Текст книги "Разделенные"

Взяв Кама рукой за подбородок, Роберта заставляет его повернуться к ней лицом. Ее глаза, которые были достаточно далеко, когда смотрели на него через зеркало, оказываются совсем рядом. Ее взгляд гипнотизирует, подчиняет.

– Anata wa randamu de wa nai, Кам, – произносит она. – Anata wa interijentoni sekkei sa rete imasu.

И он понимает, что означают эти слова: «Ты отличаешься от людей, родившихся по воле случая, Кам. Ты создан целенаправленно и мастерски».

Он не знает, на каком языке она говорит, но понимает его.

– Каждая часть твоего тела и разума прошла тщательный отбор и взята у самых лучших и умнейших, – продолжает Роберта, – и я присутствовала на всех операциях, чтобы ты слышал и видел меня. Чтобы ты узнал меня еще до того, как все части соберутся воедино. – Роберта на секунду умолкает и, вспомнив что-то, грустно качает головой. – Эти бедняги были слишком неорганизованы, чтобы понять, как распорядиться данными им талантами. И все же, пусть в разобранном состоянии, они реализуются через тебя!

При слове «разобранный» в голове Кама тут же взметнулись обрывки воспоминаний.

Да, он ее видел!

Она стояла у операционного стола, причем без маски, с неприкрытым лицом, потому что смысл ее нахождения там состоял именно в том, чтобы ее увидели и запомнили. Но ведь она не один раз стояла в операционной? Четкие воспоминания из нескольких десятков мест сохранились у него в памяти.

Но ведь это не его память, верно?

Это их память.

Всех одновременно.

Они кричат.

Пока еще остается голос молить.

И в тот самый момент, когда «я есть» переходит в «меня нет»…

…из его груди вырывается долгий, клокочущий вздох. Теперь каждое из этих последних воспоминаний стало частью его натуры, сотканной из разрозненных кусков чужих душ, как лицо – из кусков чужой кожи. Кажется, носить в себе все их страдания одновременно невозможно, и все же Кам это делает. Только теперь ему становится понятно, каким сильным нужно быть, чтобы хранить в себе воспоминания сотни попавших на разборку ребят и не взорваться при этом, разлетевшись на тысячу кусков.

Роберта просит его оглянуться и еще раз оценить роскошь покоев стоящей на утесах виллы.

– По тому, что тебя окружает, ты можешь догадаться, что у нас влиятельные покровители, которые делают все, чтобы ты рос и процветал.

– Покровители? Кто?

– Не имеет значения, кто они. Друзья. Не только твои, но и того мира, в котором все мы хотим жить.

Хотя многое для него стало понятным, и в том числе его собственное существование, остается еще одна вещь, которая пугает его.

– Мое лицо… оно ужасно…

– Не стоит об этом волноваться, – говорит Роберта. – Шрамов скоро не станет. По сути, результат косметических процедур уже налицо. Вскоре рубцы исчезнут, останутся только тончайшие линии в тех местах, где соединяются фрагменты ткани. Ты можешь поверить мне на слово: я видела множество моделей твоей будущей внешности, Кам, и это восхитительно!

Он проводит рукой по лицу, ощупывая шрамы. А ведь они не так хаотичны, как ему показалось сначала: в их расположении есть определенная система. Симметрия и даже рисунок. Орнамент.

– Мы намеренно решили объединить в твоем облике элементы всех рас: от чистейших представителей белой расы до коренных африканцев, черных, как смоль. И всех, кто между ними: испанцев, азиатов, полинезийцев, американских индейцев, австралийцев, индийцев, семитов… Твое лицо – фантастическая мозаика, сложенная из частиц всего человечества! Ты – истинный человек мира, Кам, и это отражено на твоем лице. Поверь, когда заживут шрамы, ты станешь новым эталоном красоты! Ты будешь сияющим путеводным маяком, величайшей надеждой человечества.

