Текст книги "Окрась все в черный"

А потом в одной из лабораторий нашего института произошел взрыв и случился сильный внезапный пожар. Беляев с Натальей как раз в это время находились в лифте. Произошло короткое замыкание, обесточилось все здание, что-то там произошло с тросами. В общем, лифт с высоты третьего этажа рухнул. Профессор сломал при падении ребро, жена его почти не пострадала. Но дело не в этом. Вызволить из лифта удалось их только через четыре часа. Теперь представьте: полная темнота, замкнутое, ограниченное двумя квадратными метрами пространство, полная неизвестность, ожидание смерти… Они пережили самый настоящий кошмар.

– Темная комната? – вскричал вдруг Андрей. – Что-то мне это напоминает.

– На следующий день Афанасий Петрович тяжело заболел – причем чем? Коревой краснухой, – а меньше чем через сутки скончался.

– Умер от страха, – задумчиво проговорил Никитин.

– Именно! – непонятно чему обрадовался Корт. – Оказалось, что при резком выбросе адреналина антивирус сжигается. Мало того, организм за время «работы» антивируса перестает защищаться самостоятельно, иммунитет атрофируется – и любая зараза, которая витает в воздухе, попадает на благодатную почву, микробы без помехи размножаются со страшной скоростью, и человек в считаные часы умирает. Могут и резко обостриться старые, казалось, навсегда изжитые заболевания. Насчет последнего это была только гипотеза в то время, но, видимо, она подтвердилась: ваша Шмелева умерла от инфаркта. Очевидно, раньше у нее были проблемы по этой части. Но я забегаю вперед.

После смерти Беляева руководство над экспериментом взяла на себя его жена, Наталья Сергеевна. Она потребовала от всех нас сохранить в тайне истинную причину гибели ее мужа (официально умер он от коревой краснухи). Мы продолжали проводить опыты на мышах, но было ясно, что это совершенно не тот материал: мышь лишена воображения, ей неведомы человеческие страхи. Необходимо было перенести опыты на человеческую почву. Но… Вы понимаете, насколько это было невозможно. Когда Беляева заговорила об этом впервые, мы все пришли в ужас от одной возможности такого бесчеловечного действия. Все были против, все! Она настаивала, уговаривала, угрожала распустить нас, тупых строптивцев, и набрать новую группу. Мы могли остаться без работы, и все равно никто не согласился. И дело было даже не столько в противозаконности, сколько в какой-то чудовищной бесчеловечности. Но Беляева… она стала просто какой-то одержимой. Не знаю, в чем дело. Может, пережитый стресс так на нее подействовал, может, она поклялась себе, что завершит дело, начатое мужем. Во всяком случае, переубедить ее было невозможно.

По настоянию Беляевой в группу вошел психолог. Вместе с этой дамой, Рыжовой Екатериной Семеновной, они разработали шесть различных психологических типов человеческой личности. Понятно, что одна и та же стрессовая ситуация на различных людей действует по-разному: у одних испуг носит взрывной характер, до других как бы доходит не сразу, но зато и переживания длятся дольше. Белова хотела найти грань испуга для каждого типа. Это во-первых, а во-вторых, понять, какая ситуация на какой тип наиболее влияет, то есть подыскать для каждого свой пик страха.

Однажды Беляева пригласила всю нашу группу к себе. У нее большой загородный дом в Хрустальном…

– В Хрустальном?! – Андрей поперхнулся коньяком, который решил наконец выпить, и закашлялся.

– В Хрустальном, – спокойно подтвердил Семен Иванович. – Беляевы были очень небедными людьми, в отличие от всей нашей безлошадной ученой братии. Не знаю, наследство им, что ли, досталось – не в курсе, да это и не важно. Поводом послужил день рождения Натальи. И сначала мы действительно праздновали, а потом она предложила провести экскурсию по дому – вроде как в шутку. Дом был огромный: множество комнат, несколько подсобных помещений, мало чем отличающихся от жилых – просторных и чистых, только без окон. Вот в одну такую подсобку Белова нас завела, закрыла дверь и попросила замолчать всех на минутку.

– Видите, какая здесь прекрасная звукоизоляция? – сказала она, когда все умолкли.

Тишина в помещении действительно была полной, а ведь недалеко, в гостиной, осталась невыключенной музыка.

– Извне никто ничего не услышит.

Я еще не понял, к чему она клонит, но мне стало не по себе.

