Текст книги "«И дольше века длится век…». Пьесы, документальные повести, очерки, рецензии, письма, документы"

Н.А. Сотников. «В историческом фильме нет мелочей!». Беседа Н. А. Сотникова с творческими сотрудниками киностудии «Ленфильм» о сценарии фильма «Певец из Лилля.» (Стенографические записи)

Оглавление

Несколько вводных слов

Парижская Коммуна, её герои и певцы

Имя им всем – шансонье

Пьер Дегейтер – каким же он был?

Каким был город Лилль в конце столетья?

Рождение «Интернационала»

Несколько вводных слов

Для наших бесед[37]37
  Участниками бесед были преимущественно члены съёмочной группы, но вскоре беседы стали посещать и другие, свободные в данное время от работы ленфильмовцы: столь велик был интерес к лектору и его темам.


[Закрыть] я намечаю пять вопросов, которые могут дать хотя бы минимум представлений, необходимых для фильма. Это, во-первых, Парижская Коммуна. Во-вторых, Эжен Потье, его жизнь, облик, творчество. В-третьих, атмосфера, в которой происходят события, в том числе – и бытовая, со многими обязательными подробностями, которыми, впрочем, наш фильм перегружать не надо. И всё равно в историческом фильме нет мелочей В фильме на современную тему, если действие происходит в нашей стране, и так многое ясно, узнаваемо, пожалуй, за исключением каких-то профессиональных тонкостей, но их, как правило, в обычном фильме бывает крайне мало. В-четвертых, творчество рабочих-шансонье. И, наконец, ремесло, профессия, национальные и семейные традиции. В жизни Пьера Дегейтера ремесло и творчество были слиты воедино.

Мне посчастливилось познакомиться с Пьером Дегейтером в Москве 1 мая 1928 года. Приехал Дегейтер в СССР по приглашению МОПРа (Международного общества помощи революционерам). Жил Дегейтер в предместье Парижа – Сен-Дени, жил более чем скромно, одолеваемый тяготами и болезнями. Сотрудники МОПРа не только приветили больного старика, но и помогли ему немного поправить здоровье, а самое главное – выиграть судебный процесс, который тянулся почти 22 года по поводу авторства музыки «Интернационала». В СССР Дегейтеру было предложено остаться жить в Доме ветеранов революции вместе с Густавом Инаром, Гё, Пьером Фуркадом и другими ветеранами. Дегейтер сердечно поблагодарил за заботу, но жить в СССР не остался. Прожил в нашей стране он примерно полгода.

Итак, всё началось с репортёрской заметки – сперва о приезде, а затем – о встречах с московскими пролетариями. Старик произвёл на меня неизгладимое впечатление – до сих пор вижу его изрытое петельками морщин лицо, сухие голубоватые глаза, вьющиеся по ветру длинные седые волосы. Особенно мне запомнились его руки – он постоянно жестикулировал, но движения его рук походили на движения рук дирижёра.

Вскоре я обратился во французскую секцию Коминтерна к Андре Марти[38]38
  Подробнее об Андре Марти см. далее.


[Закрыть]. Получил от него очень обстоятельный ответ, в котором он приветствовал мой замысел поведать о судьбе автора музыки «Интернационала» и мои письма отправлены им в Париж в редакцию газеты в «Юманите» и в Лилль в редакцию местной коммунистической газеты с просьбой сообщить мне фактический материал.

Из редакций очень любезно откликнулись, и вскоре ко мне стали поступать конверты с газетами, с копиями писем, выписками из дневников…

А всё, повторяю, началось с репортерской заметки. Вот первый текст:

«В Москву прибывает Пьер Дегейтер – автор всемирно известного гимна – “Интернационал”. Пьер Дегейтер – французский рабочий, мебельщик из города Лилля. Ему в настоящее время свыше 80 лет. Мечтой Пьера Дегейтера в последние годы было посетить СССР, где написанная им музыка стала государственным гимном. Пьер Дегейтер будет помещён в Доме ветеранов революции, где уже живут французские коммунары Инар и Гё».

Вторая заметка была обстоятельнее:

«Вчера в Москву прибыл автор революционного гимна “Интернационал – старый французский рабочий Пьер Дегейтер. На вокзале он был встречен председателем Всесоюзного общества по культурным связям с заграницей, представителями Московского городского совета профессиональных союзов и старыми французскими коммунарами Фуркадом и Инаром».

