Текст книги "Братья Кеннеди"

В апреле 1945 года «герой с торпедного катера» Дж. Кеннеди «с точки зрения солдата» стал освещать конференцию в Сан-Франциско для газетного концерна, возглавлявшегося закадычным приятелем отца – У. Хэрстом. Уже 30 апреля 1945 года в его корреспонденции встречается суждение: «Самое главное здесь – наследие 25 лет недоверия между Россией и остальным миром, которое нельзя будет преодолеть ряд лет». Размышляя по поводу первой недели жарких споров на конференции, он заметил: «Русские, быть может, простили, но не забыли. Они хорошо помнят предвоенные годы, когда Россию пускали только на задний двор. Поэтому любая организация, основанная здесь, будет лишь скелетом. Ее возможности будут ограниченными. Она будет отражать глубокие разногласия между своими членами».

К концу конференции молодой журналист впал в глубокий пессимизм. Он объявил, что ООН – «продукт тех же страстей и эгоизма, которые породили Версальский договор», и зафиксировал: «Идут разговоры, что с русскими будут воевать через 10—15 лет. Но человечество не может позволить себе еще одну войну».

В 1945 году Гарвардский университет разослал бывшим выпускникам анкету, прося ответить на ряд вопросов. В конце анкеты Джон написал: «Я смотрю пессимистически на будущее нашей страны». Наверное, атомное сожжение Хиросимы и Нагасаки через несколько месяцев не прибавили ему оптимизма.

***

Джозеф П. Кеннеди так и не оправился от гибели Джо. В 1957 году его посетил обозреватель хэрстовских газет, взявшийся написать серию статей о семье Кеннеди. Состояние Джозефа Кеннеди достигло 500 миллионов долларов. Оп считался двенадцатым по счету богачом в США. Глава семьи гордо, загибая пальцы, перечислял достижения детей, упомянул о старшей дочери Розмари, о Катлин, погибшей при авиационной катастрофе в 1948 году. Журналист заметил, что отец старательно умалчивает о Джо. Он задал вопрос в лоб. Старик разрыдался и сквозь слезы кивнул в сторону жены: «Спросите о нем ее, она может говорить о нем. Я не могу».

Эмоции эмоциями, а жизнь продолжалась. После смерти Джо отец, не входя в тонкости переживаний Джона, приказал ему заняться политикой. Сын пробормотал что-то насчет журналистики. Ведь он уже с полгода работал у Хэрста, побывал на конференции в Сан-Франциско, съездил в Лондон, где наблюдал, как избиратели вышвырнули его кумира – У. Черчилля. Джон пожаловался другу-журналисту: «Все это выглядело, как будто меня призвали. Мой отец хотел, чтобы старший сын был политиком. «Призвали», пожалуй, не то слово. Он потребовал. Ты же знаешь отца». Позднее политик по принуждению объяснял: «Я вступил в политику только потому, что умер Джо, и, если со мной что-нибудь произойдет, брат Бобби займет мое место в сенате. А если и Бобби умрет, Тедди встанет на пост»

Отец никогда не скрывал своей роли. В 1957 году он хвастливо заявил в печати: «Я ввел Джона в политику. Только я один. Я сказал, что Джо умер и теперь на нем лежит ответственность быть избранным в конгресс. Оп не хотел. Он считал, что не способен к политике, и все еще так думает. Л я сказал – ты должен». Деваться было некуда. Отец решил, и где выставить кандидатуру – оказался вакантным 11-й избирательный округ в штате Массачусетс, включавший восточный Бостон. Там в свое время начинал политическую карьеру дед – Пат Кеннеди, умерший в 1929 году. 89-летний Фитцджеральд еще был жив, практически единственный местный житель, которого знал Джон.

