Текст книги "Наследство последнего императора. 2-й том"

Он постепенно успокоился. Зачем же все-таки Яковлев их везет в Москву? И что дальше? Что с семьей? В чудеса он никогда не верил, и в нынешней ситуации чуда не ждал. Единственное что можно с точностью утверждать, – он пока им нужен. Зачем? Для какой-то сделки. С Лениным? Троцким? Или с кузеном Вилли?

«Нет, – рассуждал Николай сам с собой. – Если бы Вилли решил спасти нас, хотя бы одну только Аликс с детьми, то уже на второй день после Бреста мог бы нас вытребовать. Сразу! Ведь каждый день с нами действительно может что-нибудь случиться… нежелательное. Отказать большевики ему не посмели бы. Наоборот, имели бы возможность что-нибудь потребовать. Ведь мы для них всего лишь багаж, „груз“ – так, кажется, сказал бывший унтер Иван Скрипка… Суд? Будь что будет. Я давно готов. Исход предрешен. Приговор известен. Другого не будет. Главное, чтобы Ленин и Троцкий не взвалили на Аликс и на детей ответственность. Нет, не посмеют. Дикость даже предполагать такое! Хотя… еще не было в Европе революций, которые оставили в живых свергнутых монархов. В этом смысле римляне и даже варвары были гуманнее. Да и пророчества…»

Многочисленные пророчества подвижников и святых Русской православной церкви, не оставляли Николаю никаких иллюзий. Последним, самым грозным и окончательным было пророчество Распутина. Старец записал и передал Николаю за несколько дней до своей смерти. Чувствовал Старец свою смерть, но пошел к ней навстречу. Как Христос. А он, хозяин земли русской, не посмел даже покарать убийц старца – князя Юсупова, бессарабского помещика депутата Пуришкевича и их сообщников – великого князя Дмитрия Павловича, ротмистра Суханова и доктора Лазаверта. И дело даже не в том. Вернее не только в том, что они хладнокровно, со звериной жестокостью убили человека – целителя, единственного в мире, кто спасал от мучений и от смерти сына.

Никогда Николай не забудет те страшные десять дней и ночей, когда Алексей, страдая от боли в ушибленном суставе, кричал почти без перерыва на весь Александровский дворец. От его криков некуда было деться. Они были слышны даже на других этажах. Лишь на полтора—два часа он забывался в полусне. Но, проснувшись, снова кричал на весь дворец одно и то же: «Мама!.. Мама!.. Больно!.. Спаси!.. Господи помилуй!» Тогда никто не сомневался, что дни и часы мальчика сочтены. Лейб-медики Федоров и Боткин шепотом посоветовали Александре готовиться к самому худшему.

Сразу же после консилиума Александра послала Распутину в Покровское телеграмму с просьбой помолиться о сыне. Через час получила ответную: «Маленький будет жить. Григорий».

Через двадцать минут случилось чудо: Алексей неожиданно уснул – глубоко и спокойно. Он проспал почти сутки. Боль прекратилась. Гематома на колене стала на глазах рассасываться, отек спал, и через два дня мальчик уже был почти здоров.

Убийцы лишили жизни целителя, которому сам Господь дал силу врачевания, кара должна была последовать неотвратимая и справедливая.

– Он был проходимцем и мошенником! Он лез в государственные дела! – гремел великий князь Николай Николаевич. – Он влиял на императрицу! Он компрометировал ее. Она писала ему письма!..

Терпение Николая в кои веки лопнуло, он неожиданно взорвался.

– Дядя Николай! Ваше высочество! Как вы можете повторять этот бред! Письма! Я тоже писал Распутину письма. Так что же – он меня тоже компрометировал? Если вы читали мерзость расстриги Илиодора5555
  Владыка Илиодор (в миру Сергей Труфанов) будучи лишенным сана за совершение ряда должностных проступков, решил, что стал жертвой интриг Распутина. Бежал за границу, где опубликовал омерзительную и насквозь лживую книгу о Распутине «Святой черт». В ней он цитировал «письма императрицы Александры» к старцу, из которых следовало, что между императрицей и Распутиным была сексуальная связь. Гнусные письма эти Труфанов сочинял сам, без чьей-либо помощи. А думец Гучков, будущий министр Временного правительства, их распространял. Подлец, да и только!


