Текст книги "Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад"

Бог острова Ау[43]43
  “The God of Au” © 2008 Ann Leckie. First publication: Helix, Spring 2008.


[Закрыть]
Энн Леки

К берегам Ау Флот Безбожников завернул случайно. Флот этот являл собой разношерстное скопище изгоев со всех сторон света. Одни намеренно отреклись от любых богов, другие прогневали какого-то определенного бога, третьи, угождая одному из богов, навлекли на себя проклятие бога-соперника, но большинство составляли всего лишь потомки тех, кому некогда не посчастливилось, никакой иной жизни отродясь не видавшие.

Флот тот составляли шесть двухкорпусных лодок, окрещенных самыми разными именами на самых разных языках: «Птица Волн», «Рассекающий Воды», «О, Боги, Смилуйтесь», «Дыхание Звезд», «Праведная Месть» и «Ни Вода, Ни Земля». Последняя служила приютом человеку, волей божественного врага обреченному впредь жить, не находя себе места ни на земле, ни на воде. Два ее неглубоких корпуса и соединявшая их палуба были старательно устланы слоем земли, чтоб лодка, плавая по морю, соответствовала названию целиком. Долгие годы странствовали они по свету, гонимые врагами, нигде не имея друзей. Кто отважится дать им пристанище, рискуя навлечь на себя гнев богов? Кто, даже если того пожелает, сумеет их защитить?

Присутствие поблизости богов и расположение их духа изгои чувствовали острее всех прочих людей на свете – без этого им бы так долго не протянуть, и странную безжизненную пустоту вышних сфер почуяли еще до того, как на горизонте показалась островная гряда, тянувшаяся от большого острова, от острова Ау, к югу. С подобным им сталкиваться прежде не доводилось. Держа ухо востро, выжидая и наблюдая, флот двинулся вперед, и спустя пару дней общепризнанный вождь, человек по имени Стек, капитан «Праведной Мести», велел вознести самые нейтральные, самые непредвзятые молитвы да принести скромную жертву богам местных вод, кто бы они ни были таковы.

Вскоре после этого двенадцать человек бесследно исчезли в ночи. Больше их никто не видал. Разумеется, уцелевшие Безбожники сразу же поняли: это знак, и шестеро капитанов собрались на совет на борту «Ни Воды, Ни Земли».

Флот в это время шел мимо крохотного островка. Черные отвесные скалы берега с гнездами морских птиц на каждом выступе венчала корона зеленых трав. Ветер был холоден, а яркое солнце в безоблачном синем небе словно бы вовсе не согревало, и потому все шестеро тесно сгрудились вокруг жаровни на межкорпусной палубе.

– Что делать будем? – спросил Стек остальных пятерых, дождавшись, когда все устроятся поудобнее.

Как всякий Безбожник, был он жилист и мускулист, без капли жира под кожей. Долгая жизнь под открытым небом высветлила его темные волосы до рыжины, а кожа, какой бы оттенок ни придала ей судьба, потемнела от солнца. Взор его карих глаз мог показаться туманным, но, стоило ему заговорить, от видимой рассеянности не осталось ни следа.

– У меня уже есть кое-какие мысли, – продолжал он, – но лучше нам выслушать всех, ни единой возможности не упуская.

– Уходить надо, – сказал капитан «О, Боги, Смилуйтесь», плечистый, одноглазый и однорукий здоровяк с лицом, загрубевшим, точно седельная кожа. – Местный бог наверняка жутко капризен.

– А кто из богов не капризен? – возразил еще один из капитанов. – Давайте жертву ему принесем. Обильную, чтобы побольше еды, и пир на всех шести лодках закатим. И воззовем к «богу, покаравшему нас за недавнее прегрешение». Таким образом мы его, по крайней мере, ублагостим.

– Мысль твоя неплоха, – согласился Стек. – Мне это тоже на ум приходило. Вот только я еще не решил, что лучше – пир или, наоборот, аскеза какая-нибудь, вроде покаяния.

– Так, может, и то и другое? – предложил четвертый. – Сначала аскеза, а потом и пир.

– Да, это на все возможные случаи сгодится, – сказал Стек.

