Текст книги "Манас. Рождение и детство сына Тенгри. Книга первая"

Сидень

Голос мальчика слился с громким плачем новорожденного. До Чыйырды донеслись выкрики женщин, будто голоса выходят из-под земли.

– Мальчик! Родился мальчик!

– Что с ней?! Она теряет сознание!

– Смотрите! Что с ней?

Чыйырды очнулась, почувствовав брызги воды на лице. Женщины копошились вокруг нее.

– Оставьте меня! – сказала она. – Смотрите на малыша! Следите за ним. Сестра Канымжан, сама отрежь пуповину! И покажите его мне.

Канымжан уже занималась с малышом. Она заметила, что в обеих руках у мальчика были сгустки черной кровяной массы. Канымжан не смогла разжать кулаки малыша, чтобы вычистить руки. От шеи до талии по позвонкам, как грива у жеребца, узкой полосой блестели густые черные волосы. Канымжан, отрезав пуповину малыша, хотела его поднять и показать Чыйырды. Но от его тяжести чуть не упала ничком на землю.

– Дайте ему пососать топленого масла! – голосила старуха Акзыйнат. – По нашему обычаю.

– Подождите, – сказала Чыйырды и вытащила из рукава платья две пули…

Как только Чыйырды стала снохой Орозду-баатыра, он ей подал эти две пули и поручил:

– Эти пули священные. Они изготовлены из металла, который послало Вечное Синее Небо на землю. Одну пулю дашь пососать моему внуку, как только он родится. Вторую – правнуку. Их привяжешь как талисман к колыбелям моих потомков.

Чыйырды дала пососать малышу одну пулю и спрятала их обратно в рукав своего платья.

– Изголодается малыш! – забеспокоилась Канымжан.

Бакдоолет подала полную ложку топленого масла в рот малышу. Проглотив его, малыш начал искать открытым ртом еще что-то съедобное. Чыйырды положила в рот малыша свою блаженную грудь.

В юрту зашел Акбалта.

– Радость! – крикнула Канымжан.

– Радость! – крикнула Бакдоолет.

– Радость, Акбалта-ава! – сказала Чыйырды, прикрывая свою грудь платком. – Тенгир дал нам сына!

– Пусть свивальники будут крепкими! – пожелал Акбалта и спросил. – Когда купать его собираетесь?

– Прямо сейчас! – сказала Канымжан и подвинула большой медный таз.

– А я подогрела священную воду! – Бакдоолет поднесла кумган из серебра.

Чыйырды взяла малыша и положила спиной на левую руку, опирая ее на колени. Канымжан подтолкнула таз под малышом. Бакдоолет начала поливать младенец.

– Подожди, – сказал Акбалта.

Он разжал кулаки ребенка и вычистил кровяные сгустки. Под большим пальцем правой руки он увидел надпись «Манас» и на ладони большое изображение печати. «О-о, Тенгир! Береги его!», взмолился он и попросил Бакдоолет продолжить омовение. По мере обливания водой тело мальчика принимало божественное очертание. Надпись и печать исчезли навсегда. Чыйырды и Акбалта переглянулись. Это было еще одним волшебством Тенгри. Теперь можно во весь голос кричать, не опасаясь калмыков.

– Радость! Радость какая! У бая Жакыпа родился сын!

Чыйырды и Бакдоолет принялись пеленать малыша.

Купая его, мать хотела быстрее закончить, боялась, что может простудить ребенка. Только сейчас, будто молния пронзила сознание – что спина ребенка, покрытая ладонью левой руки, осталась сухой и не мытой. «Пусть бережет Тенгир!», взмолилась она.

Вдруг в юрту вскочил огромный сивогривый волк, не обращая внимания на остолбеневших людей, лизнул в лоб малыша. Следом за ним появился пестрый тигр и понюхал его плечи. Через мгновенье не стало обоих. Исчезли бесследно. Это было еще одним чудом, случившемся на глазах у всех.

– Это – его покровители от Тенгри! – Акбалта поклонился трижды, не отрывая свой взгляд от тюндюка юрты, где начинало светать Вечное Синее Небо.

Женщины принялись хлопотать над новорожденным, как будто ничего не произошло. Может быть, они даже не заметили его покровителей от Тенгри. Чыйырды обратилась к Акбалта.

– Акбалта-ава! Дайте имя нашему сыну!