[Закрыть] и хоть на секунду допустили, что в ней может быть напечатана правда, то прямо вам скажу: мне очень не хочется разочаровываться. До сих пор мне казалось, что самый умный и порядочный человек в России – это вы!

Николаша от такого афронта просто онемел, только таращился с высоты своего двухметрового роста на неожиданно осмелевшего племянника. Козлиная бородка великого князя дрожала. Он, никогда и ни перед кем не робевший, не мог, к собственному удивлению, произнести ни слова.

– И, наконец, когда вы поймете, что отношение мое и Аликс к Распутину – наше семейное дело, куда никто не смеет совать свой нос, даже вы! Да, мне приходилось с ним говорить на государственные темы. И что? Но ведь с вами я тоже говорю на государственные темы. Слушаю ваши советы. Часто поступаю по вашим рекомендациям. Значит, вы тоже вмешиваетесь в государственные дела? Да именно так – по вашей же логике. Так может, не Распутиным должны были заняться Пуришкевич и Феликс с Дмитрием?..

Николай вытащил папиросу, сделал несколько жадных затяжек и, наполовину не докурив, бросил.

– Я вам скажу, почему некоторых – не будем уточнять кого! – трясет от зависти и ненависти к Распутину. Да потому, что впервые при дворе появился простой русский человек. Простой крестьянин. Человек из самой гущи народа, много видевший и много испытавший. Жизнь народа, настоящую жизнь России он знал лучше, чем вы, чем любой из моих министров, да и больше чем я… Прошу вас, дядя, умоляю: больше никогда не говорите мне о Распутине! – он замолчал.

И добавил, уже мягче:

– Прошу прощения за то, что я отобрал у вас так много времени… Вы, наверное, спешите.

И Николай демонстративной тщательностью стал рассматривать бумаги на своем столе – у него не было личного секретаря и поэтому ему часто приходилось работать до поздней ночи.

Николаша задом открыл дверь кабинета и зазвенел шпорами по лестнице.

Между тем, ещё вчера Николаша беспредельно восторгался Распутиным. Старца ему открыли жена Стана, черногорская принцесса, и ее сестра Милица, жена великого князя Павла Николаевича. «Die schwarzen Mädeln» – «чёрные девки», как называла их Александра. Они и ввели Распутина и во дворец.

Но уже в пятнадцатом году Николаша, тогда Верховный главнокомандующий, сильно изменился в своих мнениях. Однажды Распутин прислал ему телеграмму, в которой сообщал о своем желании прибыть в ставку и помолиться о победе русского воинства. Николаша немедленно ответил: «Приезжай: повешу». Распутин не приехал.

Теперь, после того как Россия убедилась, что убийство старца останется безнаказанным, в стране, и, прежде всего в верхах, произошло самое ужасное. Россия поняла: теперь можно все!

На самом деле крестьянин села Покровское Тобольской губернии Распутин-Новых не был виновен даже в сотой толике тех грязных дел, которые ему приписал сначала шеф жандармов Джунковский, а потом высшее общество, для которого газетное слово было сильнее, чем Святое Писание. Поначалу Николай пытался объяснить самым близким, что химера Распутина создана с одной целью – расшатать трон, а с ним и самодержавное устройство России. Напрасно. Даже Сандро, самый здравомыслящий и порядочный из всех Романовых, тоже верил светским мерзостям.

Николай ощупал левый карман френча. Последнее письмо Распутина на месте. После смерти старца Николай не расставался с этим письмом никогда. Листок, исписанный каракулями полуграмотного мужика, чей почерк сразу разобрать невозможно, пожелтел и потерся на сгибах. Но Николай помнил последнее предостережение старца наизусть.

В 1908 году, когда Австрия захватила Боснию и Герцеговину, Николай растерянно размышлял, стоит ли России вмешиваться. Проницательный старец тогда сразу понял, что заботит царя. Он умел читать мысли. И прямо заявил:

– Я вижу, Папа, ты уже позабыл японскую. Рано забыл! Еще не остыла та кровь русская, а ты уже новую задумал проливать. Папа! – возвысил голос Распутин. – Сам Господь говорит сейчас тебе через меня. Балканы не стоят русской крови!

И тем охладил императора.

В августе 1914 года, когда была объявлена мобилизация, Распутин прислал из Покровского телеграмму: «Папа! С войной придет конец России и тебе, и Маме и деточкам, ты потеряешь всех до последнего человека. Молюсь за тебя и за Маму и за весь русский народ. Вразумись. Григорий».