И все согласились с ним, кроме капитана «О, Боги, Смилуйтесь».

– Этот бог коварен и жаден. Хлеще всех остальных. Уж лучше попытать счастья в других водах.

Сказав так, от участия в выборе выражений и форм ритуалов он устранился – просто прикрыл единственный глаз да придвинулся поближе к жаровне.

Когда совет завершился и капитаны начали разъезжаться, Стек отвел его в сторону.

– Отчего ты сказал, будто местный бог коварен и жаден хлеще всех остальных?

– А отчего ты спрашиваешь об этом, когда совет уже кончен? – буркнул капитан «О, Боги, Смилуйтесь», сощурив единственный глаз.

Но Стек пререкаться не стал. Просто стоял да смотрел на него.

– Ну, хорошо, – уступил одноглазый. – Спроси себя о простой вещи: где все прочие боги? На весь флот не сыщется ни одного младенца, который не чуял бы разницы между этими водами и теми, что мы недавно покинули. Местный бог выжил отсюда всех остальных, а то и истребил. Он явно из тех богов, что не терпят жертв, принесенных не им. Но, в таком случае, зачем ему было дожидаться наших ошибок? Отчего бы сразу не ниспослать предостережение и таким образом не заручиться нашей покорностью? Выходит, гибель дюжины наших ему в радость, это уж точно. Дурак бы ты был, если б не понял этого сам, а я тебя никогда за дурака не держал.

– Я это понимаю, – подтвердил Стек. Без ровного нрава и недюжинного ума он нипочем не достиг бы вершины власти. – А еще понимаю, что благоволение бога, которому хватило могущества выжить из своих угодий всех остальных, нам вовсе не помешает.

– Верно, Стек, верно, но во что оно обойдется?

– Сделки с богами еще никогда не обходились нам даром, – напомнил Стек. – И ни разу еще мы не вели с ними дел по собственной воле. Любая утрата – и последняя тоже – не по сердцу никому, но выгод, что подворачиваются под руку, упускать нельзя. Сам знаешь: не в том мы положении.

– Я бросил сына тонуть в волнах, потому что не мог вернуться за ним, не подвергнув опасности лодку со всеми, кто на борту. Не думай, будто я говорю все это из сентиментальности.

Оба ненадолго умолкли.

– Я против власти твоей не пойду, – продолжал одноглазый, – но скажу так: ты совершаешь ошибку, которая может стоить жизни всем нам.

– Я высоко ценю твой совет, – сказал Стек, крепко стиснув плечо капитана «О, Боги, Смилуйтесь». – Об одном попрошу: не молчи. Почуешь недоброе – говори сразу. И сейчас, и в будущем.

С тем они и расстались, с тем и разъехались по лодкам.

За тысячу лет до всего этого жили в деревне Илу на острове Ау два брата, а звали их Этойе и Экуба. Родились они в один день, и, когда отец их умер, стало им непонятно: как же пожитки его разделить?

Отправились братья со спором своим к богу, что жил в пещере неподалеку от Илу. Пещера та вела в глубину склона горы, к исходящему паром, воняющему серой колодцу, и в прошлом тамошний бог нередко помогал людям добрым советом.

– Пускай Экуба делит наследство к своему удовольствию, – отвечал им бог. – И Этойе пускай себе долю выберет. Да пускай братья после от выбора своего не отказываются, не то ждут вас гибель и бедствия!

Но вместо того, чтобы устроить дележ по справедливости, Экуба зарыл самую завидную долю отцовских пожитков под кучей, на которую Этойе уж точно не польстится. Вскоре Этойе обман его разгадал, в гневе вытащил нож и ударил Экубу так, что тот рухнул с ног, обливаясь кровью. Подумав, что убил брата насмерть, Этойе взял челнок и бежал.

Самый дальний к югу от Ау остров в великом дыму и огне, окутанный тучами пепла, поднял над водой плечи и голову еще во времена прадеда Этойе. Но птицы сторонились его до сих пор, а потому подходящим для охоты местом остров тот не считался. Берега его были черны и отвесны, так что и причалить-то некуда, однако Этойе отыскал острый каменный выступ, привязал к нему челнок и вскарабкался по утесам наверх – туда, где сквозь пепел робко пробивались травы и мох, да исходил паром теплый источник. Больше на острове ничего интересного не оказалось.

