Текст книги "Не все переплывут реку"

Марья Дмитриевна, как и обещала, устроила друзей на завод, слесарями по изготовлению техоснастки в гальванический цех.

В самом цехе от ядовитых испарений было нечем дышать, но в их слесарке было окно, дышалось легче, и они с энтузиазмом принялись за работу, так как она была сдельной. Сколько заработаешь, столько и получишь.

На рамки надо было наматывать специальную изоляционную ленту, на перекладинки припаивать крючки, всего и делов. Затем на эти крючки уже в цехе работницы в спецодежде вешали детали, и рамки опускались в ванные с сильнодействующими растворами. Далее шел так называемый процесс гальванической обработки. Химия, одним словом.

В первый день они изготовили по десятку рамок, на второй поменьше, дальше еще меньше. Руки у них уже еле двигались, энтузиазм исчез.

– Это с непривычки, потом обвыкнете, легче будет, – сказали им другие слесаря, со стажем.

Подсчитав по расценкам, сколько надо сделать рамок, чтобы получить хотя бы рублей по сто, друзья приуныли. – Это вам не за девками на танцульках приударять, – шутили работницы в спецодежде, наслышанные о похождениях молодых ловеласов.

– Давай отработаем с месяц, и рванем куда-нибудь на Север, в Мурманск или Архангельск, или на Дальний Восток, во Владик, устроимся там матросами на траловый флот, вот где деньжищ заработаем, – мечтал Николай, Иван был не против.

– Знаешь, по пути в Москву заедем. Там у меня дружбан армейский есть, Мишка Савин. Вместе с ним в госпитале лежали, в Солнечногорске. Это под Москвой, – объяснял он другу. Николай тоже был не против заманчивого предложения.

– А што, повеселимся, Москву посмотрим, себя покажем, и на Север!

Так и получилось. Отработав пару месяцев, они уволились с завода, взяли билеты в общем вагоне, дешевле и веселее ехать, и укатили: только их и видели.

Кольку провожала мать на вокзале, плакала в платочек, а вот Ванькина бабушка не смогла проводить внука, все прихварывала, молилась богу и просила его забрать к себе.

– Не увидимся мы с тобой, Коконька, больше на этом свете, – причитала она, обнимая и целуя любимого внука.

– Ну что ты, бабаня. Я в отпуск приеду через год, – увещевал ее легкомысленный по молодости лет внук, – денег привезу, и заживем мы с тобой, как бароны. Вот увидишь.

Бабушка молча плакала, осеняя его на дорожку крестным знамением. Выбежав из калитки в переулок, Иван оглянулся и помахал бабушке рукой на прощанье. Тогда он не знал, да и не мог знать, что больше никогда не увидит свою бабулю живой.

В Москве они задержались у Мишки на целую неделю. Он показал им столицу, познакомил с друзьями, сводил в злачные места – угощал сам, денег с них не брал. Зато уговорил остаться в Москве и устроиться на завод по лимиту.

– А что, поработаете, денег подзаработаете, поживете в общаге, а там видно будет. Захотите, останетесь, захотите, на Север махнете, за туманом и за запахом тайги, – пропел он и заржал. – Хотя, везде хорошо, где нас нет. Меня брательник к себе в пивбар берет, халдеем. Вот там заработки. И ехать никуда не надо. За семь верст киселя хлебать. Ну, уж нет, ищите дураков в другом месте.

В общем, уговорил. Но тут вышел облом. Ивана взяли на завод ЖБК Метростроя, слесарем по оборудованию, предоставили койку в общаге, а вот Николаю отказали.

Оказалось, он был женат. Хотя жена его проживала в Калининграде, где он служил, а муж в Алатыре. – Я уже и забыл про штамп в паспорте, вот невезуха, – сокрушался он.

А женатиков по лимиту не брали: жен привезут, дети пойдут, квартиру потребуют. Одна морока с ними.

– Нет, езжайте по месту жительства, там и работайте, – сказали в отделе кадров Николаю. Но тот не унывал. Попрощавшись с Иваном, и новым другом Мишкой, он поехал, развелся с женой, и укатил-таки не на Север, а на Дальний Восток. Так легла карта. И еще его влекла по жизни мечта, и он не мог ей противиться. Не хотел.