– Как его зовут, ты уже знаешь, – улыбнулся Акбалта. – Такое имя дано ему самим Тенгри! Этим именем мы не можем сейчас пользоваться. Пока он не станет джигитом! Я назову его Сыном Тенгри среди кыргызов! Будем называть его Большим Болваном в присутствии калмыцких наблюдателей…

Когда начались родовые схватки у Чыйырды, бай Жакып не находил места, не имея сил слушать мучительные стоны жены, видеть ее корчившееся от боли тело.

– Я поеду проведать табуны лошадей, – сказал бай Жакып младшей жене. – Если родится мальчик, сообщите немедля. Если родится девочка, никаких вестей не передавайте.

Среди холмов предгорья ему попался табун лошадей. Заметил бай Жакып в табуне саврасую кобылу с черной гривой, которая выдавала знаки о предстоящих родах. Она была беспокойна, старалась уединиться от табуна. У нее было набухшее вымя, на сосцах проступали молочные капли. Бай Жакып погнал табун в сторону пастбища Шабыр, богатого на конский щавель и сочную траву. Бай Жакып остановился у высокого дерева и расседлал Туучунак. Табун начал спокойно пастись на лужайке, чувствуя, что погоня прекратилась, и только саврасая металась, бедная, подбирая удобное место. Таковым показалось Жакыпу поведение саврасой кобылы. Положив под себя седельную подстилку, под голову – седло, Бай Жакып с мольбой к Тенгри прилег, вглядываясь в темноту, которая заглатывала всю землю. Он не хотел засыпать, хотел он еще раз поглядеть на саврасую кобылицу и в случае надобности помочь ей, если будут потуги тяжелыми…

Он проснулся от испуга. Приснились ему сорок чильтанов, ведущие с собой сорок тигров, которые окружили табун лошадей.

Уже было утро. Белый жеребец с громким ржанием и фырканьем бегал вприпрыжку вокруг табуна. Саврасая кобылица родила гнедого жеребенка с белыми пятнами. Он скакал рядом с матерью, фыркая, выпуская из ноздрей серебристые воздушные потоки. «Хорошее предзнаменование» – подумал бай Жакып, направляя свой взор в сторону мелкого хребта, который закрывал вид на кочевье, где принимает муки бедная Чыйырды. Он представил себе, как мчится к нему всадник с радостной вестью, что заставило биться его сердцу учащенно. Кровь хлынула к голове, от чего застучало в висках. Ему казалось, что вот-вот выскочит из-за хребта всадник и заорет во весь голос:

– Радость!..

Пришпорив коня по кличке Кекчолок, Акбалта направился доставить Жакыпу радостную весть о рождении сына. Мендибай говорил, что он в ставке скотоводов. Не мог Жакып наблюдать за муками Чыйырды. Может быть, испугался того, что у него сердце разорвется от радости рождения сына. Роды были мучительными для Чыйырды, но, слава Тенгри, прошли благополучно. Акбалта узнал в ставке Эсенкана, когда преподносили дорогие дары грозному хану, чтобы он остановил безумную бойню беременных женщин, о том, что у кыргызских племен родится мальчик по имени Манас и калмыки очень сильно опасаются его рождения. Видимо, гадалки и ясновидящие правителя предвидели в младенец угрозу ханству и владениям калмыков. Они точно описали, что в руке новорожденного будут сгустки крови и надпись: «Манас». Теперь, только он и Чыйырды знают о том, что родился тот, которого опасалось все ханство калмыков. «О-о, Тенгри! Дай нам силы вырастить Манаса! Чтобы он встал во главе кыргызов! Чтобы мы нашли вернули родину!» – взмолился Акбалта…

Когда Акбалта возвращался от Чыйыр-бия с тридцатью тютюнами в свои кочевья в Ак-талаа, повстречал он на пути разные племена калмыков и манжу. От них приходилось получать разрешения на прогон скота через земли.

Нападали на них и грабители. Он и испытал на своей шкуре надменное отношения к ним, кыргызам, калмыков и манжу. Оскорбляли, как могли, смотрели на них, как на чужеземцев, унижали, силой отбирали часть скота, лошадей.