От этой мысли сердце начинает биться быстрее. Кам задумывается: а сколько частиц разных людей различных рас и национальностей соединено в этом сердце? К примеру, он ничего не помнит о том, как был чемпионом по плаванию, но сердце подсказывает, как здорово было бы сейчас нырнуть в бассейн. Оно снова хочет биться в ритме заплыва на скорость, точно так же, как ноги его мечтают снова коснуться беговой дорожки.

Однако в настоящий момент ноги отказываются служить ему, и он, сам не понимая, как это случилось, неожиданно обнаруживает, что лежит на полу.

– Слишком большая нагрузка для одного дня, – кивает Роберта.

Двое охранников, маячивших все это время в дверях, подбегают, чтобы помочь ему подняться.

– С вами все в порядке, сэр? Позвать кого-нибудь на помощь, мэм?

– В этом нет необходимости. Я позабочусь о нем.

Охранники подводят Кама к бархатному дивану. Его бьет дрожь, но не от холода, а от усилий, которые ему пришлось приложить, чтобы принять правду о себе, открывшуюся так внезапно. Роберта укрывает его пледом, регулирует температуру в комнате, чтобы ему было теплее, и садится рядом, как мать – у постели больного ребенка.

– У нас на тебя большие надежды, Кам. Но беспокоиться об этом сейчас не нужно. В данный момент твоя задача – развить тот огромный потенциал, которым ты наделен: связать воедино части разума, остающиеся разрозненными, и научить все части тела взаимодействовать друг с другом. Ты – дирижер живого оркестра, и музыка, которую ты создашь, будет прекраснее всего на свете!

– А если нет? – спрашивает он.

Роберта, наклонившись, нежно целует его в лоб.

– Этого не может быть.

Рекламный ролик

«Когда я лишился работы, в почтовом ящике начали копиться счета, а в банке – долги, и я не знал, что делать. Мне казалось, что заботиться о семье я больше не могу. Я даже подумывал о том, не отправиться ли мне в нелегальный заготовительный лагерь, чтобы отдать тело на органы и оплатить расходы, но черный рынок меня пугает. А теперь вот предложили поправку, хотят узаконить нелегальную разборку взрослых, – и я увидел в этом хорошую возможность раздобыть деньги для семьи. Вы только представьте себе! Я мог бы перейти в разобранное состояние, зная, что в каком-то закоулке сознания сохранится память о том, что я позаботился о семье! К тому же, благодаря новому закону исчезнет черный рынок. Голосуйте за 58-ю Поправку! Помогите моей семье и семьям таких, как я: положите конец продаже органов на черном рынке».

Спонсор рекламы: Национальный союз доноров.

Когда Кам засыпает, сознание его не отключается полностью. Он всегда понимает, что спит, и до сих пор все сны, которые он видел, ужасно его расстраивали. Они не подчинялись обычной логике сна – да и вообще никакой логике: просто раздробленные, никак не связанные друг с другом отрывки, сгустки случайных мыслей, запутавшиеся в паутине спящего разума. Словно поток данных, движущийся слишком быстро: достигнув очередного узла, он всякий раз уходил дальше, не дожидаясь, пока вычислительная система декодирует хотя бы один байт. Это сводило его с ума! Но теперь, когда завеса тайны над его сущностью приоткрылась, Кам наконец оседлал волну своих сновидений.

Сегодня ему снится, что он ходит по дому. Не по тому особняку с видом на океан, где он находится в действительности, а по другому, воображаемому. При переходе из комнаты в комнату меняется не только обстановка, но и мир, в котором он живет. Вернее, меняется не сам мир, а жизнь, которую он в нем проживает. В кухне Кам видит малолетних детей, сидящих за столом в ожидании обеда. В гостиной отец задает ему вопрос на незнакомом языке, и Кам не может ответить.

Потом он идет по коридорам – длинным коридорам с дверями по обе стороны. За каждой дверью – люди, смутно ему знакомые. В эти комнаты ему никогда не войти, и находящиеся в них люди навсегда останутся лишь призрачными фигурами в ловушках комнат. Возможно, более подробные воспоминания о них где-то и сохранились, но определенно вне фрагментов чужого серого вещества, из которых составлен его мозг.