Однако небо темнело к ночи, а податься Этойе было некуда, и потому уселся он у источника поразмыслить над собственным положением.

– Эх, Этойе, – сказал он себе, – доведет тебя твой гнев до погибели. Но… что тебе еще оставалось?

Сидел так Этойе, сидел, вдруг видит: летит над головой его птица, а в клюве рыбу несет. Выронит она рыбу – и, по крайней мере, спать без ужина не придется! Подумав так, Этойе поскорей отыскал рядом камень, да в птицу им и запустил.

Камень угодил в цель, и птица разжала клюв, вот только рыба упала не на слой пепла, а прямо в источник. Разглядеть ее и вытащить Этойе не смог, входить в незнакомые воды поостерегся, и потому снова сел размышлять о своей незавидной судьбе.

Посидел он так еще какое-то время, вдруг слышит: зовет его чей-то голос.

– Этойе, – шепчет, – Этойе!

Огляделся Этойе по сторонам, но никого не увидел.

А голос снова:

– Этойе!

На этот раз бросил Этойе взгляд на теплый источник, и видит: лежит на краю его рыба, наполовину высунувшись из воды.

– Это ты говоришь со мной, рыба? – спросил Этойе.

Выглядела она точь-в-точь как любая другая рыба – серебристая чешуя, плавники, бессмысленный взгляд…

– Говорю я, – отвечает рыба, – да только я не рыба.

– А с виду – совсем как рыба, – заметил Этойе.

– Я – бог этого острова, – все тем же жутковатым шепотом объявила рыба. – Но, чтоб говорить, нужен рот. Вот мне, волей-неволей, воспользоваться этой рыбой и пришлось: другого-то ничего под рукой не случилось.

– Тогда благодарю тебя, о, бог этого острова, как бы тебя ни звали, будь ты мужчина иль женщина, или и то и другое, или ни то ни другое, за гостеприимство. Правда, кроме благодарности, мне за него отплатить нечем.

– Вот о плате-то мне и захотелось поговорить. Не сослужить ли нам друг другу службу, не заключить ли союз?

– А на каких же условиях? – спросил Этойе, даже в таком отчаянном положении не забывавший: ведешь дело с богами – держи ухо востро.

– Я родился с этим островом, – отвечала рыба, – и вот теперь одинок. Все эти опоясанные скалами островки вокруг пробавляются случайными молитвами охотников. Все они безмолвны, и богов на них почти не осталось. На моих голых скалах нет птичьих гнезд, а значит, нет и охотников, и, скорее всего, на моем острове, как и на тех, остальных, никто никогда не поселится. Отвези меня на Ау, и я щедро тебя награжу.

– А вот это, боюсь, невозможно, – сознался Этойе и рассказал рыбе обо всем – о смерти отца, о хитрости брата, о собственном гневе и бегстве.

Но рыба не унималась:

– Отвези меня на Ау, – говорит.

И посулила Этойе: если-де он согласится, и принесет все нужные жертвы, и исполнит все требующиеся обряды, он, Этойе, станет на Ау первым и главным среди всех людей.

– Я сделаю тебя и твой род правителями всего Ау. Пообещаю окружить особой заботой тебя, и твоих потомков, и ваши судьбы, до тех пор, пока Ау высится над волнами!

– А вдруг высокая волна набежит?

– Ах, Этойе, ах ты хитрец прозорливый! Но я хитрить да обманывать не намерен. Давай скажем иначе: «До тех пор, пока хоть малая доля острова Ау высится над волнами». Будешь кормить меня досыта – мне наверняка хватит сил на все обещанное, и даже на большее.

– А-а, – смекает Этойе, – так тебе нужна кровь?

– Мне нужно, чтоб люди Ау славили одного меня и жертвы приносили одному мне. Провозгласи богом своих людей меня и только меня. Меня и только меня провозгласи богом Ау. Всякого же, кто с этим не согласится, объяви вне закона – их кровь и достанется мне.

– А что станет с уже живущими на Ау богами? С голоду они не помрут?

– А им сейчас много ли дела до того, что голоден ты? – спросила рыба.

