Текст книги "Великий шаман Никон"

ИМЯ ЕГО НИКОН

Я решил написать все, что знаю о великом старце Никоне Алексеевиче Васильеве, чья долгая, более чем вековая, жизнь являлась преодолением многих испытаний, лишений и мук, борьбой за жизнь. У меня сейчас очень слабое зрение, и пишу я, можно сказать, наощупь. Об использовании каких-то письменных источников или архивных документов и речи быть не может. Поэтому я буду писать лишь о том, что знаю из рассказов и что помню сам. Вместе с тем считаю, что в моих воспоминаниях нет ничего предвзятого.

* * *

В конце ХIХ века в глухом наслеге Ботулу Верхневилюйского улуса стали появляться состоятельные люди, разбогатевшие на торговле. Они продавали привозной товар, чай, табак бедной части населения по завышенной цене, вследствие чего стало больше нищих, обедневших, бездомных людей. Среди них изредка появлялись храбрецы, которые решались ехать в тайгу – так в те времена называли Бодойбо, туда, где «гуляли» большие деньги. Принял такое решение и Алексей Агдыаский с женой Марией. Своего единственного десятилетнего сына Никона они оставили в семье брата Марии, Герасима Таннары, в Кётёрдёхе. Сами пошли в тайгу пешком, таща за собой санки.

В Бодайбо Агдыаский с Марией недолго прожили вместе. Однажды вечером Мария, придя откуда-то, заявила мужу, что уходит от него к человеку, который умеет добывать деньги. И ушла. Алексей вернулся на родину. Когда умер старик Барах, живший в Ботулу в местечке Чурус Муосаны, Агдыаский взял в жены его вдову. С отцом и мачехой Никон только перезимовал, летом вернулся к дяде Герасиму Таннары. «Тогда, проходя мимо Ботулу, видел, как на стройке тамошней церкви вовсю кипела работа», – вспоминал он.

В 14—15 лет непоседливый Никон решает уйти от своих приемных родителей и скитается по людям. Так он обошел немало домов в Сургулуке, затем, увязавшись за путниками, дошел до Эйик (ныне земли Оленекского улуса). Можно сказать, что это было началом его бродяжьей жизни. Тут я хочу привести слово в слово его воспоминания о первом опыте целительства:

– Сижу в одном доме, чай пью, как вдруг старик, хозяин дома, обращается ко мне: «Может быть, ты, человек с большой земли, чем поможешь или подскажешь? Наша дочь тяжело больна». И показал мне девушку, лежащую за ширмой – то ли дочь, то ли невестку, у которой от страшного нарыва левая грудь распухла как пузырь. Чуть прокалив острие своего ножа над огнем, я сделал надрез на груди девушки. О, сколько оттуда вытекло гноя с кровью! Так я впервые вылечил человека…

Никон взрослел, становясь физически сильным, крепким и выносливым мужчиной. По его рассказам, когда устраивали погоню за дикими оленями на охотничьих лыжах (лыжи, обтянутые шкурой шерстью наружу), лишь однажды обогнали его. Это были братья жены Хатаасын, которые, прибежав первыми, убили больше оленей. Другим же он никогда не проигрывал.

Он исходил и исколесил много земель. И всюду, где бы ни был, был занят делом, не гнушался никакой работой: с кузнецом осваивал кузнечное дело, с охотником шел добывать зверя, встретив больного, становился лекарем, сойдясь с шаманом, становился его помощником – кутуруксут. Не раз в своей жизни он, с малых лет познавший участь сиротства и прошедший испытания скитальческой жизни, попадал в ситуации, когда его судьба висела на волоске. Несомненно, он тогда утвердился во мнении, что человек человеку – волк, и что беззаботно жить может только человек, сильный во всех отношениях.

На Севере Никон познакомился с двумя братьями и охотился с ними. Их сестра, которую он полюбил, ответила взаимностью, и они прожили несколько месяцев вместе.