Миновав очередную комнату или свернув в следующий коридор, Кам всякий раз ощущает чувство утраты, накатывающее волнами. Но каждый раз печаль оставляет его, сменяясь интересом к новым бессчетным комнатам и коридорам, ожидающим его впереди.

Под конец сна он проходит сквозь дверной проем на балкон, не огражденный перилами. Встав на край, он смотрит вперед и вниз, на клубящиеся под балконом облака, а те, как будто повинуясь причудам некоего разумного ветра, беспрерывно меняют очертания, разрываясь и вновь смыкаясь по его прихоти. Внутри гремит разом целая сотня голосов – это все те, кто стал его частью. Они говорят с ним, но не все слова можно разобрать: часть из них сливается в мерный неразборчивый гул. Но все-таки он понимает, что они хотят ему сказать: «Прыгай, Кам, прыгай! Мы знаем, что ты можешь летать!»

Утром, все еще чувствуя себя странно после сна, Кам отдает все силы физиотерапии, выкладываясь как никогда, и, наконец, чувствует, что мышцы уже болят сильнее, чем заживающие шрамы.

– Смотрю, ты сегодня в ударе, – говорит Кенни, прикладывая к суставам Кама то горячий, то холодный компресс. Кенни, как успел уже выяснить Кам, был ведущим тренером НХЛ, но могущественные «друзья», о которых говорила Роберта, наняли его личным тренером к единственному подопечному, предложив Кенни неслыханную зарплату.

«Сумма повлияла на решение, – признался Кенни. – Да и не каждый день тебе предлагают стать свидетелем того, как созидается будущее».

«Так вот, кто я, – думает про себя Кам. – Часть будущего». Он пытается представить себе, как школьники заучивают в классе его имя – «Камю Композит Примус». Но у него ничего не получается. Проблема в имени, которое звучит как-то уж слишком по-научному, словно оно – лишь материал для эксперимента, а не результат. Нужно его сократить. Камю Комп-При? Перед глазами возникает образ вереницы машин, набирающих скорость после поворота. Гран-При. Точно! Камю Компри. Выбросить лишнее «п», и получается необычное имя, такое же загадочное, как он сам!

Поморщившись от ледяного компресса, который Кенни как раз приложил ему к плечу, Кам понимает, что даже это неприятное ощущение сегодня его не раздражает.

– Пирожковый марафон, и никакой корзинки! – восклицает он, а затем, откашлявшись и дождавшись, пока слова, отстоявшись, примут удобоваримую форму, поясняет свою мысль. – Этот марафон, который я бегу, теперь кажется совсем неутомительным. И я уже не устаю так сильно.

– Разве я не говорил тебе, что будет легче? – спрашивает Кенни, посмеиваясь.

В полдень они с Робертой сидят на балконе за ланчем, который подают на серебряных тарелках. С каждым днем еда становится все более разнообразной, но порции всегда небольшие. Салат-коктейль из креветок. Салат из свеклы. Курица карри с кускусом. Разнообразная еда стимулирует вкусовые рецепторы, вызывая воспоминания о том, что он пробовал то или иное блюдо раньше. Это упражнение помогает восстановить связь между нервными окончаниями и центрами мозга, отвечающими за восприятие вкуса и запаха.

– Все это часть лечения, – объясняет Роберта, – и твоего развития.

После завтрака они садятся за компьютер, чтобы совершить ежедневный ритуал – просмотреть картинки, стимулирующие развитие визуального восприятия. С каждым днем картинки все сложнее; времена, когда ему предлагалось отличить Эйфелеву башню от пожарной машины, остались позади. Теперь картинки представляют собой иллюстрации к литературным произведениям без указания названий, и Кам должен их опознавать – если не само произведение, то хотя бы автора. Главным образом, сцены из пьес.

– Кто эта женщина?

– Леди Макбет.

– Что она делает?

– Не знаю.

– Тогда придумай что-нибудь. Используй фантазию.

На картинках изображены люди в различных жизненных обстоятельствах, и Роберта просит Кама представить, кем они могут быть. О чем они могут думать. Она не позволяет ему говорить до тех пор, пока он не подберет нужные слова.

