стихотворение, как песня. Каждое – поэтический шедевр.

 
Дай мне руку, и пойдем мы в поле,
Друг души задумчивой моей…
Наша жизнь сегодня в нашей воле,
Дорожишь ты жизнию своей?
Если нет, мы этот день погубим,
Этот день мы вычеркнем шутя.
Все, о чем томились мы, что любим, —
Позабудем до другого дня…
Пусть над жизнью пестрой и тревожной
Этот день, не возвращаясь вновь,
Пролетит, как над толпой безбожной
Детская, смиренная любовь…
Светлый пар клубится над рекою,
И заря торжественно зажглась.
Ах, сойтись бы я хотел с тобою,
Как сошлись с тобой мы в первый раз.
«Но к чему, не снова ли былое
Повторят?» – мне отвечаешь ты.
Позабудь все тяжкое, все злое,
Позабудь, что расставались мы.
Верь: смущен и тронут я глубоко,
И к тебе стремится вся душа
Жадно так, как никогда потока
В озеро не просится волна…
Посмотри… как небо дивно блещет,
Наглядись, а там кругом взгляни.
Ничего напрасно не трепещет,
Благодать покоя и любви…
Я в себе присутствие святыни
Признаю, хоть недостоин ей.
Нет стыда, ни страха, ни гордыни.
Даже грусти нет в душе моей…
О, пойдем, и будем ли безмолвны,
Говорить ли станем мы с тобой,
Зашумят ли страсти, словно волны,
Иль уснут, как тучи под луной, —
Знаю я, великие мгновенья,
Вечные с тобой мы проживем.
Этот день, быть может, – день спасенья.
Может быть, друг друга мы поймем.
 

Весна 1842

Так что же это было? Простое увлечение? Мимолетная влюбленность? А может, все-таки любовь?

Под впечатлениями романа с Татьяной Бакуниной написаны повести «Андрей Колосов» в 1844 году, «Переписка» в 1854 году и сатирический рассказ «Татьяна Борисовна и ее племянник» в 1848 году.

Все эти произведения явились как бы отражением юношеских увлечений Тургенева, его первой влюбленности, а может и любви, хотя биографы склонны считать, что была у писателя лишь одна настоящая всепобеждающая любовь – любовь к Полине Виардо. Но так ли это?

«Кто сказал, что некрасива?»

Осенью 1843 года Тургенева захватило новое чувство, едва ли не самое сильное в его жизни. 1 ноября 1843 года он был представлен Полине Виардо, которую незадолго до того увидел на сцене, в опере.

Имя Полина Виардо было широко известно. Причем в России оно известно до сих пор, и известно не просто так – имя певицы связано с Иваном Сергеевичем Тургеневым.

Полина Виардо приехала на гастроли в Россию в 1843 году, когда ей было всего 22 года, но в этом возрасте она уже покорила Европу настолько, что известный французский композитор, дирижер, музыкальный писатель того времени Гектор Берлиоз назвал «одной из величайших артисток прошлой и современной истории музыки».

Она буквально взрывала театральные залы Европы необыкновенной манерой исполнения. Певица – в жизни, по отзывам современников, некрасивая – на сцене словно перерождалась. А некрасива она была настолько, что Генрих Гейне сравнил ее внешность «с экзотическим и чудовищным пейзажем, некой стихией, самой Природой».

И, несмотря на это, ее обожала публика.

Полина Виардо вдохновила Жорж Санд на создание образа героини ее знаменитого романа «Консуэлло». А была она роста невысокого, сутулилась, буквально отталкивали выпуклые крупные глаза, делавшие черты лица почти мужскими. Поистине «экзотический и чудовищный пейзаж». Когда выходила на сцену, все поражались некрасивостью, но едва начинала петь, зрители приходили в восторг. Современник Виардо французский композитор, органист, дирижер, музыкальный критик и писатель Шарль-Камиль Сен-Санс отмечал, что «…ее голос, не бархатистый и не кристально-чистый, но скорее горький, как померанец, был создан для трагедий, элегических поэм, ораторий».

Так кто же она, женщина, покорившая Тургенева?

Полина Виардо родилась в 1821 году. Ее крестной матерью стала княгиня Прасковья Андреевна Голицына, которая и дала ей имя Полина. Это событие связало будущую певицу с Россией почти с рождения, хотя кто тогда мог предположить, что ей выпадет судьба стать вдохновительницей великого русского писателя, по мнению современников, «одного из самых неистовых певцов высокого чувства Любви!».

Отцом Полины Виардо был известный во Франции тенор Парижского итальянского театра Мануэль Гарсиа. Имя его, как певца, гремело на всех европейских сценах, но, кроме того, был еще и композитором. Песни его были особенно популярны на родине, в Испании. Мать Полины, Хоакина Сичес, имела неотразимую внешность. Ее называли украшением Мадридского драматического театра…

Полина была второй дочерью Мануэля и Хоакины. Она наблюдала, как родители пытались привить любовь к музыке своей старшей дочери – старшей сестре Полины – однако им практически не удавалось сделать этого.

Полину же рояль притягивал как магнит. Когда началось обучение, она дни напролет проводила за клавишами. Сначала отец сам занимался с ней, но затем, когда увидел замечательные успехи, пригласил в учителя знаменитого Ференца Листа.