– У нас была райская жизнь… Пока весной не приехала на нескольких оленьих упряжках их мать! – вспоминал Никон. С тех пор у Никона началась адова жизнь. Старуха глядела на него косо, ни разу с ним не заговорила. Разве могла она такого человека признать своим зятем?! Никон говорил, что даже боялся, как бы она его не сгубила.

Однажды он намекнул девушке, что, может, надо убрать старуху. Но девушка не поддержала его: «Да что ты, не говори такого! Это ведь страшный грех… Значит, судьба наша такова».

– Поэтому мне пришлось расстаться со своей любовью и уйти, – огорчался Никон.

По-видимому, именно на Севере прошло его становление как шамана. Я прислушивался изредка к его пению. Мелодии, которые он выводил, были протяжными, иногда со словами на эвенском языке. С Севера он вернулся возмужавшим, зрелым шаманом.

Бабушка моя как-то упомянула, что шаман Никон заплетал свои темно-каштановые волосы в косички, как женщина.

До сих пор люди старшего поколения помнят, что он был великим шаманом-целителем и особенно хорошо излечивал костный туберкулез.

В 1921 году в Ботулинской школе работал учителем Андрей Александрович Попов, сын югюлятского попа. Ходили слухи, что зимой он приглашал к себе шаманов и слушал их песнопения. Его книгу «Якутский фольклор» я прочел в 1936 году, будучи учащимся Вилюйского педучилища. В эту книгу он включил перевод трех песнопений трех шаманов из Ботулу. Это песни Данила Касьянова, Егора Егорова (Ёлёкён) и Никона Васильева: «Песня шаманского коврика», «Песня вознесения», «Одухотворение бубна». Когда я рассказал об этом Никону, он воскликнул:

– Ок-се! А где бы сейчас достать ту книгу?

Я ни разу не слышал, чтобы о Никоне отзывались как о шамане. Разве что поговаривали, что он имеет отношение к смерти людей, которые били его, когда он был пойман вместе с дезертирами.

Рассказывали и про другой случай. Однажды сосед застал Никона в своем загоне, когда тот брал его сено, и воскликнул:

– Эй, это твое сено, что ли?!

На что Никон ответил:

– Ты станешь блуждать в поисках своего дома!

И действительно, тот человек сошел с ума и не находил собственного дома. Видимо, сильно был напуган, да еще подействовала сила слова.

Мне кажется, Никон не любил рассказывать о подробностях своей жизни:

– Приезжали ученые, многие писатели побывали у меня, обещали книгу выпустить. Где она, их книга?! – казалось, он готов был рассердиться.

Однажды он предложил мне:

– Ладно, заходи завтра, расскажу.

Когда на следующий день я зашел, много больных ожидали лечения, и я ушел.

По слухам, в 1912 году, когда состоялся расстрел рабочих в Ленске, Никон находился в Бодайбо. Еще говорят, что примерно в 1930 году он сражался на стороне белых в местечке Сикяй Талах (нынче Анабарский улус).

В пожилом возрасте Никон наконец решает жить оседлой жизнью. Он берет в жены женщину из северного улуса, они обзаводятся детьми и поселяются в его родных краях – в местечке Кётёрдёх. С началом Великой Отечественной войны наступает тяжелая пора для всего народа, свирепствует голод. Никон переселяется на речку Тюнг, чтобы прокормить свою семью. Там он рыбачит, охотится на уток, на зайцев. Но из-за кражи пяти оленей Григория Ефимова, в которой подозревают Никона, его перевозят назад в Кётёрдёх для надзора. Вскоре Никон был уличен в краже колхозной кобылы и посажен в тюрьму.

Из тюрьмы Никон бежал со своим тезкой Никоном Максимовичем Николаевым. Покинув родные места, они встретили по пути дезертиров и примкнули к ним. Говорливый, востроглазый и шустрый Никон Николаев был тоже родом из Ботулу, имел несколько классов образования и в колхозе работал счетоводом.

Группой около десяти человек они укрывались в урочище речки Нимис. Построив себе земляной балаган, готовились там зимовать. По слухам, крали колхозных лошадей и питались кониной. Частную скотину не трогали. Однажды, говорят, ограбили магазин в Кётёрдёхе. Взяли все, что нужно беглым, – чай, табак, муку, сахар и ружейные припасы.