– Поселок прекрасно охраняется. Ввезти человека на моей машине не составит труда, но посторонний сюда не проникнет. Никаких ненужных ушей и глаз. Вам не кажется, что это как раз то, что нам нужно?

– А что нам нужно? – спросил Петя Брагин и нервно рассмеялся: видно, и ему было не по себе.

– Нам нужны условия! Условия для настоящей работы! Для работы практической.

– Это опыты над людьми – практическая работа? – возмутился Смирнов. – Я на это никогда не пойду!

– Антивирус… – начала Наталья, но ей не дали договорить: войско взбунтовалось.

А через неделю группу распустили. Что произошло: кто-то куда-то стукнул, или Беляева решила таким образом от нас избавиться и сама заявила о дальнейшей бесперспективности эксперимента, или государство отказалось от финансирования, не знаю. Во всяком случае, трест лопнул. И до вчерашнего дня я думал, что идея антивируса так и почила.

– А сейчас что вы думаете?

– Ну, очевидно, не почила. Беляева осуществила свой замысел. Ваши пострадавшие – по всей вероятности, жертвы ее эксперимента. И неизвестно, только ли они одни.

– Не только. Этих, видимо, она решила вовлечь в житейские стрессовые ситуации. Но была еще черная комната.

– Черная комната? – Корт повернулся к Никитину. – Что вы имеете в виду?

Андрей рассказал ему о картине Сосновского и обо всем, что ей, по его предположениям, предшествовало.

– Да-а, – задумчиво протянул Семен Иванович и отпил из рюмки коньяка, – это очень возможно. Говорите, все умерли, кроме Сосновского?

– Это он так говорит.

– Не смог испугаться и выжил? Очень, очень похоже на правду. Если он и теперь выживет, то, можно сказать, эксперимент удался. Пусть пока единственный человек, но… Да ведь это победа! – Корт вскочил и, потирая руки, радостно расхохотался. – Мы не верили, а вот поди ж ты!

– Сосновский собирается застрелиться, – мрачно проговорил Никитин, – так что ликовать тут особенно нечего.

– Застрелиться? Почему?

Андрей рассказал ему о второй картине.

– Не застрелится! – уверенно сказал Семен Иванович.

– Не знаю, не знаю. Настроен он весьма решительно. И потом, Филипп человек одержимый, если уж что задумал…

– Не застрелится! – перебил Андрея Корт. – Не в наших это интересах.

– Не в наших?

– Ну, я имею в виду, – на секунду смутился Семен Иванович, – не в интересах эксперимента. Что-нибудь не срастется, вот увидите. Не дадут ему застрелиться, слишком ценный он теперь экземпляр.

– Экземпляр? – возмутился Андрей.

– Не придирайтесь к словам, вы же понимаете, о чем я.

– Я думал подменить патроны…

– Вот именно! Уверен, не один вы об этом подумали. Можете, конечно, проверить, но уверен, их уже подменили. Но какая остроумная идея: провести художника по его собственному творчеству! Не испугался черной комнаты, слепоты, обездвиженности, так вот тебе твоя собственная ожившая картина. Что может быть страшнее для художника? Обычные человеческие страхи его и не могли напугать: он от них абстрагировался, воспринимал как сюжет для картины. А потом еще эта вторая картина… Просто великолепно! Беляева сделала еще одно открытие: можно управлять творчеством. Получается, она диктовала ему этот новый сюжет, направляла, когда он шел не в ту сторону, подсказывала, а он, бедняга, думал, что пишет сам. Ха! Да ведь это…

– Я не разделяю вашей радости, – сердито оборвал его Никитин, – и понять ее не могу. Для меня Беляева – преступница, повинная в смерти людей.

– Да, да, да, – Корт вдруг опечалился, – это так. Действительно, она виновата. И я сам считал, что нельзя проводить опыты на людях. Но… Согласитесь, ведь в конечном счете делалось это для блага всего человечества. Ну согласитесь?

– Не соглашусь!

– Ну еще бы! – Вениамин возмущенно отодвинулся от стола. – Вы вдов Иващенко и Бекетова спросите, разделяют ли они вашу точку зрения. Вдруг повезет и они скажут: да, мы вполне понимаем и гордимся, что наши мужья послужили науке.

– Кстати, чуть не забыл, – спохватился Никитин. – Этот антивирус каким образом вводился в организм?

– В виде однократной прививки, подкожно. Переносится она легко, во всяком случае, Беляев перенес ее хорошо, никаких побочных эффектов не наблюдалось.

