Текст книги "Звезды большого футбола"

И вместе с тем в 1938–1939 годах Жмельков отразил все до одного пенальти в ворота «Спартака», а Георгий Глазков забил подряд 29 одиннадцатиметровых.

Вот еще блестящий исполнитель одиннадцатиметрового удара – Сергей Сальников. Все при нем: мощный удар, техника, опыт, самообладание.

Ставит мяч на отметку. В воротах напротив Лев Яшин. Впиваются глазами друг в друга. Каждый тщится разгадать замысел другого. Вдруг Сергей направляется к судье и что-то говорит. В чем дело – непонятно ни нам, ни зрителям. Свисток, удар в угол, Яшин с блеском отбивает мяч. Вот тебе и формула: вратарь не может успеть!.. Теоретически – нет, а практически – да.

Но что это? Судья снова показывает на пятно, откуда только что бил Сальников. Перебить! Вратарь чуть раньше удара сорвался с места, отгадав маневр форварда. Но какой молодец судья, не дал себя перехитрить. Второй удар, мяч в том же углу, но на этот раз – в воротах…

Потом выясняется: Сергей тоже не промах, он знал повадки Яшина, играл с ним вместе в «Динамо» и просил судью последить, как бы вратарь до удара не принял старт.

А вот тот же Сальников бьет пенальти в игре с ЦСКА. В воротах Разинский, сильный игрок, но все же рангом ниже Яшина. Мяч попадает в верхнюю штангу, гола нет. Игра, правда, выиграна (2:0) и без этого пенальти, но уязвлено самолюбие пенальтиста. На разборе игры, через день, Сергей взрывается:

– Больше кики не бью!

– Почему?

– Не желаю, чтобы жена на трибунах в обморок падала!

Хохот. Но оратора понесло:

– Сам две ночи не спал. Забьешь, все считают – положено. Смажешь – проклинают. Кончено, не бью…

И не бил целый месяц. Шлифовать этот удар перестал. Держался до тех пор, пока судья не присудил в пользу «Спартака» такую награду снова.

Еще колоритная фигура – Станислав Леута. Опытнейший футбольный волк. Мастерство фундаментальное, выдержка железная.

Матч трех городов в Харькове. Играют Москва – Ленинград. Ничья не устраивает. За 10 минут до конца при счете 1:2 сбивают москвича. Пенальти-кик в ворота Ленинграда. Штатный исполнитель в нашей сборной – Станислав.

И вдруг он идет ко мне и мямлит:

– Пусть другой кто-нибудь…

А Василий Смирнов рядом:

– Дайте я.

Обязанности капитана заставляют решать.

– Леута! Возьми себя в руки и бей!

Станислав бьет и – в боковую штангу. Матч проигран…

Мне и самому представлялась возможность узнать характер сфинкса.

Принципиальное сражение между «Пищевиком» и «Трехгоркой». 1:1, и меня укладывают в чужой штрафной. Думаю: к черту просьбы, забью сам. Взбудораженный, ставлю мяч, гляжу – и не нахожу места, куда бить. Ворота представляются заполненными могучей фигурой вратаря, его длиннейшими руками и ногами. Зияют, правда, дырочки по углам, но разве туда угодишь? Взяла меня оторопь. «Вспомнил тут Казбич своего Карагеза»… Хоть снова обращайся к Леуте. Да отступать поздно. Разбегаюсь и со всей силы бью гвоздем, стараясь не попасть во вратаря. Гол, но чисто случайный.

Первый и последний раз бил я штрафной. Понял: не моя это стихия. Видимо, к подобному выводу пришли позже такие мастера, как Петр Исаков, Григорий Федотов, Никита Симонян, Александр Пономарев. Здесь нужно особое призвание.

А вот как обернулось один раз дело с пенальти-киком у паладинов футбольных полей – ленинградцев, впоследствии первых заслуженных мастеров спорта Павла Васильевича Батырева и Михаила Павловича Бутусова.

Играли в конце 20-х годов в Ленинграде сборные Москвы и хозяев поля. При счете 1:0 в пользу москвичей в их ворота назначается одиннадцатиметровый. Бить идет Батырев. Долго готовится и резаным ударом правой ногой бьет под левую руку вратарю. Вратарь отбивает мяч на угловой.