Приближалась зима. Замерзла земля. Выпал снег. На них случайно наткнулся Иван Хамыев, охотившийся на белок. Он пошел на лай своей собаки и наткнулся на убежище дезертиров. На него с ружьем наперевес двинулся Никон Николаев и стал возмущенно орать:

– Ты зачем пришел, а?! Хочешь донести? А мы тебе самому башку снесем и доставим ее в сельсовет!

– Погоди-погоди, успокойся! – дезертиры усмирили Никона, завели Ивана в балаган, напоили чаем и, попросив принести им чаю и табаку, отпустили домой.

Но Иван отправился не домой, а в Ботулу и донес на беглых. Из райцентра на их поимку выехал отряд во главе с начальником милиции Степаном Илларионовичем Ивановым. Прибыв на место, они сразу окружили жилище.

Последовал приказ: «Выходите!» – однако никто не вышел. Дверь изнутри была закрыта на задвижку. Поднялись на кровлю, а там посудина, наполненная жиром от конины. Ее содержимое вылили прямо в трубу растопленной печи. Все, кто был в балагане, задохнулись от смрадного дыма и еле живые были вынуждены выбраться наружу. А два Никона, выйдя в это время с дровами из леса и увидев, как возле их жилища толпится народ, дали стрекача. Их увидели и несколько человек бросились в погоню. Испугавшись звуков выстрелов, Никон Николаев упал на землю и сдался. Никон Васильев бежал, не сбавляя ходу. Его безуспешно пытались догнать, стреляли вдогонку, однако он, петляя от дерева к дереву, смог скрыться от своих преследователей.

Та осенняя ночь наверняка была в жизни Никона самой ужасной: оторванный от своих близких, он очутился один в предгорьях диких гор. Думаю, тогда не раз он прокрутил в памяти всю свою жизнь. И принял решение сдаться и, если не убьют, выполнять все, что скажут. В ту ночь он окончательно решил изменить свою жизнь…

На следующий день он пришел в дом Егора Хамаева, живущего в трех верстах от Ботулу на озере Джагары, со словами: «Свяжите мне руки и сдайте в сельсовет!» Его арестовали и препроводили в тюрьму…

Жена Никона умерла в Кётёрдёхе в голодную пору. Его двоих детей устроили в дом инвалидов в том же наслеге, но как-то ночью Никон забрал их и увел с собой к дезертирам. После поимки беглых детей устроили в Верхневилюйский детдом.

На первых порах после заключения Никона в вилюйскую тюрьму надзиратели все приставали: «Говорят, что ты шаман, покажи нам, что умеешь!» Однако после того, как он показался им в образе сначала волка, затем медведя, перестали трогать. Вскоре из Вилюйска по этапу его отправили в Якутск.

Более десяти лет о Никоне ничего не было слышно. Затем стали говорить, что он и в заключении лечит людей: будто бы его выпускают к больным по приглашениям.

Выйдя из тюрьмы, он женился на женщине из Вилюйска по имени Мария. Они поселились у горы Логлор на речке Тюнг в Тылгынинском наслеге Вилюйского района. Прожили счастливо более десяти лет, родив трех мальчиков. В те годы имя Никона, чудотворного целителя, становится известно далеко за пределами его вотчины. Люди, страдающие разными заболеваниями, приезжали к нему со всех уголков республики, из Иркутска, даже из Москвы и Ленинграда.

Известны случаи, когда одновременно собиралось до восьмидесяти человек. Прокормить такое количество человек и устроить их на постой было заботой его жены Марии. По воспоминаниям Мария была высокой и стройной женщиной. Говорят, она в одиночку свежевала туши добытых Никоном и охотниками лосей. Тот оставлял добычу со словами: «Старуха моя придет и сама управится».

Хлопотная и беспокойная жизнь Никона на благо людям началась задолго до того, как он поселился у горы Логлор.