Джозеф Кеннеди послал сына в Бостон. И по его пятам явился сам, сняв роскошный многокомнатный номер в отеле «Ритц-Карлтон». Он взял в руки негласное руководство избирательной кампанией Джона в палату представителей конгресса США. Пронесся слух, что Джозеф выругался: «С теми деньгами, которые я трачу, можно избрать в конгресс собственного шофера». Политическим наставником к сыну Джозеф приставил родственника, опытного политикана Д. Кейна. «В политике, – поучал Кейн, – нет друзей, есть только сообщники… Политика подобна войне. Нужны три вещи, чтобы победить: деньги, деньги и еще раз деньги». Джон покорно слушал, предстояли предварительные выборы с участием 10 кандидатов.

Как водится в США, никто не собирался просвещать избирателей, какую политику будет проводить их избранник. Просто старались внушить, что молодой герой, вернувшийся с войны, просит разрешить ему послужить стране. Задача – создать чарующий образ молодого политика. 28-летний Джон был просто трогателен. Тощая мальчишеская шея, непокорные волосы. Очень худой, истощенный, желтый от лекарств, застенчивый, непрерывно улыбающийся. Очень интеллигентный, окруженный друзьями, милыми молодыми людьми. Они учились с ним или служили во флоте, вот теперь приехали все вместе «помочь Джону». Говорят, что миллионеры люди высокомерные, судачили бостонцы, так нет же: эти «прелестные девочки Кеннеди» – три сестры Джона – ходят по квартирам и, приветливо улыбаясь, раздают агитационные брошюрки. Основной лозунг кампании «Новое поколение предлагает лидера».

Наконец, сам кандидат. По 14 часов в день на ногах, из конца в конец обходит округ, населенный преимущественно беднотой. Он карабкается по крутым лестницам, заглядывает в мрачные трущобы, даря их обитателям солнечные улыбки. Своим спутникам кандидат доверительно говорит: «Я никогда не думал, что в одной грязной комнате могут стоять рядом газовая плита и туалет». Он часто горестно вздыхал: «Пришлось надеть сапоги Джо. Если бы только он был жив, мне никогда бы не пришлось заниматься этим». Вечеринки в домах избирателей, приятные молодые люди доставляли еду, кофе, цветы. Тщательно составленное расписание позволяло Джону побывать за вечер на десятке таких собраний. Все было очень и очень мило. На первый взгляд трудились любители. Только почему-то чуть ли не все автобусы в Бостоне облеплены плакатами, призывающими отдать голос за Джона Кеннеди. Радио надрывалось, превознося его достоинства, а на улицах было полно агитационных машин. В общем, заметил очевидец, «видели Кеннеди, слышали Кеннеди, ели с Кеннеди, пили с Кеннеди, засыпали с Кеннеди, Кеннеди говорил, и мы говорили весь день о Кеннеди». Иначе и быть не могло. Сын с толпой политиков-любителей нарушал покой и искушал сердца избирателей, а номер отца в отеле заполняли другие люди. Положив ноги на стол, не снимая шляп и дымя отвратительными сигарами, профессиональные политики разрабатывали избирательную стратегию. Они нашли, что парень толковый. Смущается, но говорить может, только несносный интеллигентский акцент. Ничего, обомнется.

Кандидат не уставал напоминать, что он почти умер за родину. Декламируя наизусть сагу южных морей о подвигах ПТ-109, кандидат говорил о себе в третьем лице: «Командир ПТ-109, узрев в корабле японский эсминец, развертывал свой корабль, чтобы…», и т. д. Правда, внуку Дж. П. Моргану Пенойеру, воевавшему с ним, Джон в сердцах доверился: «История с этим столкновением все улучшается. Смотри, теперь мне, католику, набрали в экипаж и еврея, и черномазых. Ну, знаешь…» Конечно, доверился втайне. Кандидат наставлял: «Наше время налагает на каждого мыслящего человека обязательство прилежно работать в мире, как мы неутомимо служили на войне». Кандидат требовал: «Мы в нашей стране должны быть готовы сражаться за старые идеи, доказавшие свою ценность, с тем же энтузиазмом и порывом, с каким люди сражаются за новые идеи».