– Да, тут ты прав.

И Этойе на время умолк.

– С твоей помощью, – продолжила рыба, – я вселюсь в любой принесенный тобою камень подходящей величины – тут, неподалеку, с десяток таких найдется. Его ты и отвезешь на Ау. А после принесешь жертву и из камня меня освободишь.

– Жертву? Какую же?

– Я слышу крики чаек над волнами. Они пролетали над Илу и рассказали мне, что брат твой не убит, а только ранен. Не приходило ли тебе в голову, насколько проще могла бы решиться загвоздка с вашим наследством, будь он мертв?

– Поразмыслить бы надо, – сказал на это Этойе.

– Разумеется. Только ты с размышлениями не затягивай. Рыбы этой надолго не хватит.

– Кстати о рыбе, – вспомнил Этойе. – Для разговора она непременно нужна тебе вся целиком? Я здорово проголодался, а на сытый желудок, уверен, и голова работает куда лучше.

– Забирай всю, – отвечала рыба. – А утром принеси к источнику новую. А еще лучше – птицу или тюленя. Рыбы, знаешь ли, для разговоров не приспособлены, и эта беседа довольно утомительна.

– Вот спасибо тебе! – воскликнул Этойе. – Такое здравомыслие очень меня обнадеживает. Тогда я посвящу рыбу сию тебе, предамся священной трапезе, а уж после нее как следует взвешу все тобой сказанное.

Так он, Этойе, и сделал.

За тысячу лет, истекшую после того, как Этойе заключил сделку с богом, деревня Илу стала городом Илу. Город раскинулся возле устья полноводного ледяного ручья, стремительно несшегося вниз, к морю, с ледника, укрывавшего вершину горы Муэу. Колодец в пещере на нижних склонах Муэу по-прежнему курился паром, но обитавший там бог давно молчал – то ли ушел куда, то ли и вовсе умер. За горой тянулись в глубину острова холодные высокогорные долины, пустынное царство застывшей лавы и льдов, куда никто не ходил.

Зеленые с бурым землянки Илу, сооруженные из дерна, камня и кож, тянулись к морскому берегу, к длинным рядам вешал для сушки рыбы – туда, где каждую ночь отдыхали дном кверху, чтоб утром снова выйти на промысел, байдары охотников, туда, где волны прибоя мерно качали вверх-вниз широкие полосы водорослей пополам с плавником. Центр города украшала Обитель Бога Ау, огромное здание из тесаных блоков черной лавы, вздымавшееся к небесам выше всех прочих домов.

В дни давнего прошлого любой мог устроить набег на чужую деревню, привести в Илу пленников и досыта накормить бога, приумножив свое богатство и славу. Целые деревни были истреблены до последнего жителя, если не припадали к стопам правителей Илу, объявив себя верными слугами бога Ау. Немало бедных, но смекалистых и отважных юношей нажили в те дни состояния. Однако теперь на Ау вне закона считались лишь те, кто совершил преступление, и только с десяток чиновников, унаследовавших право вершить суд от отцов, могли приносить богу человеческие жертвы. Других людей вне закона в окрестных землях попросту не осталось. В каждой деревне (городов, кроме Илу, на острове не было) свершали обряды только в честь бога Ау и приносили жертвы только ему одному.

Взамен народ Ау процветал. Все были здоровы и ели досыта. Тюлени, киты и рыба сами шли в руки охотников и рыбаков. Правда, с течением лет заметно увеличилось число преступлений, караемых смертью, но этого солидным, законопослушным гражданам, исправно славящим бога, опасаться не стоило.

Был в те времена на Ау человек по имени Ихак, а жил он в Обители Бога. Как и отец его, и отец его отца, Ихак принимал от поимщиков предназначенных в жертву богу преступников, а взамен выдавал им особые знаки – бирки в виде маленьких рыбок, вырезанных из вулканического стекла. В былые дни состоявший при этой должности пользовался немалым влиянием, но теперь она сделалась чисто ритуальной. Ростом Ихак был высок, сложением хил, лицом узок, ходил слегка сутулясь. С женой они прожили много лет, однако потомства на свет не произвели. Много раз Ихак жертвовал богу и рыбу, и собственную кровь, а однажды пожертвовал даже преступника, выкупленного у чиновника, с которым он вел дела, хотя это обошлось ему в немалую часть сбережений. Принося жертвы, он неизменно напоминал богу о собственном верном служении и о верном служении своих предков, а после нижайше, от всего сердца молил о ниспослании того единственного, чего ему не хватало для полного счастья. Во всем остальном жизни его можно было только позавидовать.