С этих пор разошлись пути-дорожки закадычных друзей. Иван жил и работал в Москве, женился на москвичке, закончил со временем институт, заочно, а Николай поступил матросом в траловый флот, и ходил на СРТ (траулере) по разным морям и океанам, ловил рыбку, большую и маленькую. Иногда приезжал домой, к своей старенькой маме. Тянуло в родные места.

В один из таких приездов они и встретились на вокзале в Канаше.

Иван тоже ехал в Алатырь навестить родных, а Николай возвращался после очередной путины, уставший от болтанки на судне и тяжелой работы, да еще дорога дальняя, особо не разъездишься. «Надо причаливать к дому, пора бросать якорь», – думал он, подходя к зданию вокзала.

Он вошел со стороны перрона в зал ожидания, и сразу же увидел Ивана, сидящего на лавке среди бабок и теток с мешками, баулами, корзинами и чемоданами. Мужики лежали на полу, прикорнув возле своих вещей, между ними бегали разнокалиберные детишки, бродили нищие, зыркая по сторонам в поисках добычи. Шум и гам, грязно и тесно, но все же лучше, чем на улице под пронизывающим ветром.

Иван тоже встрепенулся, увидев нежданно-негаданно, как к нему шел его друг, с которым они не виделись уже много лет. Так сложилась жизнь.

Сказать, что Иван обрадовался, когда увидел друга, значило, ничего не сказать. Его охватил какой-то неиспытанный еще, душевный восторг, катарсис. Даже встать забыл, так и сидел сиднем.

Николай, широко улыбаясь, протянул ему руку для пожатия, и сел рядом, потеснив теток, будто они не виделись пару дней, не более. Он тоже был рад, хотя и скрывал свои чувства. Не любил он щенячьих восторгов, выросли они из коротких штанишек.

Расположившись поудобнее на лавке, они обменялись новостями в своей жизни, тут и пригородный поезд подали на двенадцатый путь, и друзья вместе с другими пассажирами поспешили к вагонам, чтобы успеть занять места у окон, так как ехать надо было часа четыре, не меньше…

В Алатыре Иван жил у своих дядей, на улице Куйбышева. Он привез из Москвы две тяжеленные сумки с продуктами: мясо, копченую колбасу, разные деликатесы. В Алатыре такого в магазинах не увидишь, разве только по блату. Дядья были довольны, отцу тоже выделили часть продуктов.

– Все равно пропьет, лучше пусть к нам приходит, поест хоть немного. На одном вине долго не протянешь, – хохотнул дядя Митя. Дядя Юра молча покивал головой в знак согласия со старшим братом.

Иван вымыл полы в доме у отца, выбросил мусор, прибрался немного. Стало почище. Выпили с отцом литр вина, потом прогулялись по городу. Отец с гордостью знакомил своих друзей с сыном, после чего все выпивали, и они шли дальше, снова знакомились, снова выпивали.

Иван смотрел на своего постаревшего, пьяненького отца в потрепанной одежонке с чужого плеча, и вспомнил свое далекое уже детство, тогда его отец был молодой, талантливый, модно одетый художник в фетровой шляпе, и шелковом кашне. Бостоновый костюм, галстук, драп-велюровое пальто, лаковые туфли, мало кто мог похвастаться в те годы подобным гардеробом. Свою жену он одевал еще лучше.

Он всегда был веселый, шутил и смеялся, поблескивая золотой фиксой во рту. Фартовый мужик, художник, говорили о нем друзья.

Сейчас отец тоже шутил и хрипло смеялся почти беззубым ртом, стоя среди таких же, как он, пьянчуг-приятелей. Один из них похлопал дружески Ивана по плечу:

– Ты, Ваня, не журись. Отца не осуждай. Мы здесь все художники, собираемся иногда, выпиваем, калякаем об искусстве. Ты заходи ко мне, я тут рядом, на Ленинской живу. В шахматы сыграем…

Потом Иван побывал у своих школьных товарищей, а вечером они с Николаем прошвырнулись по подружкам. Их у Николая оставалось много, и все они были рады их приходу. В одном доме в хозяйке он признал Валентину, в которую был влюблен, и хотел жениться тогда, после армии. Хотя она и погрузнела, раздалась вширь, но все равно была чертовски хороша собой. Она тоже узнала Ивана, раскраснелась, обрадовалась ему и, скрывая это, засуетилась, захлопотала.