Одному из грабителей приглянулся меч Акбалты, дорогой дар Жоодур-бия, и был отобран силой. Разве могли бы притронуться калмыки к мечу Акбалты, если бы с ним рядом находился богатырь из кыргызского народа! Пришлось ему перетерпеть все унижения, до крови кусая губы, ради выживания, ради спасения народа…

В ставке скотоводов бая Жакыпа не было. Один пастух сказал, что видел бая Жакыпа, перегонявшего табун лошадей в сторону пастбища Шабыр. Акбалта повернул своего Кекчолока в ту сторону, куда показывал пастух. Он заметил бая Жакыпа, стоявшего около ручья с возведенными руками, с мольбой к Вечному Синему Небу.

– Радость! – крикнул ему Акбалта. – Тенгир дал тебе сына! Радость! У тебя родился наследник!

Бай Жакып повернулся к нему лицом. У него подкосились ноги, почувствовал, что теряет сознание. Падая на бок, он успел разглядеть Акбалту.

Очнулся он, когда Акбалта полил из своего белого калпака воду ему на лицо.

– Что ты сказал, Акбалта? – вопрошал он слабым голосом. – Сын, говоришь, Акбалта? Неужели сын? Тенгир услышал меня!

– Да, бай Жакып, сын у тебя родился! – подтвердил дрожащим голосом Акбалта. – Тенгир дал тебе сына! Тенгир дал богатыря нашему народу!

Бай Жакып обнял Акбалту. Из его тусклых глаз потекли слезы. У Акбалты тоже. Слезы радости. Сбылась заветная мечта, сбылись вещие сны. Слезы лились ручьями, унося из сердца многолетнюю горесть, горькую обиду на судьбу, наполняя его надеждой.

Мужи, искоса поглядывая друг на друга, одновременно перестали плакать и заулыбались. Улыбка переросла в смех, сначала тихий, потом сильнее и сильнее, и наконец, громкий хохот напугал весь табун. Лошади, вскидывая головы, смотрели на них с удивлением, и, понимая, что ничего страшного не происходит, дальше продолжили щипать мягкую, сочную траву.

– Видишь, Акбалта, вон того жеребенка, – показал бай Жакып Акбалте на гнедого с белыми пятнами. – Я ему дал кличку Торучаар. Будет хорошим скакуном для моего сына. Его ночью родила та саврасая.

С малых лет повидавшие все горести изгнания, претерпевшие унижения от калмыков, но стойко переносившие все лишения судьбы, выжившие и сохранившие свой маленький народ на чужбине, оба были друг для друга самыми родными, самыми дорогими людьми.

Они направились в кочевье бая Жакыпа. Навстречу им неслось несколько человек.

– Радость! – кричали они. – У бая Жакыпа родился сын!

Бай Жакып обещал каждому за радостную весть по одному коню.

Оказалось, что женщины успели переселить Чыйырды в свою юрту, до приезда калмыцкого наблюдателя Кочку-монаха.

Бай Жакып и Акбалта зашли в юрту. Бай Жакып увидел свою жену в блаженном состоянии – она кормила ребенка грудью.

– Пусть свивальники будут крепкими! – пожелал бай Жакып, обращаясь к жене.

– Пусть Тенгир не жалеет благодеяния! – ответила Чыйырды, улыбаясь.

– Подай мне ребенка, посмотрю, – обратился бай Жакып к Бакдоолет.

– Неужели это мой сын, – прослезился еще раз бай Жакып, беря в руки ребенка.

«Будто он вылит из железа, – промелькнуло в голове у бая Жакыпа, удивлявшегося тяжести малыша, – подобен шестилетнему мальчику… Пусть бережет его Вечное Синее Небо», – взмолился он с гордостью, что такого необыкновенного ребенка Тенгир дал именно ему.

Акбалта, наблюдавший за состоянием бая Жакыпа, произнес:

– Его имя Большой Болван! Для калмыцких наблюдателей. Сын Тенгри – для народа. Звать его Манасом будем после достижния двенадцатилетнего возраста.

– Мой Большой Болван! – Бай Жакып уткнулся в грудь ребенка и подал его матери.

Первым делом бай Жакып пригласил монаха Кочку и показал ребенка. Кочку посмотрел на ладонь ребенка и убедился, что никакой надписи не имеется.

– Однако, он очень большой, – удивился монах. – Такого большого новорожденного первый раз вижу.

– Эй, Кочку! – сказал бай Жакып и кивнул головой в сторону Чыйырды. – Нечего удивляться. Смотри, какая женщина его родила. Большие женщины рожают больших детей.

– Надо полагать, что она родила его в Енисее, – заметил Кочку.