Пьера Дегейтера приветствовали как автора гимна, под звуки которого русские рабочие шли в Октябре 1917 года на штурм капитала.

«– Я очень тронут тем исключительно тёплым приёмом, – сказал нам Дегейтер, – который был оказан мне, являющемуся всего лишь вашим единомышленником в борьбе за лучшую жизнь. Я счастлив, сознавая, что нахожусь в стране великой революции, в стране, победившей феодализм и рабство и сделавшей рабочих хозяевами своей судьбы. Россия, бывшая всего десять лет тому назад синонимом рабства, превратилась в страну, на которую обращены взоры трудящихся всего мира. Я счастлив, что вашим гимном, гимном революционной России, является “Интернационал, пение которого вызывает “гусиную кожу”, повергает в смятение и ужас у тех, кто строит своё благополучие из эксплуатации рабочих!»

Когда к Пьеру Дегейтеру обращались русские товарищи, приятная улыбка неизменно показывалась у него на устах. Она не была простым знаком обычной французской любезности и вежливости. Его очень трогало внимание, порою настолько, что на его глазах показывались слёзы, лицо оживлялось, голос креп.

Старик охотно рассказывал о своих молодых годах, а однажды он поведал нам полную страсти и гнева историю возникновения гимна. Он говорил о том, что эта песня рождалась в пылу и крови классовых битв. Он вспоминал завет Эжена Потье – вооружать песней революцию и песней помогать Коммуне, ибо «песня – это крылатая мысль». (Позже я узнал, что это цитата из Виктора Гюго.)

Москва оказала Пьеру Дегейтеру горячий приём. Он присутствовал на VI Конгрессе Коминтерна, на массовых демонстрациях московского пролетариата. Эти события очень взволновали его. Все участники конгресса встретили появление Дегейтера за столом президиума продолжительной и бурной овацией, затем все встали со своих мест и запели «Интернационал». Гимн звучал тогда на 58 языках, в том числе на немецком, итальянском, польском, французском, английском, голландском, китайском, японском, финском и других.

Старик был в те дни, как он сам потом признавался, на вершине счастья:

– Я стоял на высочайшей трибуне славы – у мавзолея великого Ленина. Я слышал небывалый хор: Красная площадь пела мою песню, сложенную в годы бесправия и угнетения. Скажите, мог ли мечтать о такой славе, о таком признании хоть один певец в мире! Я один удостоился такой высочайшей чести. Я, бедный столяр, уличный певец, продавец газет в последние годы…

А между тем программа пребывания Дегейтера в СССР продолжалась. Он побывал в ряде рабочих клубов, принимали его у себя представители музыкальной общественности. Рассказы Дегейтера о себе становились всё проще, откровеннее и всё глубже по содержанию. Во время одной из таких встреч он рассказал о своей беде:

«Ещё недавно>, когда меня пригласили в Советский Союз, газеты “социалистов шумели: “Кого они приглашают? Ведь настоящий автор музыки "Интернационала'* не Пьер Дегейтер, а его брат – Адольф… “Но теперь-то все знают, что это ложь, и памятник с золотой нотной линейкой на могиле Адольфа в Лилле давно уже снесен по приговору кассационного суда. Адольф был лишь пешкой в руках ловких политических игроков – Гекьера и Делори, которые хотели завладеть нашей песней в своих чёрных интересах».

Парижская коммуна, её герои и певцы

Теперь несколько слов о Коммуне. Ключом к её истории могут быть слова Эжена Потье: «Несчастная Коммуна! Мы никогда не узнаем, сколько негодяев трудилось над твоей гибелью!» Кто он? Ученик красильщика, республиканский настроенный рабочий, ненавидящий империю. Его избирают в синдикат (профсоюз) разрисовщиков тканей в качестве уполномоченного профсоюза. Это – 60-е годы минувшего века. Перед нами проходит биография рабочего, агитатора и пропагандиста, руководителя касс взаимопомощи, общества сопротивления, организатора рабочей кооперации и секции I Интернационала. Он чудом спасся от расправы солдат генерала Галифэ, эмигрировал сперва в Англию, где встречался с Карлом Марксом, затем в США, где работал в социалистической рабочей партии. После 80 года – убеждённый марксист.