– Мужчина едет в поезде. Думает о том, что будет сегодня дома на обед. Он не любит курицу.

Среди разложенных на рабочем столе картинок Кам замечает фотографию девушки, которая привлекает его внимание.

Роберта, проследив за тем, на что он смотрит, немедленно пытается стереть файл с картинкой, но Кам, схватив ее за руку, не позволяет ей это сделать.

– Нет. Я хочу посмотреть.

Роберта неохотно убирает руку от мыши. Кам открывает файл и поворачивает изображению на девяносто градусов. Похоже, девушку сняли, не спросив разрешения – снимок сделан под странным углом. Возможно, скрытой камерой. Кам что-то помнит об этой девушке. Что-то связанное с поездкой в автобусе.

– Этой фотографии здесь быть не должно, – неохотно говорит Роберта. – Может быть, продолжим?

– Нет, не сейчас.

Где сделана фотография, точно определить невозможно. Где-то на улице. В месте, где много пыли. Девушка играет на пианино, стоящем под темным металлическим навесом. Она красива.

– Подрезанные крылья. Падение с неба.

Закрыв глаза, Кам вспоминает наказ Роберты – подбирать правильные слова, а уже потом начинать говорить.

– Она похожа… на ангела, пострадавшего при падении на землю. Она играет, чтобы вылечить себя, но от ее травм лечения нет.

– Очень хорошо, – соглашается Роберта, но голос ее звучит как-то неуверенно. – Давай продолжим.

Завладев мышью, Роберта снова пытается ближе к себе.

– Нет. Останется здесь.

То, что фотография чем-то раздражает Роберту, лишь подстегивает его любопытство.

– Кто она?

– Неважно, – отвечает Роберта, но по ее тону ясно, что она говорит неправду.

– Я с ней встречусь.

– Очень маловероятно, – возражает Роберта с коротким грустным смешком.

– Посмотрим.

Развивающие занятия продолжаются, но мысль о девушке не оставляет Кама. Когда-нибудь он узнает, кто она, и познакомится с ней. Он выучит все, что ему необходимо знать, – или, точнее, соединит разрозненные отрывки воспоминаний. Тогда он сможет говорить с девушкой уверенно и своими собственными словами сможет спросить, почему у нее такой грустный вид, и по какой нелепой прихоти судьбы она оказалась в инвалидном кресле.

Часть вторая
Уцелевшие

«Тридцать четыре подростка были брошены родителями в больницах штата Небраска накануне внесения поправок в закон, разрешающий передавать несовершеннолетних в возрасте до 17 лет на попечение штата».

Нэйт Дженкинс, «Ассошиэйтед Пресс», 14 ноября 2008 года

Линкольн, штат Небраска

Власти штата Небраска назначили на грядущую пятницу слушание по внесению поправок в уникальный закон, позволяющий родителям отказываться от детей в возрасте до 17 лет, передавая их на попечение штата. Неожиданным последствием этого решения стало появление в больницах сразу целой группы из тридцати с лишним брошенных родителями детей в возрасте до 17 лет.

Накануне принятия поправки, вечером в четверг, в больнице города Омаха был обнаружен пятилетний мальчик. Ранее в другой больнице Омахи неизвестная женщина оставила двух подростков, однако одна из них, семнадцатилетняя девушка, сбежала. Власти предпринимают меры к ее розыску.

К полудню пятницы в общей сложности уже насчитывалось 34 брошенных ребенка.

В свое время Небраска последней из всех штатов приняла закон, позволяющий передавать детей на попечение государства, однако, в отличие от аналогичных актов в других штатах, принятый в Небраске закон не содержал конкретного ограничения по возрасту.

В результате некоторые обозреватели истолковали закон как применимый ко всем несовершеннолетним в возрасте до 18 лет.

4
Родители

Они открывают дверь вместе. Отец и мать, оба в пижамах. Осознав, кто к ним пришел, они тревожно морщат лбы, не понимая, почему ожидаемые визитеры явились невовремя. Оба заранее знали, что к ним придут, и все же это оказалось неожиданностью.

