Текст книги "Государь"

Глава VIII. О тех, которые добиваются власти путем преступления

Так как частный человек может сделаться государем (это не всегда можно объяснить счастьем или доблестью) еще двумя способами, то, мне кажется, их не следует обойти молчанием, хотя об одном из них будет более уместно распространяться там, где речь идет о республиках. Эти способы суть: 1) когда власть достигается каким-нибудь преступным и злодейским путем, или 2) когда частный гражданин становится государем своей родины в силу благосклонности к нему его сограждан. Говоря о первом способе, я приведу два примера, один из древности, другой из современной жизни, не входя однако в оценку такого образа действий, ибо, полагаю, они сами по себе достаточны для тех, кто поставлен в необходимость подражать им.

Сицилианец Агафокл, бывший ранее не только частным человеком, но занимавший самое низкое и презренное положение, сделался королем Сиракуз. Он был сыном горшечника и во всех стадиях своей карьеры вел преступную жизнь. Однако же его преступления были сопряжены с такой доблестью души и тела, что, избрав военную службу, он, пройдя все посредствующие ступени, сделался претором Сиракуз. Упрочившись в этом положении и замыслив стать государем и насильственно и без обязательств к другим владеть тем, что ему было уступлено по соглашению, он, сговорившись относительно своего плана с Гамилькаром, который в то время со своим войском воевал в Сицилии, собрал однажды утром народ и сенат Сиракузский, как бы желая обсудить некоторые дела, касающиеся республики, и приказал своим солдатам по условленному знаку начать избиение всех сенаторов и наиболее богатых граждан; по смерти же их, он захватил и удержал за собой княжескую власть в этом городе без всяких междоусобных распрей. И хотя он был дважды разбит карфагенянами и в конце концов осажден, он не только сумел защитить свой город, но, оставив часть своих людей для защиты города, с другой вторгся в Африку и в короткое время освободил Сиракузы, доведя карфагенян до крайности: они были вынуждены заключить с ним договор и удовлетвориться властью над Африкой, Сицилию же предоставить Агафоклу. Кто вникнет в образ действий и доблесть этого последнего, тот не найдет ничего или же очень мало, что можно было бы приписать счастью, ибо, как сказано было выше, княжеской власти он добился не благодаря расположению другого, а пройдя все ступени воинской службы, которые доставались ему ценою многих трудов и опасностей, и поддерживал ее столь отважными и опасными предприятиями. Однако же не может быть назван доблестным человек, который избивает своих сограждан, предает друзей, вероломен, безжалостен, чужд религии; такого рода свойства могут быть полезны в приобретении власти, но не славы. Если обратить внимание на доблесть Агафокла, с которой он шел на опасности и находил из них выход, и то величие его духа, с которым он переносил и преодолевал неблагоприятный оборот дел, то трудно было бы усмотреть, почему его следовало бы поставить ниже самых выдающихся полководцев. Однако его необузданная жестокость и бесчеловечность вместе с бесчисленными преступлениями не позволяют ему разделить славы выдающихся людей. Итак, нельзя приписать счастью или доблести то, что он достиг без того и без другого.

