Текст книги "Наследство последнего императора. Том 3"

– Ещё момент, господа, очень важный, – сказал он.

Наметкин раскрыл свой портфель старой коричневой кожи, потёртый и светлый на углах, достал официальный бланк со штампом окружного суда и написал:

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

1918 года, июля 30-го дня судебный следователь екатеринбургского суда по важнейшим делом, рассмотрев предложение товарища прокурора суда от сего числа за №131 о производстве предварительного следствия по делу об убийстве бывшего государя императора Николая Александровича и находя, что в обстоятельствах, изложенных в нём, заключаются указания на признаки преступления, предусмотренного 1453-й статьёй уложения о наказаниях и подсудного общим судебным учреждениям, и руководствуясь 2881-м и 4-м пунктом 297-й статьи устава уголовного суда,

ПОСТАНОВИЛ:

– приступить к производству следствия.

Исполняющий должность судебного следователя

А. П. Наметкин

Расписался и перевёл с облегчением дух.

– Вот теперь всё! Никаких препятствий для исполнения закона и следствия, – объявил Наметкин.

– С Богом! – сказал полковник Голицын. – К Ипатьеву?

– Нет, – возразил следователь. – Сначала послушаем господина поручика. И осмотрим вещественные доказательства. Для приобщения к делу. Они при вас?

Шереметьевский молча положил на стол узелок из носового платка и развязал.

На стол лёг небольшой мальтийский крест в изумрудах. Поперёк креста – глубокий след, явно от удара топором. Несколько небольших камней, в четверть карата, выпали из гнёзд.

Затем поручик выложил пряжку – латунную, с двуглавым орлом, от офицерского ремня. Женскую серёжку с небольшой жемчужиной, очевидно, найденной в земле и от земли потемневшей. Несколько крючков от женских платьев, часть корсета из китового уса, отрубленного или отрезанного. Три кусочка свинца, спёкшиеся от огня. Железную оболочку пули под патрон 9х19 миллиметров для десятизарядного маузера С96. Кусочки металла, явно побывавшего в огне.

Наметкин извлёк из портфеля исцарапанное увеличительно стекло. Взял крест, но вдруг Чемодуров вырвал крест у него из рук.

Старик долго смотрел на находку, потом его лицо сморщилось, как печёное яблоко, и перекосилось. Чемодуров по-детски всхлипнул и заплакал – тоже по-детски: легко и ясно.

– Дайте ему воды, – приказал полковник Голицын.

Зубы Чемодурова стучали о край толстого гранёного стакана, но несколько глотков ему удалось сделать.

– Похоже, заразным животным это, в самом деле, принадлежать не могло… – заметил профессор Медведев.

– Успокойтесь, Терентий Иванович, – мягко сказал доктор Деревенко и взял старика за руку – за правую, как делает гипнотизёр в начале сеанса. – Мы с вами, мы вас не оставим. Вы узнали вещь?

– Го… государыни крест. Никогда с ним не расстаётся… не расставалась, ни на час. Крест здесь, стало быть, государыни нет.

– Она могла потерять его, или кто-то украл. Допускаете?

– Не допускаю! – огрызнулся Чемодуров и выпрямился. – Потерять не могла, а украсть… Кто? Я? Или Харитонов?! Демидова Аннушка? Трупп? Никто не мог! Даже если б захотел. Крест всегда был при ней.

Пока Наметкин составлял список найденного и приобщал к делу, Чемодуров выплакал слезы и затих. Теперь его ничего вокруг не интересовало, он был один в своём мире. Напрасно Наметкин, а потом доктор предлагали ему осмотреть остальное – Чемодуров отстранил всех худой, дрожащей рукой, сел в углу и снова окаменел, глядя в окно.

– Одномоментный аутизм, – сказал доктор. – Отойдёт через несколько часов.

Наметкин кивнул и поднялся.