На пороге стоит инспектор по делам несовершеннолетних, за его спиной толпятся рядовые сотрудники в форме без опознавательных знаков. Инспектор, возглавляющий группу, слишком молод. Допустимый возраст рекрутов становится все ниже.

– Мы пришли в соответствии с предписанием. Где мы можем найти объект номер 53-990-24? Кто здесь Ной Фалковски?

Родители тревожно переглядываются.

– Вы пришли на день раньше, – замечает мать.

– Расписание поменялось, – объясняет старший по группе. – В соглашении есть пункт, согласно которому мы имеем право на изменение даты исполнения предписания. Не могли бы вы указать нам, где находится объект?

Отец делает шаг вперед, чтобы прочесть фамилию, написанную на табличке на груди инспектора.

– Послушайте, инспектор Муллард, – произносит он громким шепотом, – мы не готовы отдать вам сына прямо сейчас. Как сказала моя жена, мы ожидали вас только на следующий день. Вам придется вернуться за ним завтра.

Но на Роберта Мулларда подобные заявления, похоже, не действуют. Он врывается в дом; группа поддержки следует за ним по пятам.

– Боже правый! – восклицает отец. – Имейте совесть!

– Совесть? – переспрашивает Муллард, презрительно фыркнув. – Да что вы знаете о совести?

Он отворачивается, разыскивая взглядом коридор, ведущий к спальням.

– Ной Фальковски! – громко зовет он. – Если ты там, выходи немедленно.

Из-за двери спальни показывается голова пятнадцатилетнего мальчика. Взглянув на пришедших, он тут же исчезает в комнате и захлопывает дверь. Муллард подает знак самому крепкому громиле из группы поддержки.

– Он твой.

– Я им займусь.

– Останови их, Уолтер! – умоляет женщина мужа.

Уолтер, на которого теперь обращены все взгляды, поворачивается к Мулларду, в глазах его светится ненависть.

– Я хочу поговорить с вашим начальством.

Муллард в ответ достает пистолет.

– Вы не в том положении, чтобы что-то требовать.

Пистолет наверняка заряжен пулями с транквилизатором, но Уолтер с женой не собираются это проверять: очевидно, вспомнили нашумевший инцидент с инспектором, убитым из своего собственного боевого оружия.

– Сядьте, – приказывает Муллард, кивком указывая на вход в столовую. Родители Ноя колеблются. – Я сказал: сядьте!

Двое из команды Мулларда силой заставляют мужчину и женщину опуститься на стоящие возле стола стулья. Отец, по всей видимости, разумный и воспитанный человек, понимает, что имеет дело с таким же разумным молодым профессионалом, как он сам.

– Это действительно необходимо, инспектор Муллард? – спрашивает он более спокойным и дружелюбным тоном.

– Мое имя не Муллард, и я не инспектор по делам несовершеннолетних.

Неожиданно отец понимает, как очевидно это было с самого начала. Он же видел, что юноша слишком молод для такой ответственной работы. Изборожденное шрамами лицо придает ему слегка… скажем… бывалый вид, и все же, он слишком молод. Уолтер изумляется, как же легко он поддался на обман. Разве что-то в лице юноши не показалось ему знакомым? Разве он уже не видел его раньше, в новостях? От удивления и расстройства Уолтер лишается дара речи: такого неожиданного проявления непрофессионализма он от себя никак не ожидал.

5
Коннор

Самая приятная часть любой миссии – наблюдать, как меняются в лице родители, осознав, что их бьют их же собственным оружием. Мужчина и женщина не находят в себе сил оторвать взгляд от дула направленного на них пистолета, неожиданно понимая, что подписанное ими разрешение на разборку – не более чем клочок бумаги.

– Кто вы такие? – спрашивает отец. – Что вам нужно?

– Нам нужно то, что больше не нужно тебе, – отвечает Коннор. – Твой сын.

Трейс, самый крупный парень из его команды, которого он послал за Ноем, как раз выходит из спальни, волоча за собой упирающегося мальчика.