В 1967 году Никон приезжал в Ботулу на юбилейный ысыах. Тогда я впервые увидел его. Среднего роста, крепкого телосложения степенный пожилой мужчина с неторопливыми движениями. Приковывал внимание проницательный взгляд его больших глаз. Сбегающие вниз от уголков губ усы были как на портретах запорожских казаков.

Осенью того же года жена Никона Мария, осматривая сети на озере, утонула. А весной 1968 года Никон переехал в родное Ботулу, где и прожил до конца своей жизни.

Количество приезжавших к нему на лечение нисколько не убавлялось. И днем, и ночью двери его дома были открыты для всех желающих. И всех он встречал с гостеприимным радушием, кормил, поил, частенько вином. Некоторые больные устраивались в других домах. Из какого бы уголка республики ни приезжал больной, после обстоятельного разговора с Никоном выяснялось, что тот бывал на родине больного. И потому с интересом расспрашивал про своих тамошних знакомых, поражая своей исключительной памятью, сохранившей все до мельчайших подробностей.

Как только пришедший на прием человек переступал порог его дома, Никон по внешнему виду, характерным движениям и поведению определял заболевание, состояние здоровья. Наверное, ему в этом помогала народная мудрость, впитанная им еще с молодых лет, когда с целью совершенствования своего целительского дара он исколесил немало ближних и дальних земель.

Я знаю очень многих, пролечившихся у Никона. И среди них нет ни одного недовольного им или не поверившего ему. «Он настоящий старик Айыы!», «Он точно указал мое больное место. Как это ему удается?!», «О-о, как много всего знает. Он мудрый, культурный старец!», «После его лечения аж в глазах посветлело, сразу почувствовал облегчение», – подобных высказываний я слышал немало.

Его внешность, манера поведения воздействовали на больного как некая убеждающая сила, и человек начинал верить в то, что только старец может исцелить его. Несомненно, благодаря этому убеждению в борьбу с болезнью включался весь организм и сознание человека, и это становилось залогом успешного лечения.

Никон лечил собственными снадобьями, которые он изготавливал из собранных лекарственных растений. Однажды, проверив сети на озере, я на лодке пристал к берегу, как вдруг увидел, что кто-то бежит со всех ног! Это был Никон. Взяв мою лодку, он уплыл. Позднее, возвращая мне ключ, сказал: «О-о, как удивительно меняется этот растительный мир!»

Некоторые травы по его просьбе доставляли из северных районов. Слышал, что также он ездил собирать травы с Семеновым из Верхневилюйского района на моторной лодке вниз по течению Вилюя в залив Хатырык (территория Кобяйского района). Лечил он поглаживанием, кровопусканием.

Я не лечился у Никона. «У этого человека со здоровьем все нормально, разве что неважно с глазами», – говорил он про меня. Я и не присматривался к тому, как он лечит людей. Потому подробностей не знаю.

Ни от одного из исцелившихся людей я не слышал, что Никон шаманит или заговаривает. Он очень доходчиво объяснял каждому больному причину его заболевания и как следует оберегаться в дальнейщем.

Доводилось слышать от многих людей об испытанном ими чувстве изумления по поводу чудесного исцеления, точно поставленного диагноза. Помню, однажды из города Вилюйска родители доставили на самолете свою девятилетнюю дочь: «У нашего ребенка ноги отказали». Никон, быстро осмотрев ребенка, ответил им: «Срочно покажите ее врачам – у нее воспален аппендикс!» Родители увезли девочку в город, врачи ее прооперировали.

Другой случай. Приехал к Никону начальник Маганского аэропорта с жалобой на почки. Никон дал ему свое лекарство и сказал наблюдать за мочой. Следующим летом человек этот приехал к Никону совершенно здоровым. Сказал, что с мочой вышло девять камней, и показал Никону три из них, которые специально привез. Держа камни на ладони, старик со смехом сказал:

– Смотри, какой широкий мочеточник у русского человека, поэтому и образуются такие большие камни.