Противники не могли выдержать могучего натиска денег, энергии кандидата и его друзей. В «Истории президентства Кеннеди», выпущенной «Нью-Йорк тайме», сказано: «Сколько стоила эта кампания, сказать нельзя, как и в отношении всех других избирательных кампаний Кеннеди. При честолюбии и возможностях его отца деньги можно было беззаботно бросать на ветер». Печать сообщала, что, по самым скромным подсчетам, истрачено 250 тысяч долларов. Противникам оставалось только отругиваться, обзывать Джона «маленьким бедным богачом», «проходимцем» и другими малолестными эпитетами. Джон страдал. Все время на ногах, а корсет, оберегающий позвоночник, больно врезается в тело. Единственное утешение – ожидание горячей ванны вечером, но утром опять всходит солнце и снова работа. Он победил. Собрал на предварительных летних выборах 42 процента голосов. Выборы в конгресс в ноябре 1946 года ознаменовались куда большим успехом: 69 тысяч против 26 тысяч голосов.

Сразу после выборов Дж. Кеннеди разъяснил причины своей победы: «В политике своевременность почти все. На выборах я был единственным кандидатом, участвовавшим в войне, и если бы мой брат Джо не был убит, то конгрессменом оказался бы он».

Отныне Джон Кеннеди сидел на надежном месте в конгрессе – он опирался на округ, где победа на очередных выборах была обеспечена. Здесь Кеннеди переизбирался еще два раза – в 1948 и 1950 годах. Популярность конгрессмена подкреплялась широким патронажем – содействием в получении выгодных мест. Он уяснил и другую истину – партия значила мало, нужна личная организация. «Я и есть вся демократическая партия в моем избирательном округе», – говорил Джон Ф. Кеннеди.

ПОЛИТИЧЕСКИЕ БУДНИ

«Как вам понравится, – полушутливо-полусерьезно возмущался конгрессмен Дж. Кеннеди, открывая дверь своей канцелярии, – в лифте мне только что приказали: «Парень, четвертый этаж!» 29-летний Джон мало походил на избранников нации, свивших гнездо в Капитолии. Небрежно одетый, иной раз с дурно повязанным галстуком, в мятых брюках хаки. Он нашел, что удобнее всего протирать очки рубашкой, вытащив ее из брюк. Так однажды и произнес речь в палате представителей – белый хвост рубашки колыхался в такт жестикуляции оратора. Он выглядел мальчишкой, много моложе своих немногих лет. Зеленый студент, из чистого любопытства бродивший в лабиринте величественного здания высшего законодательного органа республики.

Джон не стремился исправить впечатление. Его случайно выбрали в комитет палаты представителей по вопросам труда и просвещения. Некий поседевший под сводами Капитолия лоббист на заседаниях комитета неизменно обращался к конгрессмену: «Барышня!» Кеннеди не обращал внимания. Ему ничего не стоило сбежать с серьезного обсуждения на ближайшую футбольную площадку гонять мяч с кучей белых и черных подростков. Много позднее крупный политик Дж. Кеннеди признавался: «Там, в палате представителей, все мы были червями, в масштабах страны на нас почти не обращали внимания», а затеряться среди 435 депутатов было немудрено.

Оценка эта точно измеряет размах усилий представителя от 11-го округа штата Массачусетс. Как-то, зайдя на заседание, Кеннеди высказался против антирабочего билля Тафта – Хартли. Введение закона, предупредил оп, «вызовет реакцию слева», что может уничтожить систему свободного предпринимательства. Закон прошел. Кеннеди получил признательность лидеров организованного рабочего движения. В острых дебатах по жилищному строительству Кеннеди крепко выругал Американский легион, требовавший исключительных льгот для ветеранов. «Руководство Американского легиона, – говорил он, – не выдало для блага страны ни одной конструктивной идеи с 1918 года». Вместе со своим другом, малоизвестным тогда сенатором Дж. Маккарти, он донес святую истину до сознания миллионов через национальную радиосеть.

Во второй половине 40-х годов прозвучали последние речи Джозефа П. Кеннеди. Видя «справедливый курс» Гарри Трумэна, он ощутил острую потребность высказаться. Старик поносил «безусловное сползание к государственному контролю», что «убьет всю инициативу». В Англии лейбористское правительство на практике претворяло в жизнь идеи фабианского социализма. Г. Ласки звал США последовать примеру своих друзей. «Я знал Ласки, этого высокомерного апостола анархии», – гремел в ответ Джозеф.

