Текст книги "Смешенье"

Герцог снова снисходительно улыбнулся:

– Настоятельно советую отдать его мне. Без Эммердёра сделки не будет.

– Вреж Исфахнян… Патрик Таллоу… мистер Фут…

– И сколько бы вы ни храбрились, – продолжал герцог, – вы окружены моими драгунами, мушкетёрами и янычарами. Золото моё, как если бы лежало в моём парижском подвале.

– Осталась одна, с пропуском для имени, – сказал Наср аль-Гураб, поднимая последний документ.

– Это потому, что вы не назвали его имени, – объяснил Пьер де Жонзак, указывая на Джека.

– В твоём парижском подвале, – повторил Джек на лучшем французском, какой только мог изобразить. – Сдаётся, это под анфиладой спален в западном крыле, где стоит зелёный мраморный Луй, ряженный Нептуном.

Молчание, почти такое же долгое, как тогда в бальном зале особняка Аркашонов. Тем не менее, учитывая обстановку, герцог очухался довольно быстро – то ли он всё знал заранее, то ли был сообразительнее, чем казалось на первый взгляд. Де Жонзак и второй адъютант совершенно опешили. Герцог выехал на два шага вперёд, чтобы заглянуть Джеку в лицо. Джек тоже шагнул ближе, так что ощутил на щеках конское дыхание, и сорвал с головы тюрбан.

– Это не меняет условий сделки, Джек, – произнёс герцог. – Одно твоё слово, и твои друзья будут богаты и свободны.

Джек стоял и думал – без всякого притворства – минуту-две. Лошади фыркали, в тёмных арках караван-сарая тлели фитили. Сейчас он мог бы, как Христос, положить жизнь за други своя. Раньше самая мысль показалась бы ему нелепой, сейчас представлялась до странного соблазнительной.

По крайней мере, на минуту-другую.

– Увы, ты опоздал на день, – сказал он наконец. – Вчера вечером товарищи дали мне кучу страшных клятв, от которых я не намерен их освобождать, – это было бы дурным тоном.

Одним движением он выхватил янычарскую саблю и по рукоять вонзил её в шею герцогского коня, целя в сердце. Когда остриё достигло цели, могучая мышца сжалась, словно кулак, и обмякла, разрубленная пополам струйчатым булатом.

Джек выдернул саблю, и в него брызнула струя крови в руку толщиной. Лошадь вскинулась, герцогские драгоценные шпоры взметнулись в воздух. Джек отступил в сторону, свободной рукой выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил в голову адъютанту, доставившему вольные. Герцог сумел не вылететь из седла, но тут лошадь грохнулась на бок, придавив и (как отчётливо было слышно) переломив ему обе ноги.

Джек поднял глаза и увидел, что Пьер де Жонзак навёл на него пистолет. Их разделяло менее двух ярдов. Мойше высунул язык и сделал быстрое движение рукой. Летящий топорик вонзился де Жонзаку в плечо, заставив его выронить оружие. Миг – и выстрел в голову уложил под ним лошадь. Де Жонзак рухнул практически к ногам Джека. Тот схватил упавший пистолет, прицелился французу в лоб, потом отвёл дуло чуть в сторону и выстрелил в землю.

– Теперь мои люди думают, что ты убит, и не станут тратить на тебя пули, – сказал Джек. – Вообще-то я оставил тебе жизнь с единственной целью – чтобы ты отправился в Париж и сказал там следующее: то, что сейчас будет, свершилось во имя женщины, чьего имени я не назову, потому что она сама всё поймёт; и свершил это Джек «Куцый Хер» Шафто, Эммердёр, король бродяг, Али Зайбак – Ртуть!

С этими словами он шагнул к герцогу д’Аркашону, который выполз из-под лошади и лежал, без шляпы и парика, опершись на локоть, а из окровавленных шёлковых чулок торчали раздробленные кости.

– Сейчас я должен подробно перечислить твои грехи и объяснить, почему ты заслуживаешь смерти, – сказал Джек, – да времени нет. Знай только, что я вспоминаю мать и дочь, которых ты похитил, обесчестил и продал в рабство.