В наши дни, во время правления Александра VI, Оливеротто да Фермо, оставшийся много лет тому назад малолетним сиротой, был взят на воспитание своим дядей с материнской стороны по имени Джованни Фольяни и в первые же годы своей юности отдан на военную службу под начальство Паоло Вителли, дабы, освоившись вполне с военным искусством, он мог впоследствии добиться какого-нибудь видного положения на военной службе. По смерти Паоло он служил под начальством его брата Вителлоццо и в самое короткое время благодаря своим дарованиям и силе тела и души успел занять одно из первых мест в войске. Но так как служба у других казалась ему делом недостойным его, то он решил, в расчете на помощь некоторых граждан Фермо, которым рабство их страны было милей ее свободы, и на расположение Вителлоццо, захватить Фермо. Он написал Джованни, что после стольких лет, проведенных вне дома, ему хотелось бы приехать повидать его и свой город и ознакомиться в некоторой степени со своей вотчиной; так как все его старания были направлены на приобретение почестей, то, чтобы показать своим согражданам, что он не потерял времени втуне, ему хотелось бы обставить свой приезд некоторой торжественностью и иметь свиту из ста человек – его друзей и слуг; он просил Фольяни позаботиться о том, чтобы жители Фермо приняли его с почетом – каковая честь должна быть отнесена не только к нему, но и к самому Фольяни, ибо тот является его воспитателем. Фольяни сделал по отношению к племяннику все должное и устроил ему торжественную встречу со стороны жителей Фермо, приняв его в свой дом. Проведя там несколько дней и позаботившись обо всем, что было необходимо для его будущего преступления, Оливеротто устроил блестящий пир, на который пригласил Фольяни и всех выдающихся граждан Фермо. Когда покончили с едой и увеселениями, обычными на таких пиршествах, Оливеротто намеренно поднял серьезный разговор, заведя речь о величии папы Александра и его сына Чезаре и об их затеях. Когда Джованни и другие ответили на его слова, он внезапно поднялся и, сказав, что о таких вещах следует говорить в более укромном месте, пошел в другую комнату, куда за ним последовали Джованни и другие граждане. Но не успели они усесться, как выскочили спрятанные здесь солдаты, которые и покончили с Джованни и всеми остальными. После этого избиения Оливеротто сел на коня, поскакал по городу и осадил дворец, где находились высшие должностные лица; страх побудил всех подчиниться ему и составить новое правительство, во главе которого встал он в качестве государя. По смерти всех тех, кто вследствие своего недовольства мог бы повредить ему, он укрепил свое положение новыми учреждениями, как гражданскими, так и военными, так что, спустя год по захвате княжеской власти, он не только был в безопасности в городе Фермо, но стал страшен для своих соседей. И победа над ним была бы столь же трудна, как и над Агафоклом, если бы он не позволил Чезаре Борджиа провести себя, когда тот, как было упомянуто, захватил в Синигалии всех Орсини и Вителли; попавшись туда же, он, через год по совершении отцеубийства, был удавлен вместе с Вителлоццо, своим наставником в доблести и преступлениях.

У кого-нибудь может возникнуть вопрос: чем объяснить, что Агафокл и некоторые ему подобные могли, после бесчисленных предательств и жестокостей, долго жить в безопасности в своем отечестве и защищать себя от внешних врагов, причем граждане никогда не составляли против них заговора, в то время как многие другие, пускавшие в ход жестокие средства, никогда не могли удержать государства даже в мирное время, не говоря уже об опасных временах войны? Мне думается, что это зависит от того, дурно или хорошо пользуются жестокостями. Хорошим (если только о дурном позволительно сказать: хорошее) можно назвать такое пользование ими, когда их пускают в ход один раз ввиду необходимости обезопасить себя, а затем не настаивают на них, но обращают к возможно большей пользе для подданных. Дурно пользуются ими в том случае, если вначале они незначительны, с течением же времени скорее возрастают, чем исчезают. Те, которые поступают как в первом случае, могут еще с помощью Бога и людей найти выход из своего положения, как было с Агафоклом. Другим же удержаться невозможно. Отсюда тот вывод, что при захвате какого-нибудь государства завоеватель должен учесть все жестокости и за один раз покончить с ними, дабы не иметь нужды возвращаться к ним каждый день и, имея возможность не возобновлять их, успокоить людей и привязать их к себе благодеяниями. Кто поступает иначе по робости или неблагоразумию, тот всегда вынужден держать в руке меч и никогда не сможет положиться на своих подданных, ибо эти последние, вследствие непрестанных и всегда новых обид, не могут чувствовать себя в безопасности от него. Поэтому обиды должны наноситься все зараз, чтобы, при отсутствии времени разобраться в них, они оскорбляли бы менее, благодеяния же должны расточаться мало-помалу, чтобы их можно было оценить.

Но важнее всего, чтобы между государем и подданными установились такие отношения, что никакое событие – ни дурное, ни хорошее – не могло бы побудить его измениться: ведь в неблагоприятный момент государь окажется в стесненных обстоятельствах и делать зло будет несвоевременно, добро же, которое он тогда сделает, не поможет ему, ибо оно считается вынужденным и не вызовет ничьей признательности.

