Текст книги "Любовные драмы русских писателей"

Остается загадкой, каким образом смог Тургенев против воли матери уехать после окончания гастролей вместе с Виардо и ее мужем в Европу. Ведь такая поездка требовала средств, а он еще не был известен ни в России, ни тем более в Европе, еще не выходили его книги, еще не было никакого дохода.

Муж Полины Виардо был старше ее на 21 год. И при всем при этом он, судя по отзывам современников, совершенно спокойно взирал на то, как ухаживал Тургенев за его женой, даже не противился тому, что Тургенев часто останавливался в его имении.

Почему же? Ничего не замечал? Или, как считают некоторые биографы, просто «полагался на ее благоразумие».

Давайте подумаем, каким образом Тургеневу удалось отправиться в заграничное путешествие, если мать, Варвара Петровна, была категорически против этой поездки и не дала на нее денег. Или, может быть, супруг возлюбленной Иваном Сергеевичем Полины Виардо взял его за границу за свой счет? Нет, напротив, в одном из очерков о Тургеневе проскользнула мысль, что муж певицы не препятствовал отношениям Полины с Тургеневым, поскольку эти отношения сулили материальные выгоды. Какие же? Каким образом он мог получить что-то за приглашение Тургенева сопровождать молодую жену?

Здесь кроется какая-то тайна. Увлеченные чтением романов Тургенева, занятые изучением его биографии, составленной так, что писатель показан целомудренным аскетом, мы не замечали многих нестыковок. И вот в 1999 году появились мемуары Юрия Дроздова «Записки начальника нелегальной разведки».

Обратимся к предисловию, сделанному автором. Оно называется: «Между большими войнами ведется война тайная».

И вот тут мы находим удивительный факт: «В нашей истории всегда существовало деление на две части: военную разведку и разведку князя, императора, канцлера, как это было в елизаветинские и екатерининские времена. К концу XIX века во всех генерал-губернаторствах существовали тайные отделения, в которых сидели офицеры второго отдела управления генерального штаба и которые занимались разведкой, в том числе нелегальной.

Среди наших тогдашних разведчиков, в первую очередь разведчиков-нелегалов, было очень много выдающихся людей, большая часть которых известна нам как писатели, исследователи и путешественники. Тут можно вспомнить Пржевальского, Ивана Сергеевича Тургенева. Если взять период Отечественной войны 1812 года, то это – Александр Фигнер, а если уйти еще дальше в историю, можно вспомнить монаха Иакинфа Бичурина, известного своими исследованиями по Китаю».

Сведения о том, что Иван Сергеевич Тургенев был резидентом разведки Генерального штаба Русской армии в Европе, просачивались давно. Это уже совсем не тайна. О том, что Тургенев был резидентом, писал Юрий Яковлев, автор нашумевшей книги «ЦРУ против СССР», об этом проговаривался в бытность свою председателем КГБ, Андропов.

Каким образом Тургенев стал разведчиком? Прямых свидетельств об этом, по понятным причинам, нет. Тогда подобные факты держались в секрете. К примеру, о созданной Михаилом Богдановичем Барклаем-де-Толли перед Отечественной войной Особенной канцелярии – первого официального разведывательного органа в России – известно до крайности мало. А тут речь о резиденте… Любая утечка может привести к гибели разведчика в чужой стране.

Как тут не вспомнить мужественное заступничество Тургенева за крепостную матери, проданную жестокой соседке помещице. Ведь тогда Тургенев едва избежал суда, который, несомненно, приговорил бы его к каторге. И снисхождений бы не было – он ведь еще не стал известным всей России писателем. Суда не было, но Тургенев находился в течение двадцати семи лет под следствием… Может быть, именно тогда ему предложили нелегальную работу за рубежом? Вот и ответ на вопрос, на какие деньги выехал он за границу вместе с семьей Виардо? Вот и объяснение, почему мужу Полины было выгодно с материальной точки зрения приютить писателя. Насколько была посвящена в эту операцию семья Виардо, сказать трудно. Возможно, глава семьи просто клюнул на «богатого» помещика – о том, что у Тургенева не было денег своих, он мог и не знать.