Возможно, он улаживал свои промахи. И это было на руку баю Жакыпу.

– Это ты точно угадал, – бай Жакып его поддержал. – Главное, что родился у меня пастух для моих верблюдов.

– Точно говоришь, бай Жакып, – рассмеялся Кочку. – Для больших животных нужны большие пастухи.

– Давай, Кочку, – предложил Акбалта. – Угощайся по случаю рождения ребенка. Пойдем в юрту Бакдоолет.

Стараниям бая Жакыпа и Акбалты Кочку остался очень довольным. Угощения были на славу. Особенно ему понравился хмельной напиток – шарап, что его сделал очень веселым и поднял настроение до небес. Выждав удобного случая для разговора, бай Жакып попросил у него разрешения на проведения тоя по случаю рождения ребенка.

– Дорогой Кочку, – сказал бай Жакып. – На старости лет Тенгир подарил мне сына, пастуха для моих верблюдов. Я славен среди народа своим богатством. Народ не простит, если я не подам угощения по случаю рождения моего ребенка. И Тенгир тоже.

– Как ты назвал сына? – спросил Кочку у него, прежде чем ответить на вопрос бая Жакыпа.

– Большим Болваном, – ответил бай Жакып.

– Правильно, очень подходящее имя, – рассмеялся монах. – Можешь готовиться провести той. Меня пригласить не забудь.

– Конечно, дорогой Кочку, – сказал бай Жакып. – Вы будете у нас самым желанным и почетным гостем.

Бай Жакып и Акбалта проводили гостя с почетом. Подарили ему благородного скакуна.

Через сорок дней после рождения «Большого Болвана» бай Жакып устроил большой той, по случаю рождения ребенка. Той продлился три дня и три ночи. Пришли жители всех окрестностей, все народы. Пришли калмыки во главе с Ушан-баатыром, казахи во главе с Айдарканторе. Был и Кочку, который стал почетным гостем, как ему обещали бай Жакып и Акбалта.

Прошел год. Сын Тенгри стал питаться уже как взрослый человек. В течение года бай Жакып поменял две колыбели, чтобы поместить его удобнее. Чувствовалась в руках Сына Тенгри неимоверная сила. Если схватит он за бороду бая Жакыпа, требовались хитрость и умение, чтобы освободиться от рук Сына Тенгри. Силой разжать кулаки Сына Тенгри баю Жакыпу не удавался. Он ни разу не плакал и не смеялся. Когда Чыйырды опаздывала с кормлением, он просто кричал так, что было слышно в соседнем ауле Акбалты.

Сидеть он научился только по истечению одного года от рождения. Ровесники его уже пытались ходить самостоятельно. Ползать он научился к двум годам. Крушил все, что ему попадалось в руки. Сколько кожаных курток и брюк рвались от его напряженных движений, не сосчитать. Сколько посуды он перебил. Сколько Бакдоолет слез пролила, желая с ним поиграть. Однажды схватился Сын Тенгри за ее серьги, и они остались у него в руке.

Близкие люди и дети соседей, которых приводила в юрту Чыйырды, чтобы поигрались с ребенком, стали избегать Сына Тенгри. Они вообще перестали ходить в юрту, где находился Сын Тенгри.

Бай Жакып и Чыйырды скрывали от чужих глаз силу Сына Тенгри. Жаловались на то, что он не может ходить, когда его ровесники уже бегают. Среди калмыков, казахов и кыргызов ходили слухи, что сын Жакыпа стал сиднем – сидит до сих пор, хотя ему пошел уже четвертый год.

Правитель калмыков грозный Эсенкан в ханской ставке размышлял о своих владениях. Благодаря стараниям баатыров Алооке, Молто и Донго расширил он свои земли до Оральских гор. Все земли Ала-Тоо и многие народы, кыргызы, казахи и кыпчаки, подчинились его воле. Платят дань только для того, чтобы не умереть, находиться под крылом калмыков. Только вот в высокогорных землях Атбашы народ кыргызов во главе с Кошой-ханом и Урби-ханом в горной котловине Кемин остались недоступными. «Но ничего, через некоторое время они сами попросятся под мое покровительство». Надо отправить лазутчиков дальше Оральских гор. Надо узнать, какие люди там проживают. Что скажут гадалки и ясновидящие. Почему-то вера к ним остывает. Эсенкан вспомнил, что лет пять назад его ясновидящие говорили, про какого-то Манаса. Только недавно Алооке-хан сообщал, что в течение последних пяти лет не родился у кыргызов мальчик с надписью на ладони «Манас». Говорил, что многие монахи уже выражают сомнения о возможности рождения такого мальчика.