– Однократная прививка? Странно. Бекетов говорил, что ему на протяжении года вводили вакцину.

– Нет… Очевидно… – Семен Иванович отчего-то смутился. – Да, вы правы, это совершенно бесчеловечно. Видите ли, судя по всему, ему не прививки делали все это время, а вводили различные вирусы, чтобы узнать, как работает в нем антивирус.

– Замечательно! – зло рассмеялся Андрей. – А если бы не сработал ваш антивирус и Бекетов заболел, ну не знаю, чумой например, могла бы возникнуть эпидемия.

– Чуму ему вряд ли вводили в домашних условиях, слишком опасно с ней работать.

– Все равно!

– Да что вы на меня-то взъелись? – не выдержал Корт. – Не я проводил эти опыты, я, наоборот, как только узнал, как только понял, пришел помочь. Я сам был против, всегда был против… И вся наша группа воспротивилась.

– Простите, Семен Иванович, – извинился Никитин. – Просто вы так обрадовались…

– Простите и вы меня. – Корт примирительно улыбнулся Андрею. – Я готов вам помогать и дальше, можете всецело на меня рассчитывать. Прекрасно понимаю, преступника нужно изобличить и изолировать от общества. Я укажу адрес, дам любые свидетельские показания – наша группа, уверен, тоже не останется в стороне. Но знаете, что я думаю? Не подождать ли немного? Не дать ли возможность Беляевой завершить эксперимент? Сосновский – это действительно огромная удача, если он выживет…

– А если нет?

– Почти наверняка выживет. Так вот, если все пройдет хорошо, потребуется еще некоторое время, чтобы понять, какой именно фактор сыграл свою роль, необходимо будет провести полное исследование организма Сосновского. Мы создали бы новую группу. У меня возникло несколько гипотез. Первая: Филипп, как человек творческий, постоянно находится в состоянии мини-стресса, уровень адреналина в крови у него постоянно довольно высок, но резкого выброса не происходит, и антивирус постепенно адаптировался. Вторая: возможно, такой человек, как Филипп, просто не способен на сильный стресс, потому что всегда и так находится в стрессе. Третья: дело в самой личности Сосновского, то есть именно он не может по-настоящему испугаться, так как смотрит на любую ситуацию как бы со стороны, как бы в ней не участвуя, рассматривает ее лишь как сюжет. Если верна первая гипотеза, значит, есть способ практически любому человеку приживить антивирус, просто некоторое время после прививки поддерживать у него определенный уровень адреналина – возбуждающими средствами или еще как-нибудь. И вот это означало бы полную и окончательную победу – фактически бессмертие. Вы должны позволить нам… Вы просто обязаны!

– Нет! Филипп Сосновский – не подопытный кролик.

– Вы не понимаете…

– Это вы не понимаете! – Андрей достал телефон, повернулся к Корту. – Сейчас сюда приедет майор милиции Илья Бородин. Вы расскажете ему все и поступите в полное его распоряжение.

– Хорошо, – вздохнул Корт, – я ведь не отказываюсь.

* * *

– Не стоит воспринимать меня как чудовище, – мягким, обволакивающим голосом убеждала их Наталья Сергеевна Беляева. Я не убийца. Люди, погибшие в ходе эксперимента, – не жертвы, скорее солдаты, павшие на поле боя. Человеческая жизнь, пока она зависит от любого витающего в воздухе микроба, немногого стоит. Мы достойны бессмертия, значит, просто обязаны добиться его. Цена не имеет большого значения. Открытие моего мужа – шаг к бессмертию, мои эксперименты – продолжение пути, по которому он пошел. – Беляева обвела взглядом присутствующих и улыбнулась.

Ее задержание, обыск, допрос не заняли много времени – все произошло стремительно. Беляева и не помышляла скрываться. Скользнула взглядом по санкции прокурора, которую Бородин с трудом смог выбить в такой короткий срок, и кивком пригласила всех в дом. Группа захвата не была востребована: они позвонили – им открыли. Кинолог с собакой тоже остались без работы: Наталья Сергеевна спокойно указала места захоронений пяти жертв своего первого эксперимента. Следственной группе тоже не пришлось приступить к работе: Беляева добровольно отдала все материалы своего эксперимента.