Проходит время. Борьба горячая. И вдруг второй пенальти-кик в ворота Москвы. Мяч на отметке. Батырев направляется туда, но на полдороге его перехватывает Бутусов:

– Погоди, опять ты перехитришь самого себя. Дайка я, и стопроцентно.

Павел с улыбкой:

– Пожалуйста!

Бутусов, лучший в те времена канонир, разбегается, бьет – и мяч сильно летит мимо ворот. В итоге победа Москвы… А ведь и опыта у обоих было достаточно, и характеры стальные. Значит, не тут собака зарыта. Нужно немало пота пролить на тренировках, десятки раз подряд бить пенальти каждый день. Так работал над этим ударом Георгий Глазков.

Поэтому с почтением смотрите на тех, кто бьет одиннадцатиметровые. Устраивайте овации и вратарям: отразить пенальти – почти всегда подвиг. Без таланта в это единоборство лучше не вступать ни разящему, ни отражающему. И нет ничего зазорного или непонятного в том, что даже одаренные футболисты не всегда соглашаются на роль пенальтистов.

А у вратаря выбора нет: хочешь не хочешь, защищай ворота, заменить тебя некому. Поэтому и работает вратарь больше всех. Когда он уходит с тренировки, на нем пыли и пота как на шахтере.

Меньшая физическая нагрузка в игре оплачивается огромным трудом на тренировках. Там перед ним пять форвардов и пять мячей. На каждый удар, на каждый полет мяча он реагирует беспрерывными бросками и прыжками, затрачивая огромную энергию. Уже через пятнадцать минут вратарь мокрый, как мышь. Короткая передышка, и все начинается снова.

Только нагрузка в боксе – самом тяжелом виде спорта – сходна с той, что достается на долю вратаря. Но это и вселяет в него уверенность. Смотрите, как отважно кидается он в ноги прорвавшемуся удальцу, замахнувшемуся для удара! Обратите внимание, как собранно, без страха противостоит он сопернику во время пенальти!..

Конечно, распространенное мнение о том, что пенальти почти всегда заканчивается голом, в известной мере снимает с вратаря ответственность за исход. Ему заведомо прощен проигрыш в этой дуэли. Поэтому на душе у него легко: взял – молодец, не взял – не его вина. Этот психологический комфорт стоит многого.

Как-то разговорился я с Леонтьевым.

– Алексей Иванович, сколько одиннадцатиметровых взял ты в своей жизни?

Он мечтательно начинает считать по пальцам. Чувствую, вспоминает эти мячи как своих лучших друзей.

– По-моему, одиннадцать.

– Столько же, сколько Жмельков?

– Кажется, да, – улыбается Леонтьев. – Только тот подряд, а я в разное время.

– Какой самый знаменательный?

– Тот, где пришлось действовать дуплетом.

– ?!

– Это было в Тбилиси, в сорок седьмом году. Назначили пенальти. Свисток. Парирую хлесткий удар, по-моему, Панюкова. К мячу кидаются свои и чужие. Первым успевает кто-то из тбилисцев. Хлоп, но я в свалке намертво ловлю мяч на грудь.

– Второй удар – это удача и техника. А как ты разгадал Панюкова?

– У меня был метод. Я пристально смотрел в глаза бьющему и слегка улыбался. Насквозь, дескать, вижу твои замыслы. Если тот глаза опускал – значит, дрогнул, теперь ему не до точности.

– Часто тебе удавался такой гипноз?

– Не часто, но бывало.

– Ты перенял это у Жмелькова?

– Нет, у того был другой прием. Владислав слегка отступал к сетке и одновременно с ударом делал шаг вперед. И бьющего этим смущал, и прыжок получался не с места, а с ходу.

Дальше разговор пошел о том, почему ФИФА все больше отбирает права у вратарей. Запретили вначале двигаться до удара; потом не разрешили движения корпусом; теперь обязывают стоять неподвижно на линии в самом центре ворот. А у того, кто бьет, остаются прежние льготы. Не свидетельствует ли это о том, что вратари всего мира начали сводить на нет теоретическую стопроцентность пенальти? Может быть, определенную роль играет и то, что вратари всегда – самые сильные, рослые и складные ребята в команде.