По поводу того, что Тургенев влюбился без памяти, можно сказать, с первого взгляда, русская писательница Авдотья Панаева, его современница, писала: «Такого влюбленного, как Тургенев, я думаю, трудно было найти другого. Он громогласно всюду и всех оповещал о своей любви к Виардо, а в кружке своих приятелей ни о чем другом не говорил, как о Виардо, с которой он познакомился».

И снова вопрос, почему «громогласно всюду и всех оповещал о своей любви» именно к Полине Виардо? О других увлечениях он громогласно никого не оповещал. Да, о них можно было прочитать в произведениях, но рассказывал он о них редко и далеко не всем.

«Позвольте мне упасть к Вашим ногам?»

Создают мнение о большой любви Тургенева к Полине Виардо его необыкновенные письма:

«Я ходил сегодня взглянуть на дом, где я впервые семь лет тому назад имел счастье говорить с Вами. Дом этот находится на Невском, напротив Александринского театра; Ваша квартира была на самом углу, – помните ли вы? Во всей моей жизни нет воспоминаний более дорогих, чем те, которые относятся к вам… Мне приятно ощущать в себе после семи лет все то же глубокое, истинное, неизменное чувство, посвященное Вам; сознание это действует на меня благодетельно и проникновенно, как яркий луч солнца; видно, мне суждено счастье, если я заслужил, чтобы отблеск Вашей жизни смешивался с моей! Пока живу, буду стараться быть достойным такого счастья; я стал уважать себя с тех пор, как ношу в себе это сокровище. Вы знаете, – то, что я вам говорю, правда, насколько может быть правдиво человеческое слово… Надеюсь, что вам доставит некоторое удовольствие чтение этих строк… а теперь позвольте мне упасть к Вашим ногам».

Вот так – один взгляд и почти сорок лет страстной, неподражаемой, всепобеждающей любви. Любви, споры о которой не смолкают почти два столетия. Любви почти постоянной, которую не смогли победить даже случавшиеся время от времени увлечения Тургенева и даже попытки построить семейную жизнь. Они наталкивались на его чувства к Полине Виардо и не могли победить их, а не имея возможности победить, погибали.

Письма же свидетельствуют и о неизменности писателя. Они говорят сами за себя. Письмо из Санкт-Петербурга. Вторник, 1 ноября 1850-го. После знакомства прошло ровно семь лет, но Тургеневу все памятно, все дорого: «…Дал бы Бог, чтобы мы могли провести вместе следующую годовщину этого дня и чтобы и через семь лет наша дружба оставалась прежней…»

А уже 7 ноября 1850-го написано следующее: «Дорогая моя, хорошая m-me Виардо, teuerste, liebste, beste Frau, как вы поживаете? Дебютировали ли вы уже? Часто ли думаете обо мне? Нет дня, когда дорогое мне воспоминание о вас не приходило бы на ум сотни раз; нет ночи, когда бы я не видел вас во сне. Теперь, в разлуке, я чувствую больше, чем когда-либо, силу уз, скрепляющих меня с вами и с вашей семьей; я счастлив тем, что пользуюсь вашей симпатией, и грустен оттого, что так далек от вас! Прошу небо послать мне терпения и не слишком отдалять того, тысячу раз благословляемого заранее момента, когда я вас снова увижу!»

И снова письма, письма, письма: «Уверяю Вас, что чувства, которые я к Вам испытываю, нечто совершенно небывалое, нечто такое, чего мир не знал, что никогда не существовало и что вовеки не повторится!»

Или: «О мой горячо любимый друг, я постоянно, день и ночь, думаю о Вас, и с такой бесконечной любовью! Каждый раз, когда Вы обо мне думаете, Вы спокойно можете сказать: “Мой образ стоит теперь перед его глазами, и он поклоняется мне”. Это буквально так».