– Теперь и замков на двери в спальню не ставят, – замечает Трейс, приблизившись.

– Отпусти! – вопит Ной. – Отпусти меня!

Коннор подходит к нему, а Хайден, также пришедший в составе группы, достает свой пистолет на случай, если кто-нибудь из родителей решит поиграть в героя.

– Ной, твои родители собирались отдать тебя на разборку, – говорит Коннор парню. – За тобой должны были приехать завтра, но мы, к счастью, успели раньше.

Мальчик испуган. Он энергично трясет головой, как будто отметая даже намек на такую возможность.

– Ты врешь! – Отвернувшись от Коннора, он смотрит на родителей. В его взгляде уже нет той уверенности, которая переполняла его еще секунду назад. – Ведь он врет?

Коннор не дает родителям ответить.

– Говорите правду – он это заслужил.

– Вы не имеете права! – визжит мать.

– Правду! – требует Коннор.

– Да, – признается отец со вздохом, – все так и есть. Прости, Ной.

Окинув родителей полным ярости взглядом, Ной поворачивается к Коннору. Его глаза мало-помалу наполняются слезами.

– Что ты с ними сделаешь? – спрашивает мальчик.

– А ты хочешь, чтобы я с ними что-то сделал?

– Да. Да, хочу.

– Прости, – отвечает Коннор, качая головой, – но это не входит в наши планы. И когда-нибудь ты скажешь нам за это спасибо.

– Нет, не скажу, – возражает Ной, опуская глаза.

Трейс отводит уже не сопротивляющегося мальчика назад в спальню, чтобы тот мог собрать в рюкзак кое-какие мелочи – то немногое, что ему удастся оставить на память о пятнадцати с небольшим годах жизни.

Остальные члены группы обходят комнаты, чтобы убедиться, что в доме больше нет никого, кто мог бы вызвать полицию или еще каким-нибудь образом помешать миссии. Коннор подает отцу ручку и блокнот.

– Зачем это?

– Ты запишешь причины, заставившие вас отдать сына на разборку.

– И какой в этом смысл?

– Ясно, что у вас были свои причины, – объясняет Коннор, – и понятно, что они дурацкие. И все-таки, какими бы никудышными и эгоистичными они ни были, это причины. По крайней мере, мы будем знать, что собой представляет этот ваш Ной, и, может, поладим с ним лучше, чем ты.

– Ты все время говоришь – «мы», – спрашивает мать. – Кто это – «мы»?

– Мы – это люди, спасающие жизнь вашему сыну. Жизнь, которую вы ему испортили. Больше вам ничего знать не нужно.

Отец грустно смотрит на лежащий перед ним маленький блокнот.

– Пиши, – приказывает Коннор.

Пока Трейс провожает Ноя к машине, отец и мать сидят, не поднимая глаз.

– Ненавижу вас! – кричит он им. – Я и раньше это говорил, но тогда это была ерунда, а сегодня я вас правда ненавижу.

Похоже, для этих родителей слова сына острее ножа. По крайней мере, Коннору так показалось. Но уж точно не острее скальпеля в Лавке Мясника.

– Возможно, когда ему исполнится семнадцать, он захочет вас простить. Если доживет, конечно. Если это случится, советую не упустить шанса.

Родители встречают его слова молчанием. Отец, не отрывая глаз от блокнота, продолжает скрипеть пером по бумаге.

Закончив писать, он передает блокнот Коннору. Текст не похож на сбивчивый манифест – все претензии классифицированы и поделены на пункты. Коннор зачитывает вслух заголовки, как обвинитель, перечисляющий статьи обвинения. Вот только звучат они так, словно обвиняемый здесь – не Ной, а сами родители.

– «Неуважение и непослушание».

Этот пункт всегда встречается в первых строках. Если бы все родители отдавали детей на разборку, руководствуясь только этим, человечество давно бы вымерло.

– «Разрушительное поведение по отношению к самому себе и вещам».

Этот пункт хорошо знаком Коннору на примере собственной жизни: он и сам уничтожил немало добра в моменты, когда на него накатывала депрессия. Но ведь подобное случается со многими детьми, не так ли? Его всегда удивляло, насколько люди склонны искать наименее затратный и самый быстрый выход из ситуации даже в таком серьезном деле, как разборка.