Алексей Иванович польщен.

– Так-то оно так, – говорит он, – но, как все красивые дети, доставляем мы своей матушке ФИФА хлопоты.

И ведь верно. Позволь вратарям отражать много пенальти, рухнет на пути к грубости самая надежная преграда. И ФИФА постепенно лишает вратарей равноправия в схватке. Вот почему вратарь прикован к месту, как Прометей к скале.

Не то было пятьдесят лет назад. Во второй команде РГО (Русское гимнастическое общество), где я тогда подвизался, играл лихой вратарь Никольский. Он отражал пенальти так: свисток – наш вратарь стремительно мчит на форварда. Тот впопыхах бьет, и чаще всего в Никольского.

Не особенно боялись тогда наши защитники грубить: каждый второй пенальти Никольский отражал.

Работал он в уголовном розыске, приходил на стадион с оружием. Револьвер в раздевалке оставлять опасался и на глазах противников заботливо укладывал его в угол своих ворот. При теперешних капроновых сетках это была бы ненадежная кладовая, но тогда ворота были затянуты металлической кольчугой, она гулко звенела от каждого хорошего удара, и через нее не мог пробраться ни один пронырливый мальчишка. Ребятня тогда облепляла сетку, как мухи липучку.

Что же помогает вратарям отражать пенальти-кик даже сейчас, когда их заставили неподвижно стоять против бьющего?

– Скажи, Алексей Иванович, – докапывался я до корня в разговоре с Леонтьевым, – а ты не становился тогда фаталистом: чему, мол, быть, того не миновать? Или сидел в тебе бес сопротивления?

– Всегда рассчитывал только на свою спортивную злость. В душе не копался. Ну, вы же знаете, в воротах я всегда был зол, будто камышовый кот. Это здорово помогало…

По-другому свое душевное состояние описывал мне Всеволод Виноградов, в свое время отличный вратарь команды московского «Торпедо». Свои ворота казались ему необъятными. Поддерживало уверенность лишь убеждение, что тому, кто бьет, эти же ворота чудятся маленькой калиткой.

Владас Тучкус («Спартак»), с которого можно было смело лепить Давида, на тренировках сам много бил пенальти. Он утверждал, что преследует две цели: первая – знать психологию бьющих, вторая – самому хотелось стать пенальтистом. Каждому приятно забить гол. И Владасу иногда доверяли одиннадцатиметровые в играх. Его мечтой было в одном решающем матче вначале отразить пенальти-кик в свои ворота, а потом забить победный гол с одиннадцатиметрового в чужие. Порознь он этого добивался, но сделать дубль в одной игре ему не пришлось.

Интересно, что только вратари могут мечтать об этом. Ни одному полевому игроку не под силу всерьез рассчитывать отразить пенальти. Эта двойственная роль очень трудна. Вот какой любопытный эпизод произошел с вратарем-пенальтистом.

Играли в Вешняках под Москвой. Пенальти в чужие ворота отправился бить вратарь. Нанес удар, но голкипер противника отбил, и сразу мячом завладел его хавбек. Последовала передача вперед крайнему нападающему. За ним погнались защитники, а злополучный вратарь, смазавший пенальти, по прямой кинулся к своим штангам. Преследуемый форвард ударил по пустым воротам. Как сейчас помню, погода была мокрая, вратарь догнал мяч на самой линии ворот, но так устал, пробежав во весь дух почти сто метров, что прямо с мячом въехал по грязи в свой дом.

Так пенальти, назначенный в одну сторону, окончился голом в другую.

Да, сильно шагнуло вперед вратарское искусство. Глядя на теперешних вратарей, невольно приравниваешь их к выдающимся артистам цирка. В 30-х годах знаменитый австрийский вратарь Хиден после конфликта с ФИФА выступал в цирке. Номер его был прост. На арене устанавливали футбольные ворота, и каждому предоставлялось право забить Хидену пенальти. Охотников набиралось столько, что, дай волю, весь вечер на арене только играли бы в футбол. Ходили слухи, что Хиден несколько сократил размеры ворот, но все равно номер пользовался неслыханным успехом. Хиден объездил с ним всю Европу, и счастливцев, забивших ему мяч, иногда за все представление не оказывалось.