В тот вечер у них была Вырубова. Обе женщины встревожились, увидев, что Николай, дочитав телеграмму, побагровел. Ничего никому не объясняя, Николай медленно изорвал телеграмму на мелкие клочки, сунул их в карман и вышел, не попрощавшись с Вырубовой.

Распутин не унялся. Через две недели – армия была уже на марше – Александра, заплаканная и осунувшаяся, после завтрака отдала Николаю письмо:

– От нашего Друга, – тихо сказала она. – Прочти без меня.

Он решил прочесть вечером. Однако просидел над бумагами допоздна. Нащупал в кармане сложенный пополам конверт. Но открывать не стал – сильно устал. Он даже не стал, как обычно перед сном, читать своего Щедрина, погасил настольную лампу с розовым шелковым абажуром, подлил немного масла в лампадку перед иконой Серпуховской Божьей матери «Неупиваемая чаша». Электричество во дворец провели лет шесть назад, обитатели дворца – семья и обслуга – быстро привыкли к его яркому свету, но в качестве ночника новомодная лампа не годилась. «Завтра, – успел подумать он, стремительно погружаясь в первые сновидения. – Все лучшее – на завтра…»

Утром, после кофе без сахара и сливок (сливки и сахар к кофе в семье всегда считались баловством и позволялись только по праздникам, иногда по выходным) Николай вышел в парк. Было только девять часов, но белесое августовское небо обещало такую же невыносимую жару, как и вчера. Николай попытался представить себе, как стремительно, с песнями, прибаутками и посвистом русские войска переходят западную границу. И как бегут по улицам прусских городков и деревень, прячась за кустами, словно зайцы, глупые испуганные немцы, бросают на дороге тяжелые каски с острыми шишаками, короткие карабины с примкнутыми штыками—ножами. Иначе быть не может. Все рассчитано. Два стремительных броска: армия Реннекампфа – направление север, и армия Самсонова – северо-запад – обеспечивают стремительный захват Пруссии, и на этом первый этап осенней кампании будет закончен. Второй этап – с наступлением первых холодов, когда замерзнут дороги, выпадет снег и можно использовать телеги и сани, поскольку пропускной способности железных дорог Российской империи катастрофически не хватало.

На деле же, перейдя границу, русские войска почти сразу потеряли управление, с трудом ориентировались на местности. Командиры часто не имели понятия, где в данный момент находятся.

Очень скоро войска, входя в ту или иную прусскую деревню или городишко, сначала понемножку, несмело, а потом открыто занялись грабежами. Так командование русское командование уже с первых дней обеспечило противника прекрасными разведывательными данными – с помощью местного населения, ставшего жертвами мародерства. Вдобавок штабы не имели даже самых примитивных шифров и обменивались информацией и получали приказы «искровками» – открытым телеграфным текстом. За что германцы, безусловно, должны были представить к высоким наградам весь Российский генштаб поголовно, а в первую очередь, главкома – великого князя Николая Николаевича.

Тем не менее, Николай по нескольку раз в день получал из Ставки и от военного министра донесения о неумолимом и неудержимом продвижении его победоносной армии на запад. Успехи войск превзошли все его ожидания. Русский «паровой каток» сметает все на своем пути. Война началась хорошо. Что тут еще мог сказать Распутин? Предостережения и пророчества сибирского старца опровергает сама жизнь! Значит, и отец Григорий не всемогущ. Видимо, он и сам это понял, потому что на четвертый день войны он заявил уже совсем другое, и его слова даже процитировал даже «Гражданин» – черносотенная газета, которую издавал князь Мещерский.

Князь люто ненавидел Распутина, однако же, напечатал – без комментариев, без злобы и ругани. И правильно. Отец Григорий сказал: «Ежели ввязались в войну и ничего не вернешь, то всем нам надо постоянно и усердно молить Господа, чтобы он даровал победу русскому оружию – Святой Руси над европейскими и еретиками и басурманами».

Вернувшись с прогулки, царь взялся за письмо. Распутин, который и сам не всегда мог разобрать собственный почерк, на этот раз написал ясно – аккуратными печатными буквами. Царь бросил взгляд на первые строчки и дальше читал уже не останавливаясь. Дойдя конца, перечитал снова… Потом в третий раз – медленно, вникая в каждое слово5656
  Этот потрясающий документ – подлинный. Пророчество сбылось.