Герцог на мгновение задумался, потом спросил озадаченно:

– Каких именно?

И тут Джек обрушил сверкающий янычарский клинок, как молнию. Голова Луи-Франсуа де Лавардака, герцога д’Аркашона, запрыгала и покатилась по земле Хан-эль-Халили в сердце Матери Мира, и сахарская пыль начала заметать его зрачки.

Тут Джеку показалось, будто пошёл дождь, потому что вокруг взметнулись фонтанчики пыли. Французы или янычары, видя, что адмирал и оба адъютанта убиты, открыли огонь. Мсье Арланка и аль-Гураба рядом уже не было. Джек вбежал в конюшню и застал там бой. Люди Ниязи и сообщники проигрывали неприятелю в числе. Однако они загодя укрылись за стогами сена, а между столбами натянули проволоку, так что могли бы удерживать позицию хоть до конца дня, если бы в караван-сарае не вспыхнул пожар – скорее от ружейного выстрела, чем по чьему-либо умыслу. Джек прыгнул в конскую поилку, намочил себя и одежду и ринулся сквозь беспорядочный град пуль туда, где Евгений, Патрик, Иеронимо, Габриель Гото, евнух-нубиец и несколько сородичей Ниязи лихорадочно разрывали сено и укладывали золотые слитки на телеги. Лошадям, чтобы не видели огня, накинули на головы мешки, но эта детская уловка не очень-то работала. На взгляд Джек определил, что примерно половина золота уже в телегах.

Мойше, Вреж и Сурендранат с их купеческой смёткой точно помнили, где лежит каждый слиток, и следили, чтобы ни один не остался в сене. Такое дело требовало спокойствия. Поскольку люди умнее лошадей – их не успокоишь мешком на голову, – нужно было немедля обеспечить какую-то реальную защиту от огня, дыма, янычар, драгун… кого там ещё упоминал герцог?

– Французских мушкетёров видели? – спросил Джек у Ниязи, когда того разыскал.

Здесь, в стенах караван-сарая, Ниязи был их генералом.

Говорить стало чуть легче, чем несколько минут назад. Стрелять в таком дыму бесполезно, а находиться вблизи огня с пороховницей на поясе – опасно. Ружейные хлопки смолкли, сменившись звоном клинков и криками людей, тщащихся переложить бремя своего страха на неприятеля.

– Кто такие мушкетёры?

– Герцог сказал, что они у него есть. – Это не было ответом на вопрос, но времени объяснять разницу между драгунами и мушкетёрами у Джека не осталось.

В дальнем конце караван-сарая зазвучал горн – сигнал, что золото погружено и можно трогаться. Ниязи позвал сородичей, распределённых в дымной конюшне известным лишь ему способом, и те начали пробираться к телегам. Джек знал, что даже вышколенному регулярному войску трудно отступать упорядоченно. Не менее хаотичным было наступление янычар, которые прорвали оборону Ниязи и теперь, задыхаясь от дыма, спотыкаясь о грабли и налетая на столбы, бежали на звук горна – не столько потому, что там противник и золото, сколько потому, что нельзя подуть в горн, не набрав в грудь воздуха, а значит, где-то там, впереди, есть воздух.

Джек выбрался на место, где дым пореже, и его тут же едва не пропорол багинетом, целя в почку, выскочивший сбоку француз. Джек крутанулся на месте – штык разорвал мясо на спине, но не задел органы, – и в том же движении с размаху рубанул француза по голове. Таким образом, стычка окончилась раньше, чем Джек осознал, что она началась. Однако она немедля перешла в настоящий бой с французским офицером. Тот был вооружён рапирой и умел фехтовать. Джек знал, что должен победить быстро, иначе француз просто исколет его до смерти, пользуясь тем, что рапира длиннее, легче и манёвренней янычарской сабли.

Первый раз Джек не дотянулся до француза, во второй тот ловко парировал удар, но споткнулся о лежащие позади вилы и плюхнулся на задницу. Джек поднял вилы и швырнул их в противника, как трезубец. Тот поймал вилы и отшвырнул в сторону, но при этом раскрылся. Джек взмахнул саблей. Француз парировал удар серединой рапиры, однако клинок, предназначенный для изящных движений пальцами и балетных выпадов, не устоял перед дамасской сталью. Ятаган выбил рапиру из хватки француза и аккуратно рассёк того пополам.