На поле, конечно, не то что в цирке. Что ни говори, здесь ответственность больше.

Когда я спросил вратаря олимпийской сборной Владимира Лисицына, что он прежде всего делает перед одиннадцатиметровым, он ответил:

– Готовлюсь без страха сразиться. Мне терять нечего. Да еще прошу оставить без советов…

Ох уж эти советы! Вратарь не играет на подсказках. Ему нельзя кричать: «Выбегай!.. Отступай!.. Выбивай!..» Каждый его поступок исходит от него самого, направляется собственной интуицией и порывом.

Вы крикнули своему партнеру защитнику: «Нападай!» Он напал и промахнулся. Тогда вы сами или ваш другой партнер, третий пришли на помощь и исправили положение. Но если вратарь ошибся, никто и ничто ему не поможет.

Я видел тренеров, которые, устроившись сзади ворот, командовали своими вратарями. Видел я и печальные последствия такого вмешательства. Помню, как подсказка даже умного и опытного наставника привела к потере почетного приза.

Осенью 1938 года «Спартак» приехал на полуфинал кубка в Ленинград. Его противником была отличная тогда команда местного «Динамо». В этой встрече мог определиться город, который будет владеть кубком, потому что другой участник финальной встречи уже был известен – ленинградский «Электрик».

На 89-й минуте счет был 0:0. Динамовец Киселев выбил руками мяч, летевший в пустые ворота. Пенальти был бесспорным. И вот Георгий Глазков один на один с динамовским вратарем Лихвинцевым. Вдруг со скамейки сзади ворот слышится спокойный, чуть ироничный голос тренера:

– Держи под правую руку, он бьет только туда.

Эти слова ясно слышат и вратарь, и Георгий Глазков, и все игроки, выстроившиеся за пределами штрафной площадки.

Жорж и правда всегда бил под правую руку вратарю. Лихвинцев сам отлично знал это.

И вот я вижу, как ленинградский вратарь смещается с центра ворот и занимает место ближе к правой штанге. Перед Глазковым альтернатива: «набитым» ударом пустить мяч в узкую щель или впервые польститься на пять свободных метров слева, ударить к другой штанге?

В недоумении и вратарь: если бы тренер свой совет прошептал ему на ухо, он, естественно, принял бы его за чистую монету. Но тут было больше похоже на то, что опытнейший мэтр хочет сбить с толку Глазкова.

«Он будет исполнять по-новому», – решает вратарь. Удар… Он кидается влево, а Глазков непоколебимо, только чуть сильнее обычного, бьет, как всегда, вправо.

Матч окончился со счетом 1:0, а затем «Спартак» выиграл и финал кубка.

Лучше не ставить перед вратарем дополнительные трудности в критические минуты. Сами события перегружают его нервную систему до отказа. Не прикасайтесь к нему – он в игре под током высокого напряжения!

Защитники

Зрители давно не видят причин восторгаться защитниками. Нападают они почти всегда двое на одного, и любой способ отобрать мяч представляется болельщикам закономерным. Раньше защитник нередко боролся один против двух форвардов, и его успех трибуны каждый раз встречали одобрительным гулом. Много удовольствия доставляли зрителям и часто возникавшие на поле соревнования в беге между форвардами и беками.

Правда, культура паса стояла тогда ниже, и это помогало защитникам. Но все же как разрушители они стояли выше сегодняшних стоперов, действовали без промедлений и отступлений.

Я вспоминаю беков 20-х годов в сборной Москвы – Сергея Сысоева, Михаила Рущинского, Вячеслава Андреева.

В команде Замоскворецкого клуба спорта Сысоев играл справа и всегда стремительно шел на противника, зная, что партнеры его подстрахуют. Он был постарше нас, считался эрудитом, и мы звали его Сергеем Васильевичем даже в самых жарких схватках на поле. Может быть, потому, что он был с нами респектабелен и обращался «Александр, Михаил», а не то что «Сашка, Мишка», как мы все друг друга величали.