Правитель ударил палочкой по колоколу. Примчался к нему помощник.

– Слушаю, таксыр! – он присел на одно колено и склонил голову.

– Приведи ко мне Жангира! – дал указание Эсенкан своему помощнику.

– Почему-то твои предсказания не сбываются, – грозно сказал Эсенкан своему ясновидящему, когда он встал перед ним, согнув спину. – Начинаю бояться, что твои слова – это пустой звук.

– Мой таксыр! – задрожал голос Жангира. – В чем моя вина?

– Где твой Манас?! Его рождения уже шестой год ждут мои люди, – с презрением сказал Эсенкан. – Наконец-то ты можешь мне сказать точно, родится он или нет.

– Хорошо, таксыр! – и Жангир удалился, чтобы выполнить обряды по взыванию духов, которые ему предсказывали будущее.

«Хорошо сделал Алооке, – подумал Эсенкан. – Весь этот бунтарский народ разогнал по разным землям, рассыпал среди разных народов и племен. Они сами собой исчезнут с лица земли, сливаясь с разными племенами калмыков и манжу, как вода с песком.

– Мой таксы-ы-ыр! – с шумом вбежал в покои Эсенкана ясновидящий Жангир, бледный, будто он увидел под собой гадюку.

– Мой таксыр! – лепетал его язык. – Он родился давно! Близка погибель вашего ханства!

– То родится, то родился! – Эсенкан побагровел от злости. – Мало тебе вырвать язык. Насадить бы твою голову на пику. Когда он родился?

– Вот этого духи не говорят, мой таксыр! – Жангир опустил свою голову. – Когда и где? На эти вопросы духи не отвечают.

– Как он выглядит, об этом духи говорят? – вид Эсенкана стал задумчивым. По привычке он уже начал продумывать, что предпринять, чтобы последствия действий принесли ему большую выгоду.

– Да, мой таксыр! – Жангир осмелел в некоторой степени. – Он выглядит как пятнадцатилетний, но он возможно моложе своих лет.

Если даже ему пятнадцать, ему рановато встать на путь воина. Лазутчики и монахи давно бы выявили таких бунтарей и сообщили бы немедленно. Иногда некоторые из них снюхиваются с местными племенами, и даже есть примеры того, что породнились с ними. Такие, конечно, не донесут. Верить никому нельзя.

Эсенкан созвал к себе всех знатных людей и глав жайсанов-воинов Алооке-хана, Молто-хана, Донго-баатыр и многих других. Он им сообщил, что предупредительные меры, направленные на выявление Манаса при рождении, не оправдались. Он уже давно родился, может быть, даже раньше, чем начали вести учет беременных женщин.

– Поэтому, – озвучил Эсенкан свою волю, – немедленно начать розыск Манаса во всех племенах кыргызов, проверить всех детей от одного года до семнадцати лет, узнать имена каждого. Без Манаса не возвращаться.

Выступило целое войско калмыков и манжу во главе с Донго-баатыром. По совету Алооке-хана Донго-баатыр решил начать поиски в северо-западных землях, где обитали народы бая Жакыпа и Акбалты…

– Мендибай, ав-а-а! – крик Сына Тенгри заставил Мендибая вскочить из постели.

Спешно одеваясь, Мендибай вспомнил, что он обещал Сыну Тенгри сегодня отвести его на игру ордо.

– Сидень уже зовет тебя, – сказала Бегимжан, открывая полог юрты.

– Мать, я сейчас! – торопливо ответил Мендибай, засовывая ноги в сапоги.

– Без тебя он уже не может, – возмущалась про себя Бегимжан, но было непонятно, кому эти слова предназначены. Она сказала так тихо, но смысл был понятен.

– Мать, перестаньте! – буркнул Мендибай, покидая юрту.

– Мендибай, ав-а-а! – следом с криком Сына Тенгри вошел в юрту Чыйырды Мендибай.

– Я здесь Большой Болван, не ори, – Мендибай обратился к Чыйырды. – Будьте здоровы, Чыйырды-апа!