Справа звучали голоса, звенели клинки и ржали лошади. Джеку отчаянно хотелось туда, ибо он подозревал, что остался один в окружении врагов.

И тут рванул первый пороховой бочонок. По крайней мере, такое объяснение напрашивалось, поскольку раздался оглушительный грохот, в дыму пронёсся горизонтальный шквал железных обручей, гвоздей, подков, камешков и клочьев мяса, деревянные опоры загудели и затрещали, а пол начал местами проседать. Джек временно оглох на оба уха, но поскольку его голова была прижата к каменному полу, то через череп непосредственно в мозг поступали разные звуки: звон подков, скрежет окованных железом колёс и – как ни прискорбно – звон золотых слитков, которые упали с телеги, опрокинутой на повороте понёсшими со страха лошадьми.

Лёжа на спине, Джек обнаружил полезный факт, а именно, что внизу воздух чище, чем наверху. Сорвав мокрую рубашку, он обвязал лицо и пополз на брюхе через лабиринт стогов и тел к свету в огромной каменной арке. Через неё Джек выбрался на свежий воздух – в гущу сражения.

Мсье Арланк привлёк внимание Джека, запулив ему в голову камешком, и поманил к себе в укрытие. Джек заполз за перевёрнутую телегу и некоторое время лежал среди золотых слитков и просто дышал. Тем временем мсье Арланк ползал на животе, сооружая бруствер из золотых брусков. Иногда редкие пули ударяли в заграждение, но чаще они пролетали выше.

Перекатившись на живот и выглянув в бойницу, которую предусмотрительный гугенот оставил между слитками, Джек различил характерные шляпы французских мушкетёров. Они стояли в несколько рядов, полностью перегородив улицу, ведущую к каналу. Мушкетёры в каждом ряду поочерёдно становились на одно колено, заряжали, вскакивали, прицеливались и стреляли – под таким огнём нельзя было не только прорваться вперёд, но даже встать. От живого барьера сообщников отделяло ярдов сорок открытого пространства, однако недостаток ружей, пороха и пуль не позволял вести ответный огонь.

Тем временем караван-сарай позади продолжал гореть и время от времени взрываться. Всё просто не могло быть так плохо, как казалось Джеку, – иначе ему, да и всем остальным, давно бы пришёл конец. В промежутках между залпами слышалось ржание лошадей и рёв верблюдов. Джек повернулся влево и увидел двор, где люди Ниязи заставили своих верблюдов встать на колени, а лошадей лечь на бок. Так что запасная тягловая сила имелась, да что от неё проку, пока в сорока ярдах впереди стоит рота мушкетёров!

– Надо обойти их с фланга! – крикнул Джек. Мысль была очевидная, и другие наверняка до неё додумались – вероятно, поэтому он и не видел рядом половины товарищей.

Слева путь преграждала каменная стена – по виду, часть доисторических каирских укреплений, а ныне каменоломня. Поначалу Джек пополз вправо вдоль золотого бруствера и обездвиженных телег к улочке, ведущей в лабиринт Хан-эль-Халили. В самом её начале обнаружился мёртвый янычар, пришпиленный к деревянной двери восьмифутовой пикой. Джек расценил это как свидетельство, что тут недавно прошёл Евгений. Кальян извергал бурые струи из множественных огнестрельных ранений. Оказавшись в улочке, Джек вскочил и налёг плечом на зелёную деревянную дверь. Однако она оказалась прочнее, чем выглядела на первый взгляд, и накрепко заперта изнутри. То же самое повторилось со всеми остальными дверями и окнами – оставалось только продвигаться вперёд.

Он свернул за угол и оказался на маленькой площади, на которой в Париже стояла бы статуя Луя, ведущего полки через Рейн, или что-нибудь в таком роде. Здесь роль монумента исполнял Евгений. Широко расставив ноги, он орудовал короткой пикой, очевидно, вырванной у врага. Держа древко за середину, Евгений вращал его с такой скоростью, что сам он и пика походили на исполинского колибри. Три янычара стояли на почтительном отдалении, ещё два истекали кровью на земле.