Сысоев преподавал спортивные игры и носился с внедрением у нас баскетбола, тогда мало известного в нашей стране. Вместе с другими энтузиастами новой игры он переводил книжки о баскетболе, разыскивал подходящие площадки, ставил щиты с корзинками. Ходил Сысоев всегда озабоченный, и мы никогда не знали, явится он на игру или нет, но из чувства почтительности прощали ему пропуски.

Михаил Рущинский (СКЗ) обычно пласировался сзади партнеров. Не обладая высокой скоростью, он мастерски выбирал место и потрясающе бил с обеих ног. Ему ничего не стоило пустить мяч на 70–80 метров.

Работал он фельдшером на заводе Ильича, ходил всегда спокойно, ставил по-утиному, как все футболисты, большие ступни крепких, слегка кривых ног. Смуглый, южного типа, широкоплечий, с гордой львиной головой и белозубой улыбкой, он чаще молчал, но был жизнерадостен и хохотал от души, раскатисто и громко. Все сердца невольно тянулись к нему. Звали мы все его за глаза «Руща».

Третий колоритный защитник сборной – Вячеслав Андреев из Орехово-Зуева. Старший брат его еще до революции играл центрального хавбека в знаменитой команде морозовцев.

Беззаветно атаковать каждого, у кого мяч, – вот был девиз Вячеслава. Он никогда не грубил и не прятал ног в решающих схватках. Какая-то особая сноровка помогала Андрееву снимать мячи у лучших дриблеров тех лет. Думается, секрет заключался не только в уверенности защитника, но и в особой быстроте последнего усилия стопы. Вячеслав охотно применял подкаты. На отличном газоне поля в Орехово-Зуеве выработал он этот маневр, надолго потом забытый. Жесткие поля на других стадионах заставили Андреева подолгу лечить ободранные бедра и отвадили его последователей от этого радикального приема. Подкат вернулся в игру через 30 лет, когда хорошие травяные покровы появились на всех крупных стадионах страны.

И мне, игравшему в разное время в сборной команде с каждым из этих трех беков, и зрителям тех лет очень нравилась их решительность, хотя часто им приходилось действовать в численном меньшинстве. Обычно хавбеки на защиту своих ворот не успевали. Команды играли по принципу: больше забить, а не меньше пропустить.

Еще складнее играли ленинградские защитники – Георгий Гостев из клуба «Коломяги» и Петр Ежов («Спорт»). По синхронности и блеску игры они долгие годы не знали себе равных. В Ленинграде Ежова и Гостева очень любили, им аплодировали не меньше, чем лучшим нападающим. Сейчас это звучит почти неправдоподобно. Защитников стало много, отличиться в толпе непросто. Тогда же не было никакой скученности на штрафной площадке: широкий простор для игры вперед на свободное место, рывки по 30–40 метров. Футбол не страдал еще очковой горячкой, а футболисты не боялись рисковать. Игра была зрелищной, результативной, и на трибунах год от году становилось все больше зрителей. Обилие почитателей способствовало росту новых талантов.

В 1924 году неожиданно триумфальным оказался дебют сборной команды Харькова. В ансамбле украинцев отлично выступали высокий, размеренный Николай Кротов и небольшой, стремительный Константин Фомин. Первый играл недолго, а второй вошел в состав сборной команды Советского Союза и почти десять лет считался сильнейшим левым защитником страны, выступая последние годы в московском «Динамо». Игру Фомина отличала особая скорость, резкость. Он всегда решительно шел в атаку.

По-другому действовали Павел Пчеликов (ОППВ – Опытно-показательная площадка Всевобуча, теперь ЦСКА) и Александр Старостин («Спартак»). К тому времени тактика нападающих стала прогрессивней. Форварды поняли, что выгоднее отдать мяч партнеру, чем рисковать потерять его в единоборстве с защитником. Неожиданные откидки мяча участились, и это потребовало от беков осмотрительности и маскировки своих намерений тогда, когда прямая атака запаздывала.