Важно подчеркнуть, что сборник «Революционные песни» Потье посвятил не только оставшимся в живых борцам Коммуны, но и Лафаргу, которому его песни и стихи казались «художественными документами партийной политики».

Из чего складывался он как поэт? Из идей Бланки, Фурье, Прудона. Он преклонялся перед Бабефом, был учеником фаланстьерской школы[39]39
  Прокомментировать все названные здесь и далее имена и реалии из истории Франции не представляется возможным. Желающие могут обратиться к специальным научным трудам. Прошу учесть также, что общекультурный уровень работников художественных учреждений довоенного Ленинграда, в том числе и рядовых, был весьма высок, что отмечают и историки, и авторы мемуаров. Например, как вспоминал Н.А. Сотников, среди корректоров издательств «Прибой» и «Пролетарий» почти все женщины были выпускницами классических гимназий.


[Закрыть], ненавидел Наполеона, присутствовал при разрушении Вандомской колонны. Войну он ненавидит. И вместе с тем этот человек становится горячим сторонником гражданской войны.

Сам Потье был скромного мнения о своих поэтических способностях и мечтал: «Ах, если б я был Беранже!»

Для нас очень важно провести мысль о последовательности: Беранже – Потье – Дегейтер. Песни Потье национально-французские, социалистические по духу, международные по значению и восприятию.

Потье был не только лиричен и публицистичен. Он был ярким сатириком. Недаром Рошфор назвал его «Ювеналом предместий». А бывший коммунар Жюль Валес в своей газете «Крик народа» писал:

«Это старый товарищ по великим дням, изгнанный поэт. Это был настоящий поэт, немного неотёсанный. По какой горячий темперамент! Какое мрачное воображение!.. Какая глубина и горечь ощущений! Это был коммунист и один из наиболее непримиримых. Он был искренен и родился поэтом. У него есть несколько песен-шедевров. Он чаще бывал выразительнее, чем старый бродяга Беранже».

Сам Потье, как мы знаем, очень любил Беранже, особенно его стихотворение «Фея рифм».

Долог был его путь в революцию и в поэзию. Сын рабочего-упаковщика, он родился в октября 1816 года. С 13 лет, сколачивая ящики, он помогает отцу, а в свободное время увлекается разрисовкой тканей. Его родители по взглядам – бонапартисты-католики. От их идейного влияния он освобождается в 1830 году, когда выступает со своей первой песней «Да здравствует свобода!» В февральские дни 1848 года он был уже на парижских баррикадах. Синдикат рисовальщиков тканей, в который избрали Потье, организовался в 1870 году, почти накануне Коммуны. Путь борьбы привёл Потье во французскую секцию международного товарищества рабочих, то есть первого, марксова, Интернационала.

Знаменитый французский публицист Шамфор говорил, очевидно, о песнях, распевавшихся на баррикадах 1830 и 1848 годов: «Абсолютная монархия была свергнута песней». Вот какое громадное значение придавалось песням рабочих-шансонье!

В 1870 году Потье вошёл в Коммуну. Он участвовал в разработке декрета о квартирной плате – одного из первых декретов Коммуны, предложил проект знаменитого доклада о ломбардах, о закрытии публичных домов. Он работал в художественной комиссии Коммуны вместе с Курбэ. После разгрома Коммуны в 1871 году написал «Интернационал». Писал и видел перед собой баррикады Коммуны, коммунаров. Как же они выглядели, во что были одеты? Рабочая блуза, солдатское кепи и гвардейские шаровары с лампасами, короткие, застёгнутые на пуговицы гетры. На груди широкий красный бант.

Полиция знала о Потье, всю кровавую неделю разыскивала его. Они, полицейские, его ненавидели и как поэта, и как певца, и как деятеля Коммуны.

Прославленные шансонье Густав Надо и Пьер Дюпон однажды услышали выступление Потье с эстрады кабачка «Пропаганда песен», и тогда Дюпон сказал: «Он переживёт нас обоих».

Первый сборник стихов Потье назывался «Кто сошёл сума». На протяжении сборника ответ дается такой – мир сошёл с ума. Сборник «Революционные песни» Потье был издан на средства участников Парижской Коммуны в Лондоне.