Избранные афоризмы

«Труднее всего избежать славы жестокого новому государю, ибо новые государства полны опасностей»

«Государь не должен быть легковерен и скор на крутые меры»

«Много безопаснее внушать страх, нежели любовь»

«Когда государь находится во главе войска… совершенно необходимо не считаться со славой жестокого, ибо без такой славы нельзя поддерживать в войске ни единения, ни духа предприимчивости»

«Великие дела совершались теми государями, которые мало считались с верностью обещаниям, умели лукавством опутать людей и таким образом в конце концов взяли верх над теми, которые полагались на порядочность»

«Есть два рода борьбы: один посредством законов, другой – силы. Первый свойственен людям, второй – животным; но так как первый часто оказывается недостаточным, то приходится прибегать ко второму»

«Люди настолько простоваты и настолько во власти настоятельных потребностей данного момента, что обманувший раз всегда найдет того, кто позволит провести себя вторично»

«Страх и отсутствие ненависти могут отлично ужиться вместе»

«Полезно казаться милосердным, верным своим обещаниям, чело – вечным, религиозным, чистосердечным, да и быть таким, однако следует настолько владеть собой, чтобы в случае нужды и не быть таковым»

«Каждый видит то, чем ты кажешься, немногие чувствуют то, что ты есть, и эти немногие не решатся выступить против мнения толпы, имеющей еще на своей стороне все величие государства»

«Презрение возбуждает государь, когда молва считает его непостоянным, легкомысленным, малодушным, нерешительным – чего государь должен беречься как огня»

«Государь может не бояться заговора, если народ к нему расположен; если же народ враждебно относится к нему и его ненавидит, то он должен бояться всего и каждого»

«Государь должен неблагодарные задачи возлагать на других, благодарные же брать на себя»

«Государь должен уважать знать, но не делать себя ненавистным народу»

«Ненависть возбуждается так же хорошими делами, как и дурными, и потому… государь, если он хочет удержать государство, часто вынужден не быть хорошим»

«При приближении врага город, в котором имеется рознь, неминуемо должен пасть, ибо всегда более слабая партия перейдет на сторону внешнего врага, другая же одна не сможет управиться»

«Государь, который боится своего народа более, чем иноземцев, должен строить крепости, но тот, который более боится иноземцев, чем народа, может пренебречь ими»

«Я буду хвалить и тех, кто строит крепости, и тех, кто не делает этого, но буду порицать тех, кто, полагаясь на них, не будет ставить ни во что ненависть народную»

«Прежде всего государь должен стараться каждым своим поступком породить о себе молву как о человеке великом и из ряду выходящем»

Глава IX. О гражданском единовластии

Переходя теперь к тому случаю, когда выдающийся гражданин становится государем своей родины не путем преступления или возмутительного насилия, но благодаря расположению своих сограждан (что может быть названо гражданским единовластием, для достижения которого нет необходимости ни в совершенной доблести, ни в полном счастье, но скорее нужна хитрость, сопровождаемая удачей). К подобному единовластию ведет или расположение народа, или расположение знати. Ведь в каждом городе имеются эти два противоположных течения, объясняемые тем, что народ не желает повиноваться знати и терпеть притеснения от нее, знать же желает повелевать народом и притеснять его. Эти два противоположных стремления порождают в городах одно из трех следствий: или единовластие, или свободу, или распущенность. Единовластие вводится или народом, или знатью, смотря по тому, какой из этих сторон представится случай к этому. Так, знать, убедившись в том, что ей не сдержать натиска народа, начинает сосредоточивать весь авторитет на одном из своей среды и делает его государем, чтобы иметь возможность под его сенью дать волю своим стремлениям. Народ также, видя, что не может противостоять знати, сосредоточивает весь авторитет на одном и делает его государем, чтобы иметь в нем свою защиту. Тому, кто достигает власти с помощью знати, удержаться труднее, нежели тому, кто достиг ее с помощью народа, ибо в первом случае государь оказывается окруженным людьми, которые мнят себя равными ему и которыми он не может поэтому ни распоряжаться, ни повелевать по своему усмотрению. Достигший же власти благодаря расположению народному оказывается единственным в своем роде, и кругом его нет никого, или почти никого, кто не был бы готов подчиниться ему.