Александр Старостин внес новые принципы в игру защитника: самыми разнообразными способами вызывал он чужих нападающих на ошибки. Там, где не удавалось сбить противников с толку в технике, он хитро заставлял их грешить в тактике. Быстрота и разносторонность позволяли Александру с неизменным успехом многие годы выступать в сборной страны во всех разновидностях защитника, в зависимости от особенностей менявшихся партнеров. В паре с Ежовым он играл заднего бека, с Рущинским – переднего, с Пчеликовым – левого.

В 1922 году Александр выполнял роль центрального полузащитника в третьей команде «Красной Пресни», а потом вдруг скачок в первую команду на место защитника. От игры размеренной – к шквальной, от подыгрышей – к отбору. Наши противники утешались: «Скорость-то вроде не та». Но прикусили язык, когда увидели, как Александр приструнивал главных резвачей. В довершение всего на прикидке он отмерил 100 метров за 11,8 секунды. Для футболиста время и сейчас завидное. Тогда оно было выдающимся.

Прошел всего год, и Александр оказался уже в сборной, причем вне конкуренции. Как только нужно было прижать лучшего бомбардира, отряжали брата.

К 1928 году Александр вырос и возмужал: широкоплечий – рост 177 сантиметров, вес под 80 килограммов. Чуть подтолкнет, противник от мяча на метр отскакивает. Но играть грубо не любил. Технику напоказ не выставлял, однако, когда требовалось, мог показать и здесь свое искусство.

У нас дома на Пресненском Валу дневала и ночевала футбольная компания. Тут были Петр Артемьев, Петр Исаков, Валентин Прокофьев, Петр Попов и другие. Помню, объявили мы раз соревнование: поднять с земли лежащий неподвижно мяч одним движением голеностопного сустава и пронести его на ноге вперед. Бились все по очереди, но никто не смог выполнить условие. Александр подошел и сразу все это легко проделал. Мы удивились, а он посмеивался:

– Коли платить есть чем, технике подучу.

Замечательной была и его стабильность в игре. Всегда не только хорошо, но обязательно на пятерку. Его футбольную хитрость и смекалку отмечал тогдашний наставник сборной Михаил Степанович Козлов, говоря о нем так: «Не обведешь – не проведешь». Нервами он владел в совершенстве.

Казалось, никакие обстоятельства на поле не могут вывести его из себя, не заставят потерять рассудительность и логику. И все-таки однажды срыв произошел. Мы его назвали «стамбульским инцидентом».

Впервые мы встретились с турками в 1924 году. Снегом и пятиградусным морозом удивила их Москва. Одетые в белую, с красной полосой на груди, традиционную форму, они дрожали от холода на разминке перед игрой. Боюсь, им мало помогали теплые перчатки и пушистые шерстяные шарфы.

Не легче бывало и нам в ответных визитах под палящим солнцем, на жестких, как асфальт, турецких полях. Обожженные солнцем ниже засученных рука-bob руки, духота, жгучая пища, разница во времени – и станет понятно, как нелегко нам было в Турции, куда мы приехали в сентябре 1932 года, когда и произошел «инцидент».

Первая встреча окончилась 2:2. Через три дня – вторая. Поле – настоящий казарменный плац, ни травинки. Жестко, шипы продавливают подошвы. Мяч из-за такого грунта непослушен и капризен: высоко прыгает от земли, а чуть посильней тронешь ногой – отскакивает на 2–3 метра.

Перед началом матча в раздевалку пришли премьер-министр Турции Исмет Иненю и советский посол Яков Захарович Суриц. Оба любезно пожелали успеха.

Игра началась ураганно. Турки бросились в атаку, оголили тылы. Я прорвался по флангу, передал в центр, и Михаил Бутусов на первой минуте открыл счет. Гром с ясного неба распалил турок, они всей командой ринулись на нас. Но уже в те годы надежна была наша защита: Александр Бабкин, Александр Старостин, Константин Фомин, Андрей Старостин, Федор Селин, Иван Привалов могли выстоять перед нападающими куда более сильными, чем турецкие. Однако поддержка зрителей – могучая сила. Борьба за инициативу привела к грубости. Страдать от этого в первую очередь начали форварды обеих сторон. Защитникам просто совмещать резкость с отбором мяча. Нашему брату-форварду такое не под силу. Перед нападающим альтернатива: либо грубить и потерять мяч, либо создать угрозу чужим воротам и забыть про обиду. Редко, очень редко кто из нас выбирает первое.

