Текст книги "Бесчеловечно. Психология охранников концентрационных лагерей"

Глава 5. Неоклассицизм

Рождение и возрождение

Чтобы описать новый классицизм, целесообразно в качестве отправного пункта обратиться к классицизму старому. Достаточно нескольких слов, чтобы создалось общее представление по некоторым основным вопросам. Это классическое направление было естественным порождением того, что широко известно как эпоха Просвещения. Эпоха эта дала нам Руссо и Вольтера, а вместе с тем и всеобщее признание достоинства и потенциальных возможностей человека (но не женщины, что наиболее определенно выражено у Руссо). В сфере уголовного – права указанное направление исходило из двух основных требований. Во-первых, требования свести к возможному минимуму меры воздействия на поведение людей. Наказание не должно превышать того, что необходимо для предотвращения рецидива со стороны преступника и совершения таких же преступлений другими людьми. Во-вторых, – и это подчеркивалось еще более энергично – требования точного указания, какого рода санкция должна следовать за совершение того или иного преступления. Ясность и определенность стали ключевыми словами для правосудия по уголовным делам. И преступление, и наказание должны быть четко определены заранее. Наказание должно точно соответствовать тяжести преступления.

Истоки этого движения лежали в растущем противодействии аристократии со стороны буржуазии. Классическое направление в сфере уголовной политики поддерживалось требованием защиты от систематического произвола угнетателей. Могущество буржуазии и ее уверенность в своих силах возросли настолько, что положение, при котором дворянин мог отделаться штрафом там, где простолюдин должен был расплачиваться жизнью, стало нетерпимым. Выдвигалось требование равного наказания того и другого, если они совершили одинаковые правонарушения. Чтобы обеспечить это равенство, меры наказания должны быть определены заранее в соответствии с тяжестью деяний, а не в соответствии с социальным положением виновного или по усмотрению судьи. Такие выдающиеся авторитеты в области уголовного права, как Беккариа и Блекстон, признаны великими не потому лишь, что они были таковыми, но также и потому, что их сочинения соответствовали эпохе. Они отвечали интересам могущественной группы, политическим и экономическим понятиям и аргументации.

Беккариа в США

Ч. Беккариа испытал бы глубокое удовлетворение, если бы мог проследить судьбу своих идей по трем значительным книгам:

1. Борьба га правосудие. Американский комитет дружеской помощи. Нью-Йорк, 1971 г.;

2. Э. фон Хирш. Осуществление правосудия. Доклад Комитета по изучению тюремного заключения. Нью-Йорк, 1976 г.;

3. Справедливое и определенное наказание. Фонд «XX век». Группа по изучению проблем назначения уголовного наказания. Нью-Йорк, 1976 г.

Все три публикации отражают результаты коллективной работы. Комитеты, о которых идет речь, имели, правда, самодеятельный, неофициальный характер. Но все они в силу неподкупности и авторитета входящих в их состав лиц, положения, которое эти люди занимают в американском обществе, убедительности представленной аргументации обладали большим весом. Уже сами названия книг говорят о важности проблем. «Борьба» за правосудие, затем его «осуществление», и наконец, когда термин «правосудие» исчерпал себя, мы находим аналогичное выражение – «справедливое и определенное наказание». Характерно, что и в этом случае «наказание», а не некарательное воздействие.

Первый комитет представляет собой ответвление общества американских квакеров. Этот факт важен сам по себе. Именно движение квакеров принесло в США идеи исправительного воздействия, которые нашли свое воплощение главным образом в Пенсильванской тюрьме, где заключенные содержались в полной изоляции в одиночных камерах, чтобы размышлять о своих грехах в ничем не нарушаемом общении с богом и начальником тюрьмы до тех пор, пока они не созреют для освобождения. Эта тщательно продуманная пытка вызвала в дальнейшем реакцию со стороны тех же квакеров, энергично выступивших за установление системы фиксированных сроков, согласно которой наказание должно соответствовать тяжести преступления. Любые другие соображения, не связанные с тяжестью преступления, привели бы к назначению несправедливого наказания.

