Текст книги "Куда уходит детство"

Вовка с любопытством разглядывал брата в грязной одежде, от которой так отвратительно воняло, что он поморщился.

Вошла пришедшая со двора мать. И стала раздраженно готовить завтрак, метая громы и молнии в сторону провинившегося. Ванька молча чистил одежду.

– Ты в сени иди чистий свои наряды, протушил в комнате все насквозь, дышать нечем. И крыльцо иди, отмывай. Смотреть на него страшно, все в блевотине.

Ванька послушно вышел в сени, где продолжил свое нелегкое занятие: налив в таз воды, тряпкой замыл крыльцо и выплеснул воду через доски соседского забора. Снова стал щеткой чистить задубевшие брюки.

Из дома вышел отец и, подмигнув ободряюще сыну, заторопился на работу. Пора было и Ваньке на фабрику, только какой из него работник после вчерашнего? Все, с пьянством покончено раз и навсегда!

Он хотел, было вернуться в дом, но о еде он даже думать не мог, да и мать снова набросится на него с упреками, так что придется бежать на работу прямо так. Он оглядел себя и нашел, что все вполне благопристойно, сойдет. А там видно будет.

Вздохнув с облегчением, сбежал по ступенькам свежевымытого крыльца и помчался по улице вслед за далеко уже ушедшим отцом…

После работы Ванька не стал заходить домой, чтобы не встречаться с разгневанной матерью. Вместо этого они с Борисом подошли к пивному ларьку и осушили по кружке пива.

Трещавшая с похмелья голова враз прошла, и мир уже не казался Ваньке таким безнадежно мрачным и тягостным.

– Еле смену отработал, тяжко после вчерашнего. Ты как сам-то? – Борис поглядел на повеселевшего друга и тоже улыбнулся. – То-то и оно. Если бы сразу поправиться рюмкой-другой. Полегчало?

Ванька молча кивнул, и тут его сильно хлопнули сзади по плечу.

Оглянувшись, он увидел улыбающиеся физиономии своих троюродных братьев. Юрка со Славкой всюду ходили вместе, вот и сейчас они тоже решили после работы побаловаться пивком.

– Што, с похмелья, небось? Головка бобо, денежки тютю! – Юрка как всегда сверх меры догадлив и деятелен. Славка более молчалив, хотя и вымахал с версту коломенскую, как говаривала бабушка. Да и Юрка тоже был плечист и кряжист, под стать старшему брату.

Поздоровавшись, ребята заказали по кружке пива себе и Ваньке с Борькой за компанию. Борис оживился.

– Вчерась мой день рождения отмечали, вот и перебрали малость. Да еще с дружинниками в горсаде поцапались. В общем, было дело на всю получку. Да, Иван?

– Покуролесили, это точно, – подтвердил вновь приятно захмелевший на старые дрожжи Ванька. Словно и не было утренних мучений и страданий. Всё прошло.

– Ты нам зубы не заговаривай, – уставился Юрка на Бориса. – Зажал день рождения, так не пойдет. Верно, Славка?

– У него еще есть время реабилитироваться, – усмехнулся Славка, закуривая папиросу, и ребята уважительно посмотрели на человека, знающего такие мудреные словеса.

– Пошли за мной! Кое-што в загашнике еще имеется, – и Борис повел своих друзей к уже облюбованному вчера гастроному. – Возьмем бутылек и в горсад, раздавим.

– Бутыльком ты не отделаешься, – дружно засмеялись братья.

– Тогда возьмем два или три, подумаешь, делов-то…

Горсад постепенно заполнялся молодежью, по трансляции звучали все те же давно знакомые, но не надоедающие мелодии. Вспыхивали фонари на столбах, освещая аллеи, вечер вступал в свои права.

В воротах показалась группа парней в белых ворсистых фуражках, возглавляемая здоровым парнем: из-под низко нахлобученного козырька настороженно глядели злые глазки вожака, словно высматривая очередную жертву для расправы. Рядом с ним шел маленький горбун в вельветовой куртке и кепарике набок.

– Опять эта подгорная шпана появилась, – тихо возмутилась сидящая на скамейке дама, обращаясь к своему мужчине, но тот промолчал, с любопытством поглядывая на веселившихся рядом ребят.

– Не сердитесь, папаша, все будет хорошо, – оглянулся на него Борис и заметил вошедшую в горсад компанию. – Глянь, Иван, те самые пришли. Помнишь, на танцах дрались, с городскими?