Не грубили советские форварды и тогда. Это не помешало левому турецкому защитнику Бурхану, здоровому, горячему парню, вместо борьбы за мяч откровенно пройтись бутсой по моей коленке. Попади он чуть ниже – не избежать бы мне костылей. К счастью, турецкие шипы вспороли бедро, а сустав уцелел. Пока врач оказывал помощь, на поле началась вендетта.

Судьей был москвич Владимир Лукьянович Васильев, в прошлом неплохой нападающий, один из организаторов стадиона на Девичьем поле в Хамовниках. Интеллигентный и принципиальный человек, Васильев пользовался в сборной команде большим уважением.

Арбитр пытался образумить наиболее горячих. Стараясь подчеркнуть свою объективность, он обрушил кару в первую очередь на своих. Сейчас, через 35 лет, это мне кажется верным. Но тогда, возвратясь на поле на одной ноге, я менее всего был склонен к умиротворению.

А тут еще внезапно ударили Бутусова ниже живота.

– Судья! – вопит он, скорчившись от боли.

Владимир Лукьянович старается спасти матч.

– А ты не подставляй, – вдруг советует он Михаилу.

– Ах так! – вспыхивает Селин. – Ребята, огонь! – и врезается вместе с мячом в главаря турок центрхавбека Нихата.

Дело принимает явно недопустимый оборот.

– Капитан, принимай меры! – кричит мне Андрей.

Я беру себя в руки, вижу волнение в ложе нашего посольства. Но цепная реакция мести делает свое дело. Александр Старостин около штрафной мощным умышленным толчком корпуса сбивает центрфорварда Зеки, и тот не менее пяти метров катится по земле.

Свисток. Бледный судья идет к Александру.

– С поля, – глухо возвещает Васильев.

– Не пойду, – хрипло отвечает брат.

Я бегу к месту происшествия, но раньше там оказывается Павел Пчеликов, сорвавшийся со скамейки запасных.

– Владимир Лукьяныч, не надо! Он случайно, случайно, – лихорадочно умоляет Павел. – Игру вдесятером проиграем…

Мы окружаем судью. Турки рядом, но до конца не понимают, в чем дело. Тщательно определяют место падения Зеки – нет ли возможности заполучить пенальти. Сбитый форвард снисходительно качает головой, обрадовавшись, что его трусы не разлетелись в клочья.

Судья в страшном затруднении. Александр молчит, стиснув зубы.

– Владимир Лукьяныч, не удаляйте, клянусь, грубости конец, – убеждаю я. – Турки не поняли, Зеки в порядке…

Васильев, вняв увещеваниям, назначает штрафной.

– Следующего без колебаний немедленно гоню, – заявляет он.

После этого инцидента на поле восстановился мир, а результата не было еще долго. Затем последовали метаморфозы, которыми столь славен наш вид спорта. Герой этой поездки Василий Павлов (№ 10) в течение пяти минут забил три гола! Мы победили 4:0.

С Васильевым я виделся часто по служебным делам в «Спартаке». Почтенный по возрасту судья всесоюзной категории рассказывал много интересного из дореволюционного футбола, когда в наших командах играли знаменитые англичане – братья Чарнок, Макдональд, Ньюман и другие. Это были инженеры, приглашенные из Манчестера в наше Орехово-Зуево Саввой Морозовым, владельцем громадных текстильных фабрик. Английские футболисты возглавляли команду морозовцев.

– Тогда, – говорил Владимир Лукьянович, – и защитников-то было всего двое. Это уже после навострились держать у ворот по семь-восемь человек. Испугались, что иначе не справиться с такими асами, как Федотов, Бобров, ди Стефано, Пеле, Копа, Гарринча, Сивори…

«И верно, – думаю я. – В доброе старое время против знаменитых форвардов всегда находились звезды в обороне, часто вдвоем разрушавшие атаки чуть ли не всей линии нападения».