– Жаль, что вы поспешили, господа, – с легким сожалением проговорила она, – не дали завершить. Еще бы месяц или хотя бы неделю…

Бородин сжал кулак и прорычал что-то нечленораздельное. Наталья Сергеевна снисходительно на него посмотрела, перевела взгляд на Никитина и сказала:

– Пройдемте в гостиную, там будет удобнее все обсудить, – таким тоном, будто речь шла о каких-то деловых переговорах двух преуспевающих фирм, а вовсе не о допросе подозреваемой в нескольких убийствах.

Впрочем, разговор, который состоялся в гостиной, действительно совсем не походил на допрос. Прежде всего, потому, что ни Бородин, ни Андрей не успели задать ни одного вопроса, Беляева сама начала рассказывать, четко, по пунктам, словно давно была готова к такому повороту событий и не раз прокручивала в голове объяснения. Назвала имена и фамилии пяти участников черной комнаты – это были те самые люди, пропавшие без вести год назад 11 июня и захороненные на ее участке. Шесть человек различных психологических типов поместили в звуконепроницаемое темное помещение. Специальные костюмы, нечто вроде смирительных рубашек, не давали возможности двигаться, но не нарушали дыхания и не причиняли болезненных ощущений, которые бы обязательно возникли, если бы людей просто привязали. Все люди были доставлены в бессознательном состоянии, очнулись они уже в темной комнате и не знали, как сюда попали и что с ними случилось. Выжил в ходе эксперимента один Филипп Сосновский. Он и стал главным объектом дальнейшего изучения. Остальные участники нового эксперимента были подобраны по внешнему сходству (о психологических типах пришлось забыть) с персонажами его картины, которую он написал по горячим следам.

– Значит, все они погибли только для того, чтобы воздействовать на Сосновского? – спросил Андрей.

– Нет, конечно нет. – Беляева покачала головой. – Я же говорю, не стоит меня воспринимать как чудовище. Я не столь расточительна, чтобы так запросто разбрасываться человеческими жизнями. Сосновский – центр, но и остальные были ценным материалом. Целью первого эксперимента была проверка, действительно ли при резком испуге происходит полное сжигание антивируса. Теперь я решила изменить тактику: поместила исследуемых в ситуации не столь кардинальные, где страх имеет вполне реальную, понятную для человека основу. Для каждого был подобран свой собственный страх. А кроме того, несколько постоянно раздражающих факторов. То есть эти факторы-то предшествовали главному страху, они как бы служили подготовкой. Сосновский не умер, возможно, потому, что уровень его возбудимости всегда был на достаточно высоком уровне, и большой страх уже не сработал. Спринтер не побежит сразу кросс, сначала разомнет мышцы простыми упражнениями. Так вот, это что-то вроде упражнений. Правда, сработала моя теория не со всеми: Инга погибла сразу, хотя у нее было время привыкнуть, подготовиться к потрясению. Анна тоже быстро сошла с дистанции. Лучше всех проявили себя Шмелева и Бекетов. Но все равно сильный стресс их убил. И только Сосновский…

– Его-то вы хорошо подготовили, – перебил ее Бородин, – ничего не упустили, ни одного момента.

– А вы помешали довести до конца. Жаль.

Андрей не стал говорить, что эксперимент с Филиппом поневоле придется довести до конца: он все еще находился у себя в мастерской, писал свое самоубийство для того, чтобы по окончании его осуществить уже в реальности, а они боялись на этом этапе вмешаться – неизвестно, на какие непредсказуемые действия это могло его спровоцировать. Патроны, найденные у него в квартире, как и предполагал Корт, оказались холостыми, так что и заменять не пришлось. Вероятней всего, это сделала Беляева или кто-то из ее людей.

– Еще раз хочу подчеркнуть: эти люди не жертвы, а солдаты, павшие на поле боя науки.

– А Гамазинский? Он-то в эксперименте не участвовал.

– Гамазинский! – с ненавистью выкрикнула Беляева, в первый раз за время их разговора утратив спокойствие. – Из-за него все чуть не рухнуло. Узнай я раньше…

– Узнай вы раньше, было бы по крайней мере одной жертвой больше. Буланова, частного детектива, которого нанял Гамазинский, вы бы тоже устранили. А так успел уехать и тем спасся.

– Да, вы правы, – опять совершенно спокойно согласилась она.

– А зачем было устраивать весь этот спектакль с его самоубийством? – спросил Андрей.

– Я очень ценю любой материал, – тонко улыбнулась Наталья Сергеевна, – даже такой. Не могла я просто так его устранить, не извлекая хоть какой-то выгоды.

– Какая же здесь выгода?