Второй комитет обычно называют комитетом фон Хирша. Представленный им доклад предусматривает известные отступления от строгого соответствия между преступлением и наказанием в тех случаях, когда дело касается особо опасных преступников. Он допускает увеличение срока наказания рецидивистам, а также некоторое смягчение либо ужесточение наказания при наличии смягчающих либо отягчающих обстоятельств.

Доклад третьего комитета во многих отношениях представляет собой операциональное изложение доклада второго комитета; следует отметить, что некоторые лица были членами обоих этих комитетов. Система, в их собственном изложении, заключается в следующем.

«Относительно каждого вида преступлений мы предлагаем, чтобы легислатура¹³² или назначенный ею орган установили предполагаемое наказание, которое должно назначаться по общему правилу типичному преступнику, впервые совершившему преступление при типичных обстоятельствах.

Легислатура должна также определить, на сколько должно увеличиваться предполагаемое наказание, установленное для преступника, совершившего преступление впервые, в связи с каждым последующим осуждением. Теоретическая предпосылка такого подхода состоит в том, что наказания для тех, кто совершил преступление впервые, должны быть относительно мягкими, но их следует резко увеличивать при каждом последующем осуждении. Поэтому мы предлагаем в качестве надлежащего усиления наказания за тяжкие преступления геометрическую прогрессию: увеличение на 50 процентов за второй случай вооруженного разбоя, на 100 – за третий, на 200 – за четвертый и т. д. Однако для менее тяжких преступлений предусматривается не такое стремительное увеличение наказания;

10 процентов за вторую карманную кражу, 20 – за третью, 30 – за четвертую и т. д.

Комитет рекомендует, чтобы легислатура или назначенный ею орган, исходя из наиболее распространенных признаков преступления и преступника, определили также конкретные отягчающие и смягчающие обстоятельства».

Затем в докладе указывается, каковы должны быть правовые последствия наличия смягчающих и отягчающих обстоятельств:

«Если число смягчающих обстоятельств существенно превышает число отягчающих, то судья, постановляющий приговор в отношении конкретного преступника, может смягчить предполагаемое наказание, определяемое с учетом того, что предусмотрено в связи с прежними судимостями, до 50 процентов. Если же число отягчающих обстоятельств существенно превышает число смягчающих, то судья, постановляющий приговор в отношении конкретного преступника, может усилить предполагаемое наказание до 50 процентов».

Беккариа в Скандинавии

В прежние времена издатели работали быстро. Не прошло и четырех лет после того, как книга Ч. Беккариа «О преступлениях и наказаниях» была впервые опубликована в Ливорно, как ее уже перевели на шведский язык и издали в Стокгольме. В 1977 г. эта работа вышла там же на итальянском и шведском языках. Итак, соверши Беккариа инспекционную поездку по Северной Европе, он также остался бы вполне доволен. Недоставало бы некоторых детальных американских разработок, но, помимо прекрасного издания своей собственной книги, он нашел бы для себя много приятного, по крайней мере в докладах двух комитетов из следующих четырех:

1. Финляндия: Соображения, высказанные Комитетом по вопросам уголовного права, 1976 г.;

2. Швеция: Рабочая группа по вопросам уголовной политики. Новая система наказаний. Консультативный комитет по вопросам предупреждения преступности, 1977 г.;

3. Норвегия: Парламентский доклад по вопросам уголовной политики, № 104, 1977–1978 гг.;

4. Дания: Альтернативы тюремному заключению. Проект для обсуждения. Доклад № 806, 1977 г.

Беккариа чувствовал бы себя как дома скорее всего в Финляндии, где неоклассицизм имеет, можно сказать, наиболее сильных сторонников. Это вряд ли простое совпадение. Классицизм никогда полностью не терял своих позиций в Финляндии. Резюме к финскому докладу, подготовленному Комитетом по вопросам уголовного права, завершается следующим выводом.