Обращаясь к своим друзьям – светилам делового мира Америки, Джозеф Кеннеди учил: «Дело бизнесменов объяснить нашу экономическую систему народу. Они обязаны так же хорошо справиться с этим, как с выпуском собственных товаров. Если преимущества нашей системы над другими не будут поняты всеми, тогда нет оснований ожидать, что тенденция к усилению вмешательства государства будет пресечена… У верящих в наше конституционное правление – последний шанс. Ныне мы должны победить или проиграть». С этих позиций Кеннеди звал заняться внутренними делами, одновременно сократив внешние обязательства Америки. А говорилось это как раз тогда, когда провозглашалась «доктрина Трумэна».

Что мог возразить Г. Трумэн эксцентричному старику. Повторять совет, который он неизменно давал друзьям с 1944 года: «Не пей шотландское виски, пей виски других сортов. Ибо каждый раз, как ты глотаешь шотландское виски, ты кладешь деньги в карман Джо Кеннеди»4. Тогдашний президент рассуждал по-простому, а для молодого гарвардского историка профессора А. Шлезингера представился удобный повод внести классовое сознание в умы миллионеров и тем самым широко продемонстрировать свой интеллект. В мае – июне 1947 года в журнале «Партизан ревю» А. Шлезингер с высот теории нетерпеливо объяснял Кеннеди и К°, что Джозеф являет собой «трусость, рационализированную в терминах высшей морали». Шлезингер писал: «Даже в Америке, на родине капитализма, инстинкт смерти деловой общины заходит дальше обычных границ политической некомпетентности… Внешняя политика деловой общины трусость… Чрезвычайно типично в этом отношении величайшее нежелание взяться как следует за русских. Не кто другой, как дуайен американских капиталистов Джозеф П. Кеннеди, недавно доказывал, что США не следует сопротивляться распространению коммунизма. Больше того, по его словам, США должны «разрешить коммунизму пройти проверку вне пределов СССР, если в том состоит судьба и воля некоторых народов».

Шлезингер негодовал – идти по пути, рекомендованному Джозефом Кеннеди, означало бы «снять все нынешние препятствия завоеванию Советами Европы». Профессор требовал обратного – немедленного приступа к «громадным программам экономического восстановления» за рубежом, активной поддержке в других странах «некоммунистических левых партий». Все это, конечно, рискованно, признавал он, но в любом случае «нужно бороться против инстинкта смерти капиталистов, пример чему дает г-н Кеннеди». В ходе борьбы против коммунизма парламентский социализм, по мнению Шлезингера, мог бы быть очень полезен: «По-видимому, нет непреодолимых препятствий постепенному распространению социализма в США через серию новых курсов».

Молодой конгрессмен мудро избежал спора по поводу внешних дел, но, не приняв прямо вызова Шлезингера, в последующие годы все же посильно защитил экономические теории отца. В речи в 1950 году Джон с большим неодобрением отозвался о том, что «ныне красной нитью через помыслы и дела народов всего мира проходит стремление делегировать важнейшие проблемы Левиафану – государству». В конгрессе Дж. Кеннеди тогда встал на сторону тех, кто был против увеличения государственных расходов на экономику. В таких случаях приходилось голосовать вместе с республиканцами. Но конгрессмен нашел пристойное объяснение: 15 мая 1951 года, требуя снизить с 8 миллионов до 2,5 миллиона долларов ассигнования министерству сельского хозяйства на защитные работы против наводнений, он восклицал: «Сегодня доллар стал стратегическим материалом, и тратить его на нестратегические цели нельзя!» Палата отвергла предложение Кеннеди, он не сберег Пентагону «стратегических материалов», но сохранил свою репутацию.