– Узнаешь, кого я привел тебе? – засмеялся Николай, хлопая сестру по-братски чуть пониже спины. – Она у нас разведенка, живет одна, – успокоил он друга, – сваргань нам закусить, небось, рада увидеть Ивана. Вижу-вижу, чего уж там…

Иван не помнил, как добрался до дома уже под утро. Подремал. Попил чаю с дядьями. Отца уже не было. Он, как всегда, находился где-то среди друзей-приятелей.

Затем Иван навестил своих теток, и брата с женой на Бугре. Побывал на кладбище, навел порядок на могилках родных ему людей.

Через недельку он вернулся домой, в Москву. На душе стало покойно.

И завертелась круговерть московской жизни. Так прошло несколько лет. Друг юности Боря Зубаренко как-то прислал ему письмо, где написал о своей жизни, об алатырских новостях. Еще сообщил, что у Коли Васильева умерла мать, и он ударился в запой. Нигде не работает, гуляет напропалую.

В последний раз Иван виделся с Николаем зимой 1981 года. В память об этой встрече на его книжной полке стоит книжка «Алатырь» с дарственной надписью друга.

Позже Иван узнал от товарищей, что Коля Васильев увлекся восточными единоборствами, и даже преуспел в этом.

Его сгубило бахвальство. Хлопнул он в кругу мужиков стакан неразбавленной стеклоочистительной жидкости, как ее ласково называли, голубые глазки, или коньяк «Три косточки», так как жидкость была голубого цвета. Разводить водой не стал.

– Смотрите, как надо пить!

Затем сел в сторонке, и сник. Думали, заснул. Глядь, а он уже холодный. Сорок лет недавно исполнилось этому веселому неугомонному человеку. Разве думал он, что такое может случиться именно с ним? Все наша русская самоуверенность, надежда на «авось». Авось, пронесет. Не пронесло на этот раз.

– Ему бы только девок мусолить, шалопут, – судачили о нем мужики промеж себя. – Никчемный человек, без царя в голове.

– Не скажи, – возражали другие. – Чтобы бабы тебя любили, надо тоже талант иметь. И еще кое-что. А как он поет, на гитаре играет, заслушаешься. Веселый парень, с таким не соскучишься.

– Этого у него не отнимешь, факт, – тут уж против не возражал никто.

И вот его не стало…

В каждый свой приезд в родной город, навестив родственников и знакомых, побродив по любимым с детства улицам, Иван ходит на кладбище, и ухаживает за могилками, где покоятся его родные: Маресьевы дед с бабушкой, бабушка Шмаринова с тремя своими сыновьями; Юрой, Митей, и Колей. Это его дядья и отец.

Находит могилки своих тетушек, школьных товарищей, и в конце этого печального посещения он обязательно приходит к Николаю.

У памятника другу, стоящего недалеко от дороги, разделяющей старое кладбище от нового, он стоит долго. В отличие от живого, веселого Коли Васильева, этот, на фотографии был строг, и как бы спрашивал Ивана: ну что, друг, как тебе живется на этом свете без меня, не устал еще от жизни-то?

«Дел по горло, планов много разных, ты же понимаешь, – отвечал ему Иван про себя, мысленно, пытаясь найти нужные, единственные слова, – а тебя я всегда помню, всю нашу бесшабашную послеармейскую молодость помню, друг ты мой сердечный».

…………………………….

Москва, 2014 г.

Девушка в красном

Ввагоне метро они ехали вдвоем, сидели напротив друг друга. Вокруг никого. Редкий случай. Обычно народу полно, не протолкнуться. Он был поражен яркой красотой девушки, ее экстравагантным нарядом, особенно красными фирменными брюками, обтягивающими ее восхитительную фигуру типа «Мандолина», от которой не оторвать глаз, и понял: это судьба, надо действовать, тем более, что она улыбнулась ему.