– Следующая станция – особняк инженера Ипатьева или, как большевики назвали, «Дом особого назначения». Острог, проще говоря.

– Успехов, господа, – сказал полковник Голицын. – Надеюсь, справитесь быстро.

– С результатом не задержим, – заверил Наметкин.

– Ну-ну, – проворчал поручик Шереметьевский. – Быстро только котята делаются, да слепые родятся…

Сегодня у проходной ипатьевского особняка обнаружился усиленный караул, смешанный – казаки с легионерами. Под острогом, в тени, расположись преторианцы Гайды в черно-красных черкесках, оружие наготове. Наметкин насчитал десять «льюисов».

Напротив острога, у дома Попова, два десятка лошадей связаны по-казачьи – повод одной к седлу другой. Тут же сверкают черно-серебристым лаком два роскошных паккарда на двенадцать мест каждый, обитые изнутри алым сафьяном. Поодаль скромный мышастый рено с помятыми крыльями, густо заляпанный грязью.

Наметкин шагнул к часовым, но неожиданно уткнулся грудью в штык-нож чешского часового.

– Назад сдайте, уважаемый, – сказал стоящий рядом пожилой казак сибирского казачьего войска в фуражке с большим козырьком, окрашенным в серо-зелёный полевой цвет и с такими же пуговицами.

Казак был без оружия, в правой руке держал плоскую фляжку в кожаном чехле. Отвинтил крышку, сделал несколько глотков. С выражением ужаса резко выдохнул ядовитый дух денатурата и передал фляжку легионеру. Отдышавшись, добавил:

– На сто шагов отойдите, господа почтенные. У чехов такая забава есть: сначала стрелять, а фамилию спрашивать потом.

Легионер оторвался от фляжки и кивнул:

– То можем. Идить подале.

– Я судебный следователь Наметкин. Со мной группа криминалистов. У меня ордер, точнее, приказ генерала Гайды и полковника Голицына на осмотр дома. Прошу отворить.

– Гайды? – удивился легионер. – Так ведь от брата генерала Гайды с утра другой приказ: не пускать никого – хоть папу Римского, хоть самого Йезуса Христуса.

– Папу вы можете не пропускать, а судебного следователя обязаны.

– Будемо стрелять, – пригрозил легионер и щёлкнул затвором винтовки.

Чехословацкие легионеры на вокзале. Май 1918 года

На вышке зашевелились, заскрипели доски помоста.

– Co jste se tam dostal, Marek? – спросил пулемётчик.

– Několik ruských prasata. Z cirkusu. Chtějí vstoupit.

– Dům je chlívek?

– Ano, a tam jejich přátelé, jako jsou prasata.

– Tak a je do klobásy. Již dlouhou dobu doma klobásy nezkusil. Minul. Umí vařit.

– Teďsi čerstvé mleté hovězí maso. Takže večer byl připraven.2525
  – Что там у тебя, Марек? – Несколько русских свиней. Из цирка. Хотят войти. – В доме есть свинарник? – Да, а там их подружки, такие же свиньи. – Так пусти их на колбасу. Давно домашней колбаски не пробовал. Соскучился. Могу сам приготовить. – Сейчас получишь свежий фарш. Чтоб к вечеру была готова.


[Закрыть]

Легионер приставил ствол манлихера ко лбу Наметкина и прицелился. Следователь мгновенно облился потом, со лба покатились крупные капли.

– Отставить! – резко прозвучала команда.

Капитан Малиновский и поручик Шереметьевский уже стояли с двух сторон легионера, и два револьвера были приставлены к его голове.

– Следующие выстрелы – наши, – предупредил Малиновский.

– Теперь опустил винтовку, – приказал поручик. – Поставил на предохранитель. Отдал винтовку мне в руки. А теперь начальника караула сюда – немедленно.

С белым, как извёстка, лицом легионер бросился в дежурку. Оттуда выкатился жирный легионер с двумя сержантскими лычками на погонах.