Кеннеди до 1949 года до точки поддерживал внешнеполитический курс администрации Трумэна – Ачесона. Когда обнаружился провал американской политики в Китае, он потребовал решительных мер. «То, что наша молодежь спасла на полях сражений, наши дипломаты и президент расточили», – причитал Кеннеди. Оп предложил: «Теперь конгресс должен взять на себя ответственность, с тем чтобы нарастающая волна коммунизма не поглотила всю Азию». И без советов молодого человека Вашингтон развязал агрессию в Корее. Туда были направлены крупные контингенты американских войск. «Я думаю, что теперь нас ждет громадная катастрофа в Европе», – настаивал Кеннеди в августе 1950 года. Он потребовал усилить американские войска в Европе, однако соблюдая паритет: одна дивизия из США – шесть дивизий союзников. В принципе он был против увеличения расходов на американскую «помощь» за рубежом.

Молодой конгрессмен был склонен именовать всю концепцию целей американской «помощи» другим странам «утопией». В начале 50-х годов он неоднократно возвращался к этому вопросу. Объездив Азию, Дж. Кеннеди в ноябре 1951 года объяснил бостонской торговой палате: «Мы не можем исправить весь мир… Роль дядюшки Сахарок столь же опасна для США, как роль дядюшки Шейлока… Наши ресурсы не неограниченны… перспектива дать по бутылке молока в день каждому готтентоту прекрасна, однако осуществление ее нам не по плечу». В другой раз Дж. Кеннеди подчеркнул: «Несмотря на то что мы истратили миллиарды долларов на экономическую помощь странам Западной Европы, мы не укрепили их, как и не повысили жизненного уровня рядовых граждан и рабочих в этих странах».

Дж. Кеннеди с тоской смотрел, как уплывают из страны доллары, ибо полагал, что тем самым подрывается стабильность США. Как и надлежит сыну финансиста, он поклонялся сбалансированному бюджету. Экстравагантные траты повергли его в ужас. Просмотрев бюджет на 1950/51 финансовый год, Джон объявил в палате представителей: нужно что– то сделать, дефицит запланирован в 6 миллиардов долларов, пусть хоть расходы госдепартамента будут урезаны на 10 процентов. «Как мы можем свести дефицит в миллиарды долларов к разумной сумме, если не проведем некоторые из этих сокращений?» Обращаясь к коллеге, стороннику дефицитного бюджета, Джон спрашивал: «Разве джентльмен не верит в то, что важным аспектом в ведении холодной войны является экономическая стабильность, с тем, чтобы мы располагали ресурсами на случай войны?». То был очевидный пересказ воззрений отца.

В декабре 1950 года Джозеф П. Кеннеди разразился громовой речью, по существу, то было последнее публичное выступление старика. Называя политику Трумэна «самоубийственной», он считал, что США понапрасну расточают средства, помогая своим союзникам. «Что мы выиграли, оставаясь в Берлине? Все знают, что русские могут вышвырнуть нас, когда захотят. Не лучше ли убраться сейчас?» Или: «Глупо говорить об удержании линии на Эльбе или Рейне. Не лучше ли уйти оттуда сейчас? Дело в том, что, если Россия сочтет нужным начать наступление, мы можем удержать ее только на нашей стороне Атлантики. Быть может, Европе на десять лет, на поколение или больше суждено стать коммунистической». Потрясенный конгресс (речь Кеннеди была напечатана в переводе и в «Правде») захотел узнать отношение сына к речи отца.

Через два месяца Джона вызвали в сенатский комитет по иностранным отношениям. Старик сенатор У. Джордж со старомодной учтивостью воздал должное «выдающейся семье» и спросил, не совпадают ли взгляды конгрессмена с мнением отца. В зале замерли от любопытства. Джон ответил очень туманно, но все же высказался за то, что американские войска должны находиться за морями. «Так считаю я, – закончил он, – что до мнения отца, то обратитесь прямо к нему». Отец облегчил положение сына, сообщив прессе, что «он ни с кем так не ругается по делам внешней политики, как с сыном».