Ванька с братьями глянули и обрадовались, каждый по своему:

– Это же мой дядя Юра! – вскочил Ванька.

– Наши пришли. С Ляной, и Юрой Шмидтом, – переглянулись Юрка со Славкой, тоже вскакивая со скамейки навстречу идущим парням.

Парни остановились у скамейки, здороваясь с ними за руку, как со взрослыми. Ванька с Борькой тоже удостоились чести рукопожатия.

– Прифет, репята. Куляете? Молодцы, – похвалил их и дядя Юра, похлопывая по плечам. – Ваня, ты што-то давно у нас не был. Заходи почаще. Это мой племянник, сын Николая, – пояснил он парням, и те с интересом взглянули на зардевшегося от гордости Ваньку.

– Если кто потянет на вас, дайте знать, – бросил ребятам уже на ходу Ляна, направляясь ко входу на танцплощадку. Дядя Юра тоже кивнул им, и поспешил за широко шагающим другом.

Дама на скамейке сидела тихо, как мышка, уже не возмущаясь и крепко сжимая в ручках руку своего мужчины-защитника.

Кодла прошла мимо контролера, даже не взглянув на него, и тот промолчал, опасливо глядя на подгорную шпану.

– Наши подгорные сейчас верх держат над всеми, – разъяснил Юрка ребятам. – Вишь, контролер даже не вякнул. Попробуй, пройди без билета.

Вдохновленные такой защитой, ребята гордо огляделись по сторонам, мол, знай наших. Чем же дальше заняться? Может, тоже на танцы рвануть или с девчонками какими-нибудь познакомиться, вон их сколько вокруг. Выбирай любую.

– Пошли, познакомлю вас с бугорской девчурой, – разглядел-таки знакомых Юрка и, широко улыбаясь, направился к стайке девушек. Ванька с Борькой и Славка скромно шли за ним.

– Знакомьтесь, это мои братья Иван, Вячеслав, и друг Борис. А это Зоя, Галина, Татьяна и две Валентины, – умело познакомил ребят с девушками Юрка и самодовольно ухмыльнулся. Винные пары еще не выветрились из его головы, потому он и был так уверен в себе.

Девушки с интересом поглядывали на новых знакомых, а Ванька смотрел, не отрывая глаз, на Галину. Она сама ему так понравилась или же имя Галина так магически действовало на него, он не знал, но девушка заметила устремленный на нее горящий взгляд Ивана и встрепенулась, он тоже ей понравился.

Галина была самой яркой из подруг, и Юрка недовольно поморщился, увидев, как они с Ванькой поглядывают друг на друга. Он тоже приглядел эту девушку для себя и не хотел уступать.

– Ну, што, на танцульки сходим, сбацаем там летку-енку, или хали-гали, а может, чай вдвоем? – он картинно прикрыл глаза и задрыгался в шутливом танце, веселя публику.

Девушки засмеялись, ребята вторили им, и Юрка уже хотел, было вести всех на танцы, как вдруг со стороны танцплощадки раздались дикие крики, шум и трель милицейского свистка.

Это подгорные опять сшиблись с кем-то в очередной драке.

Тут уж не до танцев, и девушки пошли к выходу из горсада, сопровождаемые кавалерами…

До бугра, одного из отдаленных районов Алатыря, путь не близок, но что такое для молодежи несколько километров, когда рядом с ребятами идут очаровательные девушки и впереди еще целый вечер.

Но чем ближе к бугру, тем тревожнее на душе у ребят. Бугорские не любят, когда провожают их девушек, особенно, если это городские или подгорные ребята. Тут уж не миновать побоища.

– Мальчики, давайте прощаться. Дальше мы сами дойдем, здесь недалеко, – Галина решительно остановилась возле поворота дороги, за которым начинались владения бугорской шпаны.

Подруги поддержали ее, ребята тоже не возражали, но Юрка неожиданно для всех, и особенно для себя воспротивился:

– Никаких сами, мы проводим вас до дома. Подгорные никого не боятся. Даже бугорских.

После подобного утверждения отступать было нельзя, и все тронулись дальше; смех стих, шли молча…

Борис был из городских, и клял про себя Юрку самыми последними словами, сторожко оглядываясь по сторонам и надеясь только на русский авось. Авось пронесет.

Ванька шел рядом с Галиной, и они время от времени переглядывались с улыбкой, хотя ее и трудно было заметить в наступающей темноте. Юрка старался не отставать от них, держась ближе к Галине.