Доктор Деревенко слегка толкнул локтем Чемодурова:

– Узнаете?

– Такого не забыть, – тихо произнес Чемодуров и сплюнул.

– Начальник караула четарж Йозеф Спичка, – козырнул толстяк. – В чем нужда, панове офицеры?

Выслушав капитана, сказал:

– Пан командир может не показывать ордер. Вам брат генерал Гайда дал приказ вчера, мне – сегодня. Никого не пропускать до вечера.

Обернувшись, капитан сказал Наметкину:

– Сержант прав. По воинскому уставу выполняется последний приказ.

Было слышно, как скрипнула во дворе входная дверь, ветер донёс шум, скрипичную музыку, пьяный смех. Взвизгнула женщина.

– Бал? Юбилей? – повеселевший Наметкин подмигнул толстяку.

– Официальная политическая встреча, – внушительно осведомил четарж. – Генерал Гайда и командующий всех наших войск господин генерал Морис Жанен. Заседание.

– А динамо от английской миссии? – кивнул Малиновский в сторону грязного рено. – Да вы, верно, и не знаете ничего…

Быть ничего не знающим сержант не захотел.

– То английская коляска, приехал полковник сэр Альфред Нокс. Вместе с братом генералом Гайдой вашего президента привёз.

– Президента? – удивился Малиновский. – Президента чего?

– Президента вашей Руссии, – заявил четарж Спичка.

Капитан переглянулся с Наметкиным и поручиком. Те одновременно пожали плечами. Поручик фыркнул.

– Откуда он взялся, ракалья? – произнес он.

– У нас никогда не было президента, – сказал Наметкин, улыбаясь. – И никогда мы президента не выбирали.

– Значит, теперь будет. И выбирать не надо. Скажите спасибо Антанте. И брату генералу с английским полковником.

– Скажем, скажем… – злобно пообещал поручик Шереметьевский.

– И кто же он, президент? – поинтересовался Наметкин.

– Так ваш адмирал Кóлчак!

– С Чёрного моря?

– С Китаю. А брат генерал Гайда теперь главнокомандующий всей русской армии в Сибиру. Завтра приходьте.

– В Коптяки, – сказал Наметкин. – На вокзал, к поезду.

– Президент… – кипятился по дороге Шереметьевский. – Какой-то цирюльник – русский главнокомандующий! Завтра они нам ещё и царя привезут… Из Сиама.

– А что же вы хотели? – сказал профессор Медведев. – Мы не хозяева на своей земле.

– Пока не хозяева! – заявил поручик.

Станция, где вчера кипела погрузка в чехословацкие эшелоны, была пуста. Ни вагона, ни паровоза. И непривычная тишина. Только на перроне начальник станции, сняв красную фуражку, загорал на скамейке, подставив солнцу жёлтую лысину.

– В Коптяки? И не надейтесь, господа, бесполезно, – сказал он Наметкину, не вставая. – Ничем помочь не могу. Даже маневровых нет, все чехи расхватали.

– А дрезина у обходчиков?

– Чехособаки и дрезину утащили. К себе домой повезли.

– Так-с, – констатировал Малиновский. – А проходящие поезда? Какой ближайший по расписанию? Кстати, вы обратили внимание, уважаемый, что перед вами офицеры?

– Виноват, ваше высокоблагородие, – вскочил начальник и нахлобучил красный картуз. – Давно не видел офицеров. Всё большевики да чехословаки…

– Так что с расписанием? Когда проходящий?

– Извольте что полегче спросить, ваше высоко…

– Просто «господин капитан», – поправил Малиновский. – Теперь такое правило.