По всей вероятности, к началу 50-х годов отец и сын стали по-разному смотреть на ряд вопросов. Джозеф не видел в том ничего предосудительного – сыну на месте виднее. Джон, по собственному признанию, становился более либеральным по сравнению с тем временем, когда он «только что вышел из отцовского дома». Но в одном отношении железное единство никогда не нарушалось – только вверх по политической лестнице, если нужно, перепрыгивая через ступеньки. Главной отличительной чертой Дж. Кеннеди как конгрессмена было все же отсутствие на заседаниях.

Как так? А так, рассказывается об этом периоде в самой обстоятельной на сегодняшний день двухтомной биографии Дж. Кеннеди Г. Пармета, вышедшей в 1980—1983 годах: «Джону было просто неинтересно и скучно в Вашингтоне. Так считал старый друг старшего Кеннеди с тридцатых годов судья У. Дуглас, ибо «Джон, по-видимому, не увлекался какой-нибудь всепоглощающей великой политической мыслью, тем или иным делом. Оп был человеком, склонным плыть по течению. А когда он плыл, тогда он больше походил на плейбоя».

Джону Кеннеди всегда было легко отыскивать женщин и весело проводить с ними время. Конечно, он был очарователен, умен, но куда важнее его деньги и положение». Перечислив толпу приятельниц Джона тех лет, Пармет продолжает: «Сын, по-видимому, в этом отношении не только шел по стопам посла (Дж. Кеннеди), но даже эта сторона его жизни не обходилась без отцовского покровительства. Как и в случае с Ингой Арвад, Джозеф Кеннеди пристально следил за личной жизнью Джона. «Мистер Кеннеди всегда приглашал женщин, с которыми встречался Джон, к обеду», – рассказывала подружка Энис и ее брата (Джона). Она запомнила тот вечер в доме в Хайниспорте, когда посол проскользнул в спальню для гостей и расцеловал ее, в одной ночной рубашке, на ночь. «Так и поступал со всеми», – слышала она».

В похождениях с женщинами Джон не был индивидуалистом. Он развлекался нередко в компании с тогдашней молодежью конгресса, например, с сенатором Дж. Маккарти. Джозеф Кеннеди был без ума от сенатора, которого представлял знакомым «моим драгоценным другом». Не только это сближало Джона Кеннеди и Дж. Маккарти. Пармет заканчивает эту главу в жизни Дж. Кеннеди, конгрессмена, коротким рассказом о склонности обоих, скажем мягко, к непристойным развлечениям. «В молодости между ними было много сходства… (Джон) не утратил своего юношеского увлечения пакостями и не стыдился нецензурной брани. В гостиных приличных домов он чаровал элиту отточенным интеллектом, но с такой же легкостью в других обстоятельствах он смачно ругался, талант, развитый флотской службой. В матерщине он легко тягался с Маккарти…

Он бегал за юбками и бросался в такие сексуальные приключения, которые опозорили бы казарму. Как-то Кеннеди купил для красотки с западного побережья билет на самолет. Она провела с Джоном несколько ночей в злачных местах Калифорнии. Красотка долетела до Вашингтона и исчезла. Оказалось, ею воспользовался для себя приятель Джэка. «Слушай ты, сукин сын, – вспоминал потом он что сказал ему Джэк, – не возражаю, что ты развлекаешься с моей девкой. Но, по крайней мере, оплати половину билета». Вспоминают подобный случай у Джона с Маккарти. Хотя Кеннеди и Маккарти так по-мужски развлекались, дерзкий, опрометчивый политический стиль Маккарти был чужд Кеннеди как политическому деятелю».

Но все же кем быть? Губернатором штата? Джон скорчил гримасу, проходя мимо дворца губернатора штата Массачусетс: «Я не могу представить себя в этой дыре выносящим решения по делам золотарей». Не быть вторым – в этом он проявлял похвальное постоянство. В 1958 году известного сенатора Дж. Кеннеди спросили, не пожелает ли он выдвинуть свою кандидатуру на пост вице-президента в 1960 году. Молниеносный ответ: «Хватит болтать о пороках. Я против любых пороков». (Игра слов: по-английски vice-president, vice – порок).