А несколько ранее Потье стал победителем на конкурсе песен, организованном республиканским клубом шансонье «Лига песен».

Умер Потье 7 ноября 1887 года. Над могилой произнесли речь Луиза Мишель[40]40
  Луиза Мишель (1830–1905) – публицист, прозаик, драматург, участвовала в барикадных боях Парижской Коммуны, была в наказание сослана в Новую Каледонию (владение Франции в юго-западной части Тихого океана). Осталась верна идеалам коммунаров до конца жизни. Приветствовала русскую революцию 1905 года. Сочинения Луизы Мишель публиковались в СССР в 20-е годы.


[Закрыть], Вальми, Милон. За гробом шли оставшиеся в живых коммунары, десятки тысяч рабочих. На процессию напала полиция, началась борьба за красное знамя. Примерно также хоронили Бланки и Валеса.

Память о Потье старались стереть. Ни словарь Ларусс, ни Большая энциклопедия, ни антологии стихов не называли его имени, имени крупнейшего поэта Франции.

Итак, две книги, но есть и ещё одна – вышла она в 1884 году в издании «Рабочей партии» под названием «Социально-экономические сонеты». Это то самое издательство, которое издавало французский перевод трудов Карла Маркса, постановления Интернационала и рабочих конгрессов.

Теперь непосредственно об «Интернационале». В нём декларированы идеи, осуществлявшиеся Коммуной. На её баррикадах и на руководящих постах встречались иностранцы: поляк Домбровский, венгр Френкель, русские Сажин и Дмитриева[41]41
  И тем не менее преувеличивать иностранное присутствие не следует. Коммуна была чисто французским явлением.


[Закрыть].

Хочу подчеркнуть – в «Интернационале» впервые появляется понятие «партия труда». Первое же издание текста вызвало судебное преследование – за пятую строфу, содержащую призыв к гражданской войне.

В середине 90-х годов «Интернационал» становится популярным среди групп Жюля Гэда: в 1899 году на Объединенном конгрессе социалистических организаций в Париже «Интернационал» впервые прозвучал как гимн всего социалистического движения.

«Интернационал» зарождает веру в бессмертие Коммуны, в реванш. Текст и является призывом к реваншу. Потье утверждает, что Коммуна, залитая кровью, – это не похороны, а роды.

 
И человечества ответ суровый,
ответ, который выстрадан и сжат:
зачатый мною мир родится новый,
не похороны – роды предстоят.
 

А вот перевод «Интернационала», сделанный Гатовым:

 
Мы в бою небывалом.
Наш решительный бой.
Интернационалом
ты станешь, род людской.
 
 
Вставай, гонимый, заклеймённый,
вставай, голодный люд земли.
Наш разум – кратер раскалённый
и цели точные вдали…
 

Этот перевод мне не нравится. По подстрочнику, очень точному почти дословному я сделал свой вариант перевода[42]42
  Новый перевод полностью публикуется ниже.


[Закрыть].

В «Интернационале» угадывается клятва верности великому делу которому посвятили свою жизнь Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Великим гневом к врагу пропитана каждая строчка произведения человека, который был приговорен к расстрелу за участие в Коммуне. Это произведение проникнуто духом непримиримой классовой ненависти.

Я забыл упомянуть, что в течение семи лет в эмиграции Потье был секретарем американской рабочей партии. В 1884 году во Франции была объявлена амнистия коммунарам, и Потье смог вернуться на родину. Он вёл революционную работу, писал песни, сонеты и свои сатиры. Он перестал быть изгнанником, а его песни были с Францией навсегда.

Имя им всем – шансонье

Имя Пьера Дегейтера навсегда связано с именем Эжена Потье. Они оба были рабочими. Есть что-то волнующее в общности их судеб. Враги мстили и продолжат им мстить забвением. А песня звучит дольше и запоминается лучше, чем стихотворение, не окрылённое музыкой.

Теперь самое время сказать о французской песне и о её творцах – шансонье.

Прежде всего надо сказать о необычайной политической действенности и остроте песенных куплетов шансонье. Кто такой обычно шансонье?

Это автор и исполнитель. Им мог быть рабочий, солдат, ремесленник. ШАНСОН – песня, ШАНСОНЬЕ – певец.