Луч фонарика предательски высветил идущих по дороге, и вслед за этим бугорские ребята с шумом обступили их:

– Галь, што за фраера увязались за вами сегодня?

– Так это подгорные, как я погляжу!

– Один вроде городской, видишь, как трясется от страха?

– Щас мы вам фонарей навешаем, штоб обратный путь освещать!

Братья с Борисом приготовились к обороне, хотя численный перевес был на стороне бугорских. Девушки молча стояли в сторонке, зная крутой нрав своих парней. Перечить им было бесполезно.

Юрка решил потянуть время, вглядываясь в темноту, где стояли враги, и начал разговор с ними издалека:

– Мужики, вы Ляну знаете? Так мы с ним друзья и соседи.

– Это вы у себя в подгорье друзья и соседи, а здесь мы хозяева, допер? – раздался из темноты угрожающий голос и в тот же миг Юрка получил по затылку пробный удар такой силы, что едва удержался на ногах.

Славка бросился, было, ему на выручку, но споткнулся о подставленную ногу и рухнул на дорогу, тут же вскочив обратно.

Борис замер одиноким столбиком, готовясь к худшему.

И тут Ванька решил, была не была:

– Мне дядя Юра рассказывал, что бугорские его кореша. Юру Шмидта знаете, небось?..

– Кто его не знает, – уважительно раздалось из мрака, и к Ваньке приблизился здоровый бугай деревенского вида. – Так ты его племяш, стало быть, а не врешь?

– Иван его племянник, а мы со Славкой тоже родня будем, – подхватил Юрка. – А Борис его дружок, так что здесь все свои, чужих нет.

После его слов из темноты обозначились фигуры хозяев Бугра. Они подошли к своим жертвам и сменили гнев на милость. Авторитет Юры Шмидта был непререкаем в городе, становиться его врагами никто не хотел, можно было после этого оказаться запросто на кладбище.

– Раз так, идите себе дальше, провожайте девчонок. А ты, Иван, передавай от нас привет Юре. Скажи, Федор Быков кланяется с друзьями, он знает, – распорядился бугай деревенского вида, и бугорская кодла снова растворилась во мраке наступающей ночи.

Все вздохнули с облегчением, и пошли дальше, уже не опасаясь.

Девушки увели братьев и Бориса к своим домам, а Ванька с Галиной подошли, наконец, к ее дому. Зайдя во двор, они прикрыли калитку и расположились на крыльце веранды, отдыхая от долгой дороги и пережитого.

– Вань, как ты обратно пойдешь, ведь ночь на дворе, – забеспокоилась Галина, но Ваньке мало было дела до этого. Он сидел рядом с Галиной и ощущал тепло ее тела, его руки протянулись к ней и обхватили за плечи, за талию.

Девушка не сопротивлялась, ей самой была приятна эта внезапно возникшая близость с понравившимся ей парнем.

Они замерли и сидели так до тех пор, пока не затекли руки и ноги, слушая ночь. Потянуло прохладой, наконец, они просто-напросто замерзли.

– Сейчас я приду, обожди, – Галина вскочила и, хлопнув дверью, исчезла в доме. Ванька ждал, блаженно улыбаясь и совсем не беспокоясь о том, что завтра ему снова на работу, что о нем тревожатся дома родители, ему было хорошо и покойно, как никогда.

Выбежала из дома Галина с овчинным тулупом в руках, и они, укутавшись в него по возможности, снова надолго замерли рядом, привыкая друг к другу. Говорить не хотелось, им и без слов было все понятно…

Когда предутренняя тишина и блаженство двух юных душ достигло апогея, проснулся отец девушки, и вышел из дома до ветру, чертыхаясь спросонья и громко топая ногами по скрипучему полу коридора.

Увидев свою дочь с пареньком, сидящих на крыльце веранды в такую рань, он сначала ничего не понял, а когда до него дошло, что они сидят так всю ночь, все его недовольство своевольной девчонкой вырвалось наружу. Пристроившись у забора по малой нужде, он разразился бранью:

– Все сидят, мать вашу ети!..

В довершение к сказанному он натужился и нарочно громко пернул пару раз до отказа, и только после этого ушел обратно в дом, досыпать.

Смущение юных влюбленных превысило все допустимые пределы, но деваться было некуда, идти домой Ваньке было еще рано, и они, сгорая от стыда друг перед другом, досиживали свое свидание до конца…

Ванька забежал во двор дома, желая навестить бабушку, и столкнулся со своим закадычным другом детства Васькой, с которым виделся теперь довольно редко. Оба они обрадовались встрече, не в силах скрыть это, и оглядели двор, выбирая, куда бы присесть для беседы.