Мы не можем сомневаться в искренности этих писем, точнее, у нас нет права на сомнения. Но ведь известно, что в то время письма нередко вскрывались соответствующими службами. Особенно письма из России в Европу. Может, и не все, но вскрывались. Могли прочитываться кем-то и письма Тургенева… А он вел себя как горячо влюбленный и в письмах и в жизни. Лишь в 1845 году вернулся в Россию, но уже в январе 1847 года снова помчался за границу, едва узнав, что у Виардо начинаются гастроли в Берлине. Затем он сопровождал ее во время гастролей в Лондоне и Париже.

Сохранились некоторые его письма того периода:

«Ах, мои чувства к вам слишком велики и могучи. Я не могу жить вдали от вас, – я должен чувствовать вашу близость, наслаждаться ею, – день, когда мне не светили ваши глаза, – день потерянный».

А вот другое письмо: «Здравствуй, моя любимая, самая лучшая, самая дорогая моя женщина… Родной мой ангел… Единственная и самая любимая…»

Письма весьма откровенны. Отчего же так спокойно реагировал на них супруг Полины Виардо? Не могла же она скрыть эту страстную переписку. Во всяком случае, всегда тайная переписка может стать явной. А писем было слишком много…

Были, конечно, и просто о творчестве: «Господи! Как я был счастлив, когда читал Вам отрывки из своего романа (Тургенев читал своей возлюбленной роман “Дым”). Я буду теперь много писать, исключительно для того, чтобы доставить себе это счастие. Впечатление, производимое на Вас моим чтением, находило в моей душе стократный отклик, подобный горному эху, и это была не исключительно авторская радость».

Кстати, относительно того, что Тургенев сделал ее первой читательницей, слушательницей и ценительницей своих произведений,

Об этом Полина Виардо писала так: «Ни одна строка Тургенева не попадала в печать прежде, чем он не познакомил меня с нею. Вы, русские, не знаете, насколько вы обязаны мне, что Тургенев продолжает писать и работать».

Ну а на пересуды об их отношениях она ответила очень твердо и вразумительно: «Сорок лет прожила я с избранником моего сердца, вредя разве что себе, но никому другому. Какое право имеют клеймить нас? Чувства и действия наши были основаны на законах, нами принятых, непонятных для толпы. А положение наше было признано законным всеми, кто нас любил».

Ну а теперь вспомним крылатую фразу: «Тот, кто счастлив в любви, становится семьянином, кто несчастлив – писателем или философом».

Так счастлив или несчастлив в любви был Иван Сергеевич Тургенев?

С творчеством Тургенева мы знакомимся еще на школьной скамье. Но при изучении творчества писателя в школе внимание учеников на том, откуда взяты те или иные коллизии, не заостряется. Особенно это касается книг о любви. Произведения в этих случаях редко сопоставляются с этапами биографии писателя. В программе определено, что надо изучать и как изучать, – в советское время необходимо было выискивать те или иные эпизоды или сцены, которые можно использовать для бичевания порядков дореволюционной России.

А между тем зачастую писатели вовсе не ставили перед собой задачи бичевать государственное устройство. В своих произведениях они показывали героев эпохи…

Вспомним лермонтовского «Героя нашего времени». Писатель, как иногда говорят, инженер человеческих душ. Вот и исследовали наши классики именно души человеческие. Ну а эпоха, эпоха служила только фоном, на котором высвечивались те или иные исследования.

Тургенев почти непрерывно сопровождал певицу во время ее многочисленных гастролей. В Россию приезжал не часто, но во время этих приездов успевал завести новые романы.

И это несмотря на большую любовь к Полине Виардо?!

Всех увлечений, которые пережил Тургенев, видимо, не счесть, поскольку далеко не каждый из них становился основой для очередного романа или повести. Были, конечно, и такие, что вдохновляли на целую плеяду стихотворений, ну и, конечно, на роман, повесть или рассказ, а то и на все произведения, вместе взятые.

Недаром Иван Сергеевич писал: «Всякий раз, когда я задумывал написать новую вещь, меня трясла лихорадка любви».

Уже стало традицией говорить о сорокалетней неиссякаемой любви к Полине Виардо. Но тогда почему же за эти сорок лет Тургенев не только завел немало романов, но и неоднократно делал серьезные попытки построить семью?