Сен-Санс писал о Листе: «Когда время сотрет лучезарный след самого великого из всех когда-либо существовавших пианистов, оно запишет в свой золотой фонд имя освободителя оркестровой музыки».

Полине легко давались не только уроки музыки, но и изучение языков. Она хорошо говорила по-испански, по-итальянски, по-французски и по-английски…

Уже в шестнадцать лет в 1837 году она начала выступать в гостиных и салонах, а вскоре стала принимать участие в концертах. Успехи на сцене привели к тому, что она отправилась в Германию в свое первое концертное турне. Затем ее встретил Париж. Там старший брат Родригес Гарсиа, Мануэль Патрисио преподавал пение в Парижской консерватории. Впоследствии (1848—1895) он стал профессором Королевской академии музыки в Лондоне.

Кстати, именно в Лондоне состоялся дебют Полины Виардо как оперной певицы. Она исполняла партию Дездемоны в «Отелло».

В театре присутствовал директор Итальянской оперы в Париже Людовик Виардо. Восхищенный ее голосом, он пригласил певицу в парижский театр. В Париже Полина увлеклась французским поэтом Альфредом де Мюссе. Тогда он уже получил известность не только как поэт, но и как драматург и прозаик. Был хорош собою, молод, и девятнадцатилетняя певица готова была отдать ему руку и сердце.

И тут ей сделал предложение Людовик Виардо.

Певица оказалась перед выбором. И тогда на помощь пришла знаменитая Жорж Санд, считавшая Альфреда де Мюссе весьма ветреным и непригодным для семейной жизни человеком. Она сумела убедить юную певицу дать согласие серьезному и уравновешенному Людовику Виардо, которого все звали в своем кругу Луи Виардо, хотя он и был много старше. Правда, сама Жорж Санд называла его «печальным, как ночной колпак», но все же считала, что даже неплохо, что он является в некотором отношении антиподом страстной и энергичной Полины.

Иван Сергеевич Тургенев, в ту пору совсем еще молодой литератор, увидел Полину Виардо на сцене, когда она исполняла в опере «Севильский цирюльник» партию Розины.

Позднее он вспоминал о том впечатлении: «Не успела еще Виардо-Гарсиа кончить свою арию, как плотина прорвалась: хлынула такая могучая волна, разлилась такая буря, какой я не видывал и не слыхивал. Я не мог дать себе отчета, где я? Что со мной делается? Помню только, что и сам я, и все кругом меня кричало, хлопало, стучало ногами и стульями, неистовствовало. Это было какое-то опьянение, какая-то зараза энтузиазма, мгновенно охватившая всех снизу доверху, неудержимая потребность высказаться как можно горячее и энергичнее».

А ведь еще несколько минут назад впечатление было совершенно иным.

Едва Полина Виардо появилась на сцене, по залу пролетел шумок, ему вторили ложи… «Некрасива! Как некрасива!»

Тургенев тоже подумал: «В самом деле, некрасива!»

Но вот Полина Виардо запела… И тут же вся преобразилась, засверкали волшебным светом глаза. В зал полились непревзойденные звуки. И Тургенев подумал: «Кто сказал некрасива? Какая нелепость? Да ни одной черты нельзя изменить в этом прекрасном лице!»

Так двадцатипятилетний пока еще почти неизвестный публике писатель Иван Тургенев впервые увидел любовь, которая, как считается до сих пор, стала любовью всей его жизни. Увидел и был совершенно сражен и очарован певицей.

Что же случилось? В чем причина столь быстрого и столь сильного увлечения. Конечно же в необыкновенном таланте актрисы, в ее страстности, непосредственности, в ее искренности на сцене. Она вживалась в свои роли, она горела и едва ни сгорала в них. Оперный певец Рубини, современник Полины Виардо, не раз говорил ей после окончания спектаклей: «Не играй так страстно: умрешь на сцене!»

Иван Тургенев сделал все, чтобы быть представленным певице. Ему удалось познакомиться на охоте с мужем Полины – директором Итальянского театра в Париже, известным критиком и искусствоведом – Луи Виардо. 1 ноября 1843 года Иван Сергеевич был представлен и самой Полине.

У певицы в то время было множество поклонников. Тургенев же еще не был известен, а потому, казалось, совершенно не имел шансов. Его представили, как русского помещика, даже вовсе не писателя – о том ни слова. Сообщили лишь, что он автор нескольких посредственных стихотворений. Вполне естественно, певица поначалу и не обратила на него особого внимания. Однако настойчивость Тургенева растопила сердце, и певица попросила своего обожателя помочь ей в изучении русского языка, без хорошего знания которого сложно петь романсы. Русские романсы ей нравились все больше, по мере того как она прикасалась к этому бездонному кладезю.

Между тем окружающим было видно, что Тургенев увлечен сильно и страстно.

Любовь или тайная война?

Варвара Петровна Тургенева совсем не разделяла увлечения сына и пыталась помешать развитию каких-либо отношений, хотя даже она не могла не отметить таланта певицы. Однажды заявила: «Хорошо поет эта цыганка». Виардо была испанкой.