Васька только что вышел из своего доморощенного спортзала и отдыхал, набираясь сил для продолжения тренировки. Он усиленно занимался атлетической гимнастикой и уже добился определенных успехов: фигура у него действительно стала как у настоящего атлета.

Ванька же был худой и поджарый, в силу своих известных увлечений и приключений.

Они присели, наконец, на лавочку у сарая, как раньше, чтобы поделиться новостями друг с другом:

– Вчера после работы в горсаду с девушкой познакомился, Галей зовут. На бугор провожал её до дома, чуть не дали мне там бугорские прикурить. Еле отбрехался. До утра на крыльце просидели. На работу опоздал. Невезуха.

– Везет тебе на Галь.

– А у тебя как дела с Валькой Офицеровой? Небось, амуры крутишь.

– Да никак. Некогда мне ерундой заниматься. Зря ты тогда заревновал ее ко мне. Так просто, поболтали ни о чем. Она, кстати, о тебе спрашивала. Интересовалась.

– Да ну ее в баню. А Натаха куда подевалась? Что-то не видно ее.

– Они на Стрелку переехали. Квартиру получили в новом доме со всеми удобствами: природный газ, ванна, туалет с унитазом, вода.

– Здорово устроились. И Духова роща под боком. Лафа.

– Симак уехал в мореходку поступать. Жалел, что с тобой не простился. Просил передавать привет.

– Так приедет еще на каникулы, братан у него здесь остался. Увидимся. Какие наши годы.

– Не скажи. Далеко теперь он. В море уйдет, работать.

– Давай завербуемся по комсомольской путевке на Север куда-нибудь, как Сашка большой. Романтика!

– Нет. Я в университет поступать буду после школы, как решил.

Они помолчали, глядя вокруг отрешенными взглядами. Оба в себе.

– Ну, тогда пока. Я к бабушке забегу. Навестить надо.

– Пока. У меня тоже дел полно.

Ванька побежал к бабушке, а Васька вернулся в спортзал, работать над культурой своего тела и духа. У каждого из них теперь были свои дела и свои проблемы, и чем дальше, тем больше расходились в разные стороны их интересы и пути-дороги в жизни…

– Все мазюкаешь, ни забот, ни хлопот у тебя. А о сыне кто думать будет, может, Карл Брюллов, или Рембрандт? Ваня был примерный ученик, а теперь все больше подпадает под влияние этого дурня, Борьки: мало того, что на фабрике вместе работают, так вместе пьют, гуляют, дерутся! Тут и до тюрьмы не так далеко…

– Типун тебе на язык, наговоришь невесть што, – Николай с досадой бросил кисти на палитру и отодвинул от себя стул с незаконченным Вовкиным портретом. Никаких условий для творческой работы.

«От жены так просто не отделаешься. Прилипчивая, как зараза. Да и с сыном надо что-то делать, предпринять шаги какие-то».

Он задумчиво смотрел на жену, на Вовку, играющего с тюбиками масляных красок и кистями на полу, оглядывал комнату и даже выглянул в окно, словно там было решение их проблем.

Антонина с издевкой глядела на беспомощного мужа, который все больше вызывал в ее душе чувства досады и пренебрежения.

«Есть же на свете настоящие мужчины, на которых можно положиться, которые являются опорой в семье, почему же именно ей так не повезло, чем она провинилась перед судьбой?»

– Есть идея! – Николай опустился на диван и победоносно глядел на жену с младшим сыном, они на него. – Я знаю, что нужно делать.

Жена скептически скривила губы, не ожидая от его идеи ничего путного. Разве что одни пустые разговоры.

– Я черкну письмецо Борису Белоусову, надеюсь, он не забыл про нас. Так вот, он поможет нашему Ваньке в художественное училище поступить. И от дружков алатырских далеко, и учиться будет. Ну, как?

Антонина преобразилась, во взгляде на мужа появилась теплота и даже нежность: оказывается, он еще способен на здравые мысли и поступки.

– Неплохо придумал, даже очень хорошо. Только ведь он там один будет, другие дружки вроде Борьки найдутся, тогда что? Нас-то рядом не окажется в трудную минуту, а у Белоусова проблем со своими детишками хватает, ему на нашего наплевать.