[Закрыть].

«Государь Земли Русской! Огромная туча, полная горя и несчастия, нависла над Россией, темная, и никакой свет через нее не проходит. Прольется море немереное слез и еще больше крови, и какие слова мне найти, чтоб ты увидел тот неописуемый ужас. Знаю, войну тебе навязали, а они не знают, что она значит неминуемую гибель. Тяжка Божья кара, если к разуму не прислушаться. Царь-отец не должен позволить безумцам уничтожить себя и его народ. Даже если победим германца, что будет с Россией? Она и без того больна страшно и смертельно, еле дышит. Крестьянство погибает от тяжкого труда, голода, нищеты и темного невежества, и нет предела и края свирепостям твоих начальников. О таком великом бедствии никто не помышлял с начала времен, когда Россия умоется кровью. Страшная гибель, и горю не видно конца. Григорий».

Сифилитичка Хиония Гусева, едва не убившая Распутина

«Сколько можно об одном и том же? – раздраженно подумал Николай. – А если он не только мне рассказывает о своих видениях… Тут же запишут в германские шпионы». Он сунул письмо в ящик стола, куда складывал бумаги, уже не нужные, но еще не предназначенные к уничтожению. И забыл о нем вплоть до своего ареста. Вспомнил он об этом письме, когда лихорадочно сжигал свой архив.

В тот же первый год войны, в ноябре четырнадцатого, Распутин снова появился Петрограде. Он довольно быстро оправился после удара ножом в живот, который нанесла ему безносая монахиня-сифилитичка Хиония Гусева. Старец открыто говорил своим почитателям, не соображая, видно, что подобные разговоры во время войны могут быть расценены как вражеская пропаганда.

– Слишком много мертвых, раненых, вдов, сирот… – твердил Распутин. – Слишком много разорения, слишком много слёз… Подумайте о всех несчастных, которые не вернутся более к домам своим. И скажите себе, что каждый из них оставляет на земле пять, шесть, десять человек, которые по нем плачут… Я знаю деревни, большие деревни, где все в трауре. А те, которые возвращаются с войны увечными калеками, – они в каком состоянии? И неоткуда ждать им помощи. Больше двадцати лет будут пожинать в России только горе. Против воли Божией Россия вступила в войну! Христос Сам горько плачет, видя потоки слез и крови и слыша стоны, возносящиеся нему с земли Русской. Но им, генералам и министрам, гибель народная не мешает ни есть, ни пить, ни веселиться. Погодите, не им одним отольется кровь русского крестьянина-хлебопашца, собирающего днесь самую кровавую жатву. Она отольется и Отцу земли Русской, ибо царь – отец всех крестьян русских, а детей своих не защитил. Страшное будет наказание!..

О том, что Распутин ведет изменнические разговоры, Николай вскоре узнал от министра внутренних дел Хвостова, которого именно старец в свое время проталкивал на эту должность.

– Надо как-то ему подсказать, – заметил царь, выслушав доклад Хвостова, – чтобы он… сдержанней, что ли, высказывался. Не понимает разве вреда?

Хвостов взялся выполнить царскую волю радикально: велел подготовить убийство старца. Но не успел: царь отправил Хвостова в отставку.

Сам Распутин не догадывался, с какой стороны ему грозила смертельная опасность. Узнал только после отставки Хвостова от товарища министра внутренних дел Степана Белецкого, который охотно продавал своего теперь уже никому не опасного шефа.

Сильно старец огорчился. Александра долго не могла успокоиться и требовала наказать Хвостова. Николай же сделал для себя другой вывод: не так уж и всемогущ Распутин, и не все ему открыто, если он даже предположить не мог, что Хвостов, обязанный своей карьерой старцу, готовил его убийство.

В конце концов, Николай приказал графу Фредериксу и дворцовому коменданту Воейкову, который приходился Фредериксу зятем, больше не пускать Распутина ни в Зимний дворец в Петрограде, ни в Александровский в Царском Селе.

Скоро Распутин через Александру обратился к царю с просьбой не призывать в действующую армию сына Дмитрия, который имел законное право на отсрочку. Царь оставил прошение Друга без внимания и даже не ответил ему. Не помогли и просьбы Александры.

– Мы не можем быть такими неблагодарными! – настойчиво убеждала она мужа, – Особенно после того, как он спасал Бэби!