– Ваше высокоблагородие господин капитан, – старательно поправился начальник. – Давно нет никакого расписания. Пассажирских нет, и курьерских, никаких… Одне чехословацкие. Иногда диким образом, чаще ночью, как пластуны, наши пассажирские или товарняк проскакивают. А чехословацкие следуют, когда хотят, маневрируют, никого не спрашивая. Составляют эшелоны, заправляются водой, углём без спросу и без меры. Как испортят паровоз, то просто бросают, скидывают с насыпи. А паровозы, которые на ходу, отбирают силой. Говорят, что дорога теперь сплошь ихняя территория, чехословацкая. И теперь правила действуют только чехословацкие. А кто их читал, те правила? Так что лучше ихнего начальника поспрашивайте насчёт оказии.

– И где же оно, чешское начальство нынче располагается?

– Там же, где наше было. В моем кабинете, за моим столом. Мне туда теперь ходу нет, отставили меня чехи. Но на службу все равно выхожу каждый день и вовремя. Ведь жалованье совсем потерять могу. Могу? Или уже потерял? – спросил он Наметкина. – Вот вы, как судейский, можете сказать, положено мне жалованье? Или служба совсем пропала?

– А чехов спрашивал? – поинтересовался поручик.

– Лучше бы не спрашивал, – усмехнулся станционный начальник. – Только заикнулся – офицер сразу меня по морде… да ещё раз, да ещё…. С того дня не спрашиваю. Что же теперь? Большевики, не в обиду будь вам сказано, господин капитан, платили справно, даже прибавили. Однако ж дорога всем нужна. Красным, белым, и чехам тоже. Зачем служащих выгонять?

–Да-да, – поспешно заверил Наметкин. – На самом деле никто вас не отставлял, чехи не имели права. Так что жалованье вам положено. Власть обязана заплатить.

– Власть… – вздохнул станционный. – Чья власть? У кого теперь власть? Выходит, чехи нас завоевали? Не немцы – чехи победили Россию?

– Скоро все изменится, – заверил капитан. – Надо немного потерпеть. Россию никто никогда победить не может. Окрепнет наша власть, порядок наведём. И чехов укоротим.

– Когда-то ещё? – усомнился начальник.

– Скоро. Уже через пару месяцев.

– А до того как жить? Семью кормить?

– Вот что я вам скажу. Я капитан Малиновский. Как представитель военных властей, обещаю: жалованье вы получите сполна. И впредь получать будете.

– Ну, ежели так… Благодарю вас душевно, господин капитан. Даже если не сделаете ничего, хоть утешили.

– Что будем делать, господин капитан? – спросил поручик. – Пешком далеко. До вечера не дойдём. А там, у Ганиной Ямы наши люди работают, уже пятый день без замены.

– Мотор нам не положен. Упряжка нужна. Реквизировать. С гарантией оплаты. Дадите хозяину расписку.

– Командование заплатит?

– Разумеется, – сухо ответил капитан.

– Господин капитан, – подал голос станционный начальник. – Тут такая оказия… Через несколько минут пройдёт «Орлик». Бронепоезд чехословацкий. Вам же туда надо, где царскую семью закопали?

Чемодуров вздрогнул и отвернулся.

– Всё-то ты знаешь, братец, – усмехнулся Малиновский. – При чём тут бронепоезд?

– Пусть бы вас и подбросил.

Капитан и Наметкин переглянулись.

– Осталось только остановить военный поезд с вооружёнными до зубов людьми, – сказал следователь. – Я не берусь.

– Знаю я этот бронепоезд, – вдруг заявил Шереметьевский. – И командира знаю.

– Ваши предложения?

– Есть у меня предложения… На пару минут разрешите отлучиться, господин капитан? – спросил поручик, расстёгивая кобуру.

– Собираетесь пустить в ход оружие против чехов? Понимаете, что будет, если вы хоть раз выстрелите? Даже если просто покажете им наган?

– Не извольте беспокоиться, полковник. Не будет выстрелов. Чехи сами остановят свой бронепоезд. Добровольно.

– Отчего же?

– Из любезности.