– Чебоксарское художественное училище, это тебе не школа. С утра до вечера занят будет учебой, не до друзей-приятелей.

– Надо подумать. А поступит ли он?

– Поступит. У него есть способности, как у всех нас, Шмариновых…

Закончить этот серьезный разговор помешал сам Ванька, вихрем ворвавшийся в дом и замерший на пороге комнаты при виде серьезных лиц родителей, озабоченно воззрившихся на него.

– Чего это вы с такими постными лицами сидите? – насторожился он, впрочем, прекрасно осознавая себя виновником их разговора.

– Наш гуляка пришел. Мама с папой зададут тебе жару, – совсем как взрослый, серьезно сказал Вовка старшему брату, и родители удивленно посмотрели на него. Вот и младший подрос незаметно. Идет время.

– Садись, поговорим, – серьезно сказал отец и Ванька сел на стул в ожидании очередной взбучки. Однако этого не случилось.

– Пора тебе серьезным делом заняться, хватит дурака валять. Ты хорошо рисуешь, в изостудии занимался. Когда тебе было пять лет, ты написал свой автопортрет маслом. Сам Сверчков, народный художник Чувашии, был поражен твоим талантом, увидев эту работу.

– Я помню его, – оживился Ванька при воспоминании о своей жизни в столице. – Тогда я твои портреты испортил, нечаянно, и ты меня вздул ремнем. Хорошо мы там жили втроем, весело.

– Да уж, есть, о чем вспомнить, – усмехнулась и мать, глядя на сына.

– Так вот, поедешь поступать в художественное училище. Мой товарищ тебе поможет, остановишься у него на первое время, а там и общежитие предоставят, когда учиться начнешь.

Пораженный Ванька задумчиво уставился на родителей. Спохватился: – А как же моя работа, друзья? Нет, так не годится.

– Никуда твои друзья не денутся, а работы такой везде навалом, еще наработаешься, какие твои годы. Учиться тебе надо, отец дело говорит. С дипломом настоящим человеком будешь, не то, что сейчас, – заключила мать и стала энергично собирать на стол, гремя посудой.

– Родителям лучше знать, что годится. Решено, едешь в Чебоксары учиться. Давайте, садитесь-ка, все обедать, потом обмозгуем, что почём.

– Сытый голодного не разумеет, – согласился с женой муж, не страдающий отсутствием аппетита. Дети тоже не возражали против обеда.

Поставив перед мужем полную тарелку дымящегося борща с мясом, она ласково потрепала остатки волос на его голове:

– Совсем ты облысел, Николай. А ведь такой кучерявый был, помню. Настоящий красавец, и куда все делось.

– Глупый волос покинул умную голову, – съюморил Николай, переиначив прибаутку в свою пользу и нисколько не обижаясь на жену, зато налегая на борщ, ловко орудуя ложкой в пример детям…

Уволиться с работы не составило большого труда. Рассматривая только что полученную в отделе кадров новенькую трудовую книжку, Ванька вышел из проходной обувной фабрики и радостно, но с легкой грустью, вздохнул: предстояло распрощаться с друзьями и в дорогу, навстречу новой неизведанной, зато самостоятельной жизни.

Он вспомнил, что получил расчет и, вынув из кармана деньги, пересчитал их: впервые в его руках была такая сумма заработанных своим трудом денег. Удовлетворенно улыбнувшись, спрятал деньги во внутренний карман пиджака, так надежнее.

«Надо бы подождать Бориса, скоро конец смены. Нет, не буду ждать. Не то придется обмывать расчет, снова пьянка. Некогда мне, потом увижусь с ним, да и мать ждет. В магазин пойдем, рубашки новые покупать, то да се», – размышлял Иван, наддавая ходу.

Он подошел к зданию, в котором располагался «Алатырьторг», как раз вовремя: тут же появилась мать, словно ждала его за дверями, и они отправились по магазинам.

– Пришлось с работы отпрашиваться, но раз такое дело, сына в дорогу снаряжать, начальник отпустил, понимает. У самого два лоботряса подрастают, – ворчала по привычке мать, совсем как бабушка.

Она и была в этот момент так похожа на нее, что Ванька рассмеялся.

Но матери не до смеха. Бросив на сына сердитый взгляд, она подвела его к магазину «Одежда» и, пропустив вперед, вошла следом…

Вот они вышли из магазина, Ванька нес под мышкой сверток с покупками и вдруг увидел девушку своей мечты, ту самую Нинку из одиннадцатого «б», о которой он грезил совсем еще недавно.