– Но мы не можем и давать повода для досужих разговоров, которые обязательно превратятся в клевету! – возражал царь.

И она смирилась. Единственное, что смогла императрица, – определить сына Распутина служить в санитарный поезд, который царица содержала на личные деньги. Сам же Распутин замолчал – вообще ничем не напоминал о себе. Николай решил, что теперь, после истории с сыном, Распутин обиделся и больше не будет обращаться с просьбами или наставлениями.

Однако Распутин обратился к царю еще раз. Последнее письмо старца он обнаружил в своих бумагах.

«Русский Царь!» – так он начиналось. Эти слова царь воспринял, как выстрел в лоб. До сих пор Распутин не позволял себе такого торжественно-угрожающего обращения к Николаю, которого всегда называл Папой.

«Русский Царь! Я пишу это письмо, последнее письмо, которое останется после меня в Петрограде. Я знаю, что умру до 1 января 1917 года. Я хочу напоследок сказать Русскому Народу, Папе и Маме, и Детям, и всей Русской Земле, что им надо знать и понять. Если я буду убит обычными убийцами, особенно своими братьями, Русскими Крестьянами, то ты, Русский Царь, не должен бояться за себя и за Детей своих – они будут править в России еще сотни лет. Но если я буду убит боярами и дворянам твоими, если они прольют мою кровь и она останется на русских, то двадцать пять лет им будет не отмыть моей крови со своих рук. Им придется бежать из России. Братья будут убивать братьев. Все будут убивать друг друга и друг друга ненавидеть, и через двадцать пять лет ни одного дворянина в России не останется. Царь Земли Русской! Если услышишь ты звон погребального колокола по убитому Григорию, то знай; если в моей смерти виновен кто-то

Старец Григорий Распутин-Новых

из твоих родственников, то никто из твоей семьи, никто из твоих Детей не проживет больше двух лет. А если и проживет, то будет о смерти молить Бога, ибо увидит позор и срам Русской Земли, пришествие Антихриста, мор, нищету, порушенные храмы Божии, святыни оплеванные, где каждый станет мертвецом. Русский Царь! Убит Ты будешь Русским Народом, и погибнет Земля Русская. И я гибну, погиб уже. И нет меня более среди живых. Молись, молись, будь сильным, думай о своей Благословенной Семье. Григорий.5757
  В настоящее время имеется несколько источников, вполне заслуживающих доверия, в которых воспроизводится текст этого письма – с незначительными различиями в разных вариантах издания. Главное: всё сбылось.


[Закрыть]

Письмо в незапечатанном конверте кто-то положил в общую стопку ежедневной почты. Кто-то явно из ближнего круга. Николай был уверен, что Вырубова. Именно в эти дни она бывала во дворце, правда, скоро и уходила после короткой встречи с императрицей. Николай столкнулся с ней на пороге спальни императрицы: Александра уже вторую неделю лежала в постели: нынешний приступ радикулита был самым тяжелым за всю жизнь. Даже легкий кашель отдавался в позвоночнике и по всему телу невыносимой болью. Она не жаловалась и молча страдала. Боткин и Федоров помочь ей не могли. Самые дорогие патентованные лекарства, которые они выписывали из Германии и Франции, уменьшали боль на какие-то два-три часа, а потом мучения возобновлялись с новой силой. И в глазах жены Николай каждый день читал немой упрек. Распутин наверняка поставил бы императрицу на ноги или, по крайней мере, уменьшил ее страдания. Но во дворец ему хода нет. И Николай решение свое изменить не мог, потому что знал: уже в тот же день весь Петроград станет обливать его и Александру помоями.

В первую минуту он Вырубову не узнал. Она чудовищно потучнела и постарела. Волосы были усыпаны пеплом седины, под глазами – круги, и не синие, а почти черные. Вырубова еле передвигалась, с трудом волоча ногу, раздробленную в железнодорожной катастрофе.

– Аннушка! – произнес Николай.

Вырубова вздрогнула: она тоже сразу не узнала императора. Смутилась, покраснела, неловко сделала книксен и, не сказав ни слова, поковыляла дальше. Определенно, мыслями она была где-то бесконечно далеко, в каких-то других мирах. «Да, ведь Григорий и её вернул к жизни, домой из тех самых миров – с того света…» – вспомнил Николай, и сердце его внезапно пронзила короткая боль, перехватило дыхание, боль толчком отозвалась в пальцах левой руки – мизинце и безымянном. Приступ грудной жабы5858
  Стенокардия.