С наганом в правой руке, придерживая левой шашку, поручик исчез в домике начальника станции. В тот же момент послышался рёв паровоза.

Из-за поворота медленно выполз грязно-зелёный бронепоезд с пятью блиндированными вагонами. Издалека было видно, что штатной броней защищён только паровоз, а вагоны обиты листами обычного кровельного железа.

Бронепоезд «Орлик»

– И это бронепоезд? – усомнился Наметкин.

– Точно было бы сказать «шпалопоезд», – сообщил Малиновский. – Вагоны изнутри выложены обычными шпалами. Семидюймовый снаряд не выдержат, а пулемёты и малый пушечный калибр – вполне. Да и нет у красных артиллерии крупного калибра.

Поезд, щедро выпуская пар, приближался, но справа неожиданно щёлкнул семафор, красно-белая «рука» опустилась.

Заревел паровоз, гудочный пар тучей закрыл небо. Сверху посыпались дождевые капли, пахнущие углём. Мгновенный тёплый дождик, сотворённый паровозным паром, прошелестел и высох, не долетев до булыжника перрона.

Одновременно открылись люки в крышах вагонов, бронепоезд ощетинился пулемётами – два «максима», остальные «гочкисы» и «льюисы».

Дверь паровозной будки отворилась, выглянул чумазый машинист. Начальник станции снял красную фуражку и помахал машинисту. Тот в ответ махнул рукой.

Из дома начальника станции показался чехословацкий унтер с перекошенной физиономией. За ним – поручик Шереметьевский, потирая пальцы правой руки с ушибленными суставами.

Открылась дверь штабного вагона, и на перрон легко соскочил офицер в русском мундире, подпоручик, за ним двое легионеров.

– Что происходит? – раздражённо спросил офицер. – Почему закрыт семафор? Кто посмел?

Капитан Малиновский козырнул и представился.

– Подпоручик Лебедев, – приложил ладонь к козырьку командир «Орлика».

Через минуту вся группа была в штабном вагоне, и капитан Малиновский угощал командира бронепоезда папиросами «Зефир».

Действительно, изнутри стены вагона были выложены железнодорожными шпалами, от них шёл удушливо-острый запах креозота, безжалостно выедавшего глаза.

Командир приказал открыть блиндированные окна. В вагоне посвежело, запахло спелой пшеницей и васильками – поезд вырвался в открытое поле, а подпоручик делился последними новостями. Радостными, как оказалось.

– Огромный успех! – с восторгом заявил Малиновский. – И неужели на всю Казань у красных даже батальона не нашлось?

– Батальон, может, и был, – ответил Лебедев. – Но личный состав никакой. Необученные рабочие, немного молодёжи, пороху не нюхавшей. Наш внезапный удар с флангов решил всё. С востока – отряд капитана Каппеля, с запада – чехословаки. Но многим красным удалось вырваться. Бежали пуще зайцев. Трофеи взяты просто баснословные! Даже учёту не поддаются. А главное, золото! Весь золотой запас империи. Не говорю уже об оружии и боеприпасах на складах, ещё царских.

– Потрясающе! – воскликнул профессор.

– Невероятно! – качал головой капитан. – Уму непостижимо!..

– Откуда в Казани золотой запас империи? – удивился Наметкин.

– Ещё в пятнадцатом году правительство по указу царя загнало в Казань имперский запас. На случай сдачи Петрограда немцам, – пояснил профессор Медведев. – Они уже тогда были готовы стать на колени перед кайзером.

– Свежо предание… – буркнул поручик Шереметьевский.

– Просто вас не известили, – мстительно пояснил Наметкин.

– Там было ещё и залоговое золото. Для Северо-Американских Соединённых Штатов. Американцы обещали построить за наши деньги пороховые заводы для снабжения нашей же армии. Промышленнику Дюпону химик Менделеев даже формулу лучшего в мире пороха передал. Бездымного. Без всякой компенсации. Завод американцы обещали к 1919 году.