Один янычар упал на колени, чтоб поднырнуть под древко, но Евгений, который медленно поворачивался, крутя пику, наклонил плоскость её вращения так, что остриё сбило с янычара шапку и сняло бы с того скальп, приподнимись он на дюйм выше. Янычар упал ничком и пополз ногами вперёд, что невозможно делать быстро.

Всё это Джек увидел, едва выйдя на площадь. Первой его мыслью было, что Евгений уязвим для всякого, у кого есть огнестрельное оружие. Не успел он это подумать, как один из двух стоящих янычар отступил в дверную нишу, вытащил из-за пояса пистолет и начал заряжать. Джек поднял камень размером с кулак и запустил в него. Евгений перестал вращать пику и вонзил её в ползущего противника. Третий янычар, решив, что улучил подходящий момент, изготовился к прыжку. Джек заорал. Янычар обернулся и взмахнул саблей, чтобы отразить воображаемую атаку. Евгений тем временем метнул пику в заряжавшего, который, получив камнем в живот, выронил пистолет (реакция естественная и простительная) и теперь плюхнулся на колени, чтобы его поднять (роковая ошибка, превратившая его в неподвижную мишень).

Противник Джека яростно размахивал саблей из стороны в сторону. Не лучшая тактика боя, но Джек на мгновение опешил, что дало янычару время развернуться и дать стрекача. Евгений бросился за ним.

На площади сходились три улочки. По одной Джек только что пришёл. Струхнувший янычар и Евгений скрылись в той, что слева. Она вела вниз от караван-сарая к каналу – её-то и предстояло обследовать, чтобы проверить, можно ли обойти мушкетёров с фланга. Справа от Джека располагалось, так сказать, игольное ушко – очень узкая арка, сквозь которую человек мог пройти, а верблюд – нет. Заглянув туда, Джек увидел двор и, ярдах в десяти, боковой вход в горящий караван-сарай, куда со свистом затягивало воздух. Восемь-десять французских солдат только что выбрались из дыма. Мушкеты и пороховницы они предусмотрительно выбросили, но в остальном выглядели хоть куда – вероятно, сумели обойти огонь стороной.

Тут их заслонила от Джека фигура в чёрном одеянии до пят. Габриель Гото выступил из дверного проёма и загородил собой игольное ушко. Японец казался безоружным, и тем не менее французы остановились, когда он поднял правую руку и произнёс на латыни несколько торжественных слов. Джек не был католиком, однако повидал довольно сражений и богаделен, поэтому узнал последнее таинство, которое совершают над умирающими.

С противоположной стороны – там, где скрылся Евгений – послышалась стрельба. Джек обернулся и увидел более широкую улицу, уходящую в сторону мушкетёров. Ярдов через десять-двенадцать она поворачивала: на углу навзничь лежал убитый.

Джек снова повернулся к Габриелю Гото, который стоял в молитвенной позе с ближней стороны игольного ушка. Французы бежали на него. Дождавшись, когда расстояние сократится до двух ярдов, самурай сунул руку в складки одежды. Двуручный меч выпрыгнул, как змея из травы, и начертил в воздухе сложную диаграмму. Когда он опустился, Джек заметил, что у одного из французов отсутствуют голова, шея и правая рука, срезанные одним косым взмахом.

Рассудив, что Габриель Гото справится без него, Джек отправился в другую сторону. На углу он замедлил шаг, чтобы взглянуть на убитого. Это был турок с галеры мсье Арланка. Ему прострелили голову – мягкий способ сказать, что свинцовая пуля диаметром в три четверти дюйма вошла промеж глаз на скорости несколько миль в секунду и превратила значительную часть черепа в дымящийся кратер. Это подсказало Джеку удачную мысль посмотреть вверх. И вовремя: на крыше стоял мушкетёр и целил прямо в него. С полки поднимался дымок. Джек метнулся в сторону. Пуля ударила в стену над его головой, обдав лицо каменной крошкой, но не причинив серьёзного вреда. Джек отпрыгнул назад и увидел, что по крыше к мушкетёру подбирается Наср аль-Гураб с кинжалом в руке. Казалось, раис возьмёт верх, но тут янычар с противоположной крыши выстрелил ему в ногу. Аль-Гураб упал, с изумлённым ужасом глядя на стрелявшего, и что-то прокричал по-турецки.