Переехав в Ботулу, Никон взял в жены Марию Анисимову, женщину из Сургулука. Мария оказывала огромную помощь в его хлопотной работе. Никон говорил, что у него она девятая жена. Из-за сенокоса лето они обычно проводили на речке Тюкян. Как-то пришел туда человек из Верхоянска. Его рука была согнута в локте. Он сказал, что с внутренней стороны локтевого сустава у него образовалась большая шишка:

– Показывался везде, даже в Москве был, никто не смог вылечить.

Никон просто ободрал эту шишку. Пришедший не только выздоровел, а даже помог Никону сено косить.

Как-то моя дочь Еля выслала мне пластинку Сергея Зверева под названием «Восхождение». Взяв ее под мышку, поздно вечером пришел к Никону. Как обычно, в доме находились человек двадцать больных, ожидающих своей очереди.

– У меня пластинка с песнями Сергея Зверева, послушаем? – спросил я. Никон тут же согласился. Пластинку поставили. Слушали в полной тишине, пока не прозвучали обе ее стороны. Дослушав, Никон громко засмеялся и сказал:

– Видишь, чем в стародавние времена мы ради пропитания промышляли, обманывая людей!

Толкнув меня в бок, дал понять, что надо пройти в его комнату. Там сунул мне в карман штанов бутылку спирта. Видимо, за оказанную мной услугу.

Никон как-то раз со Зверевым ездил шаманить по Сунтарскому улусу. Отзывался он об их совместной поездке так: «Зверев, конечно, со своими песнями и тойуками человек особенный. А я необычен другим». Что он имел в виду? Может быть, целительство?.. За год до своей кончины Зверев приезжал к старцу, встречался с населением Ботулу, пел им свои песни.

Говорили, что у Никона пророческие сны. Проснувшись утром, он иногда заявлял:

– Сегодня прибудет много народу, – заранее предугадывая приезд большого числа людей на одной машине. Проживавший одно время с ним Захар Обулахов рассказывал случай, который его потряс. Как-то они вдвоем со стариком во время охоты на речке Тюкян чаевничали, расположившись на отдых в землянке. Старик немного вздремнул, затем, проснувшись, воскликнул:

– Ок-се! В Ботулу скоропостижно скончался один человек! Какая трагическая смерть!

И действительно, как оказалось, в это время в Ботулу скончался большой труженик, мастер своего дела и борец Иван Николаев, страдавший алкоголизмом. Он, почувствовав безысходность, застрелился…

Никон всегда был очень спокоен, сдержан. Лично я видел его рассерженным лишь раз. На озере Тюкян состоялся зимний лов рыбы мунха. Улов оказался небогатым. Приступили к раздаче рыбы. Одетый довольно легко в одежду из оленьих шкур, Никон стоял с мешком в очереди за своей долей. Вдруг подскочили какие-то парни и встали со своими мешками впереди него. Тогда Никон, оттесняя их, встал на свое место и завопил:

– Голод, что ли, наступает?!

Отмечая свое столетие, пригласил людей старшего поколения. С сидевшим рядом с ним гостем поделился:

– Немного рановато, но решил отметить, пока живой.

Сопровождая больных, к Никону приезжали абсолютно здоровые люди. Они помогали Никону в хозяйственных работах: в заготовке дров, сенокосе, строительстве дома. За год до своей смерти он договорился с такими людьми об устройстве своей могилы. На острове мелкой речки Эбе, впадающей в речку Тюкян, они выкопали просторную яму. Почва там была сплошь песчаная. Внутрь ямы был спущен построенный ими небольшой амбар. Подготовили кровать-лежак, столик. Дверь закрыли на ключ.

В ту зиму, как и обычно, Никон ездил лечить в Саскылах и в Вилюйск. В Вилюйске во время обеда он внезапно почувствовал боль в затылочной артерии. Там оказалась опухоль. Смертельная болезнь настигла его таким образом. Вернувшись к себе на родину в Верхневилюйск, Никон Алексеевич Васильев – великий целитель, шаман Никон, скончался от той болезни.