Боюсь, что читатели одного со мною возраста не без ехидства подмигнут мне: «А вы забыли, что в те времена защитникам очень помогало правило офсайда, оно не позволяло нападающим принимать мяч, если перед ними оказывалось меньше двух игроков и вратаря?» Да, закон помогал обороне. Футбольные правила были повернуты против форвардов. Защитники могли не бояться тех противников, которые оказывались за спиной. Судьи тщательно следили за этим.

Эти правила просуществовали около четверти века. Голов стало меньше. Чаши весов снова нужно было выравнивать. И вот в 1926 году ФИФА решила: вне игры считать в том случае, если перед нападающим только один игрок.

На этот раз восторжествовали нападающие. Футбол оживился. Поднялись цены на форвардов. Деньги были не у всех, и голь оказалась хитра на выдумки. Не дожидаясь, когда ФИФА снова пересмотрит правила, тренеры стали выискивать собственное оружие и обрели его. Против звезд поставили несколько середнячков. Родилась массированная оборона – «бетон», «катеначчио», – в каждой стране ей дали свое имя. Защитников стало четыре, в оборону был оттянут еще один игрок. Он пристроился сзади всех и получил у нас одиозное прозвище «чистильщик»: он должен был «подчищать» ошибки партнеров. В Италии этого игрока назвали более благозвучно – «либеро», что значит свободный.

Фавориты уперлись в бетон. И представьте, не желая пробивать его лбами, посчитали мудрым впредь до новых времен тоже отсидеться в обороне. Стороны перешли к окопной войне.

Мастерство игрока растет, если ему приходится прилагать на поле необычные усилия. Нападающий, окруженный тремя защитниками, скорее станет совершенствовать свою игру, нежели три защитника, опекающие одного форварда.

Толковали так мы о футболе с Владимиром Лукьяновичем, вспоминали игры старого времени и наши проигрыши, которые нередко приходилось переживать русским футболистам в матчах с крупными иностранными командами, и радовались, что нынче-де советским футболистам мало кто может грозить такими неприятностями. Прикидывали, с кем предстоит встретиться нашей сборной, и считали, что, вероятно, до зимы 1967 года неприятностей не будет. И футбол опять посмеялся над нами: нас победила молодая турецкая сборная. Такого не было ровно тридцать лет и три года: в 1933 году советская сборная проиграла 1:2.

16 октября 1966 года в «Лужниках» я готовился писать победный отчет. Встреча обещала быть любопытной, она позволяла сравнить достижения соперников за последние пять лет. За этот срок футбол обеих стран прошел многие испытания, подвергся влиянию различных школ и направлений. Интерес подогревался тем, что обе команды находились в преддверии отборочных игр на первенство Европы 1967 года.

Начало матча не предвещало катастрофы. Наша команда выглядела сильней, и победа казалась бесспорной. Турки были смяты, их ворота подверглись опасному штурму. Но чем дальше, тем хуже для нас стали развертываться события.

Любая встреча на уровне национальных команд требует тщательной подготовки. К этому матчу серьезного подхода не чувствовалось. Команда выглядела собранной наспех, в расчете на слабого противника. А турецкая сборная оказалась крепким орешком, хотя ее руководители скромно заявили, что приехали учиться у нас. Гости показали редкое присутствие духа, завидную технику и тот здравый смысл в игре, которого не хватило некоторым из наших игроков.

Я вспомнил, что в 1933 году мы проиграли главным образом потому, что нас судил турецкий арбитр: он незаслуженно назначил в наши ворота штрафной удар, закончившийся вторым голом. На этот раз на судью нечего было пенять. Поляк Ян Павлик судил отменно.

Первые трещины в нашей команде обнаружились именно в той защитной линии, которую все наши специалисты считали наиболее надежной и слаженной. Не хватило опыта руководить на поле у капитана сборной Альберта Шестернева (№ 3). А тут вдруг взяли и в перерыв заменили самого капитана. Во втором тайме вовсе не стало вожака, и потому расцвела партизанщина: каждый старался, но вразнобой. Так со счетом 0:2 и проиграла на своем поле более сильная советская сборная, забыв «обычай прадедов своих»: ни в коем случае не менять капитана, даже если игра не клеится.