[Закрыть] длился всего пять-шесть секунд, но их оказалось достаточно, чтобы Николая охватил страх смерти, лоб покрылся холодным потом.

…Тогда, после крушения царскосельского поезда, Вырубову с большим трудом освободили из-под смятого вагона. Она и сама почти превратилась в кровавую лепешку с раздробленными костями.

Распутин узнал о катастрофе и Вырубовой от графини Витте. Как раз днем раньше Николай получил от Джунковского доклад, в котором шеф жандармов сообщал о пьяном кутеже Распутина в ресторане «Яр», где старец, сняв штаны, шокировал певичек и всех желающих дам видом своих гениталий и разъяснял всем, в какой восторг он приводил этим орудием императрицу Александру и ее дочерей – иногда поодиночке, иногда нескольких сразу. Николай был так разгневан и потрясен, что ему сразу даже в голову не пришло проверить чудовищные сведения, хотя достаточно было запросить первоисточники и легко обнаружить фальшивку, к тому же слишком грубо сработанную.

В тот же вечер граф Фредерикс протелефонировал на Горохову. Сообщил царскую волю: отныне, от сего часа, старцу окончательно запрещено появляться. И вообще, навсегда забыть о своих отношениях с венценосными супругами. Последнее пожелание Фредерикс прибавил от себя и услышал в телефонной трубке в ответ насмешливое хмыканье Распутина. «Ладно, старый! – заявил Григорий. – Сами придут…»

Когда Николай и Александра после крушения примчались в Царскосельский госпиталь, у Вырубовой начиналась агония. И Александра решительно предложила позвать к умирающей Анне старца. Но мать Вырубовой шумно запротестовала:

– Никогда!.. – заявила она, – Никогда я не подпущу этого хлыста к моей несчастной девочке!

– Так ведь она умирает, – шепотом воскликнула царица. – А вдруг…

– Никогда! Пусть умрет, но предстанет перед Господом, а не перед Сатаной! – закричала старуха.

От графини Витте Распутин узнал, что царь с царицей находятся госпитале, куда привезли Вырубову умирать. Немедленно собрался в Царское – пешком, потому что движение поездов еще не было восстановлено. Выручила графиня. Настояла, чтобы Распутин воспользовался ее автомобилем. Шофер доставил Распутина в больницу за тридцать минут.

Вырубова не дышала уже пять минут и начала медленно холодеть. Врач констатировал смерть. То же подтвердила и начальница госпиталя мадам Гедройц.

В палату ввалился Распутин. Не обращая на присутствующих никакого внимания, он подошел к Вырубовой и, взяв ее за руку. Лицо его побагровело почти дочерна, на лбу веревками вздулись вены. Затем тело старца охватила мелкая дрожь.

– Аннушка, – хриплым шепотом произнес старец. – Аннушка, ты слышишь меня? Проснись, поглядь на меня… Слышишь?

Николай переглянулся с врачом и с Верой Гедройц. Она только фыркнула: что может услышать покойница? Покойники слышать не могут. Это известно всем, кроме мошенника Распутина, которого Гедройц люто ненавидела.

В следующее мгновение она окаменела, словно жена библейского Лота, превратившаяся в соляной столб. И не только она. Вырубова, только что скончавшаяся, приоткрыла веки и прошептала:

– Слышу… Отец Григорий, помолись за меня…

Распутин отпустил ее белую полную руку, бессильно свесившуюся с кровати.

– Оправится… – еле слышно прошептал Распутин.

Кровь схлынула с его лица, он стал бледен до желтизны. Шатаясь и едва волоча ноги в черных лаковых сапогах, направился к выходу. И на пороге упал в обморок, ударившись об пол головой.

Через два месяца Вырубова уже ходила самостоятельно, хотя и с костылем. Хромой она осталась на всю жизнь.

…Через шесть дней Романовы были оглушены новостью о внезапном и таинственном исчезновении Распутина. И что под подозрением Феликс Юсупов, которого старец сумел на время отвратить от гомосексуальных наклонностей, чем вызвал злобу другого педераста, юсуповского любовника – великого князя Дмитрия Павловича.