«Чтобы гарантировать соответствие между преступлением и наказанием, а также предсказуемость юридических решений, предусмотренные новым уголовным правом преступления должны быть тщательно дифференцированы согласно степени их тяжести для установления узких пределов наказания за каждое конкретное преступление. Чтобы оказывать положительное воздействие на отношение к праву и ограничить число жалоб, следует установить типовые наказания для каждой категории преступлений».

В статье, посвященной этому вопросу, один из ведущих членов комитета, И. Анттила, пишет: «Для того, чтобы сделать систему более понятной, предлагается свести все преступления к ограниченному числу категорий, различающихся по степени тяжести… так, чтобы каждой категории на шкале наказаний было отведено фиксированное место. Самого названия преступления должно быть достаточно для решения вопроса о максимальном и минимальном наказании».

Требование сгруппировать преступления в несколько простых категорий в шведском докладе выражено менее категорично, чем в финском:

«Нужно учесть как стремление обеспечить определенную и единообразную практику, основывающуюся на характере преступлений, так и желание отразить в санкциях особенности личности преступника и социальные условия, с тем чтобы добиться законопослушного поведения в будущем».

Однако в дальнейшем в докладе формулируются положения, имеющие более четкую направленность.

«По мнению рабочей группы, тяжесть преступления и требование соответствия между преступлением и наказанием должны иметь решающее значение при выборе наказания. С этой целью следует разработать специальные правила. Необходимой и естественной основой таких правил является хорошо продуманная шкала наказаний, согласующаяся с перечнем преступлений, и наличие конкретных указаний относительно суровости различных видов наказания».

И в Финляндии, и в Швеции все более определенно подчеркивается, что целью наказания является общее предупреждение. «Комитет пришел к выводу, – пишет II. Анттила, – что главной функцией системы является все же разъяснение содержания и границ основных запретов и одновременно выражение авторитетного осуждения порицаемых деяний. Наказание прежде всего должно иметь общепредупредительный эффект».

Шведский доклад полностью посвящен обсуждению двух альтернатив – индивидуальное предупреждение (некарательное воздействие) или общее предупреждение. В нем содержится следующий вывод: «Таким образом, мы рекомендуем систему наказаний, повышающую значение общего предупреждения».

Норвежский доклад весьма похож на два других в части отрицания идей некарательного воздействия. Что отличает этот документ – и что не понравилось б ы Беккариа, – так это отсутствие в нем требования обеспечить какое-либо точное соответствие между тяжестью преступления и суровостью наказания. Нет в нем и попыток положить в основу системы общее предупреждение.

Дания держится несколько в стороне от теоретических споров, но, по-видимому, больше преуспела в практическом плане, взяв курс на резкое сокращение применения специальных мер, основанных на идеях некарательного воздействия.

Пока все хорошо. Я в самом деле полагаю, что все, что произошло, пока к лучшему. Несправедливость системы, претендующей на то, что она оказывает некарательное воздействие, была обнаружена ее критиками. В сочинениях сторонников общего предупреждения честно признано, что наказание причиняет боль. Благодаря неоклассикам потребность в защите от несправедливой раздачи боли оказалась в центре внимания. Это были необходимые и важные шаги.

Но теперь, когда все это сделано, в чем заключается следующая задача?

Я лично полагал бы, что сейчас настало время, когда нужно остановить дальнейшее продвижение теории общего предупреждения, а также воспрепятствовать дальнейшему усилению влияния идей неоклассицизма, по крайней мере у нас в Скандинавии. Эти теории обладают счастливым свойством делать проблему ясной, они как бы раскрыли нам глаза. Простота и жесткость неоклассицизма облегчают понимание сути дела. И благодаря этому хорошо видно, что такая система неприемлема в качестве основы для контроля над преступностью.

Глава 6. Скрытая идея

Педагоги часто говорят о «невидимом уроке». Речь идет об идее, которая передается посредством системы образования, – фактически не обязательно, чтобы кто-либо осознавал полный смысл происходящего. В школе такая идея может состоять в том, что самые ценные, самые важные в жизни знания должны быть почерпнуты из книг и что, наоборот, вещи, познанные самостоятельно, представляют меньшую ценность. Возможно, существует правильное решение – притом единственное – для большинства проблем, и оно должно быть найдено в учебниках или получено от учителя.