Вникнув в суть третьего пункта, он не может удержаться от смеха.

– «Недостаточная забота о личной гигиене?»

Жена хмуро смотрит на мужа: зачем он внес это в список.

– О, а это мне еще больше нравится! – восклицает Коннор. – «Недостаточно амбициозные планы на будущее». Попахивает собранием биржевых брокеров!

Коннор зачитывает «обвинения» каждый раз, когда группа отправляется спасать кого-нибудь из ребят, и каждый раз думает – отличается ли список о того, который составили бы его собственные родители?

Дойдя до последнего пункта, Коннор слегка запинается.

– «Наш собственный провал в роли родителей».

Этот пункт приводит его в бешенство. Нет, эти родители не заслуживают ни малейшего сочувствия! Если они сами признают собственный провал, почему расплачиваться за него должен сын?

– Завтра, когда за ним придут полицейские, скажете им, что он сбежал, и куда пошел, вы не знаете. О нас и о том, что здесь сегодня произошло, вы никому ничего рассказывать не будете. Если начнете болтать, мы об этом узнаем: мы прослушиваем полицейскую волну.

– А если мы не подчинимся? – спрашивает отец, выказывая непослушание, в котором только что обвинил сына.

– На случай, если вы захотите рассказать полиции, что здесь случилось, мы приготовили отличный сюрприз для вас обоих, который и выложим в интернет, если понадобится.

После этих слов уныние в глазах родителей сменяется тревогой.

– Что еще за сюрприз?

Отвечает им Хайден, чуть не лопаясь от гордости, потому что идея принадлежит ему.

– Мы выложим в интернет небольшой вирус, – объясняет он, – и ваши имена и цифровые отпечатки пальцев станут ассоциироваться с десятком известных группировок Хлопков. Понадобятся годы, чтобы убедить Управление по борьбе с терроризмом от вас отвязаться.

Отец и мать нехотя кивают.

– Ладно, – говорит Уолтер, – мы обещаем не болтать.

Угроза выложить персональную информацию в интернет всегда оказывалась действенной. Кроме того, уходят дети с Коннором или отправляются на разборку – не так уж важно. В любом случае родители получают то, чего хотели: их неуправляемые дети перестают быть их проблемой. А если рассказать полиции о налете Коннора и его шайки, Ной вернется к ним и снова станет их проблемой.

– Вы должны понять, что мы были в отчаянии, – начинает объяснять мать с выражением полной уверенности в собственной правоте. – Все убеждали нас в том, что заготовительный лагерь – лучший выход из положения. Буквально все.

Глядя ей в глаза, Коннор разрывает листок с объяснениями и бросает обрывки на пол.

– То есть ты хочешь сказать, что вы решили отдать сына на разборку, не выдержав психологического давления?

Родители сломлены. Видно, каким тяжелым оказалось неожиданно свалившееся на них бремя стыда. Отец, который еще недавно защищался, неожиданно начинает рыдать как ребенок. Только мать находит в себе силы предпринять еще одну последнюю попытку оправдаться перед Коннором.

– Мы старались быть хорошими родителями, но всему есть предел, и у нас просто не хватило сил.

– Нет никакого предела, – чеканит в ответ Коннор и уходит, оставив родителей наедине с самым жестоким и суровым наказанием – необходимостью жить дальше с тем, что они совершили.

Коннор и его команда садятся в неприметный фургон с фальшивыми регистрационными номерами и уезжают. Ной Фальковски молча, с мрачным видом, что в его положении вполне объяснимо, в последний раз смотрит в окно на родную улицу, которая вскоре исчезает за поворотом. Похоже, он не понимает, кто за ним приехал, и Коннор рад, что мальчик не узнал его. Хотя Беглец из Акрона и пользуется заслуженной популярностью в определенных кругах, его лицо мелькало в новостях гораздо реже, чем лицо Льва. Кроме того, раз уж его считают погибшим, оставаться неузнанным ему проще.