К вечеру того же дня царице доставили от Юсупова большое письмо. Феликс всячески отрицал свою причастность к убийству Распутина. Письмом он выдал себя с головой: в тот день ещё никто не говорил об убийстве. И, тем более, еще никому не пришло в голову подозревать Юсупова.

Труп Распутина нашли только через несколько дней – на льду Малой Невы близ Петровского моста, где убийцы затолкали старца под лед.

Вскрытие показало, что старец, с двумя пулями в легких, с одной в поясничном отделе позвоночника и с одной в горле, еще оставался жив и отчаянно боролся со смертью. Ему удалось поистине нечеловеческими усилиями найти подо льдом прорубь и самостоятельно выбраться наверх. Однако силы окончательно покинули его. Старец умер не от ран, а оттого, что живьем примерз ко льду.

А вскоре Романовы, особенно, Александра, были еще раз потрясены – сестра императрицы Елизавета, вдова великого князя Сергея Александровича, известного в России педераста, послала Юсупову телеграмму. В ней она благословляла Феликса с Дмитрием и поздравляла с убийством Распутина. Христианка, игуменья Марфо-Мариинской обители радовалась гнусному бессудному убийству! Императрица тотчас же порвала все отношения с сестрой. Навсегда.

Скоро Господь накажет Елизавету: в 1918 году в Алапаевске ее вместе с другими сосланными Романовыми расстреляют местные экстремисты из большевиков.

Николай вспомнил, как его уговаривала мать Мария Феодоровна не наказывать хотя бы великого князя Дмитрия Павловича, потому что князь помог истребить «одно из воплощений дьявола», стяжателя, распутника и сребролюбца. Царь горько усмехнулся. «Стяжатель» ушел на тот свет таким же, как и пришел, – нищим.

Он не оставил детям почти ничего. В такое мало кто тогда поверил. Зато сколько же было разговоров, и как возмущалась пресса, утверждая, что старец брал сотнями тысяч, обложив данью бедных петербургских банкиров и капиталистов. За это он добивался у царя дополнительных прав и привилегий для евреев: в России осело больше половины мировой еврейской диаспоры.

Деньги Распутин брал – одной рукой. А другой тут же раздавал – офицерским и солдатским вдовам, жертвам японской войны, жертвам германской, увечным, нищим, сиротам… Вскоре он подступил к царю с намеками на положение сыновей и дочерей Израиля, утверждая, что самые толковые из них должны иметь право жить в столицах постоянно, поступать во все высшие учебные заведения, а не только в коммерческие и реальные училища. Царь выслушал Распутина, очень удивился и задал ему встречный вопрос:

– Григорий Ефимович, что-то я вас не понимаю. Почему я должен благоволить им больше, чем собственному народу? Обещаю вам, даю слово: любые ограничения относительно евреев я сниму тотчас же, когда дети русских крестьян будут иметь такие же благоприятные жизненные условия для получения образования, как и дети крестьян еврейских.

– Папа! – в свою очередь удивился Распутин. – Что ты говоришь? Какие там ещё еврейские крестьяне? Они ж только водкой торгуют и деньги в рост дают. Правда, есть такие, кто работает – шьют, сапоги тачают… Откуда среди них взяться крестьянам? Этого, Государь, долго ждать придется!

– Ничего страшного, – ответил царь. – Я подожду. У меня терпения хватит. Мой августейший родитель тоже ждал. Правда, не дождался.

И он рассказал Распутину историю, свидетелем которой был сам.

Генерал-адъютант М. Т. Лорис-Меликов. Художник И. Айвазовский

Тогда на приеме у отца – императора Александра Третьего – был граф Лорис-Меликов, опытный и лукавый царедворец, в недавнем прошлом министр императора Александра Николаевича и один авторов конституции России, которую Александр Второй так и не успел даровать империи: народовольцы помешали.

Государь спросил у графа:

– А что, Михаил Тариэлевич, с недавних пор некоторые наши образованные умы и либералы стали называть меня главным жидоедом империи. Приходилось слышать?

– Нет, Ваше императорское величество, – ответил Лорис-Меликов. – Я подобную чушь никогда не слушаю.

– В самом деле? – погладил свою мужицкую бороду император. – Ну, тогда я вам об этом сообщаю… Может, и впрямь им нужны какие-нибудь дополнительные льготы и права? Что скажете?