Идея может состоять в том, что основное средство обучения – это создание групп равных под руководством одного, который им неровня и знает различие между добром и злом. Это может быть вера в то, что и каждой системе, часто разделенной на стандартные группы, согласно указаниям руководства, есть победители и побежденные. Победители должны получать награды, как в школе, так и вне ее, тогда как побежденные должны всегда терять. И возникает убеждение, что цель обучения в школе не ученье само по себе, а получение наград.

Преувеличение значения преступления

Скрытая идея, которую несет неоклассицизм, состоит прежде всего в том, что подчеркивается решающее значение преступного деяния. Нарушение закона, этот конкретный поступок, имеет значение столь важное, что приводит в движение всю государственную машину и предопределяет почти в деталях все, что будет иметь место в дальнейшем. Ни желания жертвы преступления, ни индивидуальные свойства виновного, ни конкретные местные условия, а преступление – грех – оказывается решающим фактором. Скрытая идея неоклассицизма состоит в том, что, исключая все эти факторы, кроме преступления, она лишает легитимности целый ряд альтернатив, которые следует принимать во внимание.

Такая система фактически приводит к отрицанию всех других ценностей, которые, несомненно, подлежат исключению в эту наиболее важную ритуалистическую демонстрацию государственной власти. Наша уголовная политика должна отражать тотальность основных ценностей системы. Мои чувства и, полагаю, чувства многих людей оскорбляет создание системы, в которой преступлениям придается такое значение, что, обладая абсолютным приоритетом среди других факторов, они определяют судьбу лица, совершившего какое-либо преступление. Что может сказать предлагаемая неоклассиками шкала о таких ценностях, как доброта и милосердие? Что – о тех преступниках, которые столь тяжко страдали в жизни ранее, что в известной степени были наказаны еще задолго до совершения преступления, влекущего теперь за собой наказание?

Что – о различиях между бедным вором и богатым, между человеком острого ума и тяжелодумом, хорошо образованным и не имеющим никакого образования? Я не знаю. Но я знаю, что не могу принять систему ранжирования ценностей, ведущую к признанию ничтожности всех этих различий и выражаемых ими ценностей. Система, позволяющая руководствоваться исключительно тяжестью деяния, никоим образом не способствует моральному совершенствованию общества. Неоклассицизм решает некоторые фундаментальные проблемы приоритетов путем простого их игнорирования. Таким образом, он несет дополнительную важную, но снова ложную идею: мир прост, и все грехи в нем могут быть однозначно и ясно классифицированы и взвешены заранее.

Порицание индивидов, а не систем

Упрощенные построения неоклассицизма направляют внимание скорее на отдельных лиц, нежели на социальные структуры. Д. Гринберг и Д. Хзмфрис (1980) показали это в своем анализе политических последствий установления системы фиксированных наказаний:

«…философия воздаяния по заслугам сосредоточивает внимание только на отдельном преступнике. Если я потерял работу, потому что экономика находится в состоянии упадка, и краду, чтобы содержать себя и свою семью, или если я несовершеннолетний и краду, потому что государство приняло закон о регулировании детского труда, или если я охвачен яростью, потому что цвет моей кожи делает меня объектом дискриминации, ограничивающей мои возможности, – модель воздаяния по заслугам говорит лишь о том, что я должен быть наказан за свой дурной поступок, хотя, быть может, и не столь сурово, как это происходит сейчас. В таких случаях не требуется полностью отрицать индивидуальную ответственность, чтобы увидеть, что, сосредоточив внимание на вине и наказании, которое я должен получить, указанная модель вытесняет из поля зрения другие проблемы: динамику капиталистической экономики; способ распределения выгод и потерь между классами, расами, по признаку пола, порождающий условия структурного характера, в которых члены общества несут ответственность, когда они нарушают закон; отражение в праве интересов одних классов в ущерб интересам других. Всем этим пренебрегают в пользу абстрактного морального негодования по поводу поведения отдельного правонарушителя. Но именно на этих, исключенных из рассмотрения проблемах должно сосредоточить свое внимание движение за радикальные политические перемены. Модель воздаяния по заслугам создает помехи этому делу не только излишне абстрактными ответами на поставленные ею вопросы, не учитывающими социальное положение преступника, но в еще большей мере выборам самих вопросов».