Так, в 1854 году Иван Сергеевич стал серьезно подумывать о женитьбе на Ольге, дочери одного из своих кузенов. Тургеневу было 36 лет, девушке – 18. Разница, конечно, немалая, но в то время в России такое не было исключением. Мужчины вообще женились в основном не в ранней молодости, а в возрасте где-то тридцати лет. Иногда и позднее. Так что ничего удивительного не было в том, что Тургенев воспылал нежными чувствами к юной Ольге и даже готов был сделать предложение. И девушка отвечала на его чувства чувствами, еще более сильными и, несомненно, значительно более искренними.

Но почему же он снова не решился на женитьбу? Биографы полагают, что тому виною любовь к Полине Виардо, что Тургенев был не в состоянии поставить любую другую, даже очень привлекательную женщину между собою и возлюбленной певицей.

И все-таки кажется странным, что он, выбирая между бесперспективным обожанием Полины Виардо и чувствами к другой женщине, отвечающей на его чувства, вновь и вновь возвращался в плен своего безответного обожания.

И с чувствами к Ольге было также скоро покончено, и они так же скоро, как и прежние чувства, «были сданы в архив».

И вот тут возникает мысль: а имел ли право Тургенев на любовь к кому-либо, кроме Полины Виардо? Ведь он не принадлежал себе, он был резидентом русской разведки. Ну а публике давалось объяснение, которое ее устраивало и которое скрывало правду о деятельности Тургенева.

«Тургенев скверно поступает с Машенькой…»

У любимой сестры Льва Николаевича Толстого, Марии Николаевны, ставшей прототипом Любочки в его повести «Детство. Отрочество. Юность», личная жизнь не сложилась. Она была вынуждена взять детей и уйти навсегда от мужа, жизнь с которым оказалась невыносимой.

Лев Толстой искренне переживал за нее. Она была действительно очень и очень дорогим для него человеком. Свои письма к ней он начинал самыми ласковыми словами: «Милый, милый, тысячу раз дорогой друг мой Машенька… Не стану извиняться, что не скоро написал тебе, уж это сколько раз было и все-таки не мешает нам любить друг друга и быть уверенным в этом…»

Но она была еще очень молодой женщиной. Ей хотелось любви, она мечтала о счастье.

Тургенев периодически приезжал в Россию и живо интересовался литературными новостями и книжными новинками. И вот в 1854 году он прочитал в журнале «Современник» повесть Толстого «Детство. Отрочество. Юность», которая привела его в восторг. Зная, что неподалеку от Спасского-Лутовинова живут сестра Льва Толстого с мужем, он решил обязательно познакомиться с ними.

Тургенев нанес визит. Вскоре семья Толстых тоже посетила его, и постепенно завязалась дружба.

Мария Николаевна сразу тронула сердце Тургенева. Иван Сергеевич признался в своем письме к издателю «Современника» Некрасову: «Сестра автора “Отрочества” премилая женщина, умна, добра и очень привлекательна… Она мне очень нравится. Мила, проста – глаз бы не отвел. На старости лет… я едва не влюбился. Жаль, что отсюда до них около 25 верст…»

Друзьям говорил о ней: «Если взглянешь на нее хоть раз, теряешь рассудок и падаешь на землю, как скошенный стебель».

Да и Мария Николаевна, лишенная в семье любви, постепенно увлеклась Иваном Сергеевичем. Она говорила о Тургеневе: «Он удивительно интересен своим живым умом и поразительным художественным вкусом. Такие люди редки».

Брат Николай Николаевич был встревожен увлечением Марии. Он писал Льву Николаевичу: «Маша очарована Тургеневым. Она не знает света и вполне может ошибиться».

Между тем любящие сердца забились в унисон, хотя их обладатели тщательно скрывали свои чувства, причем скрывали их не только от посторонних, но и друг от друга. Но однажды Тургенев не выдержал… Это случилось, когда он читал вслух «Евгения Онегина».

Как-то так вышло, что он, почти не владея собой, взял ее руку и поцеловал. Мария Николаевна испуганно отдернула ее и проговорила: «Прошу более этого не делать».