Дачная импровизация песни, бывает, подхватывается слушателями, и они её выносят с песенного вечера на улицу. Она переходит в цеха, в быт, становится спутницей митингов, демонстраций.

Знаменитый шансонье Луи Фесто говорил о шансонье:

«Шансонье – это эхо народа, адвокат народа. Он смеётся, радуясь вместе с ним. Скорбит вместе с ним, когда приходит беда, и угрожает, выражая его гнев».

Ещё одна формула песни шансонье:

«Революционная песня является художественным отображением революционных настроений самых широких масс трудящихся».

Именно Франция явилась родиной таких феноменов песенного творчества, как «Марсельеза», «Карманьола» и «Интернационал». Это песни, созданные, выношенные и исполненные на улице.

В интересующую нас эпоху в Париже насчитывалось около 200 шансонье-профессионалов. Когда зажигались газовые фонари, они бродили из кафе в кафе и речетативом исполняли (зачастую без музыкального сопровождения) свои бытовые и политические злободневные куплеты.

Среди них на первом месте crown Пьер-Жан Беранже – родоначальник жанра куплетной поэзии. Это ощущается в таких его произведениях как «Жак», «Фея рифм», «Поэтреволюции».

Затем – прославленный шансонье Пьер Дюпон, создатель «Песни рабочих».

Дальше – Луи Фесто, автор песенного манифеста «Народные шансонье».

Назову ещё народного рабочего певца Эжезипа Моро.

Следующий в этом ряду – Эжен Потье.

Далее – Жюль Жуй, автор песен о различных профессиях – у него есть «Песня землекопа», «Песня шахтёра»…

Затем – знаменитый Гастон Монтегюс, прославившийся своей песней «Слава 17-у полку!»[43]43
  Название этой песни варьируется, но суть всегда одна – восхищение подвигом солдат, которые единодушно перешли на сторону народа.


[Закрыть]

В этом ряду стоят Алексис Буавье, автор песни «Чернь», Жан-Батист Клеман, автор знаменитой песни «Кровавая неделя», Оливье Суэтр, написавший «Песню солдата-социалиста».

Хотелось бы заострить ваше внимание вот на каком моменте. В 80-е-90-е годы у пролетариата не было газет, журналов и других средств распространения идей. И вот эти средства заменяла собою песня! Сборник шансон и маленькие жёлтые листочки, на которых печатались ноты и слова песен, тоже были своеобразными распространителями песенного творчества.

Мне бы хотелось как сценаристу использовать одну из шансон в сцене на баррикадах. По словам Оливье Суэтра, «песня является сотрудницей смуты, смелым и желчным критиком. Она несёт в себе сарказм. В ней звучат смертельная ненависть, насмешливость. Песня атакует бога, религию, законы. Она словно отгравировывается в памяти рабочего, легко вспоминается ему. Она электризует умы, она способна потрясать сердца. Песня в состоянии снабдить лозунгами мятежи и восстания. Она не имеет преград и, как крылатая мысль, проникает в города и деревни. Песня может заразить даже сам воздух, которым мы дышим. Роль поэтов улицы – потрясать умы и основы правящих классов».

Вот как говорил Жан-Батист Клеман о рабочих-поэтах:

«Поэт не должен парить в облаках. Он не будет блуждать по лабиринту воображаемого мира. Он должен воспеть полную движения жизнь заводов, инструментов и машин при том условии, что последние будут служить благополучию всех, а не только единицам. Они воспоют пар и электричество, все великие научные открытия и великие социальные истины, которые должны привести человечество к новому этапу совершенства.

Им, поэтам, более легко найти точные, волнующие слова, чтобы стать вдохновителями больших и великодушных идей, которые сближают людей и заставляют их любить жизнь».

Социалистическая мысль, столь бурная в XIX веке, находила среди поэтов улицы своих верных пропагандистов, последователей. Такую песню отличали злободневность и огромная сила предвидения. Редкое сочетание в искусстве! Оно в полной мере проявилось в «Интернационале». Поэты баррикад всегда воспевали будущее. Они были борцами за тот конкретный идеал жизни, который в результате вековой борьбы и побед пролетариата должен быть осуществлён.

Поэты баррикад были среди людей разных профессий.