И вот однажды в Обитель Бога явились двое охотников, волоча за собой вереницу из дюжины израненных пленников. Привратник в изумлении разинул рот, погнал их прочь, но охотники уходить не желали. Странно одетые пленники, похоже, не понимали человеческой речи, а потому все вопросы о том, как они, связанные, окровавленные, оказались у врат Обители Бога Ау, остались без ответов.

Наконец к воротам вышел Провозвестник Воли Бога – человек сановный, осанистый, ни на минуту не забывавший о долге потомка самого Этойе, всем видом своим, от густых, вьющихся светлых волос до безупречных, без единой пылинки сапог тюленьей кожи, внушавший почтение. Казалось бы, человеку столь важному разбираться с парой простых охотников не по чину, однако, едва услышав, что происходит, Провозвестник тут же сообразил: дело нешуточное, – потому-то и вышел расспросить охотников сам.

– Откуда взялись эти люди?

– Вчера к островам подошли какие-то лодки, – отвечал первый охотник. – Большие, широкими помостами по две соединены, и… – тут он попробовал описать мачты и паруса чужих лодок, но только привел слушателей в замешательство. – И каждая – с кучей людей на борту. Встали на якоря и начали охоту на птиц. Мы с двоюродным братом последили за ними и поняли: не наши они, не с Ау.

– Откуда же они пришли, если не с Ау? – усомнился Провозвестник. Насколько он знал, кроме как с Ау, взяться им было неоткуда. – Прямо из глубины морской выпрыгнули – и лодки, и люди на них?

– Может быть, – сказал на это первый охотник, – богу Ау наскучило питаться одними преступниками?

– Может быть, – с едва уловимым ехидством добавил второй, – богу Ау угодно, чтоб всякий имел возможность добыть себе богатства и славу, как это было заведено в прежние времена?

Услышанное Провозвестника ничуть не обрадовало, и он, по примеру привратника, принялся расспрашивать пленников. Один из них заговорил (по крайней мере, попробовал), но с языком его что-то явно было не так – ни единого слова, только бессмысленное лопотание.

Тем временем у ворот собралось немало зевак, и кое-кто из них подтвердил рассказ охотников о странных лодках, бросивших якорь среди островов, и о странно одетых людях, пришедших на них. И, хотя этот обычай не соблюдался уже две с лишком сотни лет, сию минуту отыскать основания для отказа в его исполнении Провозвестник не мог, зато оснований для примерного наказания смутьянов в будущем, если из-за этого возникнут сложности, мог отыскать множество. Потому-то он, поразмыслив, и отправил охотников к Ихаку.

Ихак был изумлен не меньше всех остальных. Однако, не в пример остальным, ему хватило здравого смысла принять такой оборот событий с изрядной долей невозмутимости.

– Итак, э-э… хм, – сказал он, оглядывая пленных. – Кто из вас кого из них изловил?

– Мы трудились вдвоем, наравне, – отвечал первый охотник. – Значит, и заслуги нам делить поровну.

– Верно, – подтвердил второй.

– А-а, – протянул Ихак. – Понимаю.

С этим он оглядел вереницу пленников внимательнее.

– Ага. Хм… Так ты говоришь, всю дюжину вы изловили вдвоем и трудились на равных?

Оба охотника подтвердили его правоту.

– Итак… Выходит, вам полагается дюжина бирок, по шесть на брата. И отныне можете величать себя Воинами Ау.

– Жду не дождусь прогулки по рынку, – мечтательно вздохнул первый охотник. – Ох, погляжу, как у всех вокруг морды вытянутся!

– Да, а вот эта, что в тягости? Живот уже вон какой. Не следует ли посчитать ее за двоих?