– То есть, после войны, – усмехнулся подпоручик. – Как раз ко столу.

– Много золота взяли? – спросил Наметкин.

– Очень много. Полтысячи тонн. Сорок вагонов. Говорят, на шестьсот миллионов рублей, не меньше.

– Да, колоссальное событие, – повторил капитан Малиновский. – Теперь смело можно утверждать: победа за нами! Уже очень скоро вся Россия будет наша. Лично у меня отныне никаких сомнений.

– Где вас высадить? – спросил подпоручик.

– На переезде номер 184. Как раз около Коптяков.

Подпоручик снял трубку внутренней связи и дал команду машинисту.

– Слышал, что Романовых большевики немцам отдали, – сказал подпоручик Лебедев. – Что же вам тогда в Коптяках?

– Следствие даст вывод, официальный и окончательный. От него зависит, как мы дальше будем строить политику – внешнюю и внутреннюю, – пояснил Малиновский.

Заскрипели, запищали буксы, поезд тряхнуло – деревья за окнами побежали назад медленнее и вдруг остановились. Поезд вздрогнул, встряхнулся, как рабочий мерин. Локомотив коротко рявкнул, выпустил пар. И сразу прогудел внутренний телефон.

Подпоручик снял трубку, выслушал.

– Ваш выход, господин капитан.

Знаменитый белогвардейский командир Владимир Каппель

Четверть часа пешком по лесным тропинкам, и группа в Урочище Четырёх Братьев у Ганиной Ямы.

Под огромной берёзой сидели солдаты, над их головами плыло махорочное облако. Пожилой унтер медленно и снисходительно говорил:

– Ты, Семён, не гони феньку. Я сам сидел в остроге у большевиков, на своей шкуре попробовал.

– И за что тебя? – спросил сосед.

– В облаву попал. Месяц продержали.

– И что? Санатория у них там?

– Дурак ты, Семён. Тюрьма – она и есть тюрьма, марципанов не дают. Только я не о том. Как они своих, кто снасильничает хоть девку, хоть бабу, быстро правят.

– Быстро, гришь?

– А то! Утром арест – вечером расстрел. При мне израсходовали двух своих солдат. Добровольцев с пивоварни Злоказовых.

– И что злоказовцы?

– Поповскую дочку снасильничали. В могилёвскую губернию всех! А чехи – те просто наших девок хватают, в свою борделю волокут. Никто им ничего.

– Есть и такие курвы – сами к ним бегут. За деньги.

– Из нашего села три лярвы к ним наладились. Солдатки, вдовы.

– Смирнов! – подошёл поручик Шереметьевский. – Лясы точишь. А работа?

– Здравия желаю, господин поручик, – неторопливо поднялся унтер. – Работа работается, тут мы пять минут, перекурить.

Ганина Яма. Фото 1918 года

– Ну, показывай, что наработал.

Рядом с полузатопленной шахтой у пожарной помпы трудились двое солдат. Мутная вода из шахты стекала по длинной брезентовой кишке в затхлое озерцо, оно же Ганина Яма. Увидев офицеров, солдаты бросили помпу и вытянулись.

– Ты что ж, Смирнов, так и качаешь воду пятый день? – разъярился поручик Шереметьевский.

– Как приказано, – ответил унтер.

– Врёшь, ракалья! Ты же ничего не выкачал.

– Господин поручик, качаем даже ночью, посменно. Почему всё так – не взять в толк.

– Так-так-так… Что за сон, в самом деле? – озадачился поручик.

Следователь Наметкин прошёлся по берегу озерца. Собственно, это была просто большая лужа с обрывистым берегом. Заглянул в шахту, покачал головой.

– Сообщающиеся сосуды, – сказал он.

– Что сие значит? – спросил поручик.

– Шахта и озеро соединяются. Сизифов труд. Никогда не видел такой бессмыслицы.