Причинение боли не такое уж благо

Еще более отрицательную роль, чем придание преувеличенного значения преступлению и порицанию отдельных людей, играет легитимация боли. Намеренное причинение боли возводится до уровня законной реакции на преступление. Но еще в школе меня учили – и это не было скрытой идеей, – что наилучший ответ тому, кто меня ударил, подставить ему другую щеку. Но реагировать, а простить, проявить доброту – решение, вызывающее глубокое уважение, – все это чуждо простодушию неоклассицизма. Неоклассицизм пытается обеспечить ясность и предсказуемость. Предлагаемая им система стремится держать судью под строгим контролем подробных правовых предписаний и тем самым предотвратить произвол. Это делает необходимым точное определение наказаний. Детальное регулирование дает преступнику эффективное средство защити. Но такое регулирование – весьма тяжелые доспехи. Наиболее сомнительный аспект скрытой идеи обнаруживает себя именно здесь. Неоклассицизм трактует наказание как неизбежное решение, как нечто само собой разумеющееся, превращая его в единственную, постоянную альтернативу. Теория некарательного воздействия вела к скрытому наказанию, к тайному причинению боли под видом предлагаемого лечения. По новая теория говорит о наказании во имя самого покаяния. Она делает наказание законным и неизбежным. Я легко могу понять давних сторонников некарательного воздействия, которые с возмущением восклицают: посмотрите, что натворили все эти склонные к разрушению социологи и криминологи вкупе с защитниками нрав человека! Наши идеи некарательного воздействия, признают они, часто вели к злоупотреблениям: было гораздо больше слов, чем дел. Но идеи некарательного воздействия и их воплощение отражали также определенные ценности. Теория некарательного воздействия отдавала приоритет многим из тех ценностей, которые, как вы теперь можете видеть, постепенно исчезают в результате жестких и чрезмерных упрощений неоклассицизма. Этот упрек оправдан. Это не означает, что маятник должен качнуться назад в прежнем направлении; но это означает, что теорию некарательного воздействия с ее чрезвычайно важной, но часто скрытой идеей сострадания, утешения, заботы и доброты следует принимать всерьез. Причинение боли могло допускаться теорией некарательного воздействия, но лишь как звено в цепи событий, которые в перспективе должны были улучшить участь страдающего. Здесь нет надобности говорить о том, что боли было слишком много и что она причинялась часто с ложными намерениями. Но теория – и практика – предполагала также реальное уменьшение боли. Т. Боттомс (1980, с. 20) говорит об этом следующим образом: «Этика исправления и, быть может, в еще большей степени предшествовавший ей либеральный реформизм были этикой принудительного попечения, но по крайней мере попечения».

Сторонники теории некарательного воздействия в тех странах, где она никогда не имела распространения, теперь часто упрекают своих скандинавских коллег за отказ от этого направления. Они пытались гуманизировать свои системы наказаний, ссылаясь на некарательное воздействие, применяемое в Скандинавии. Между тем скандинавы объявили некарательное воздействие мертвым и, таким образом, сделали невозможной модификацию устаревших суровых систем наказании.