Мы знаем, например, шансонье ткача Мегю, который пел так:

 
Я в конуре без огня,
и дюжиной мыши и крысы
приходят проведать меня.
Я днём работаю, как ткач,
а ночью рифма так легка!
 

А вот поэт-каменщик Понси, которому Жорж Занд советовала оставаться «в литературе с известкой в руках». Она, очевидно, предполагала, что рабочий поэт, уйдя в профессиональную литературу, потеряет связь с массами.

Поэзия революционного социализма достигла наивысшего подъёма в творчестве Эжена Потье.

Предвижу вопрос: «А как обстояло дело с песенным творчеством в других странах Европы? Может быть, рабочая песенная поэзия – явление сугубо французское?» Нет, некоторые аналогии провести можно – были свои рабочие поэты в Англии среди чартистов, среди членов «Союза коммунистов» в Германии, но французская почва оказалась более благодатной. Эта тема очень интересная и невероятно сложная! Она далеко выходит за рамки нашего разговора. Скажу лишь о судьбе Беранже. В начале жизни он прислуживал в трактире. Потом был учеником у ювелира. Став литератор ом-профессионалом, он, тем не менее (вопреки предсказаниям Жорж Занд), остался с народом. Его ведущая тема – это борьба мелкой буржуазии против аристократии и клерикалов, против монархии Бурбонов. Когда свергли монархию, он успокоился. Свой долг он считал выполненным и ушёл от дальнейшей политической борьбы. Но его художественная программа продолжалась – он мечтал остаться на устах народа. Может быть, поэтому он отказался от кресла академика.

Интереснейшая личность Эжизип Моро. Он был учеником наборщика, голодал, ночевал на папертях церквей, на ступенях Сорбонны, подставлял свою грудь под пули на баррикадах. Есть и какая-то неясная страница в его биографии – он нарочно заболел холерой, в знак протеста. Его книга «Незабудки» получила высокую оценку поэта-коммунара Феликса Пиа (его книга вышла у нас в издательстве «АКАДЕМИА»). Моро – бунтарь, романтик. Он выступал против реакционного лозунга Гизо «Обогащайтесь!» О Моро так писал Пьер Дюпон:

 
Над кассой наборною стоя
и голову низко склонив,
шептал он стихи, и порою
набор был неточен и крив.
 

Теперь об авторе только что процитированных строк Пьере Дюпоне. Его «Песню рабочих» и «Хлеб» знали и Потье, и Дегейтер. Это были самые популярные песни, бытовавшие в рабочих массах. Их недаром называли «предвестниками Коммуны».

Дальше идёт Луи Фесто. В молодости он работал часовщиком. Он был певцом баррикад 1830 года. Его знаменитые песни – «Братство», «Свобода в опасности». О своей творческой работе он говорил так: «Шансонье должен быть на всех полях битв. Он должен быть на стороне париев цивилизации, должен пригвождать к позорному столбу общественного мнения крупных мошенников, титулованных грабителей, знаменитых пиратов… Он должен быть в лёгкой, полной намеков форме касаться вопросов государственного строя, труда, образования и прочего. Он должен просвещать слушателей, забавляя их»[44]44
  Стоит подчеркнуть, что это – и лозунг братьев Дуровых.


[Закрыть].

Таким просветителем слушателей был в большой мере Алексис Бувье. Его выступления всегда сопровождались огромным успехом, за ним была слава автора романсов. Среди них особой популярностью пользовались романс «Клуб негодяев» и «Смертельные поцелуи». В 1870 году накануне Коммуны он написал свою знаменитую «Чернь». А в дни Парижской Коммуны популярная актриса парижской оперы Розалии Борда исполняла эту песню в Тюльерийском дворце, завернутая в красное знамя Коммуны[45]45
  Здесь уместно напомнить о том, что почти через полвека знаменитая танцовщица и балетный педагог Айседора Дункан исполнит аналогичный номер: под музыку «Интернационала» она совершит танец в красном платье на фоне красных знамён.


[Закрыть]! Пела она эту песню в королевском дворце, а весь зал подпевал ей: «Вот – чернь! Ну что ж, и я таков!» Бувье был мастером-бронзировщиком.

Жан-Батист Клеман, тоже ремесленник, затем журналист, автор романсов, идиллий, редактировал журнал «Кастет», боец Коммуны, член французской секции I Интернационала. Как и Потье, Клеман в изгнании писал песни, называя их «могущественным словом пропаганды».