Он решительно встал и подсел к ней.

Посмотрел в ее лучистые глаза и утонул в них бесповоротно. «Эх, была, не была», – подумал он и решил соригинальничать, чтобы наверняка.

– The girl in the red pants, – произнес он, улыбнувшись девушке в ответ и с трудом выбираясь из сладкой бездны ее глаз на время беседы. – You are the girl of my dreams. You are beautiful!

Она явно не ожидала от худого, длинного и неказистого на вид паренька такой прыти, и удивленно вскинула брови: – Извините, я вас не совсем поняла. Вы иностранец?

– Увы, – развел он руками, – Юрий, или просто Юра.

– Людмила, или просто Люда.

Теперь все встало на свои места. Рубикон перейден успешно. – Дело в том, что я учусь на курсах английского языка, и решил вот воспользоваться, простите, если что не так.

– Наоборот, очень оригинально. А я вот к языкам не очень способна.

В это время поезд подошел к станции, и в раскрывшиеся двери повалил заждавшийся на перроне народ, шумно рассаживаясь вокруг них. Но главное уже произошло: они познакомились. Это был его шанс, и он его не упустил.

С тех пор они встречались каждый божий день. После работы ехали в условленное заранее место, в центре города, и гуляли по московским улицам, сидели в сквере на лавочке, и разговаривали. Им было о чем поговорить.

При этом они умудрялись говорить одновременно: он рассказывал о своем, она тоже выкладывала свои секреты, и они слышали и понимали друг друга на удивление легко и просто. Иногда, прервавшись на мгновение, начинали смеяться над собой, удивляясь, как это ловко у них получается. Не надо тратить время на выслушивание. И снова начинали беседу в два голоса сразу. Прохожие подозрительно поглядывали на парочку чудиков.

– У нас запускается скоро картина с поездкой за границу, надеюсь, меня пригласят работать. Декорации надо будет строить в павильоне, достройки в интерьерах, ну и натура в Чехословакии, затем в ГДР, – хвастался Юрий перед девушкой, а она поощряла его рассказ улыбкой, слушала внимательно и заинтересованно.

– Вот тут тебе и пригодится знание иностранного языка, молодец, Юрочка, – похвалила она парня, мельком поглядывая по сторонам. – Все-таки неспроста мы с тобой встретились. Оба художники-декораторы, коллеги. Ты на Мосфильме работаешь, я на студии Горького, удивительно, но факт налицо.

– Я на курсах художников учился, на студии, а ты где?

– И я такие же курсы закончила, только на своей студии, – и они снова засмеялись, от полноты чувств и приятных совпадений.

– А знаешь, за мной сам режиссер Герасимов ухаживал, все уговаривал к нему на курс во ВГИК поступать, – теперь уже похвасталась и Людмила, не выдержав, – только я не захотела. Я художница, а не режиссер, или актриса какая-нибудь там.

– Ты бы и актрисой стала клевой, с твоей-то внешностью, – восхищенно оглядел девушку, в который уже раз, Юрий. – Не мудрено, что на тебя все заглядываются. Сидим, как на витрине. Даже неудобно как-то.

И действительно, проходившие мимо мужчины всех возрастов, поглядывали на Людмилу с явным интересом. Многие оглядывались, чтобы еще хоть раз окинуть ее похотливым, вожделенным, завистливым, или еще каким глазом, и неприязненно кося в сторону сидящего рядом с такой красоткой невзрачного счастливца…

После очередного свидания Юрий ехал домой, как всегда, нехотя. Чем ближе к дому, тем хуже становилось у него настроение. В который раз он вспоминал о том первом дне их необычной встречи с Людой в метро, и был благодарен судьбе за это.

Семейная жизнь у него явно не задалась. Жена оказалась сварливой и злой на язык, хотя до свадьбы была смешливой и кокетливой девушкой, работала инженером в лаборатории на заводе ЖБК, (там они и познакомились, он работал слесарем по оборудованию в одном из цехов), и училась на вечернем отделении в МИСИ. Тогда она очень понравилась Юрию, он тоже приглянулся ей, и вскоре они поженились.