Кроме того, нельзя, идя правым путем и не обижая других, удовлетворить знать, а народ – можно, ибо народ преследует более правые цели, нежели знать, так как последняя желает притеснять, народ же – не быть притесненным. К этому присоединяется еще и то, что государь никогда не может обезопасить себя со стороны народа, ибо он многочислен, но может сделать это по отношению к знати, так как численность ее незначительна. Худшее, чего может ждать государь от враждебного народа, – это быть оставленным им; но со стороны враждебной знати он не только должен ждать того, что она оставит его, но что и пойдет против него, ибо в ней больше предусмотрительности и хитрости, и потому она всегда заблаговременно принимает меры к своему спасению и завязывает сношения с тем, на чьей стороне, по ее мнению, останется победа. Государь поневоле должен жить всегда с одним и тем же народом, но может вполне обойтись без данной знати, ибо он каждый день может создать и уничтожить ее, жаловать и разжаловать по своему изволению.

Чтобы лучше выяснить этот вопрос, я говорю, что к знати возможно двоякое отношение, смотря именно по тому, свидетельствует ли ее поведение о том, что она всецело связывает свою судьбу с судьбой государя, или же об обратном. Если она связывает и притом не отличается хищничеством, то ее следует чтить и любить. Если же она не связывает, то здесь опять-таки важны две возможности: 1) она делает это по малодушию и природной робости, и в таком случае государь должен пользоваться ее услугами, особенно выделяя тех из ее среды, которые отличаются благоразумием, ибо при благоприятных обстоятельствах она есть для него источник почета, в неблагоприятных же ему нечего ее опасаться; 2) когда же она не связывает своей судьбы с судьбой государя с расчетом и в честолюбивых планах – то это является признаком того, что она более помышляет о себе, нежели о государе; он должен остерегаться ее, относясь к ней как к явному врагу, ибо при неблагоприятном обороте дел она всегда поспособствует его гибели.

Таким образом, тот, кто стал государем благодаря расположению народа, должен поддерживать с ним дружеские отношения; это будет ему нетрудно, так как народ хочет лишь не быть притесняемым. Но и кто стал государем вопреки народу, благодаря расположению знати, тот должен раньше всего постараться привлечь на свою сторону народ, что ему будет легко, если он возьмет его под свою защиту. И так как люди, получая добро от того, от кого ждали худа, более привязываются к своему благодетелю, то народ становится более преданным, чем если бы государь достиг власти благодаря расположению с его стороны. Государь может привлечь на свою сторону народ многими способами, изменяющимися смотря по обстоятельствам; поэтому здесь нельзя дать твердых правил, и я оставляю это в стороне. В заключение скажу только, что государь должен добиться дружбы народа; в противном случае при неблагоприятном обороте дела ему придется туго.

Набис, тиран спартанский, выдержал осаду всей Греции и победоносного римского войска, он защищал против них свою родину и свое государство, причем ему достаточно было при приближении опасности принять известные меры лишь против очень немногих, что далеко не было бы достаточно, если бы народ относился к нему враждебно. И пусть никто на это мое мнение не возражает избитой поговоркой «кто строит свои планы в расчете на народ, тот строит на песке», ибо она истинна в том случае, когда на него вздумает опереться частный гражданин, который вобьет себе в голову, что народ освободит его, если он окажется в руках врагов и должностных лиц; ему придется сильно разочароваться, как это случилось в Риме с Гракхами и во Флоренции с мессером Джорджо Скали. Но если опереться на него вздумает государь, который мог бы повелевать и был бы человеком сильным, неунывающим в несчастии, не упускающим случая принять должные меры и своим мужеством и распоряжениями поддерживающим бодрость во всех, то он не будет обманут в своих расчетах на народ и сможет убедиться, насколько прочны заложенные им основы.