 
Когда мы взрываем и точим
основы системы гнилой,
ответ ваш – картечью сухой,
ответ ваш – во славу рабочим.
 

Теперь надо сказать об Оливье Суэтре. Он получил премию на конкурсе «Республиканской музы» за песню «Вопрос об амнистии». Известны его песни «Возрожденная Коммуна», знаменитая «Марианна», которую пели на баррикадах. Затем шла «Песня солдата-социалиста». Её хвалил Потье. Эта песня была напечатана в первом журнале французских марксистов «Социальный вопрос». Безработица, голод, самоубийство – вот триединство бога.

Дальше идёт Жюль Жуй, подлинный сын народа, сын обыкновенного мясника. Он видел изнанку родных ему рабочих кварталов Парижа. Начал писать злободневные куплены об отставке кабинета министров, о биржевых махинациях, выступал в концертных залах Монмартра в 80-е годы.

Автор и исполнитель из знаменитого кафе «Ша нуар», Жуй был демократичен и резок. Его заметил писатель Жюль Валлес, редактор газеты «Крик народа» (это был марксистский орган печати). Валлес понял существо творчества Жуй: «Он пишет так, как говорит народ, поэтому народ его понимает». Между прочим, эта фраза «Писать так, как говорит народ» напечатана на всех его нотах.

Впоследствии он стал фельетонистом пролетарского направления. Но он прежде всего были остался поэтом, обладавшим исключительным даром импровизации.

В 80-е-90-е годы начинается подъём французского рабочего движения. Растёт число синдикатов (в данном случае – профсоюзов), упрочивается положение рабочих депутатов в парламенте. В этой атмосфере бытовали песни на темы «Атаки на генерала Буланже», возглавлявшего реакцию после разгрома Коммуны. Эти куплеты подхватила улица. Они становились лозунгами дня во время избирательной компании.

Несколько слов о Гастоне Монтегюсе. Это псевдоним Гастона Брунсвика. Он был сыном сапожника. Его дед и отец – бойцы Коммуны. Очень резко выступал против военщины. Главная направленность песней антивоенная и антиклерикальная. Выражал настроение демократических масс, вскоре приобрел большую популярность на Монмартре.

Здесь мне хочется подчеркнуть, что в 1901–1902 годах в кафе «Ша нуар» или в концертном зале на Монмартре Пьер Дегейтер слушал Монтегюса – последнего из плеяды знаменитых шансонье. Вижу в фильме такую сцену: в куплетах Монтегюс осмелился затронуть офицера «великой французской армии». Реакционная публика освистала дерзкого певца, но рабочие массы его сделали своим героем.

Слава Монтегюса длилась до самой Первой мировой войны – почти 13 лет. Он приобрел огромную аудиторию. Со своими песнями он выступал на социалистических митингах. В Сен-Дени висело объявление, где было сказано: «Этот шансонье вызывает бунты и волнения в армии». Военнослужащим было официально запрещено присутствовать на его выступлениях. Рабочие до отказа заполняли парижские залы и, расходясь, напевали песни Монтегюса, направленные против генералов, фабрикантов и домовладельцев.[46]46
  Валентин Катаев в своих парижских путевых заметках пишет о Монтегюсе как-то глухо, доверяясь собеседнику который отказался продолжать разговор. Монтегюса слушал как шансонье и беседовал с ним В. И. Ленин.


[Закрыть]

Все названные выше поэты в какой-то степени были учениками почти забытого в наше время Десожъе, жившего ещё в конце XVIII века. Этот певец был знаменит своими песнями, которые исполнял сам в противоположность своему молодому современнику Беранже.

Бальзак высоко оценил творчество Десожье и сказал о нём так: «Его имя означает песню».

Меня просили процитировать несколько куплетов. Думаю, что внимания заслуживают такие из них. Вот куплет из песни Пьера Дюпона «Хлеб», написанной в 1870 году:

 
Народ не спрячешь за решетку
и не отправишь к палачу,
когда раскалывает глотку
крик естества: «Я есть хочу!»
 