Он перебрался из заводской общаги к ним в московскую квартиру, на жительство, уже на правах супруга, и вот тут-то все и началось. Теще он не понравился с первого взгляда, она подозревала, что женился он на ее дочке из-за квартиры, да и вообще, не пара он ей. Провинциал без образования, а Ниночка ее инженер, скоро институт закончит. Нет, не пара он ей.

Жена была «девой» по гороскопу, и этим многое сказано: все делала на свой лад, и пыталась командовать мужем, как ребенком, хотя он и не давал для этого повода. Теща неустанно подливала масла в огонь.

– Вон у соседей, Марина, прям не нахвалится своим муженьком. Все, говорит, так и тащит в дом. Мебель новую купили; стенку, кухонный гарнитур. А наш придет с работы, и на диване бока пролеживает, охает, устал. А чево, спрашивается, делает там? Бумажки разные из цеха в цех носит за 120 рублей. Срамота одна. Я вон, старая, да 200 целковых огребаю.

Расположившись на полу, на желтом паласе, сынишка играл в машинки, прислушиваясь к разговорам взрослых, и с неприязнью поглядывая на отца, так как больше доверял маме с бабушкой. Они всегда с ним, а отец то на работе, то в командировках.

– Вы во вредном цехе работаете, вам и платят за это, – огрызался зять, уставший от придирок. Поймав на себе злой взгляд сына, вскипел весь: – Вон и сына моего против отца настраиваешь, карга старая.

– Маму мою не надо оскорблять, она участник войны, до сих пор работает, да нам еще помогает, – тут же высунулась из кухни жена, вступая в спор. – Лучше бы с сыном поиграл, или по хозяйству помог, в магазин сбегал за хлебом. А мама моя права, как всегда.

– Да уж, вас не переспоришь, – вскочил Юрий с дивана, и как ошпаренный, выскочил из квартиры на улицу.

«Еще молока не забудь купить, неврастеник», – донеслось до его ушей. И он пошел уже медленно по направлению к гастроному. Куда спешить.

И так постоянно, изо дня в день, пилят и пилят его жена с тещей на пару. О каких чувствах тут можно рассуждать? То, что было, давно погасло. Поэтому встречу с очаровательной Людмилой он воспринял, как подарок судьбы. Глядя на красавицу-художницу, он невольно сравнивал ее со своей женой, и сравнение было не в пользу жены.

Коренастая, плечистая чернявка со злыми бледно-голубыми глазками и тонкими поджатыми губами не шла ни в какое сравнение со стройной, красивой брюнеткой с чувственным ртом и большими карими глазами.

Даже общие интересы их объединяли. Оба художники, тогда как жена весьма презрительно отзывалась о его профессии и всячески подчеркивала, что она инженер-строитель, закончила МИСИ, а не какие-то там курсы художников-декораторов на Мосфильме, где отираются одни бездельники и развратники. Лучше бы на завод устроился художником-оформителем, да работал, как все приличные люди.

Но Юрий любил свою работу. На студии ему было привычно и даже вольготно. Характер у него был покладистый, спокойный, к профессии своей он относился серьезно, за что его поощряло начальство, уважали коллеги. Полно знакомых, товарищей, друзей, и даже подруг.

– Это все от того, что ты у них в примаках ходишь, – поучал его Валерий Семенкин, администратор кинокартины, на которой они вместе работали, и ездили недавно в творческую командировку, в Краснодар. Вот где уж они оторвались по полной программе, погуляли с кубанскими девчонками, попили вина в розлив, хотя и работать пришлось много.

– Что значит, в примаках? – не понял Юрий.

– А то и значит. Вот если бы они в твоей квартире жили, а не ты у них, то и разговор был бы совсем другой. Ты хозяин, значит, тебе надо угождать, слушаться. А тут что получается? Жена с тещей хозяева. Вот ты и бегаешь перед ними на цырлах, как цуцик.

– Ничего я не бегаю, – огрызнулся Юрий, понимая правоту доводов товарища, – больно надо. Было бы перед кем бегать.