После смерти его тело вывезли к подготовленной им самим могиле и положили на кровать-лежак без всякого гроба, словно уложили спать. Закрыли снаружи дверь на ключ и засыпали могилу песком. В той могиле была еще одна кровать. По его словам, она предназначалась для его жены Марии. Но Мария, уехав в Тылгыны, вышла там замуж. После своей кончины предпочла остаться там, в Тылгыны, не приехала к Никону. Снаружи могилы нет никаких опознавательных знаков, просто обыкновенный песчаный холмик.

«Немощные будут приходить к моей могиле излечиваться», – повторял он при жизни. Изредка приходят к могиле больные и те, что хотят стать, как он, известными целителями. Некоторые, по слухам, даже ночуют.

Прокопий Прокопьев

В ЗНАК МОЕГО ПОЧТЕНИЯ

Широко известный в республике и снискавший почтительное уважение многих людей народный целитель Никон Алексеевич Васильев – шаман Никон, прожив 104 года, ушел из жизни в апреле 1984 года в селе Верхневилюйске в маленьком домике прославленного якутского марафонца Кирилла Никифорова, где прожил свою последнюю зиму.

Услышав о тяжелом состоянии здоровья, решил его проведать и, если получится, сфотографировать.

Придя, обнаружил Никона Алексеевича сильно сдавшим, лежащим в постели. «Видать, я уже не выкарабкаюсь. Там решили не дотягивать до весны. Дожить бы до молодой зелени! Может быть, и попробовал вылечиться», – сказал он.

Я сообщил о цели своего визита: «Чтобы оставить на память родным и близким людям, хочу сфотографировать тебя». Он дал согласие. С помощью жены Марии встав с кровати, пересел на стул. Я сделал несколько снимков его самого и вместе с родными.

Так что теперь все имеют возможность увидеть снимок, сделанный за неделю до ухода Никона Алексеевича из жизни на этой срединной земле.

Придя домой, я проявил пленку, стал печатать снимки и увидел свет в его глазах. Этот непотухший свет гнал мысли о его близкой кончине. Когда я собрался уходить после фотографирования, он сказал: «Может, попрошу тебя вызвать, тогда приходи». Через неделю его родные позвонили: «Старик совсем плох, приходи». Я застал Никона еще живым, в тот же день он скончался.

Провожая старца в последний путь до Ботулу, помог найти вездеход и автобус. При прощании с коротким словом о непростой жизни почтенного старца Никона Алексеевича выступил его земляк Василий Семенович Алексеев, возглавлявший тогда районный комитет народного контроля.

Сопровождали его до Ботулу родные и близкие. При этом крышку гроба решено было не закрывать, чтобы в ясный теплый апрельский день он в последний раз мог видеть высокое небо и свою родную землю.

Мое поколение воспитывали с верой в существование айыы и абаасы, с признанием силы шаманов, поэтому в период жизни Никона Алексеевича в Ботулу я с ним не общался.

В 1976 году я тяжело заболел и лечился в Московском онкологическом центре в отделении общей онкологии, руководимой членом-корреспондентом Н.Н. Трапезниковым. Там меня оперировали, убрав половину ступни левой ноги. Более полугода лечили всевозможными сильнодействующими препаратами. Не выдержав такого интенсивного лечения, за полмесяца до его окончания едва не умер от двустороннего воспаления легких.

Еле-еле душа в теле, с посторонней помощью возвратился на родину и прямиком угодил на больничную койку районного стационара. Несмотря на все усилия врачей, пневмония перешла в хроническую форму. При наступлении вечера спину так начинало колоть, что от боли я не мог усидеть на месте.

После нескольких месяцев таких мучений по совету знакомых я поехал в Ботулу к Никону Алексеевичу. Старец встретил меня с сочувствием. Узнав, что я прихожусь внуком Тайыла Титову, долго беседовал со мной.

Про ампутацию части моей ступни он, оказывается, уже слышал и сказал: «Если бы ты ко мне раньше обратился, может быть, в моих силах было помочь. Я излечиваю незапущенные костные заболевания. А что говорили оперировавшие тебя хирурги о цвете твоей кости?» Я, конечно, по своей простоте и не спрашивал их об этом. А Никон продолжал рассуждать: «Наверняка высокообразованные московские врачи не ошиблись и, спасая тебя от верной смерти, вынуждены были резать ногу».