– Будь здоров, Мендибай! – Чыйырды заулыбалась. – С нашим Сиднем тебе почти покоя нет. На, поешь.

Чыйырды положила на дасторхан еды – мясо с хлебом, налила кумыс.

– Мендиба-ава, я не Большой Болван, я – Сын Тенгри! – Сын Тенгри был недоволен.

– Не обижайся, Большой Болван! – рассмеялся Мендибай. – Когда начнешь ходить самостоятельно, я лично тебя назову Сыном Тенгри.

– Я же выигрываю всех в ордо, – возразил маленький Сын Тенгри. – Поэтому, меня можно называть Сыном Тенгри.

– Ты еще с мастерами игры ордо не встречался, – объяснил ему Мендибай, прекращая утреннюю трапезу. – Ты пока только играешь с мальчиками, которые еще учатся.

Сын Тенгри задумался. К нему подошел Мендибай и присел на колени рядом с Сыном Тенгри.

– Ну, Большой Болван, – сказал ему Мендибай. – Залезай ко мне на спину.

Сын Тенгри взялся за его плечи и одним рывком подтянулся на спину Мендибая. Слабыми ножками обхватил он Мендибая за талию…

Сын Тенгри начал говорить только с трех лет. Общался он только с родителями, которые его старались никому не показывать. Чыйырды пригласив Мендибая, попросил его научить сына разным детским играм. Сыну Тенгри сильно понравилась игра в ордо. Мендибай на своей спине носил его по аулу, показывая и объясняя ему незнакомые предметы и животных. Приходили смотреть на игры детей в ордо. Сын Тенгри целыми днями мог смотреть, как играют в эту игру.

На пятом году Сын Тенгри мог передвигаться на руках. Скрещивая ноги перед собой, опираясь на руки, передвигался он иногда быстрее, чем Мендибай на ногах. Но Мендибай старался не допускать, чтобы зрелище казалось жалким для посторонних. Он всегда носил его на спине. Сын Тенгри очень привязался к Мендибаю. По всякому поводу приглашал его к себе, тонким, но громогласным голосом:

– Мендибай, ав-а-а!..

Сегодня намечалась игра ордо среди ребят до пятнадцати лет между аулами Акбалты и бая Жакыпа. Мендибай должен был судить игру, как старший по возрасту. К забитому в центре поляны колу привязали длинную веревку и, отмерив сорок ступеней по длине веревки, прикрепили к ней чертилку, начертили круговую линию вокруг центра. Убрали кол, веревку и чертилку в сторону, вычистили всю поверхность земли внутри круга и в центр положили монету-хан. Вокруг монеты расположили альчиков.

– Калмыки! Жайсаны! – закричал мальчик, который стоял на сопке у бугра.

Игра остановилась. Ребята всполошились и сомкнулись в одну кучу. Из-за бугра выскочила конница жайсанов во главе с Донго-баатыром. Рядом с ним скакал монах Кочку. Конница окружила ребят. Кочку приказал им построиться. Ребята послушно построились в одну линию. Донго, в сопровождении Кочку, начал расспрашивать у ребят, кого как зовут. Сын Тенгри как сидел на олпоке, так и оставался на своем месте. Он с удивлением смотрел на жайсанов, которые были в одинаковых одеждах, у каждого копья, луки с колчанами стрел и кривые сабли на поясах. Он любопытством рассматривал этих вооруженных людей на конях.

– Эй ты, размазня! – крикнул ему один из жайсанов. – Что ты уселся? Говорят тебе, встань в строй!

Сын Тенгри не повел бровью. Никогда на него никто голос не повышал. Сверкнув глазами, он отвернулся в сторону выискивая что-нибудь тяжелое, чтобы запустить в сторону крикуна. К счастью вокруг ничего не оказалось. А этот крикун-жайсан, убедившись, что «размазня» не реагирует на его команду, рванулся на коне в сторону Сына Тенгри, размахивая плетью с толстым концом, увенчанным костью. Рванул и Мендибай в сторону Сына Тенгри, и успел прикрыть его от удара калмыка-жайсана. Удар пришелся прямо по голове Мендибая. Он потерял сознание и упал на Сына Тенгри, придавив его к земле. Конь под жайсаном перескочил через них, ударившись головой об землю, кувыркаясь, встал на ноги. Жайсан остался на земле, раз-давелнный своим конем. Несколько жайсанов спешились, чтобы помочь своему сослуживцу, но убедились в том, что он уже мертв. Двое схватили Сына Тенгри под мышкой.