– О, нет, – твердо ответил Ихак. – Как ни жаль, нет. В наставлениях об этом сказано вполне определенно. Так что… Но разве вам с этим не повезло? Как бы вы разделили тринадцать бирок без спора, м-м?

Вот так Ихак по всей форме, от имени бога, принял принесенную парой охотников жертву, вручил им заслуженные бирки, а после отправился рассказать обо всем жене.

В должное время родилась у них девочка, и Ихак известил всех о том, что жена его наконец-то произвела на свет дитя. Обнаружив себя в тягости, она очень удивилась, но тут ее можно было понять: ведь знаков непраздности она давным-давно не ждала. Вдобавок, о женщинах, не подозревавших о своем положении чуть не до последних минут, слыхивал каждый. Ясное дело: вот и жена Ихака – одна из таких.

По такому случаю Ихак устроил великий пир, за коим представил дочь друзьям и, не скупясь, отблагодарил бога Ау. Девочку он назвал Ифанеи – то есть «ниспосланной от бога».

Когда миновало время поста, бдений и умерщвления плоти, каждый из шестерых капитанов Флота Безбожников возглавил трапезу в честь «божества этих мест, покаравшего нас за недавнее прегрешение». День был пасмурно-сер, ветер с силой швырял в лица мелкие брызги затяжного дождя. Обитатели каждой из лодок, собравшись вместе на центральных палубах, возносили хвалы местному богу – сильнейшему, милосерднейшему, полноправному и единственному владыке сих островов и окрестных морей.

– Жаждем услышать волю твою! – кричали Безбожники, из осторожности ни о чем более не прося и аккуратно воздерживаясь от каких-либо обещаний, в то время как капитаны лили в воду собственную кровь.

Затем Стек с перевязанной раной уселся за трапезу, и его люди вокруг принялись есть, с каждым куском славя великодушную щедрость неведомого бога. Сам Стек был не особенно голоден, но знал: ради своих людей, да еще после кровопотери, поесть необходимо, и потому постарался от остальных не отстать.

Безбожники жутко страдали от холода, каждый скорбел о гибели двенадцати товарищей, а аскеза только усугубила их горе. Однако за трапезой, невзирая на тучи, и дождь, и сомнения в собственном будущем, общее настроение мало-помалу начало подниматься. А почему бы и нет, если перед тобою – обильное угощение, приготовленное самым изысканным образом (насколько, разумеется, обстоятельства позволяют)? Улыбки и смех начались с притворства, но, как нередко случается, вскоре и чувства начали хоть немного, да совпадать с действиями. Правда, сам Стек заставить себя улыбнуться не мог, однако радости Безбожников был искренне рад.

– В крайнем случае, – крикнул капитан «О, Боги, Смилуйтесь» со своей палубы, – погибнем на сытое брюхо!

– Слова твои мудры, как всегда, – откликнулся Стек с горькой усмешкой на губах.

Мало-помалу трапеза подошла к концу, и Безбожники принялись убирать недоеденное угощение. Стек, погруженный в раздумья, сидел под единственным прямым парусом своей лодки, привалившись спиною к мачте. Тем временем люди вернулись к обычным, повседневным делам, и вот, к концу дня, ветер разогнал тучи над западным горизонтом, расчистив полосу небесной синевы, плавно переходящей в зеленый с оранжевым, а лучи заходящего солнца окрасили волны россыпью золотистых бликов. Все краски, потускневшие под пеленой серых туч, словно бы разом набрали силы: изумрудная зелень венчавшей остров травы, побуревшие доски палубного настила, ветхий парус цвета спелой пшеницы, розовый пласт тюленьего жира, уносимый коком на камбуз, засияли россыпью самоцветов. Солнце клонилось ниже и ниже, а Стек все сидел у мачты, задумчиво глядя вдаль.

Когда солнце почти скрылось за горизонтом, Стек вдруг вскочил и подозвал к себе одного из детишек.

– Отправляйся на «О, Боги, Смилуйтесь», – велел он, – да поскорее. Передай капитану: пусть держится начеку: у меня мурашки по коже, а в воздухе веет какой-то жутью. Еще скажи: пусть он передаст мое предупреждение дальше.

– Да, я тоже чувствую, – подтвердил мальчуган.