– Это точно. Стой на своем, и будешь, казак, атаманом, – похлопал его по плечу Валерий, парень он был хваткий, юркий, и в жизни разбирался не понаслышке. – Найдем тебе кралю, плюнь ты на них, не журись.

– Да я уже нашел, кажется. Когда ты увидишь, ахнешь от зависти. Слушай, а не жахнуть ли нам по стаканчику красного, поболтаем о том, о сем, – приобнял друга Юрий, и они направились к выходу со студии, горячо обсуждая приятные новости…

Лето было жаркое, почти без дождей, особенно это понимаешь и чувствуешь на своей шкуре, когда прогуливаешься по центру Москвы после полудня, и даже если сидишь в сквере, тебя обдувает не прохладой, а жарким пыльным воздухом, вперемешку с выхлопными газами бесконечных автомобильных потоков. Но это не мешало влюбленным каждый день встречаться в любое свободное от работы время, а они умели его находить.

Иногда они заходили в кафе на Новом Арбате, и с наслаждением вкушали мороженое, аппетитно разложенное в красивые креманки, попивали сухое белое вино, типа «Алиготе». Юрий был очарован Людмилой, и не отрывал от нее влюбленных глаз, она отвечала взаимностью.

Какие бы они были художники, если бы не побывали в Третьяковке, в музее им. Пушкина. Им нравились одни и те же живописцы, картины.

Они даже прокатились как-то на речном трамвайчике по Москве-реке, от площади Киевского вокзала до парка Горького. И загуляли там до позднего вечера, завершив его в пивном ресторане «Пльзенский», что на набережной реки Москвы. Пили чешское пиво с креветками, ели шпикачки с капустой, и покинули ресторан вместе с последними посетителями, так им понравилось в этом просторном светлом павильоне.

Проводив Людмилу, она жила недалеко от кинотеатра «Зарядье», Юрий добрался до дома на перекладных уже далеко за полночь, где его встретила разъяренная жена, поддержанная тещей. Но Юрию было уже все равно. Наскоро раздевшись, он рухнул на кровать, притворившись мертвецки пьяным, и заснул до утра беспробудным сном.

Наутро, выслушав упреки жены, ее угрозы подать на развод, если он не одумается и не прекратит гулять и пьянствовать, он пообещал исправиться и, даже не позавтракав, побежал к остановке. Пора на работу.

Юрий жил у жены на Ленинском проспекте, и до студии ездил на троллейбусе без пересадок. Это было удобно и не так далеко. Вскочив в подошедший троллейбус, нашел свободное местечко на задней площадке, как всегда. Стоя спиной к пассажирам и облокотившись на поручни, он чувствовал себя вполне уютно и даже уединенно, поглядывая в окна обзора.

Народу было много, но он уже привык к толчее в общественном транспорте, и смотрел по привычке, как мимо проплывают корпуса МГУ, кинотеатр «Литва», затем посольства Швеции, других стран.

И вспомнил, как также ездил на работу в переполненном автобусе у себя в родном городке, но там смотреть было не на что и некогда, того и гляди, придавят, только успевай отбрыкиваться и вовремя выскочить наружу, иначе проедешь мимо своей остановки и опоздаешь на работу. На номерном заводе, где он работал слесарем, за опоздание могли наказать рублем и даже перевести, для острастки, на подсобные работы.

Вдруг он увидел, как из-под колеса мчащегося на обгон груженого самосвала вылетело нечто, похожее на булыжник, и он едва успел отпрянуть в сторону, как булыжник ударил в заднее стекло обзора и вместе с его осколками упал на пол в том месте, где только что стоял Юрий.

Раздались крики, кого-то порезало осколками, троллейбус остановился, прибежал водитель к месту происшествия, и Юрий вышел на улицу.

Он был рад, что вовремя разглядел опасность и увернулся, не пострадав. Неспроста прилетел этот камень, как знак, или предупреждение за его беспечный образ жизни, или еще за что, кто знает.

До студии было недалеко, и он решил пройтись пешком, заодно и обдумать, правильно ли он живет в последнее время?..