Эту сцену Тургенев оживил в своем «Фаусте». Вот она:

«Я знаю, как опасна какая бы то ни было связь между мужчиной и молодой женщиной, как незаметно одно чувство сменяется другим. Я бы сумел оторваться, если б я не сознавал, что мы оба совершенно покойны. Правда, однажды между нами произошло что-то странное. Не знаю, как и вследствие чего – помнится, мы читали “Онегина” – я у ней поцеловал руку. Она слегка отодвинулась, устремила на меня взгляд (я, кроме ее, ни у кого не видал такого взгляда: в нем и задумчивость, и внимание, и какая-то строгость)… вдруг покраснела, встала и ушла. В тот день мне уж не удалось быть с ней наедине. Она избегала меня и битых четыре часа играла с мужем, няней и гувернанткой в свои козыря! На другое утро она предложила мне идти в сад. Мы прошли его весь до самого озера. Она вдруг, не оборачиваясь ко мне, тихо прошептала: “Пожалуйста, вперед не делайте этого!” – и тотчас начала мне что-то рассказывать… Я был очень пристыжен».

Повесть «Фауст» написана Тургеневым за несколько дней на одном вздохе. Прототипом главной героини Верочки Ельцовой стала Мария Николаевна. Во многих произведениях Тургенева заметна одна закономерность. Он дает героиням имя, отличное от прототипов, но отчество неизменно оставляет прежнее. Вот мы видим: Мария Николаевна – Вера Николаевна в «Фаусте», Татьяна Александровна – Мария Александровна в «Переписке»…

В «Фаусте» писатель дает портрет Верочки Ельцовой, списанный с Марии Николаевны: «Когда она вышла мне навстречу, я чуть не ахнул: семнадцатилетняя девочка, да и полно! Только глаза не как у девочки; впрочем, у ней и в молодости глаза были не детские, слишком светлы. Но то же спокойствие, та же ясность, голос тот же, ни одной морщинки на лбу, точно она все эти годы пролежала где-нибудь в снегу. А ей теперь двадцать восемь лет, и трое детей у ней было…»

И возраст соответствует, и детей у Марии Николаевны было трое, как и у Верочки Ельцовой.

А вот уже оценка Тургенева: «Вера Николаевна не походила на обыкновенных русских барышень: на ней лежал какой-то особый отпечаток».

Ну и еще одна подробность – Верочка, как и Мария Николаевна, не любила стихов.

И именно Тургенев привил эту любовь Марии Николаевне, во всяком случае, к «Фаусту» Гете, а его герой то же самое сделал с Верочкой Ельцовой.

Тургенев пережил почти юношескую влюбленность. Это видно из его писем. Боткину он признался: «Прощаясь со мною, она подала мне руку с таким внутренним болезненным движением, словно птичка, которая ищет где-нибудь укрыться от застигнувшей ее бури. У меня готовы были навернуться слезы на глаза… Все в ней проникнуто благородством и искренностью сердца».

В 1855 году Тургенев познакомился с братом своей возлюбленной, Львом Николаевичем Толстым, причем Толстой сообщил сестре об этом и добавил, что «полюбил его (Тургенева. – Н.Ш.) еще и за то, что он тебя так любит и ценит».

Может показаться странным, но любовь Тургенева разгоралась, пока Мария Николаевна была недоступна для него – пока была замужем. И вдруг пришло сообщение, что она ушла от мужа и переехала к брату Сергею Николаевичу в Пирогово – там было его имение, в котором ей принадлежала часть, именуемая Малым Пироговом.

Совсем еще молодая женщина – а было ей в ту пору двадцать семь лет – смело оставила мужа, хотя было у нее трое детей.

Тургенев поспешил послать ей уверения в своих чувствах, правда, говорил о дружбе, а не о любви: «Вы недаром полагаетесь на мою дружбу: действительно – я останусь Вашим другом, пока буду жив…»

Видимо, этими словами о дружбе он несколько озадачил Марию Николаевну, которая полагала, что он питает к ней гораздо более сильные чувства. Написал Тургенев и Льву Николаевичу Толстому: «Скажите ей, что я часто думаю о ней и что, если бы желания могли осуществляться, она была бы совершенно счастлива».