Пытаясь частично нейтрализовать нанесенный ущерб, я хотел бы сказать еще несколько слов в дополнение: некарательное воздействие выходит из моды, но не всякое некарательное воздействие. Выходит из употребления, по крайней мере в Скандинавии, «лечение от преступления», воздействие, предназначенное изменить преступные наклонности конкретных людей. Утрачивают доверие меры контроля, за которыми наиболее часто скрывается причинение боли, но не меры воздействия и попечения, применяемые к больным и страдающим людям. Тюрьмы наполнены людьми, которым надо оказать помощь и которых надо лечить, – плохие нервы, плохое здоровье, плохое образование. Они представляют собой сборные пункты для обездоленных людей, нуждающихся в лечении и возможности повысить образование. Противники некарательного воздействия как «лечения от преступления» считают, что не требуется приговаривать людей к тюремному заключению, чтобы дать обществу возможность лечить их. Но если уж люди находятся в тюрьме, отбывая наказание, они должны получить максимум того, что улучшит их общее положение и облегчит страдания. Некарательное воздействие как «лечение от преступления» утратило доверие. Некарательное воздействие как оказание помощи его не утратило.

В связи с дискредитацией идей исправительного воздействия в уголовном праве и успехами неоклассицизма в Норвегии, где причинение боли вновь обрело респектабельность, сложилась самая серьезная ситуация. Мы причиняем боль, желая сделать больно, и поступаем так с незамутненной совестью.

Нейтрализация вины

Мы делаем это с чистой совестью в значительной мере благодаря неоклассицизму. Ведь в конце концов этому взывает нас, власть имущих, сам правонарушитель. Между преступлением и наказанием создана нитоматическая связь, поскольку преступления классифицированы, а причиняющие страдание меры, которые подлежат применению, в значительной степени предопределены. Это освобождает того, кто наказывает, от какой-либо личной ответственности за причинение страданий. Именно преступник действовал первым, он и «включил» всю цепь событий. Причинение боли вызвано им самим, а не теми, в чьих руках орудия ее причинения.

Эта тенденция в целом усиливается тем, что литература неоклассиков проявляет интерес главным образом к раздаче боли, а не к боли как таковой. Регулирование причинения боли становится более важным вопросом и чаще находится в центре внимания общественности и науки, чем причинение боли. Регулирование причинения боли стало столь значительной проблемой, что необходимость ее причинения принимается – в той или иной степени – без доказательств.

Так много внимания уделяется вопросам регулирования, что из поля зрения почти выпадает сам объект регулирования. Остается без должного внимания и вопрос о том, тот ли это объект. Это превращается в новый способ дистанцирования от боли. Стоны страдающих уже не слышны за шумом регулирующих механизмов. Где-то далеко позади совершаются действия, имеющие весьма сомнительный характер. Но мы так поглощены совершенствованием регулирующих механизмов, что остаемся от этого в стороне.

Сильное государство

Скрытая идея неоклассиков обнаруживается и тогда, когда мы переходим к их представлению о государстве. Их система предполагает существование сильного государства, и они усиливают его еще больше. Эта система очень далека от того, чтобы стороны могли варьировать свои решения, находя каждый раз то из них, которое отвечает данной конкретной ситуации. Действительно ли надо считать данный поступок преступлением? К каким последствиям могло бы привести рассмотрение его как проявления тупости, игры молодых сил или, скажем, исключительного геройства? Возможны ли другие решения, кроме наказания? Быть может, возможна компенсация или совместная деятельность? Такие вопросы не стоят перед неоклассиками. Для них все это предопределено законом, который одинаково обязателен для всех людей во всех ситуациях. Будучи гарантией от произвола со стороны государства или деспота, законы должны быть твердыми. Но очевидно, что такая гарантия в то же самое время создает барьер на пути альтернативных решений.

Скандинавские защитники недавнего сближения неоклассицизма и общего предупреждения занимают и этом пункте совершенно ясную позицию. Они могут существенно расходиться во взглядах на сравнительные достоинства капитализма или марксизма, но обнаруживают любопытное совпадение во взглядах на государство. О том, как понимает этот вопрос И. Анденес, можно в какой-то мере судить по замечанию, сделанному им в своей последней статье об общем предупреждении: «Если рассматривать законотворчество и контроль над преступностью как важные элементы механизма, имеющего своей задачей направлять поведение граждан, то тогда…» К. Макела (1975) утверждает, что цели уголовного права не ограничиваются предупреждением преступлений, а включают также «воспроизводство официальной морали и тем самым самого себя». По словам И. Анттила (1977), Комитет по вопросам уголовного права подчеркивает, что это право не может быть только или по преимуществу средством направлять поведение людей в соответствии с целями официальной политики. Комитет считает, что главной функцией системы является все же разъяснение содержания и границ основных запретов и одновременно авторитетное осуждение обществом порицаемых деяний.