До обеда Юрий управился с делами; проверил правильность выполнения заказов в цехах, обговорил с мастером павильона работы по декорациям, в группе выяснил график подготовки и проведения съемок, а вот теперь можно и позвонить ЕЙ.

Выждав, когда все разбежались по своим делам, и в комнате никого не осталось, он с волнением набрал номер телефона любимой и услышал, что она тоже свободна. Как на крыльях, он выбежал со студии и поехал к назначенному месту свидания. Он уже и думать перестал о происшествии. Какой там знак, а тем более предупреждение, так, случайность, не более того.

– Ты знаешь, муж у меня уехал в Подмосковье на сборы, так что до вечера мы наконец-то сможем посидеть у меня дома. В интимной обстановке. А то надоело шляться по улицам, как беспризорным. Ты как, не против, дама приглашает, – улыбалась ему Людмила, когда они встретились у кинотеатра «Зарядье», и только теперь до Юрия дошло, почему именно здесь она назначила ему встречу. Он обрадовался, хотя противоречивые чувства обуревали им. И неспроста.

Юрий был в курсе, что ее муж, Вадим, мастер спорта по восточным единоборствам, работает тренером в детской спортивной школе. Людмила как-то невзначай обмолвилась об этом, когда они рассказывали друг другу о своей жизни, но тогда он не придал этому особого значения.

А вот теперь в душе его шевельнулись сомнения, мало ли что, но Людмила так обворожительно улыбалась, так загадочно и томно смотрела глаза в глаза, что он не выдержал, и поцеловал ее в губы. Это было ответом, и влюбленные поспешили, едва ли не бегом, к ее дому.

Который оказался комнатой в коммуналке, на первом этаже старого московского дома, еще дореволюционной постройки. Длинный коридор был пуст, и влюбленные спешно проскочили его, дабы не нарваться на соседей, к чему лишние досужие разговоры.

Комната была просторной, с тремя окнами на улицу, и Юрий с облегчением присел на стул у небольшого стола, стоящего в простенке между окнами. Вдоль стены справа от двери располагалась обширная тахта под красивым покрывалом с подушками, настоящее семейное ложе, и Юрий смущенно ухмыльнулся, в левой части комнаты уютно примостился письменный стол. Пара кресел и журнальный столик неподалеку от него, торшер, вот и вся семейная обстановка. Да, еще на стене за тахтой висел настоящий персидский ковер, в центре которого находилась композиция из предметов, которые должны были радовать взор настоящего мужчины: охотничье ружье, сабля, кинжал, нунчаки, и еще что-то, неведомое Юрию.

Все это он успел рассмотреть, пока проворная хозяйка сбегала на кухню, и вернулась с подносом, на котором лежали закуски в виде бутербродов с колбасой и сыром, овощной салат, в центре стояла бутылка вина. Юрий с облегчением перевел взгляд на этот, более приятный для художника натюрморт, и улыбнулся хозяйке.

Та успела перехватить его настороженный взгляд в сторону ковра и беспечно рассмеялась. Ей все было нипочем. Душу ее переполняли чувства от предстоящей близости с любимым человеком. Да, он нравился ей, и волновал ее душу. Все остальное, чушь собачья.

– Эту чепуху муж у меня развесил, все воина из себя корчит, – пояснила она Юрию, поставив на стол два бокала и элегантно присев, наконец, рядом с ним.

– Ничего себе чепуха, целый арсенал на стене, – пошутил тот и наполнил вином бокалы. – Выпьем за тебя, Люда. За твою красоту!

Они выпили, игриво поглядывая друг на друга, съели по бутерброду, салатику немного, но пауза длилась недолго. Людмиле нужен был праздник.

Она выпорхнула из-за стола, и поставила пластинку на проигрыватель.

– Ты как к песням Высоцкого относишься? Лично я их обожаю!

– Взаимно, – Юрий был лаконичен.

«И с тех пор ты стала близкая и ласковая, альпинистка моя, скалолазка моя…» – хриплый голос и манера исполнения певца взволновали их обоих. Людмила снова присела рядом с кавалером, глаза в глаза.

– Скажи, Юрочка, а что это ты тогда, в метро, мне на английском прочирикал? – и опять обворожительная улыбка, томный взгляд, который действовал на Юрия сногсшибательно.