– Когда Сосновский ему позвонил и из их разговора стало ясно, что Гамазинский в курсе наших дел и хочет рассказать об этом Филиппу, наши люди пришли к нему и заставили убить Сосновского. Ему просто не оставили выбора: либо он, либо Филипп. Конечно, Гамазинский согласился. Он ведь не знал, что патрон в пистолете, который ему выдали, холостой и что он все равно уже подлежит уничтожению.

– Но для чего все это было нужно?

– Это была подсказка Сосновскому. Что он увидел, когда вернулся в квартиру? Что Гамазинский мертв. Какой сделал вывод? Что он застрелился. На него это должно было произвести очень сильное впечатление. И кроме того, подсказать, что ему-то самому нужно делать. Я знала, что два года назад, когда погибла его семья, Сосновский уже пытался застрелиться.

– Ну да, вы ничего не упустили. Каждую крошку подмели и использовали в хозяйстве. – Бородин поднялся, открыл дверь и крикнул группе, оставшейся в холле: – Увести ее!

– Подождите! – спохватился Андрей. – Последний вопрос. Каким образом вводился антивирус этим людям?

– По-разному. Конечно, никто из них не знал, что стал участником эксперимента. Препарат легко переносится. При помощи автомата-инжектора его легко и безболезненно можно ввести даже на улице, в толпе народа, в очереди. Еще вопросы?

– Нет. – Андрей повернулся к Бородину. – Можете уводить.

Беляеву увели. Андрей задержался в комнате. Кресло, в котором он сидел, не отпускало. Он вдруг почувствовал жуткую усталость. И тут зазвонил его телефон. Денис.

– Он вышел из квартиры, – взволнованно проговорил он. – Стоит у подъезда. Похоже, вызвал такси.

Андрей посмотрел на часы на стене: половина девятого. Все правильно, вечер… Вот и последний этап. Успеть бы, не опоздать…

* * *

Он ехал на предельной скорости, благо дороги в это время были пустыми, он так торопился. И все-таки чуть не опоздал. Сосновского смог отыскать уже на Болгарской – он шел по этой темной, пустынной улице далеко впереди. Андрей вышел из машины и последовал за ним пешком.

Вот Филипп остановился, удивленно осмотрелся, словно не узнавая свой дом. Неуверенно поднялся по ступенькам крыльца, открыл дверь и вошел. Через минуту в комнате вспыхнул свет. Андрей приблизился к самому дому, осторожно заглянул в окно: Филипп держал в руках конверты с пластинками, довольно долго держал, не зная, какую из двух возможностей выбрать. Наконец решил, поставил – зазвучала песня Роллингов «Окрась все в черный». Подходящая музыка, ничего не скажешь!

Филипп вытащил из-за пояса пистолет, сел в кресло, закрыл глаза. Все правильно, все идет по плану, нужно дать довести ему свой жуткий ритуал до конца. И нет никакой реальной опасности: патроны холостые. Все идет по плану… Если сейчас ему помешать, он повторит попытку и тогда, возможно, его не удастся спасти. А сейчас нет никакой опасности. Надо позволить ему пережить свою смерть, только так он сможет возродиться, только после этого сможет жить дальше. Вот только какая смешная штука получается: именно этого и хотела Беляева.

Песня закончилась. Филипп взвел курок. Вот сейчас… Андрей зажмурился. И тут ему в голову пришла ужасная мысль: они перехитрили Филиппа, подсунули ему холостые патроны, что, если и он перехитрил их, что, если обо всем догадался и сейчас в пистолете у него самая настоящая пуля?

Он постучал в окно, чтобы отвлечь, помешать. Филипп повернулся к нему – взгляды их встретились, – улыбнулся и приставил к голове пистолет.

Ждать больше было нельзя. Андрей выбил стекло и влетел в комнату. В этот момент и прозвучал выстрел. Уже не соображая, что делает, не понимая, что вот ведь Сосновский цел-невредим после выстрела, Никитин бросился к нему и стал вырывать пистолет.

– Кто вы такой, черт побери?! – закричал Филипп и взвыл от боли – кажется, Андрей сломал ему руку.

– Кто я такой? – Никитин удовлетворенно усмехнулся – ему удалось завладеть пистолетом. – Один из приглашенных, я же вам говорил. Частный детектив Андрей Никитин.

Последняя фраза прозвучала как-то слишком вычурно, как-то неуместно гордо, и Андрей засмеялся. Засмеялся и Филипп, потирая ушибленную руку.

– Частный детектив? Вот уж чего не ожидал!