– Ничего им не надо, Ваше величество, – убежденно отвечал Лорис-Меликов. – Они и так, без привилегий и льгот, всегда пролезают повсюду, куда хотят. Черта оседлости им нужнее, чем государству российскому. Если вы уберете ее, то на что же им останется жаловаться? Как же после этого изображать из себя бедных и гонимых и на этом основании требовать себе дополнительные привилегии, коих не имеет ни одна нация империи, а уж русская – подавно!

«Да, отец Григорий, все так и свершилось, – мысленно обратился Николай к Распутину. – Теперь я понял тебя и поверил. Но поздно…» И тут же словно услышал ответ Распутина – беззвучный, но прозвучавший в глубине сердца императора. – «Вот тебе и война, Папа. Терпи – Бог милостив. Молись ему – все время, без передышки, молись каждую минуту и даже во сне молись!».

Между тем император винил в поражении России кого угодно, только не себя.

– Отдать половину европейских территорий!.. – возмущался Николай, сообщив Александре ужасные вести, дошедшие до Тобольска. – Расчленить тысячелетнюю державу, отдать Малороссию и Белороссию тамошним националистам, которые во все времена и эпохи неизменно были германскими холуями и только иногда – турецкими и польскими!.. Развалить армию!.. Развалить все хозяйство – по всей территории! Что это? Глупость или измена?!

Он внезапно замолчал, встретив изумленный взгляд Александры. И вспомнил, что именно эти вопросы в Государственной Думе адресовал депутатам профессор Милюков, один из создателей партии конституционных демократов – кадетов, заслуги которых в разрушении империи и ее государственного аппарата затмили всех остальных – и либералов, и социалистов, партийных и беспартийных. И задавал тот же риторический вопрос, адресуя его царю, царице и правительству относительно бездарности министров и поражений на фронте: «Что это – глупость или измена?»

Через месяц после гибели старца Григория Распутина из Департамента полиции поступила очередная тайная копия записок протоиерея Иоанна Восторгова. Записка произвела на императора еще большее впечатление, нежели первые5959
  Документ подлинный. Датируется 1907 годом.


[Закрыть].

«Теперь ни для кого не тайна, – писал протоиерей, – что кадеты представляют собой партию Иуд и иудеев. Из-за границ им доставляют деньги еврейские банкиры. Оттуда их привез в Москву г. Маклаков. Русские евреи, вроде г. Бака, уплачивали и доселе уплачивают главарю кадетскому г. Милюкову по 20 000 рублей в год; евреи субсидируют и содержат все кадетские газеты, отпускают деньги на кадетские издания, брошюры и проч.6060
  Ну вот. А говорили, Ленин на немецкие деньги революцию устроил.


[Закрыть] Целые своры всяких Пейсензонов – Винавер, Пергамент, Генайзер, Фридман, Штильмен, Розенберг, Фейгельсон, двое Гессенов, Гапфман, Гревс, Мандельштам, не говоря уже о знаменитых Рубинштейне, Герценштейне, Манусе и Иоллосе, бывших казначеями революционного комитета и, по-видимому, смешивающих революционные денежки со своими (от экспроприации до экспроприации), – вот «русские» публицисты и деятели, державшие камертон в лагере кадетском! Припомним 1-ю Государственную Думу. Служение молебна под говор, смех и курение папирос во время службы; оскорбительное наименование Православной Церкви «хулиганскою» из уст бешеного Рамишвили под неистовые аплодисменты кадетов; объявление полного равенства всех религий, истекающее из полного равнодушия к религии, а на деле клонящееся к унижению одного Православия; требование свободы для атеизма; принудительное отобрание церковных, монастырских и причтовых земель от Православной церкви и сохранение земель за духовенством католическим, армянским, мусульманскими муллами и языческими ламами; обречение на полную нищету православного духовенства после отобрания земель и рядом – умолчание о вознаграждении его жалованием от государства; нескрываемая вражда к просветительной деятельности Церкви; выходки против церковной школы – вот всем памятные «выступления» кадетской партии. Ее задача состояла в том, чтобы уничтожить самые слова «русский» и «православный». Так и заявил г. Родичев в Думе. Только один признак уважения к религии показали тогда гг. кадеты: они, по предложению депутата Каценеленбогена, назначили в Думе субботу днем обязательного неприсутствия, а воскресенье – днем рабочим. Оставалось еще ждать закона о всеобщем обрезании, и тогда бы мы увидели религиозные истинные симпатии кадетов.