Но не успел он и шагу ступить, как все прочие капитаны тоже вышли на палубы собственных кораблей: очевидно, в дурных предчувствиях Стек оказался не одинок. Все работы на лодках разом прекратились. Безбожников охватил страх.

– Не трусь, ребята, – сказал Стек. – Если сейчас и погибнем, всем нашим бедам конец. Если останемся живы – тем более не о чем горевать. Как бы ни обернулось, сделаем все, что сумеем. Мы с вами всегда встречали свою судьбу лицом к лицу, и сегодня спины ей не покажем!

Все замерли в ожидании. Вдруг за самой кормой взвился к небу мощный фонтан; за ним, извиваясь в воздухе, из моря поднялось мертвенно-бледное щупальце. Змеею скользнув вдоль палубы, щупальце глухо шлепнуло по основанию мачты и обхватило ее в том самом месте, где минуту назад сидел погруженный в раздумья Стек. Корма лодки резко качнулась книзу.

– Черпай! – крикнул Стек.

Безбожники в тот же миг бросились к черпакам. Кому черпаков не хватало, поспешили на нос, чтобы уравновесить судно, а также из страха перед блестящими, студенистыми щупальцами, поднявшимися над водой вслед за первым, обвившим, ухватившим лодку с другой стороны. Видя все это, команды других лодок дружно пригнулись к самым ширстрекам[44]44
  Ширстрек – верхний пояс наружной обшивки корпуса судна, граничащий с главной палубой.


[Закрыть], завопили от ужаса.

Тут за кормой раздалось странное бульканье, сложившееся в журчащий, клокочущий оклик:

– Стек!

– Не отвечай! – вскричал один из Безбожников.

Но Стек невозмутимо, как можно тверже ступая по накренившейся палубе, осторожно перешагивая присосавшиеся к настилу щупальца, двинулся к корме. Вся команда его, кроме черпальщиков, замерла без движения, не смея даже перевести дух. Наблюдавшие с других лодок умолкли.

Остановившись у края палубы, Стек склонился над леером и взглянул вниз. Из волн на него взирал огромный серебристо-черный глаз величиною не меньше его собственной головы. От окружавшей глаз белой плоти тянулись в стороны щупальца, удерживавшие лодку Стека, а посреди них торчал клюв наподобие птичьего.

– Стек! – вновь пробулькала тварь.

– Я здесь, – отвечал Стек. – Чего ты от меня хочешь?

– Вот-вот, о наших с тобою желаниях давай и поговорим, – пробурлило морское чудище. – Союз принесет выгоды нам обоим.

– Объяснись.

– А ты немногословен. Кое-кто счел бы это непочтением, но я отнесу твою резкость на счет дурного обхождения со стороны других богов. Или, может, на счет твоей несравненной храбрости – если так, я буду этому рад.

Правду сказать, Стек не смел шевельнуться – только б не задрожать и тем не выдать своего страха. Он знал: в эту минуту от самого незначительного его поступка зависит судьба и жизнь каждого во всем флоте, и изо всех сил старался не допустить дрожи даже в голосе.

– Ты весьма великодушен. Я жду твоих объяснений.

Тварь протяжно взбурлила, ни слова не говоря. Казалось, она задумалась.

– Что ж, объясню. Тысячу лет назад, на том самом острове, который сейчас перед тобой, я заключил сделку с человеком. С жителем Ау.

– Ау – это самый большой остров гряды?

– Да. Я пообещал, что человек этот и все его потомки будут править Ау, если только согласятся приносить мне надлежащие жертвы, а в обрядах да молитвах из всех богов славить одного лишь меня. Они условия сделки блюдут. Я – тоже.

– Мы под условия вашей сделки не подпадаем, – заметил Стек.

– В некотором смысле подпадаете. По уговору, мне в жертву положено приносить людей, объявленных вне закона. Вначале вне закона считался любой, не желавший ограничиться поклонением мне. Теперь на Ау таковых не осталось, и мне в жертву приносят только убийц, разбойников, да самых разных мелких преступников.

– Начинаю понимать, – сказал Стек. – Мы принесли жертву, которую можно счесть жертвой какому-либо другому богу, и стали подходящей добычей для твоего алтаря.