Но снова позвала заграница, что конечно же огорчило Марию Николаевну, ведь всем было известно о непонятной, странной, почти виртуально, но все-таки любви к Полине Виардо.

Даже Толстой в 1858 году записал в своем дневнике: «Машеньку известие об отсутствии Тургенева ударило. Вот те и штучки».

А Тургенев уже все для себя решил – снова он не отважился на то, чтоб сделать предложение, и на вопрос Анненкова о развитии отношений с сестрой Льва Толстого, ответил с известной долей цинизма, мол, Мария Николаевна еще не знает: «дела с ней покончены и сданы в архив».

В следующий свой приезд в России Тургенев побывал в Пирогове, повидал и Марию Николаевну и ее братьев. Он подробно описал этот визит Полине Виардо: «Я провел три очень приятных дня у своих друзей: двух братьев и сестры, прекрасной и очень несчастной женщины. Она вынуждена была разойтись со своим мужем, своего рода деревенским Генрихом 8-м, преотвратительным».

Лев Николаевич Толстой дал этому поступку в своем дневнике такую резкую оценку: «Тургенев скверно поступает с Машенькой. Дрянь».

Иван Сергеевич просто разлюбил Марию Николаевну, о чем признался в письме к Боткину: «Я видел в Ясной Поляне графиню Толстую; очень она переменилась на мои глаза – да сверх того мне нечего ей сказать».

Произошел разрыв и со Львом Толстым. Иногда называют иные причины – мол, однажды Тургенев читал Льву Николаевичу свою повесть, а тот заснул, или они поссорились из-за различного подхода к воспитанию детей, когда речь зашла о воспитании во Франции дочери Тургенева. Возможно, и был какой-то повод, но причина кроется в том, что, на взгляд Толстого, Тургенев очень нехорошо поступил в его любимой сестрой, вселив надежду на любовь, на будущее, но затем все резко разорвав.

Считается, что Тургенев в «Фаусте» в какой-то степени предсказал судьбу Марии Николаевны через судьбу своей героини Веры Николаевны.

Мы не знаем, каким было последнее свидание Тургенева с Марией Николаевной. Но в «Фаусте» говорится об обещании встречи – встречи, которая не состоялась: «Завтра, завтра вечером, – проговорила она, – не сегодня, прошу вас… уезжайте сегодня… завтра вечером приходите к калитке сада, возле озера. Я там буду, я приду… я клянусь тебе, что приду, – прибавила она с увлечением, и глаза ее блеснули, – кто бы ни останавливал меня, клянусь! Я все скажу тебе, только пусти меня сегодня».

Она переходит на «ты», она обещает встречу, и какую встречу! Можно только догадываться.

Тургеневский герой, от имени которого ведется повествование, проводит страшную для него ночь, он вспоминает, вспоминает все, что связывало его с Верой Ельцовой, вспоминает ее слова, ее откровения: «Вспоминал я также слова Ельцовой, переданные мне Верой. Она ей сказала однажды: “Ты как лед: пока не растаешь, крепка, как камень, а растаешь, и следа от тебя не останется”.

И вот развязка… Строки из письма: «Я не могу продолжать так, как начал, любезный друг: это стоит мне слишком больших усилий и слишком растравляет мои раны. Болезнь, говоря словами доктора, определилась, и Вера умерла от этой болезни. Она двух недель не прожила после рокового дня нашего мгновенного свидания. Я ее видел еще раз перед ее кончиной. У меня нет воспоминания более жестокого. Я уже знал от доктора, что надежды нет. Поздно вечером, когда уже все улеглись в доме, я подкрался к дверям ее спальни и заглянул в нее. Вера лежала на постели с закрытыми глазами, худая, маленькая, с лихорадочным румянцем на щеках. Как окаменелый, смотрел я на нее. Вдруг она раскрыла глаза, устремила их на меня, вгляделась, протянув исхудалую руку».