– Жайсаны! – крикнул им Кочку. – Оставьте его в покое. Он давно сиднем сидит. Не может он ходить.

– Как его зовут? – спросил Донго у Кочку.

– Большим Болваном! – ответил Кочку.

– Меня зовут Сыном Тенгри! – крикнул Сын Тенгри.

– Он еще и тронутый, – сказал Кочку, прокручивая указательным пальцем у своего виска. – Не обращайте на него внимания.

Усмехнулся баатыр Донго. «Сумасброд какой-то, божьим сыном себя кличит», – так он подумал, завершая опрос ребят. Обсудили они с Кочку еще какие-то вопросы, и Донго крикнул своим жайсанам.

– По коням!

Конница двинулась в южную сторону…

Мендибай пришел в сознание. Увидев Сына Тенгри живым и невредимым, он так обрадовался, что обнял его и из глаз потекли слезы. Сын Тенгри с удивлением смотрел на него.

– Что с тобой, Мендибай-ава? – спросил он.

– Я рад, Сын Тенгри, что с тобой ничего не случилось, – ответил Мендибай, вытирая слезы. Сын Тенгри впервые узнал, что люди плачут от радости тоже, не только от боли.

– Спасибо, Мендибай-ава, что ты назвал меня Сыном Тенгри! – у Сына Тенгри глаза блестели благодарностью к Мендибаю за заботу, за перенесенную боль от удара плетью калмыком и за ту его радость за него, что заставила пролить слезы.

– Отныне я всегда буду тебя звать Сыном Тенгри, – обещал Мендибай и попытался встать на ноги, но не смог. Чуть приподнялся и тут же упал на землю без сознания. Обеспокоенные ребята доставили мальчиков домой. Игра ордо, в которой Сын Тенгри сильно хотел принять участие, прервалась. Прервалась она, еще не начавшись, из-за каких-то вооруженных жайсанов, которых боялись все ребята и народ тоже. Сын Тенгри задумался. Кто они?..

Поиски Манаса продолжились во всех племенах кыргызов. Войско во главе с Донго-баатыром обыскало все земли и владения Эсенкана, где проживали кыргызы. От Алтая до Таласа, от Таласа до Анжияна, от Анжияна до Маргелана прочесали все племена кыргызов, но тщетно. Только тогда, когда войско Донго-баатыра вступило на земли Самаркана, местный жунгарский монах сообщил, что у одной из кыргызских племен растет джигит по имени Манас. Семнадцатилетний сын большого Эшена, еще в семилетнем возрасте прославился своей силой. Огромный, высокий, наделенный неимоверной силой от природы, этот богатырь действительно тот, которого ищет Донго-баатыр. Так утверждал монах.

Войско Донго-баатыра, как лавина, обрушилось на селение большого Эшена. Поджигая дома, растаптывая живность, жайсаны ловили всех молодых мужчин аула и связывали. Оказавших отпор, били нещадно, до потери сознания. Нашелся Манас. От одного его вида дрогнули у многих калмыков сердца. Целый день старались его связать. Манас бился с ними голыми руками, у многих жайсанов были сломаны руки и ноги, некоторые простились с этим светом. Только к вечеру обессилевшего Манаса, закидывая сетью, сумели связать жайсаны Донго-баатыра. На шею Манаса надели железный хомут с множеством цепей. На ноги – железные кандалы, к которым привязали руки с железными цепями. Посадили Манаса в железную клетку. Три дня и три ночи праздновали жунгары, калмыки и манжу поимку Жар Манаса. Пели, танцевали и радовались. Старания Донго-баатыра, предпринятые в течение целого года, наконец, увенчались успехом. А плененный Жар Манас казался Донго-баатыру, действительно страшным богатырем. «Какой умница, какой политик наш правитель Эсенкан, предвидел же опасность для калмыков и манжу, – подумал Донго, рассматривая плененного Жара Манаса. – Даже кличка его «Жар», означает «скала», подобрана в соответствии его страшному виду».

Обоз с плененным Жаром Манасом в сопровождении войска Донго-баатыра направился в сторону Бейджина, чтобы обрадовать правителя Эсенкана, обрадовать калмыков и манжу. А племена кыргызов потеряли навсегда еще одного своего богатыря, остались в горе, проливая слезы, глотая обиды…