Джек на бегу обогнул угол и оказался перед развилкой. Левая улочка выводила на главную прямо перед мушкетёрами – всякого, кто туда сунется, мгновенно разнесло бы в клочки. Переулок слева как по заказу соединялся с главной улицей позади мушкетёров, но французы перегородили его опрокинутым фургоном и поставили на баррикаде стрелков. Два мушкета разом выстрелили в Джека, и тот, не раздумывая, плюхнулся в сточную канаву посередине мостовой. Она оказалась почти сухой – только жиденькая струйка нечистот на дне – и защищала от пуль.

Он перевернулся на спину и увидел, как Ниязи перерезает глотку янычару, подстрелившему аль-Гураба. В следующий миг египтянин вынужден был залечь, чтобы не попасть под обстрел с противоположной крыши. Джек хоть и не знал ни турецкого, ни арабского, различал языки на слух и понимал, что наверху есть ещё несколько арабов – вероятно, сородичей Ниязи. Итак, на кровлях погонщики верблюдов сражались с янычарами.

Джек приподнялся на локтях и поглядел вперёд. Евгений, Патрик и нубиец отступали в подворотни. Там они временно были в безопасности, но и к баррикаде пробиться не могли.

Извиваясь, как угорь, он отполз назад, выбрался из канавы и побежал туда, где остались телеги. За ними во дворе Иеронимо, явно что-то задумав, седлал арабского жеребца.

В телеге с припасами Джек нашёл бочонок с порохом и глиняный горшок с ламповым маслом. Прихватив и то и другое, он отправился назад – сперва ползком, толкая бочонок и горшок перед собой, потом бегом, прижимая их к животу. Габриель Гото по-прежнему стоял в игольном ушке, а руки и головы французов всё с той периодичностью в несколько секунд шмякались на землю. Меч выписывал в воздухе барочные росчерки, словно перо придворного каллиграфа.

Рядом с мёртвым турком Джек остановился и вытащил из горшка залитую воском пробку. Половину масла он вылил на бочонок – медленно, чтобы оно пропитало сухую древесину. Затем припустил бегом и сразу за поворотом снова юркнул в канаву. В сечении она представляла собой букву U, и окованные железными обручами края бочонка легко катились по нижней, пологой части бортов, а верх его оставался почти вровень с улицей.

Катя перед собой бочонок, Джек добрался до места ярдах в десяти от баррикады. Мушкетёры немедля открыли огонь. Джек что есть силы толкнул бочонок, а сам пополз назад с намерением выплеснуть остаток масла, чтобы получился своего рода жидкий запальный шнур. Но события его опередили. Евгений придумал свой способ поджечь баррикаду – соорудил нечто вроде факела из пики и промасленной тряпки. Покуда Джек смотрел из канавы, Евгений выстрелом из пистолета поджёг тряпку, выбежал на улицу и тут же получил пулю в рёбра. Он остановился на миг, и другая пуля пробила ему бедро. Впрочем, очевидно, русским такие раны замечать не положено. Евгений, всё так же стоя в полный рост, поднял горящий гарпун, прикинул расстояние и, подпрыгнув на одной ноге, метнул пику в бочонок. Ещё одна пуля ударила его в левое запястье. Евгений крутанулся и рухнул, как подрубленный дуб. В тот же миг Джек выскочил из канавы и оказался в развилке спиной к баррикаде.

Полыхнул свет, отбросив длинную тень за Габриелем Гото, который шёл по проулку, чертя подолом одеяния кровавый след на камнях. Сам он, судя по всему, не получил ни одной царапины.

Джек обернулся. Доски разлетались на весь квартал, оторванные тележные колёса прыгали по булыжной мостовой. На месте баррикады клубился дым. На крыше аль-Гураб, несмотря на развороченное бедро, встал и перекинул здоровую ногу через парапет. С криком «Аллах акбар!» он выхватил саблю и свалился в дымный ад прямо на двух мушкетёров – первого придавил, а второго рассёк пополам.