«Фауст» написан в период горячей влюбленности, но почему же такой конец? Словно какой-то рок лежал на всех попытках Тургенева встретить настоящую любовь и устроить свою судьбу. Он говорил о любви к Марии Николаевне, восхищался ею, но уже были написаны роковые строки повести. И ведь свершилось… Нет, Мария Николаевна не умерла, но ушла из мирской жизни.

Вспоминала ли она Тургенева? Да, конечно же вспоминала его и свою любовь к нему. И спустя годы пришла к выводу: «Если бы он не был в жизни однолюбом и так горячо не любил Полину Виардо, мы могли бы быть счастливы с ним, и я не была бы монахиней, но мы расстались с ним по воле Бога…»

Обрести счастья в любви Марии Николаевне так и не довелось. Потрясенная ничем не оправданным разрывом с Тургеневым, она уехала за границу, где завела роман со шведским подданным Виктором де Кленом». От него родила дочь, о чем сообщила братьям. С трепетом ждала писем, особенно от любимого брата Льва Николаевича. И получила ответ: «Ты говоришь, пусть братья тебя судят, как хотят. Кроме любви, кроме жалости, нет и ничего не будет к тебе в моем сердце. Упрекнуть тебя не поднимется рука ни у одного честного человека. Теперь что делать? Первое – выйти за него замуж, второе – ребенка ни в коем случае не брать себе, а отдать мне. Третье – важнее всего – скрыть от детей и от света».

Но и здесь встретились непреодолимые препятствия. Родственники виконта помешали браку, хотя дочь взяли на воспитание. Ее ожидало одиночество, особенно после смерти сына. И она решила удалиться из мирской жизни. В Оптиной пустыни встретилась со старцем Амвросием и в 1891 году отправилась в Шамординский монастырь, который находился неподалеку от пустыни. Она ушла в мир иной весной 1912 года.

«Что это? Слезы… или кровь?»

Тургенев писал в одном из своих писем: «В человеческой жизни есть мгновенья перелома, мгновенья, в которых прошедшее умирает и зарождается нечто новое; горе тому, кто не умеет их чувствовать, – и либо упорно придерживается мертвого прошедшего, либо до времени хочет вызывать к жизни то, что еще не созрело».

И вот, когда ему было в районе шестидесяти лет, он снова испытал всепобеждающее чувство любви…

А.Ф. Кони отметил, что Тургенев «находился во власти чувства, не похожего на одностороннее восхищение, за которое платят одним дружеским расположением, – чувства, гораздо более сильного и острого».

И далее: «Таковы были его отношения к баронессе Ю.П. Вревской в 1874—1877 годах, начавшиеся дружбой и признанием с его стороны, что ближайшее знакомство с нею оставило глубокий след в его душе и дало ему почувствовать, что в его жизни стало одним существом больше, к которому он искренно привязался. Но вскоре это «несколько странное, но хорошее чувство» переходит у него в «дружескую любовь», а в последнюю настойчиво вторгается страсть, так что ему становится жутко при мысли о возможности быть прижатым любимым другом к сердцу не по-братски…»

Говорят, что в жизни мужчин вот этакие смены, о которых писал Тургенев, происходят каждые 29 лет.

«Баронесса Юлия Петровна Вревская (урожденная Варпаховская, 1841 —1878) семнадцатилетней девушкой вышла замуж за генерала И.А. Вревского, вскоре убитого на Кавказе.

Тургенев был знаком с этой женщиной с 1873 года и переписывался с ней вплоть до ее смерти. Вревская приезжала к нему в имение Спасское-Лутовиново и гостила там пять дней. В день ее отъезда Тургенев написал: «…в моей жизни с нынешнего дня одним существом больше, к которому я искренне привязался, дружбой которого я всегда буду дорожить, судьбами которого я всегда буду интересоваться».

Когда началась Русско-турецкая война 1877—1878 годов, Ю.П. Вревская добровольно отправилась сестрой милосердия в действующую армию. Но сначала она приехала в Яссы, где с июня 1877 года дислоцировался только что сформированный отряд Свято-Троицкой общины во главе с весьма пожилой настоятельницей Е.А. Кублицкой. В отряде было около двадцати человек – врачи, медицинские сестры. Баронесса Вревская определилась медсестрой в этот отряд.