На первый взгляд в США существует иная ситуация. Психоаналитик В. Гейлин и историк Д. Ротман совместно написали весьма эмоциональное введение к докладу Э. фон Хирша (1976). «Если прогрессивные реформаторы, – заявляют они, – в принципе испытывали доверие к государству, стремясь скорее вовлечь государственную власть в жизнь общества, чем ограничить ее, то наш комитет в принципе испытывает недоверие к государственной власти. Мы по меньшей мере подозреваем, что дискреция может скрывать за собой дискриминацию и произвол. Мы, конечно, не готовы априори сконструировать систему, в которой побуждения управляющих были бы достаточным основанием, чтобы облечь их властью».

Но, читая сам доклад, в составлении которого участвовали и Гейлин, и Ротман, мы обнаруживаем совершенно иную картину. Здесь описывается, как эта власть, изъятая у управляющих, должна использоваться в предлагаемой ими комбинированной системе классицизма и удержания. Например, рассматривая вопрос о размерах наказания, составители доклада пишут:

«Трудность заключается в отсутствии данных: неизвестно, какова сила удерживающего воздействия еще не испытанной шкалы наказаний. Придется установить размеры шкалы на основе догадок, исходя из предположения о том, каким, по всей вероятности, должен быть наилучший удерживающий эффект. Но коль скоро шкала определенного размера, установленная несколько произвольным образом, применяется, то уже на основе опыта она может быть подвергнута изменениям. Если выбранный размер ведет к существенному росту общих коэффициентов преступности, то возможно регулирование шкалы посредством повышения ее верхних значений с учетом соответствующих различий в тяжести преступлений. Если повышение коэффициентов не происходит, было бы правильным поставить эксперимент с уменьшением верхних значений и наблюдать, не произойдет ли вследствие этого ослабление удерживающего эффекта».

Создается система, в которой прихоть управляющих уступает место чрезвычайно сильному, простому и централизованному государственному контролю. Неоклассицизм во всем его многообразии – от Э. Гоффмана из комитета фон Хирша до начальника полиции И. Д. Макамара из комитета, созданного Фондом «XX век», – сконструировал систему, которая нуждается в сильном централизованном государстве и в то же время еще больше усиливает его. В таком же положении находятся их скандинавские единомышленники.

Преодоление теории и практики некарательного воздействия было первым необходимым шагом. Это очистило почву и положило конец некоторым серьезным злоупотреблениям властью в отношении слабых. Школа неоклассицизма с ее жесткой системой – год за око м три месяца за зуб – была, вероятно, неизбежным и, в конечном счете, полезным следующим шагом, по крайней мере до тех пор, пока такая система не стала нравом. Простота и жесткость неоклассицизма позволяют сравнительно легко понять суть дела. После того как вина, рецидив, отягчающие и смягчающие обстоятельства получили количественное выражение, дело за простой арифметикой. Но когда мы видим все это и особенно когда мы видим это в системе, претендующей на ранжирование ценностей, тогда мы должны признать, что нам еще очень далеко до того, чтобы чувствовать себя удовлетворенными. Я бы не выбрал себе такое общество. Речь идет о централизованном авторитарном государстве, которое в стремлении обеспечить равенство вынуждено вообще исключить из своего поля зрения все ценности, плохо поддающиеся количественному выражению. В качестве альтернативы этому мы должны выработать меры, которые позволят нам справиться с задачей, заключающейся в том, чтобы привести положение в соответствие со всей ценностной структурой социальной системы.