Наиболее перспективный путь, рассудили отец с сыном в конце 40-х годов, стать сенатором. Помыслы о том, как достичь желанного кресла, поглощали силы и время. И не мудрено: в сенат посылают избиратели всего штата. Как завоевать их доверие? Кеннеди соглашался с мнением известного американского публициста Ф. Кейта: «Бизнес получения голосов – практическое дело, вопросы морали, правоты или неправоты не имеют к нему никакого отношения». Можно манкировать обязанности в конгрессе, но недопустимо портить отношения с избирателями. Если для лидеров конгресса депутат Дж. Кеннеди был почти неуловим, то для избирателей 11-го округа штата Массачусетс легко доступен. Джон с готовностью откликался на их просьбы.

С начала 1949 года конгрессмен зачастил в штат Массачусетс. На протяжении трех лет почти каждый четверг вечером Джон вылетал из Вашингтона в Бостон и возвращался в столицу к вечеру в понедельник. В Бостоне он садился в машину и колесил по штату, выступая везде, где удавалось вырвать приглашение или в крайнем случае без него. Школы, заводы, рыбачьи поселки, женские клубы, собрания ветеранов. Кеннеди говорил, говорил, говорил. По минимальным подсчетам, за три года он пожал 750 тысяч рук и перебросился несколькими фразами с миллионом людей. Он побывал почти во всех городах и поселках Массачусетса.

Кеннеди не открывал Америк перед потомками тех, кто открыл Америку. На этот счет у Джона было четко сформулированное кредо. В декабре 1951 года он откровенно заявил группе журналистов: «Знаете, политика трудна тем, что стоит вам занять определенную позицию по какому-нибудь вопросу, как вы начинаете терять сторонников». Разъезжая по штату, оратор доходчиво беседовал о местных делах, необходимости экономии в федеральном правительстве, социальном обеспечении. Он добивался, в сущности, немногого. Зеваки, а они по большей части составляли аудиторию, должны хотя бы запомнить фамилию Кеннеди. Слушатели, принимавшие его всерьез и пытавшиеся рассудительными беседами задержать летучего конгрессмена, приводили собеседника в бешенство. Кое-как освободив пуговицу или лацкан пиджака, ослепительно улыбавшийся Кеннеди спасался в машине. Брань в адрес очередного благонамеренного простака слышали только шофер и сопровождавшие. Затейливые словосочетания – нетленная память о военных месяцах – скрашивали в высшей степени стандартные поездки.

Напряженный режим (Кеннеди, отнюдь не гурман, отводил на еду десять минут) сделал свое дело. Спина болела все больше, но всегда помогали горячие ванны. Пришлось вновь прибегнуть к костылям. В 1951 году он познакомился с Жаклин Бювье. В редкие встречи, выпадавшие между поездками по штату, она видела Джона по большей части на костылях. «Но он терпеть не мог появляться на людях на костылях, – вспоминал друг. – Когда мы подходили к дверям зала, где ему предстояло выступать, он вручал костыли одному из нас и, развернув плечи, шел к трибуне, как кадет Вест-Пойнта на строевых занятиях. Как ему удавалось это, я не знаю».

Действительно, было чему удивляться. Один из сопровождавших Дж. Кеннеди в поездках по штату припоминал: «Вы едете с Джоном в машине со скоростью 130 километров в час, а он требует ехать еще быстрее, ибо уже опаздывает на 10 минут в следующий город. За машиной увязывается полицейский на мотоцикле, приходится остановиться и, о чудо, удается быстро заговорить зубы полицейскому, и он разрешает следовать дальше. Естественно, испытываешь гордость за это достижение. Через несколько километров железнодорожный переезд. Мигает красный сигнал, звенит звонок. Джэк говорит: «Давай, давай, обгоним поезд». Жмем вовсю к переезду, но локомотив оказывается там на два дюйма раньше, едва-едва избежали столкновения. Джэк злобно шипит сквозь зубы: «Если бы мы не потеряли столько времени на разговор с полицейским, мы были бы первыми» Скоростная гонка за кресло и трибуну сенатора!