– Расслабься, – говорит Коннор Ною. – Мы – твои друзья.

– У меня нет друзей, – парирует Ной, и на этот раз Коннор решает ему не возражать.

Ночью Кладбище идеально соответствует своему названию. Хвосты самолетов возвышаются над землей, такие же тихие и монументальные, как памятники усопшим. Между самолетами расхаживают часовые с винтовками, заряженными пулями с транквилизатором, но если бы не они, никто бы не догадался, что это место стало домом для семисот с лишним беглецов.

– Ну, и куда же мы приехали? – спрашивает Ной, пока фургон, замедляя ход, катится по центральному проходу между самолетами – своего рода главной и самой оживленной «улице» Кладбища, по обе стороны от которой стоят самые большие самолеты. Каждый из них носит имя, данное кем-то из давно покинувших лагерь беглецов, и вместе они составляют основной «жилой микрорайон» Кладбища. Главное общежитие для девочек называется «Крэш-Мама»; уцелевший со времен Второй мировой бомбардировщик, переоборудованный в компьютерный центр и пункт связи, носит имя «Ком-Бом». Фургон останавливается у лайнера, который называют МЧ, что означает «Международное чистилище», – место, где новички вроде Ноя живут до тех пор, пока им не подберут работу и не интегрируют в сообщество.

– Мы на Кладбище. Здесь ты будешь жить, пока тебе не исполнится семнадцать, – объясняет Коннор.

– Черта с два я до этого доживу, – возражает Ной. Так отвечает большинство новичков, и Коннор привычно игнорирует его реплику.

– Хайден, раздобудь ему постельное белье и отведи в Чистилище. Утром посмотрим, что он умеет.

– Так что, я теперь вонючий бродяга? Беглец? – спрашивает Ной.

– Беглецами нас называют они, – объясняет ему Хайден, – а мы предпочитаем называть себя Уцелевшими. Что касается вони, то тебе и вправду стоит посетить нашу баню при первой возможности.

Ной свирепо фыркает, как раздраженный бык, что вызывает у Коннора улыбку.

Термин «Уцелевшие» придумал Хайден, потому что слова «беглец» и «трудный подросток» ничем не отличаются от ярлыков, которые навешивает на ребят враждебный мир.

«Тебе бы в политики податься», – предложил тогда Коннор. В ответ Хайден заявил, что от политики его тошнит.

Из ребят, сидевших вместе с Хайденом, Коннором и Рисой в убежище у Сони, уцелела лишь эта троица, и то, что им пришлось пережить, сплотило их так, будто они дружили с детства и вместе росли.

Ной с Хайденом отправляются в Чистилище, и на долю Коннора выпадает несколько драгоценных мгновений тишины и покоя. Он смотрит на «Дос-Мак» – самолет, в котором живет Риса. За иллюминаторами темно, как и в других самолетах, но еще пару минут назад ему почудилось, что Риса выглянула на шум подъезжающего фургона, чтобы убедиться, что Коннор вернулся и с ним все в порядке.

– Даже и не знаю, как назвать эти твои миссии – благородством или глупостью, – сказала она ему однажды.

– Может быть, это и то и другое? – предположил он.

Но на самом деле он участвует в этих вылазках только потому, что спасать ребят, каждого по отдельности, ему приятней, чем встречать самолеты с группами из убежищ или руководить Кладбищем. Эти миссии не дают ему сойти с ума.

Когда его оставили за старшего, подразумевалось, что это временно. Члены Сопротивления собирались подобрать достойную замену для Адмирала. Они искали человека, который в глазах общества мог бы сойти за хозяина свалки старых самолетов. Но потом стало понятно, что это никому не нужно. Перед въездом на территорию и так стоит трейлер, служащий офисом Кладбища, и в нем работают люди, которые ведут всю необходимую документацию. Коль скоро Коннору удается справляться с жителями лагеря, работа по демонтажу самолетов продолжается, ребята не голодают и ведут себя тихо, Сопротивлению нет нужды нанимать кого-либо еще на роль владельца бизнеса.