Она с мужем шла по другой стороне улицы и тоже узнала своего бывшего поклонника. Обрадованно улыбнулась и хотела, было, помахать ему рукой, но вспомнила про мужа и улыбка пропала на ее лице.

Супруги прошли мимо, волоча в руках сумки с продуктами. Сегодня как раз был базарный день, и многие горожане спешили с рынка домой, нагруженные всем необходимым.

Какая разительная перемена произошла с некогда первой красавицей школы: вместо нарядной девушки с осиной талией и пышной прической Ванька увидел обыкновенную женщину в скромной одежде с платком на голове. Словно облетевший на ветру одуванчик.

– Шею свернешь, охальник. Ну, чего ты на замужнюю женщину вылупился? Неудобно перед людьми, – одернула сына мать.

– Это Нинка из нашей школы, – оправдывался перед матерью сын.

– Была Нинка да сплыла. Не видишь, какой живот у нее выпирает? На сносях, видно. Скоро мамой станет.

Теперь и Ванька разглядел большущий живот колом вместо осиной талии и смутился, осознав всю нелепость их встречи…

– Борис, увидишь Галину, передавай привет от меня. Я уж не успею на бугор съездить, завтра улетаю на самолете! – не смог не прихвастнуть Ванька перед другом.

Борис недовольно усмехнулся, ласково оглаживая рукой блестящие бока своего верного коня, как он любовно называл мотороллер.

– Быстро ты уволился. Не ожидал от тебя такой прыти. Это мамаша тебя с панталыку сбила, сам бы ты не догадался. Но ничего, думаю, что скоро вернешься. Экзамены провалишь, и домой, снова на фабрику.

– Не веришь, что я в училище поступлю?

– А ты сам, веришь? К экзаменам готовиться надо загодя, дурья голова. И то не в раз осилишь. Ладно, езжай. Посмотрим, а привет твоей Галине передам, не сомневайся. Только думаю, ее брательник твой, Юрка отобьет у тебя, пока ты в Чебоксарах прохлаждаться будешь.

– А ты не думай, не отобьет. Она не такая, – неуверенно возразил другу Иван и Борис сразу понял эту его неуверенность, но решил не усугублять. Промолчал.

– Здорово, ребята, как жизнь? – поприветствовал их проходивший мимо однокашник Володя Глазырин, приостановившись поболтать, но друзья лишь холодно кивнули ему, занятые важным разговором, и он пошел дальше, обиженный их невниманием.

– Ну, мне пора, счастливо оставаться. Привет родителям.

– Удачи тебе, раз такие дела.

Борис молча, но крепко пожал другу руку на прощанье и долго смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за поворотом улицы…

– Вдруг не увидимся мы с тобой больше, Ванечка, ненаглядный ты мой. Боюсь, помру скоро, – причитала бабушка, провожая любимого внука до калитки. Тот смущенно поглядел на соседей, тоже высыпавших во двор:

– Ну что ты, бабуля, заладила! Я же буду на каникулы приезжать, – успокаивал он ее вполголоса, но бабушка была неутешна, осеняя его крестным знамением на дорожку и целуя в щечку.

– Ну, мягкой тебе посадки и успехов. Опередил ты меня, друг, но я тоже скоро поеду, недолго осталось ждать. Подумаешь, три года, как в армии, быстро пролетят, – взволнованно жал ему руку Васька так, что Ванька кривился от боли, но терпел.

Панька обнял его и облобызал попросту, затем Валька с Зойкой по очереди расцеловали его в обе щеки и, вконец взволнованный и смущенный, Ванька рысью помчался вверх по переулку под прощальные возгласы оставшихся во дворе, торопясь домой, где его уже заждались родители с младшим братом…

Посадка на самолет заканчивалась.

Ванька в последний раз оглядел небольшое, уютное поле алатырского аэродрома, маленькое здание аэровокзала с кучкой провожающих, среди которых стояли взволнованные предстоящей разлукой родители с братом Вовкой, и махали ему руками.

Он тоже помахал им на прощанье и одним из последних полез по лесенке-трапу в распахнутый люк самолета.

Дверь люка захлопнулась, взревел мотор, набирая обороты и самолет, прозванный в народе как «Кукурузник», покатил по летному полю, обдав провожающих облаком пыли.

Затем оторвался от земли и сначала низко, потом набрал высоту и полетел над городом, держа курс на столицу Чувашской АССР.