А вот ударные строки Фесто, так он понимал назначение песни:

 
Поэты улицы, облагородьте стих!
Пропойте песню королям, как равным,
скажите в ней, как тяжело бесправным.
Поэты улицы, вы здесь среди своих!
 

А вот что говорит Бувье о значении уличной песни:

 
Мы помним, в девяносто третьем
под «Марсельезу» деды шли,
чтоб ненавистную столетьям
снести Бастилию с земли.
 

Реванш – господствующая тема в творчестве многих народных певцов после поражения Коммуны.

Клеман в 1903 году пишет:

 
Так думайте же о реванше,
к нему готовьтесь, бедняки…
 

Завершает он песню восклицанием:

 
Когда всё кончится великой
республикою трудовой?!
 

Приведу строфу из «Марианны» Суэтра, которую распевали коммунары на баррикадах:

 
Кто такая Марианна?
Марианна – это, как ни странно,
Франция!
Иди же, Марианна!
Пусть будет враг разбит.
Буди (уже не рано!)
того, кто спит.
 

Приведу также строфу из «Карманьолы», которая интересна тем, что автора не имеет. Она полностью стала народной, хотя, вероятно, какие-то начальные строки имели своего автора-шансонье. «Карманьола», живя в народе, всегда сохраняла свой припев, но в зависимости от эпохи видоизменяла свое содержание.

Например, в 1789 году строки «Карманьолы» звучали так:

 
Станцуем «Карманьолу».
Да здравствует она.
Станцуем «Карманьолу».
Да здравствует война!
 

«Карманьола» 1889 года звучит так:

 
Властелином станет труд —
равенство наступит.
 

А вот отрывок из песенки неведомого автора, которую в нашем фильме могли бы исполнять во время своего марша по дорогам Франции Пьер и Кассоре:

 
В бой, вперёд, и фабрики, и доки,
в бой смелее, шахты, рудники,
все те, кого буржуи-пауки
держали в нищете жестокой!
 

Меня спрашивают, как проходили чаще всего выступления. Вот, например, на эстраде маленького шахтерского кабачка установлен ящик, на ящике стоит певец, аккордеонист сидит на стуле, а третий товарищ ходит по скамьям с пачкой нот и продаёт тексты и ноты куплетов, а зал бурно, очень бурно и живо реагирует на выступления шансонье. Обращаю ваше внимание на то, что всю эту атмосферу успел застать Владимир Ильич Ленин в Париже. Владимир Ильич слушал Монтегюса и, несомненно, живо представлял себе в эти минуты Родину, Россию, соотносил события истории российской и истории французской. Вот, скажем, песня Монтегюса «Привет, привет вам, солдаты 17-го полка!». Этот полк отказался стрелять в народ. В дни Великого Октября армия и народ сольются в единое целое. В этом была победа! Юнкера и казаки – малость на этом фоне. Эстетическое начало у Ленина неразрывно в восприятии соединялось с началом политическим.

Была дорога́ Ильичу и песня Монтегюса, высмеивающая социалистических депутатов, предававших в парламенте народную свободу.

Ленин радовался искренности и непосредственности восприятия жителями рабочих окраин, предместий Парижа. Ему нравилось растворяться в рабочей массе. Французской? Да, конечно, французской. И тут обратите внимание на два момента: во-первых, Ильич чувствовал, что он уже слился с парижской жизнью, уже начал её постигать. Во-вторых, он в такие мгновения особенно глубоко ощущал интернациональный характер марксизма, учения, которому был предан до конца. И, наконец, в-третьих (а мы уже об этом говорили несколько выше и в ином плане), он и в эти минуты не забывал о России.

Однажды Монтегю с выступал на одной из русских вечеринок в Париже и долго, до глубокой ночи беседовал с Владимиром Ильичом. Они вслух мечтали о будущей мировой революции. Сын коммунара и русский большевик были захвачены своей беседой, но каждый мечтал о такой революции по-своему.

Во время Первой мировой войны Монтегюс начал писать песни патриотические, которые потом приобрели более общеантинемецкие черты. Например, в одной такой песне он славил французского рабочего, идущего на войну за свою подругу – небесно-голубую Францию, которая остаётся ему верна[47]47
  Антинемецкая направленность песни-протеста не может быть поставлена в вину авторам-певцам XX века, который испытал невероятный натиск со стороны Германии.


[Закрыть].