– Вот оно! – воскликнул унтер Смирнов. – В голову не приходило!

– Чтоб приходило, надо сначала голову иметь! – вскипел поручик. – Тащи шланг, выводи воду в сторону.

– Зачем вы вообще осушаете? – спросил следователь.

– Там, в шахте, что-то есть… Возможно, здесь, на этой площадке, они сжигали трупы. И закидали пожарище свежей глиной. А вот там малый костёр разложили, закусывали.

– Ещё нашли немного, – доложил унтер.

На грязной простыне под сосной лежали обгоревшие пуговицы, снова крючки от платьев, наполовину сгоревшая дамская сумочка, частично изрубленная. Осколки изумруда и несколько потемневших жемчужин. Чуть в стороне – небольшой драгоценный камень водянистого цвета. Наметкин взял камень, потёр его рукавом, и камень неожиданно заискрился и заиграл на солнце прозрачными гранями.

– Бриллиант? – предположил Наметкин.

– Без сомнения, – сказал профессор Медведев. – Если здесь, действительно, сжигали трупы инфицированных животных, то это были очень дорогие животные…

– Андрей Андреевич! – позвал Наметкин. – Ваши водовозы ещё месяц будут качать.

– Вы что-то желаете предложить? – вскинулся поручик.

– Желаю. Прикажите прокопать траншею от озера на склон. И всё.

Шереметьевский переглянулся с капитаном. Малиновский кивнул.

Через полчаса траншея была готова, вода из Ганиной Ямы с шумом хлынула под склон. Скоро показалось чёрное илистое дно. Там прыгали несколько лягушек, и сверкала чешуёй мелкая рыбёшка. А ещё через час опустел и шахтный ствол. Оттуда солдаты достали осколки гранаты, труп щенка или мелкой собачки, отрезанный человеческий палец и вставную челюсть, нижнюю.

– Боткина челюсть, Евгения Сергеевича, – уверенно сообщил доктор Деревенко. – Или, как минимум, чрезвычайно похожая.

– Как же она могла сюда попасть? – удивился Наметкин.

– Вместе с хозяином, – сказал профессор Медведев.

– С хозяином… – задумался Наметкин. – Но с каким хозяином? Живым? Мёртвым?

– Вы полагаете, красные сожгли доктора Боткина живьём? – усмехнулся Медведев.

– Извините, профессор, но у нас пока нет оснований полагать, что здесь уничтожали Романовых, – возразил Наметкин. – В конец концов, челюсть мог потерять кто-то из рабочих.

Медведев достал свою лупу и внимательно рассмотрел зубной протез.

– Фарфор, серебро, легированная сталь… – медленно произнес он. – Не рабочий – богач. Где видели такого? Терентий Иванович! – позвал он Чемодурова. – Был у Боткина съёмный зубной протез?

– Не помню… – проскрипел Чемодуров. – Был. А может, не был.

– А палец? – спросил Наметкин. – Владимир Николаевич, что скажете?

Глубоко вздохнув, Деревенко рассмотрел палец и указал на след от кольца.

– Отрезали, чтобы снять, – сказал он. – Не отрублен палец. Аккуратно отрезан.

– Не знаком вам?

– Очень ухожен… Маникюр… Похож на… палец государыни, – шёпотом сказал доктор.

– А собака?

– Ничего сказать не могу.

Наметкин попросил у профессора протез, вынул из кармана мягкую тряпочку и почистил челюсть.

– Не дешёвая вещь, – согласился он. – Вы исключаете случайное попадание, профессор? Просто обронил кто-то когда-то.

– Отчего же, – возразил Медведев. – Не исключаю. Но если это всё-таки челюсть Боткина, то у живого доктора она выпасть изо рта не могла. У мёртвого тем более.

– Простите, не понял! – удивился Наметкин. – Ни у живого, ни у мёртвого? Почему у мёртвого не могла?

– Трупное окоченение.