В левом проулке – том самом, который вёл на улицу перед мушкетёрами, – происходило какое-то движение. Превосходительнейший дон Иеронимо Алехандро Пеньяско де Альконес Квинто на арабском жеребце в одиночку атаковал противника. Испанец точно выбрал время, пока ни один из мушкетёров не приготовился к следующему залпу, и успел добраться до вражеских рядов почти невредимым, но когда он с криком «Эстремадура!» во весь опор преодолевал последние несколько ярдов, из спины фонтаном брызнула кровь – видимо, офицер выстрелил из пистолета. Лошадь, тоже сражённая пулей, рухнула на колени. Любой другой человек вылетел бы из седла, но Иеронимо и тут не сплоховал: толкнулся обеими ногами, подобрал голову, приземлился на плечо, совершил полный кувырок и вскочил как ни в чём не бывало. Одним движением он выхватил шпагу и пропорол насквозь стрелявшего в него француза. «Как тебе, а? Эль Торбелино учил меня падать с лошади, пока я не начал ссать кровью, а потом ещё, пока я не научился приземляться правильно!» Он вытащил шпагу из убитого и полоснул по горлу соседнего француза. «Сейчас вы увидите, что эстремадурец, даже истекая кровью, дерётся лучше самого здорового французишки! Думаю, мне осталось жить секунд шестьдесят… – вонзая рапиру в шею мушкетёра, – …вдоволь времени… – чтобы уложить десятерых ваших… пока четыре… – Он левой рукой вонзил кинжал в спину бегущему противнику. – …Пять!»

Тут несколько мушкетёров окружили Десампарадо и всадили в его тело штыки.

– Евгений! – крикнул Джек русскому, который лежал в нескольких футах от него, закрыв глаза, и как будто спал. – Мы через минуту вернёмся за тобой с телегой!

Джек, Патрик, нубиец и Габриель Гото шеренгой двинулись на баррикаду и без труда пробились через то, что от неё осталось. Патрик задержался, чтобы вразумить последних мушкетёров эспонтоном и собрать с убитых оружие посущественней. Несколько сообщников Ниязи преследовали по крышам бегущих янычар.

Джек с нубийцем и Габриелем Гото зашли в тыл мушкетёрам, перегородившим улицу. С первого взгляда нельзя было сказать, уложил ли Десампарадо намеченный десяток французов, но одно сомнений не вызывало – больше он никого не убьёт. Уцелевшие мушкетёры толпились в беспорядке, смешав ряды, так что Джек и его товарищи сперва разрядили в них всё заряженное оружие, а потом ринулись вперёд с саблями наголо. Те, кто остался после этого жив, бежали, спотыкаясь о Десампарадо и тела его жертв, в левый проулок, где попали под камни и пули сородичей Ниязи.

Теперь наконец соплеменники Ниязи смогли вывести лошадей из двора и запрячь их в телеги с золотом, хотя различные драгуны, мушкетёры и янычары продолжали всячески им мешать. Появились и каирские воры. Целыми стаями собирались они в подворотнях и на углах под покровом удлинившихся вечерних теней, откуда время от времени совершали вылазки в надежде разжиться слитком-другим. Тем не менее через четверть часа сообщники всё-таки отъехали от караван-сарая, в котором бушевал огненный циклон, с четырьмя из шести приготовленных телег.

Джек и Габриель ехали на последней, замыкая арьергард, однако оба помнили, что у них есть и другая задача. Как только телега поравнялась со второй боковой улочкой, они остановили лошадь, спрыгнули и пошли забирать Евгения. За дымящимися обломками баррикады ничего было не разобрать, а когда они добрались до места, где упал их товарищ, то увидели лишь алые потёки на мостовой. От Евгения осталась отстреленная левая рука и несколько букв, накорябанных кровью на булыжниках. Неровная цепочка кровавых следов вилась к караван-сараю и пропадала в дыму и пыли.

– Ты можешь это прочесть? – спросил Джек.

– Здесь сказано: «В обход», – ответил Габриель.

– И как это, чёрт побери, надо понимать?