– На русском я не смог бы тогда.

– Ну а теперь, сможешь?

– Я сказал, что ты девушка моей мечты, что ты прекрасна!

– Да? Тогда иди ко мне…

Вместо очаровательной девушки, какой он запомнил ее при первой встрече, сейчас он видел перед собой молодую роскошную женщину, раскованную и желанную…

Что было дальше, Юрий помнил смутно, пребывая в эйфории сильнейших чувств и желаний. Он сжимал ее податливое тело, тонул в адском пламени ее глаз, и время для них словно остановилось.

Потом они лежали на тахте, раскинувшись, на лице у Людмилы блуждала блаженная улыбка, и он не мог наглядеться на нее, теперь уже глазами художника рассматривая лицо и обнаженную фигуру его богини.

Но вот взгляд богини остановился на часах, и она вскочила с тахты:

– Юрочка, уже поздно, муж должен скоро приехать. Одевайся быстрее. Смотри, какое пятно образовалось от нашей любви, – показала она на простынь и рассмеялась, но Юрию уже было не до смеха.

Едва они успели привести тахту и себя в порядок, выключить проигрыватель, как хлопнула входная дверь, и в комнату вошел коренастый, спортивного вида мужчина с простым, деревенского типа, лицом.

– Ого, у нас сегодня гости? Что же ты не предупредила меня? Я бы взял чего-нибудь более существенного, – сказал он, оглядев скромное угощение на столе. Затем взгляд его остановился на худощавом пареньке, скромно сидящем за столом, и Юрий встал, смущенно улыбаясь.

– Вадим, муж Людмилы и хозяин этого дома, – представился муж и словно клещами сжал протянутую руку гостя, но тот мужественно стерпел пытку и даже улыбнулся в ответ: – Юрий, художник, как и ваша супруга.

Вадим отметил его стойкость одобрительной усмешкой.

– Ты знаешь, Вадик, я давно не видела Юру, а тут мы случайно встретились в метро, и я пригласила его к нам в гости. Поболтать, вспомнить об однокурсниках, мы учились вместе на курсах художников-декораторов, – щебетала Людмила, расставляя тарелки на столе. – Сейчас ужин будет, а вы пока поговорите о чем-нибудь, – она весело помахала им ручкой и выбежала в коридор, на кухню, оставив мужчин наедине.

Юрий держался скромно, но с достоинством. Рассказал, как интересно работать в кино, не забыв при этом уважительно отозваться о восточных единоборствах, чем расположил к себе хозяина дома. Вадим был менее многословен, но оказался начитанным и образованным человеком, остроумным, и даже с юмором.

«Надо же, а я, было, подумал, деревенского вида простак. Тут надо ухо держать востро, не ляпнуть бы чего, да и вообще пора закругляться», – думал Юрий, слушая Вадима и наблюдая, как Людмила хозяйствует за столом.

– Давайте, мальчики, налегайте на рыбу, картошечки вам еще подложу, – раскраснелась она, ухаживая за мужем и гостем.

Юрий оторопел, когда увидел, что Людмила выложила ему на тарелку еды больше, чем мужу, но тот, кажется, не обратил внимания на такую мелочь, гость есть гость. Вадим в это время наполнил бокалы вином:

– Давайте выпьем за дружбу, за доверие между людьми. Я рад, Люда, что у тебя имеются такие хорошие друзья, как Юрий. Сразу вижу, ему можно доверять, как говорят в таких случаях, с ним я бы пошел в разведку.

Они выпили, закусили. Пауза за столом затянулась. Юрий был сам не свой, но старался не подавать виду, что растерян. Так повлияли на него слова Вадима. «Хороший он мужик, а я сукин сын. Но я же не знал…»

– Сейчас чайку попьем, я торт купила. Птичье молоко называется, – хлопотала между тем Людмила, не замечая переживаний своего любовника, Вадим тоже увлеченно рассказывал ему о мальчишках, которых он обучает в спортивной школе приемам каратэ. В заключение показал свою коллекцию оружия, и был польщен тем, с каким неподдельным восхищением парень рассматривает его любимые раритеты.