Узнав об отъезде Вревской в действующую армию, Тургенев написал:

«Мое самое искреннее сочувствие будет сопровождать Вас в Вашем тяжелом странствовании. Желаю от всей души, чтобы взятый Вами на себя подвиг не оказался непосильным…»

Но, увы, Ю.П. Вревская заразилась пятнистым тифом и умерла 24 января 1878 года в госпитале, находившемся в городе Бялы (Болгария). Ее смерть глубоко потрясла И.С. Тургенева. В письме к другу он писал: «Она получила тот мученический венец, к которому стремилась ее душа, жадная жертвы… Это было прекрасное, неописанно доброе существо… Ее жизнь – одна из самых печальных, какие я знаю».

Именно в память о ней в сентябре того же года Тургенев создал одно из лучших своих стихотворений в прозе.

«На грязи, на вонючей сырой соломе, под навесом ветхого сарая, на скорую руку превращенного в походный военный гошпиталь, в разоренной болгарской деревушке – с лишком две недели умирала она от тифа.

Она была в беспамятстве – и ни один врач даже не взглянул на нее; больные солдаты, за которыми она ухаживала, пока еще могла держаться на ногах, поочередно поднимались с своих зараженных логовищ, чтобы поднести к ее запекшимся губам несколько капель воды в черепке разбитого горшка.

Она была молода, красива; высший свет ее знал; об ней осведомлялись даже сановники. Дамы ей завидовали, мужчины за ней волочились… два-три человека тайно и глубоко любили ее. Жизнь ей улыбалась; но бывают улыбки хуже слез.

Нежное кроткое сердце… и такая сила, такая жажда жертвы! Помогать нуждающимся в помощи… она не ведала другого счастия… не ведала – и не изведала. Всякое другое счастье прошло мимо. Но она с этим давно помирилась – и вся, пылая огнем неугасимой веры, отдалась на служение ближним.

Какие заветные клады схоронила она там, в глубине души, в самом ее тайнике, никто не знал никогда – а теперь, конечно, не узнает.

Да и к чему? Жертва принесена… дело сделано.

Но горестно думать, что никто не сказал спасибо даже ее трупу – хоть она сама и стыдилась и чуждалась всякого спасибо.

Пусть же не оскорбится ее милая тень этим поздним цветком, который я осмеливаюсь возложить на ее могилу!

Сентябрь 1878 года».

Здесь нужно добавить кое-что о тех каплях воды, которые солдаты подносили к запекшимся губам Вревской. Эту воду, как оказывается, они покупали у спасаемых от османской смерти болгар, причем покупали не за малые деньги.

Стихотворениями в прозе «Деревня», «Дрозд II», «Памяти Ю.П. Вревской» Тургенев откликнулся на события Русско-турецкой войны 1877—1878 годов, войны очень необычной, которую впоследствии назвали «военной прогулкой». Ведь направляя своего брата в Дунайскую армию главнокомандующим, Александр Второй определил главную цель – Константинополь! Но заговор западных стран, во главе с Англией, помешал осуществить вековое стремление о водружении Православного Креста на Святой Софии. Сколько людей загублено – и все напрасно. Вот и звучат проникающие глубоко в душу строки стихотворения в прозе «Деревня»:

«О, довольство, покой, избыток русской вольной деревни! О, тишь и благодать! И думается мне: к чему нам тут и крест на куполе Святой Софии в Царь-Граде и все, чего так добиваемся мы, городские люди?»

Какой глубокий смысл! Это уже, безусловно, прозаические начала в стихотворениях в прозе, но начала, усиленные поэтическим духом произведения. На таком удивительном контрасте Тургенев показывает мир деревни, далекий от войн, сражений и походов, смысл которых очень мало понятен простым деревенским жителям. Им понятны лишь войны в защиту своего Отечества. Вспоминается стихотворение «Как хороши, как свежи были розы», с их пронзительным ощущением беззащитности «перед лицом Неведомого, перед бесконечностью неба».