Власть такого государя подвергается обыкновенно опасности, если он вздумает перейти от гражданского строя к абсолютизму. Дело в том, что такие государи управляют обыкновенно или самолично, или при посредстве должностных лиц. В последнем случае их власть более слаба и непрочна, так как они находятся всецело в руках тех граждан, которые занимают высшие должности. Эти последние очень легко могут, особенно при неблагоприятном обороте дел, отнять у него власть, или оказывая ему противодействие, или же не повинуясь ему. Государю же в момент опасности не время захватывать абсолютную власть, ибо граждане и подданные, привыкнув получать приказания от должностных лиц, не станут в такие тревожные дни повиноваться его приказаниям, и всегда в тяжелые времена у него будет недостаток в людях, на которых он мог бы положиться. Ведь такой государь не может основываться на том, что он видит в спокойные времена, когда граждане нуждаются во власти: тогда все суетятся, все сыплют обещаниями, каждый готов умереть за него, благо смерть далека. Но когда времена переменятся к худшему, и власть будет нуждаться в гражданах, тогда их окажется на местах очень немного. И этот опыт тем более опасен, что его можно проделать только один раз. Поэтому мудрый государь должен подумать о том, как бы сделать так, чтобы граждане всегда и при всех обстоятельствах нуждались в его власти, и тогда они всегда будут верны ему.

Глава X. Каким образом следует измерять силы всех государств

При рассмотрении свойств этих государств не следует обходить и другого вопроса, а именно: имеет ли государь такое государство, что в случае необходимости мог бы управиться сам, или же он всегда нуждается в защите со стороны другого. Чтобы лучше выяснить эту сторону дела, я говорю, что, по моему мнению, могут управиться самолично те, которые благодаря обилию людей или денег имеют возможность выставить изрядное войско и дать сражение всякому, кто бы ни напал на них; равным образом тех я считаю всегда нуждающимися в других, которые не могут помериться с неприятелем в открытом поле, но вынуждены искать убежища в стенах и защищать их. О первом случае мы уже говорили, и в дальнейшем еще придется его коснуться. При втором случае можно только обратиться к таким государям с советом снабдить всем необходимым и укрепить их резиденции, совершенно не обращая внимания на остальную страну. И кто надлежащим образом укрепит свою резиденцию и в остальном управлении будет обращаться с подданными так, как было сказано выше и еще будет сказано ниже, – на того всегда будут нападать с большой опаской. Ведь люди всегда сторонятся предприятий, в которых они усматривают трудности, и нельзя нападение на того, кто имеет укрепленную резиденцию и кого народ не ненавидит, считать делом легким. Города Германии пользуются полной свободой, имеют небольшие области, повинуются императору, когда хотят этого, и не боятся ни его, ни могущественных соседей: они так укреплены, что каждый уверен, что завоевание их есть дело докучное и трудное. Все они окружены надлежащими рвами и стенами, имеют достаточную артиллерию и всегда держат в общественных магазинах запасы еды, платья и топлива на целый год. Кроме того, чтобы иметь возможность прокормить простой народ без ущерба для общины, они всегда запасаются на год материалом, который может быть обработан в производствах, составляющих жизненный нерв города и являющихся главным промыслом простого народа; военное дело у них также в большой чести, и они поддерживают его многими учреждениями.

Итак, государь, имеющий укрепленную резиденцию и не возбудивший против себя ненависти, не может подвергнуться нападению, а если бы это и случилось, то напавший вернулся бы со срамом. Ведь обстоятельства столь изменчивы, что почти невероятно, чтобы кто-нибудь мог со своим войском посвятить осаде год. Мне возразят: если владения народа будут находиться вне города, и он увидит их в огне, то его терпение истощится; притом же долгая осада и себялюбие заставят его забыть о государе. Я отвечаю, что могущественный и мужественный государь всегда преодолеет эти трудности, то внушая подданным надежду на скорое окончание бедствий, то возбуждая страх к жестокости врага, то устраняя ловким приемом тех, которые, как ему кажется, слишком горячатся. Кроме того, враг обыкновенно жжет и грабит страну тотчас же по своем приходе, т. е. в то время, когда мужество людей еще не остыло, и они готовы защищаться. Это обстоятельство должно еще умалить опасения государя, ибо к тому дню, когда дух людей упадет, ущерб будет уже нанесен, зло причинено и помочь этому уже невозможно: тогда-то народ еще более привяжется к государю, который, по его представлению, должен чувствовать себя обязанным по отношению к нему, так как он допустил сожжение своих домов и разорение владений для защиты государя. А природа людей такова, что оказываемое благодеяние так же внушает чувство обязанности, как и получаемое. Итак, по надлежащем рассмотрении всего этого следует признать, что благоразумному государю нетрудно будет как в начале, так и впоследствии поддерживать мужество своих граждан в дни осады, если только они не испытывают недостатка ни в съестных, ни в боевых припасах.