– Конкретно? Не знаю. В общем? Очевидно, он отправился какой-то другой дорогой.

– Слышу иезуита.

– Он пошёл туда, – Габриель махнул в сторону караван-сарая, – а нам надо сюда, – указывая на телегу.

– Кстати, мы там нужны. – Джек припустил бегом, поскольку на телегу уже покушалась толпа воров, бродяг, янычар и французских солдат.

При появлении Джека и Габриеля с окровавленными саблями наголо часть нападавших бросилась врассыпную, однако самые решительные и хорошо вооружённые грабители продолжали следовать за телегой, правда, на почтительном отдалении.

Там, где улочка подходила к каналу, ждали мистер Фут, Вреж, Сурендранат и ван Крюйк, которым, судя по виду, досталась сегодня своя доля приключений. Они перекинули с пристани на судёнышко широкую деревянную платформу, и три другие телеги уже громыхали по ней, рассыпая на палубу содержимое.

На краю улочки стоял запряжённый верблюдом воз с сеном. Когда последняя телега – та, на которой сидели Джек и Габриель – проехала мимо, щёлкнул бич и воз выкатился на середину улицы. Сейчас ничто не мешало телеге заехать на платформу, поэтому Джек спрыгнул с неё и повернулся к возу, ожидая нападения. Тут воз остановился посреди улицы, прямо на дороге у преследователей. Кучер (Ниязи!) и другой человек (Мойше!) соскочили на мостовую и подложили под колёса камни, а ворох сена ожил и рассыпался. Под ним оказался чёрный цилиндрический предмет (пушка!), а рядом вставал на ноги чернокожий (Даппа!).

С одной стороны, это было не так уж неожиданно, поскольку входило в план – они убили на покупку пушки весь вчерашний день. С другой стороны, Джек всё-таки удивился, поскольку пушка должна была стоять на причале, заряженная и наведённая. Однако вместо того, чтобы поднести горящий фитиль к запальному отверстию, Даппа принялся с лязгом перебирать сложенные у его ног металлические принадлежности, время от времени поглядывая вдоль улицы, чтобы оценить число бегущих к нему вооружённых людей.

– Раньше я этого не делал, – объявил он, поднимая и осматривая ржавый протравник, – но выспросил всё у знающих людей.

– Которые проиграли морское сражение и угодили на галеры, – добавил Джек.

Даппа отбросил сено с казённой части пушки и сунул протравник в запальное отверстие.

– Помогайте грузить судно! – крикнул Джек Мойше и Ниязи, а Даппе посоветовал:

– Христа ради, не чисти ты это треклятое отверстие!

Даппа отвечал:

– Не будешь ли ты так любезен вынуть дульную пробку?

Джек обошёл телегу, повернулся спиной к противнику – что было вообще-то не в его характере – и вытащил из дула деревянную затычку, которую тут же выбила у него из рук пуля.

Даппе стрела попала в рукав, но, судя по всему, не в руку. Он поднял совок на длинной ручке.

– Коли мы уж сегодня так спешим, то и ствол прочищать не будем, – сказал чернокожий.

С этими словами он запустил совок в невидимую Джеку ёмкость с чем-то хрустящим и вытащил кучку чёрного пороха. Держа в левой руке медную лопатку, он сровнял горку и очень осторожно, чтобы ничего не просыпать, ввёл совок в дуло – сперва медленно, потом всё быстрее и быстрее, пока длинная ручка не ушла в жерло целиком. Тут Даппа перевернул совок и начал осторожно его вытаскивать.

До сей минуты Джек разрывался между желанием проследить, чтобы Даппа всё сделал правильно, и естественным интересом к происходящему за спиной. Назвать передовых атакующих «нерегулярной армией» значило бы непомерно высоко оценить их дисциплину, мотивы, вооружение и внешний вид. То были воры, алчные прохожие, микроэтнические группы и несколько янычар, смешавших ряды при виде золотых слитков. Почти все они, заметив пушку, притормозили. Однако теперь по проулку распространялась весть, что орудие только заряжают. Тем временем французские солдаты выстроились повзводно и двинулись вниз по улочке, примерно как банник двинулся бы по каналу пушки, не пренебреги Даппа этой процедурой. Осмелевшие мародёры, выступившие из укрытий, смешались с более робкими, которых выдавливал вперёд поршень французского строя, образуя…

– Лавину, как говорили мне галерники-монтаньяры, может вызвать даже пушечный выстрел. – Даппа сорвал с себя рубашку, смял её, затолкал в жерло и добавил две пригоршни картечи, затем отправил туда же тюрбан и взял длинный прибойник. – А мы проверим, можно ли им лавину остановить.