По-моему, у него были способности видеть внутренние органы человека и правильно ставить диагноз.

При осмотре он посадил меня около окна, сам встал за моей спиной и, кажется, даже перестал дышать. Немного погодя спросил: «Сначала болело здесь? – и ткнул пальцем в спину как раз в больное место. – Оказывается, очаг пневмонии находился несколько ниже уровня верхушки сердца, потому ты остался в живых. Окажись он чуть повыше, дела твои были бы плохи». Затем продолжал: «Пневмонию в начале болезни можно вылечить кровопусканием, а у тебя она уже хроническая. Но все равно будем делать кровопускание, поможет». Я приезжал к нему еще раз, он провел кровопускание, и с тех пор я стал выздоравливать.

За всю свою жизнь Никон Алексеевич исцелил множество людей, избавив их от болезней, страданий, проблем, облегчив им самочувствие. Никон снискал огромное уважение своего народа потому, что во времена запрета целительства он широко применял лечение лекарственными растениями и кровопускание.

Он считал, что растущие в Якутии лекарственные растения намного эффективнее растущих в южных регионах нашей страны. В самой Якутии, по его мнению, наиболее полезные растения произрастают на правом берегу реки Лены. «Если б мог осилить дорогу, прошелся бы сейчас по местам своей молодости и набрал лекарственных трав в Мухтуйе, Бодайбо», – говорил он.

В годы своей молодости он объездил большинство районов Якутии, как северных, так и южных. Дошел также до якутов, проживающих на озере Ессей в Красноярском крае. Как-то на спор переплыл озеро в самой широкой его части, временами отдыхая лежа на спине.

Незадолго до смерти он ездил на озеро Ессей и делился своими впечатлениями: «Жившие в те времена люди все умерли. Про меня ходит легенда, что был один якут, который вплавь переправился через озеро Ессей».

Никон в молодости был физически сильным и крепким человеком, и даже став почтенным старцем, ходил, ступая легко и неслышно, как кошка. Он был непревзойденным рассказчиком. Его потрясающая память хранила подробности старины и разговоры живших тогда людей, он мастерски копировал их манеры.

В детстве я впечатлился рассказами бабушки и дедушки о Никоне Романове, человеке-невидимке, который на стыке XIX и XX веков прибыл в Ботулу Верхневилюйского улуса и прожил там у старика Буокки три года.

Однажды я спросил у Никона: «Действительно ли был в жизни такой человек?» Вот что он ответил: «Этот Никон Романов жил в Ыарыкчане у старика Буокки, женившись на его приемной дочери. Был он большим весельчаком и шутником. У него всегда имелся табак. Поэтому мы, молодежь, приходили к Никону Романову из Кётёрдёха и Ботулу, чтобы покурить, поиграть и повеселиться, потанцевать осуохай. Устраивали сборища и зимой, и летом. Летом играли на зеленом лугу, зимой – в доме.

Никон Романов хорошо выводил осуохай. Невидимый, пел осуохай, находясь иногда внутри круга, иногда – снаружи.

Неправду говорят, что его жена умела чревовещать. А то, что Никон Романов был человеком-невидимкой, истинная правда. Уезжая из Ботулу, он взял с собой жену. Я видел ее незадолго до смерти в Мухтуе. За ней ухаживал человек из Дюллюкю Эсе Харах (Медвежий глаз). Женщина лежала в урасе, примерно в 200 саженях от людского жилья. Ее тело было покрыто глубокими язвами, так, что между ребрами просвечивали сердце и легкие. Это был почти труп. Думаю, что Эсе Харах схоронил ее в той же урасе, потому что вонь стояла несусветная. В Ыарыкчане до сих пор стоит амбар, в котором проживал Никон Романов. Люди понимают, что грех его трогать».

В знак моей глубокой благодарности Никону Алексеевичу за лечение и поддержку я написал эти воспоминания.

Егор Семенов,

Верхневилюйск