– В таком случае, вы правы: челюсть никак не могла покинуть мёртвого хозяина, – согласился Наметкин.

– И всё-таки могла! – неожиданно заявил Медведев. – При расчленении трупа.

Покачав головой, Наметкин сказал:

– У меня есть ещё одно соображение. Улики подброшены. Чтобы подсунуть нам ложную версию.

– Зачем? – удивился Медведев. – Если их передали немцам, зачем ложный след? Договор не был секретным. И с какой стати им убивать лекаря? За каким дьяволом устраивать крематорий? Дорого и труда много надо. Закопали бы доктора в общем могильнике, и дело с концом. Как вы считаете, Дмитрий Аполлонович? – повернулся Медведев к капитану Малиновскому.

Поразмыслив, капитан сказал:

– Разумеется, мне тоже трудно сказать что-либо наверняка. Но, безусловно, ради одного трупа Боткина, не стоило несколько суток держать местность в оцеплении и устраивать, как вы изволили выразиться, крематорий. Я более склонен к версии Алексея Павловича. Скорее всего, здесь, действительно, уничтожали животных. Или останки каких-то особенных жертв, тайно расстрелянных, память о которых большевики хотели сжечь вместе с их трупами.

– Предлагаю, господа, на сегодня закончить, – сказал Наметкин.

Дальше следствие пошло стремительно и без проблем. Наметкин подробно осмотрел особняк Ипатьева – от чердака до подвала, сделал опись найденных вещей Романовых. Генерал Гайда позволил ему занять для работы комнату, где размещалась красная охрана особняка. Здесь следователь ещё раз допросил Алфёрова и других крестьян. Оформил показания Шереметьевского и некоторых крестьян – из тех, кто в середине июля был задержан у железнодорожного переезда красными.

Через несколько дней он принёс новому товарищу прокурора Остроумову протоколы допросов, осмотра Ганиной Ямы и особняка.

– И это всё? – удивился Остроумов.

– Так точно. Полагаю, дело можно закрывать.

– Но где ваша версия? Где постановление? Где досудебное заключение? Где, в конце концов, обвиняемые в убийстве Романовых?

– Николай Иванович, – проникновенно ответил Наметкин. – Не бывает обвиняемых там, где нет события преступления. Военные власти придумали свою единственную версию и упёрлись в неё, как бараны. Им нужен убитый царь.

– Для какой же надобности?

– Чтобы пугать заграницу. И требовать все больше военной помощи против большевиков.

– Сейчас, после захвата золотого запаса, нам не очень-то и нужна помощь Антанты. Всё сами купим, – сказал Остроумов.

– Но чтобы купить, надо иметь продавца. И не алчного зверя, который воспользуется тем, что у нас нет другого выхода… В любом случае, господин прокурор, не взыщите, но я не проститутка по заказу. И не буду повторять бред военного начальства, даже если это очень полезный для политики бред.

– На что вы намекаете?.. – прищурился Остроумов.

– Ни на что. Прошу отставить меня.

Остроумов подумал.

– Дело своим постановлением передайте члену суда Сергееву.

Через день Наметкин принёс товарищу прокурора требуемую бумагу.

«13 августа 1918 года судебный следователь Екатеринбургского суда, принимая во внимание сообщение председателя екатеринбургского окружного суда от 30 июля/12 августа сего года №56 о передаче дела об убийстве семьи Романовых,

Постановил:

Сдать дело на 26 пронумерованных полулистах.

И.д. судебного следователя Наметкин»

– Хорошо, – сказал Остроумов. – Вам предоставлен бессрочный отпуск.

– Премного благодарен.

– Вы свободны, господин следователь.

Насчёт свободы Остроумов накаркал.

Как только Наметкин вышел из здания суда, его схватили чехи и доставили капитану Зайчеку.

С тех пор судебного следователя А. П. Наметкина никто никогда не видел. Так и пропал. Без следа.