***

Сенатор Генри Кабот Лодж происходил из семьи коренных бостонцев. Он представлял штат с 1936 года, за исключением двух лет, отданных фронту. В 1952 году Лодж принадлежал к ближайшему окружению Д. Эйзенхауэра, уверенно шедшего к победе на президентских выборах. Маститый сенатор, по горло занятый в Вашингтоне, – именно он окончательно уговорил Эйзенхауэра баллотироваться в президенты, не подозревая о планах Кеннеди.

В начале апреля 1952 года Лодж с удивлением прочитал в газетах заявление Дж. Кеннеди: «Кризис существует не только за рубежом, но и здесь, в штате Массачусетс… Представители штата в сенате США уж слишком долго не ударяют палец о палец, в то время как промышленность штата приходит в упадок, растет безработица». Поэтому, смело заключал Джон, «я выступаю против Генри Кабота Лоджа-младшего, за место в сенате Соединенных Штатов от Массачусетса». От заявления тридцатичетырехлетнего конгрессмена отдавало наглецой и даже дурным тоном.

Лодж поморщился, поразмыслил и решил поставить на место бойкого конгрессмена, обратившись к его отцу. «Только послушайте, что он пишет, – потрясал телеграммой Джозеф, – он поручил Артуру Кроку передать мне – «пусть Джон не бросает денег на ветер, ибо он не сможет победить. Я же одержу победу большинством в 300 тысяч голосов». И такое он сказал Кроку – предостерег меня сберечь деньги, потому что Джон не может победить!». Лодж действительно совершенно напрасно потратился на телеграмму, дружная семейка уже принялась за работу.

Они все слетелись на будущую добычу – Бостон. Семеро Кеннеди вручили по тысяче долларов каждому из пяти комитетов, преследовавших прекрасные цели: «Улучшим рыболовство Массачусетса», «Улучшим обувную промышленность Массачусетса», «Улучшим текстильные фабрики Массачусетса», «Комитет перестройки Массачусетса», «Граждане за Кеннеди и процветающий Массачусетс». Почему только по тысяче долларов? Закон штата запрещал одному лицу передавать одной организации больше указанной суммы. Сумма 1000, вероятно, имела магическое значение в глазах семьи. Несколько публицистов были наняты именно за эту оплату в неделю, чтобы писать речи Джону. Вновь доллары на марше.

Спустя несколько лет Дж. Кеннеди возмущался: «Все еще говорят: «Кеннеди купил выборы. Кеннеди никогда бы не избрали, если бы его отец не был миллионером». Но не деньги Кеннеди и его имя помогли победить на выборах. Я работал три года и заработал успех». Посмотрим! Официально на выборы Кеннеди было истрачено 349 646 долларов. Лоджу кампания обошлась в 58 266 долларов. В неофициальных подсчетах приводились куда большие суммы, обеспечившие Джону пост сенатора, – полмиллиона долларов. Фокс, редактор бостонской газеты «Пост», находившейся в тяжелом финансовом положении, сразу после выборов получил заем от Джозефа П. Кеннеди 500 тысяч долларов. «Обычная коммерческая сделка», – невинно объяснял кредитор. Газета в разгар избирательной кампании обнаружила: Лодж «нетверд в своих убеждениях», и рекомендовал добрым гражданам Массачусетса подарить голоса Кеннеди.

Когда официально объявился руководитель кампании – двадцатисемилетний Роберт, замечает компетентный наблюдатель, «мы все знали, старик берет в руки нити. Что Бобби сделал до тех пор в политике? Ничего. Ни черта, и вот внезапно он стал руководителем, размахивающим знаменем» 14. Роберт развил невероятную деятельность, указывая всем и вся. Однажды он ворвался в кабинет губернатора Девера и с порога стал заносчиво поучать седого отца штата, как вести себя. Губернатор показал наглецу на дверь, схватил телефонную трубку и, соединившись с Джозефом, заорал: «Я знаю, ты большая шишка здесь, и все же потрудись выслушать. С этой минуты пусть ни один твой сопляк не попадается мне на глаза!» Девер швырнул трубку и вытер со лба пот, полегчало.