– Именно так, – пробулькало чудище. – Но впредь ты этого не допустишь?

– Знай я обо всем наперед, и первого случая бы не допустил, – не без горечи в голосе заметил Стек.

– Ладно, неважно, – объявила тварь, таращась на Стека немигающим взглядом. – Друг друга мы в тот день еще не знали, а что было – то быльем поросло. Кроме того, я предлагаю тебе такое, о чем ты, думаю, и мечтать не дерзал.

– А именно?

– Себя самого. Прежняя сделка мне разонравилась. Скажу прямо: я амбициозен. Я замышлял, получив безраздельную власть над Ау, расширить влияние далее. Но, покорив собственный остров, жители Илу оказались не склонны отправиться дальше и устроили все так, чтобы этого не потребовалось. А вот вы, не в пример им, странствуете по всему свету.

Казалось, в эту минуту ветер, и без того ледяной, сделался холоднее прежнего.

– Но ты накрепко связан договором с жителями Ау, – напомнил Стек.

– Свои пределы и у этого договора имеются.

– Как, несомненно, и у будущего договора с нами.

– А ты прозорливей, чем этот Этойе из Илу, – пробулькала тварь. – И людям твоим не в новинку сохранять за собой все возможные преимущества, имея дело с богами. Так что друг другу мы подойдем.

На это Стек не ответил ни словом.

– Жертвы, полученные за тысячу лет, придали мне сил, – проклокотал бог Ау. – Разве вы не бежите от всех на свете богов? Разве все остальные народы не гонят вас прочь? Возьмите меня себе в боги, и будете отомщены. Возьмите меня себе в боги, и ваши дети будут здоровы, а не голодны и больны, как сейчас – вижу, среди них таких много. Всем вашим страхам, всем вашим скитаниям настанет конец, и будете вы править всеми народами мира.

– И какова же цена?

– Та же, какую потребовал я от Этойе: все ваши обряды и жертвы. Кровь тех, кто не откажется приносить жертвы другим богам, оросит мой алтарь.

– А когда таковых более не останется?

– Э-э, – пробулькало чудище, – до этого дня еще далеко, а когда он настанет, я более не потребую человеческих жертв.

– Каким в точности был твой уговор с Этойе из Илу?

– До тех пор, пока хоть малая доля острова Ау высится над волнами, Этойе и его потомки будут править всем островом, а всех, принявших условия договора, я буду оберегать и окружу особой заботой. Взамен люди Ау должны приносить на алтарь мой угодные мне жертвы, исполнять предписанные мною обряды и никаким прочим богам ни при каких условиях не поклоняться.

– А мы войдем в этот же уговор, или заключим с тобой новый?

– Мы с вами заключим новый уговор, отдельный от моего соглашения с Ау.

К этому времени солнце скрылось за горизонтом. Затянутая тучами, восточная часть небосвода почернела, тело чудища под водой замерцало фосфорической голубизной. Стек пару минут помолчал, глядя в волны.

– Мы – народ осторожный, – сказал он, наконец раскрыв рот. – Я должен обсудить все это со своими людьми.

– Разумеется.

– Давай же сейчас не будем связывать себя долгосрочными обязательствами, но согласимся вот на чем. В границах твоих земель мы не приносим жертв и не поклоняемся никаким иным богам, а ты не требуешь нашей крови на свой алтарь.

– Вполне разумно, – проклокотал бог Ау. – Вдобавок это даст обеим сторонам возможность продемонстрировать добрую волю.

– Рад твоей щедрости, – сказал Стек. – Чтоб выбрать наилучший курс, нам нужно время. Спешить в подобных вещах неразумно.

– Думайте, сколько понадобится. Я никуда не спешу. Вдобавок до заключения договора с вами мне нужно завершить кое-какие дела. И это может затянуться.

– Надолго ли? Конечно, мы живем в море, однако должны довольно часто приставать к берегу – пополнить запасы пресной воды, купить или собрать то, что необходимо, наконец, лодки в порядок привести.

– Берите себе тот остров, что перед тобой, и еще два к северу от него. На всех трех имеются родники, а я присмотрю, чтоб охотники с Ау вас там не тревожили.