Длинные чёрные косички, уже не удерживаемые тюрбаном, упали Даппе на лицо, когда тот наклонился, чтобы вставить прибойник в дуло.

– Можешь не вынимать – на таком расстоянии он сработает как копьё, – бросил Джек и, повернувшись спиной к Даппе, побежал навстречу орде грабителей, поскольку двое быстроногих янычар с ятаганами вырвались вперёд и могли помешать последнему этапу священнодейства.

– Куда делся рожок с затравкой? – проговорил Даппа.

Джек вильнул вправо, чтобы гашишин слева подумал, будто путь к Даппе свободен, а когда тот рванулся вперёд, подставил ему подножку. Сбоку вылетел Мойше с абордажным топориком, высунул язык и прицелился в упавшего янычара. За спиной Мойше возникли Ниязи и Габриель Гото. Все трое с интересом наблюдали за развитием событий, а сейчас решили, что нужнее здесь, чем на погрузке.

Гашишин слева взмахнул ятаганом. Джек саблей отвёл удар. Судя по звукам, раздающимся сзади, Даппа нашёл-таки рожок и теперь заправлял порохом запальное отверстие.

– Огоньку ни у кого не найдётся? – спросил Даппа.

Джек эфесом двинул противника в челюсть, вырвал у него из-за пояса разряженный пистолет, обернулся и с расстояния пять-шесть футов бросил пистолет Даппе. Он мог бы поплатиться жизнью за то, что показал врагу тыл, если бы тот, видя, к чему идёт дело, не бросился ничком на мостовую.

Так же поступил и Джек. Повернув голову, он увидел, что почти все последовали их примеру. Лишь трое-четверо совсем уж буйнопомешанных по-прежнему неслись вниз. Джек вскочил и, убедившись, что он не на линии огня, отбежал к возу. Ниязи, Мойше и Габриель Гото были уже здесь.

Наступила патовая ситуация: никто, кроме гашишинов, не смел двинуться, пока Даппа целит в них из пушки, однако было ясно, что сразу после выстрела все хлынут вперёд. Из подворотен начали постреливать. Даппа присел на корточки, но от пушки не отступил.

Так или иначе, несколько бесценных мгновений они выгадали. «Все на борт!» – крикнул ван Крюйк с некоторым даже опозданием, потому что швартовы уже отцепили, и судёнышко начало отходить от причала. «Бегите!» – заорал Даппа. Джек, Ниязи, Габриель Гото и Мойше рванули к судну. Даппа остался позади. Французские солдаты вскочили и побежали к нему.

Даппа взвёл курок, поднёс кремень пистолета к ямке вокруг запального отверстия и нажал на спуск. Искры брызнули и, как звёзды в тумане, скрылись в дыму. Яркое пламя в две сажени длиной вырвалось из жерла, увлекая вперёд прибойник, картечь и половину Дапповой одежды. Судя по тому, какая толпа устремилась вслед затем к возу, выстрел был малорезультативным. Впрочем, к тому времени, когда вопящая орава достигла пушки, Даппа уже мчался по пристани. Он прыгнул, поскользнулся на планшире и свалился в Нил, однако не успел даже толком вымокнуть, как ему протянули несколько вёсел. Даппу вытащили, и все залегли, потому что французские мушкетёры дали по судёнышку залп. Через мгновение беглецы были далеко, недосягаемые для пуль.

– Что стряслось? – спросил ван Крюйк.

– Нам преградила дорогу рота французских мушкетёров, – ответил Джек.

– Ясно, – пробормотал ван Крюйк.

– Иеронимо и оба наших турка убиты.

– Раис?

– Я сказал – он убит, и теперь ты наш капитан, – сказал Джек.