Текст книги "Бесчеловечно. Психология охранников концентрационных лагерей"

В-третьих, подверглось тщательному анализу само понятие опасности, как оно используется в сфере уголовного права. Как показал фон Хирш в своей прекрасной статье (1972), многочисленными исследованиями доказано, что нет необходимой ясности, в каких случаях его следует применять, что оно обладает незначительными прогностическими возможностями, когда речь идет о выделении опасных преступников, и что обычно некарательное воздействие не приносит успеха. С этим полностью согласуются результаты скандинавских исследований, мнения Кристиансена и его соавторов (1972), Далгарда (1966) и Стенга (1966). Бесконечные скандалы, разгорающиеся вокруг немногих оставшихся специальных учреждений, предназначенных для этого контингента людей, показывают, что их существование органически связано с недопустимыми моральными компромиссами.

Наука дает аргументы. Но одних лишь аргументов недостаточно, чтобы изменить социальную действительность. Это приводит нас к четвертому пункту объяснения того, почему теория некарательного воздействия терпит поражение. В 60-х годах нашего века лейбористы получили некоторую власть или по крайней мере обрели респектабельность. Представители рабочего класса – не все они, конечно, вышли из этого класса или принадлежат ему, речь в данном случае идет об идеологии – были встревожены открывшимися фактами неравенства и злоупотреблений, которые совершались под видом некарательного воздействия. Совсем не улучшало положения и то обстоятельство, что большинство тех, к кому они применяются, вышли именно из тех классов, которым, как предполагается, должна принадлежать политическая власть. В дополнение к этому следует указать на то, что альтернативные меры контроля, по-видимому, уже находились в поле зрения. Появилась концепция государства всеобщего благоденствия. С бедностью и убожеством следовало бороться не посредством тюрем, а посредством пенсий и социальной помощи.

Глава 4. Удержание

Теории-близнецы

Принимая активное участие в ниспровержении теории и практики некарательного воздействия в рамках уголовного права, я с большим волнением и тревогой наблюдал за тем, как падение конкурента способствует пышному расцвету теории удержания. В течение длительного времени я по утрам читал лекции о заблуждениях теории некарательного воздействия, а после полудня в той же самой аудитории в Осло и перед теми же очень внимательными слушателями читал лекции о достоинствах теории общего предупреждения И. Анденес. Конечно, слушатели были внимательны. Эти люди готовились к службе в системе уголовной юстиции. Они нуждались в рациональной альтернативе теории некарательного воздействия. В добротных, рациональных научных субститутах – в соответствии с тем, к чему они привыкли. Они получают их. И все в большем количестве. В течение последних лет были высказаны серьезные предложения по изменению уголовного права и в Финляндии (Анттила, 1977) и в Швеции (доклад Национального совета по предупреждению преступности, 1977). В обоих случаях провозглашается, что некарательному воздействию должен быть положен конец. И в обоих случаях в качестве наиболее желательной альтернативы называется удержание – или, как мы говорим в Скандинавии, «общее предупреждение», – которое должно стать основой системы уголовного права. Дихотомии царят в мире. Раз теория некарательного воздействия ушла со сцены – значит, нужна теория общего предупреждения. Что касается меня, то я усматриваю именно в этом принципиальную слабость шведского доклада «Новая система уголовного права», который в других отношениях имеет вдохновенный и вдохновляющий характер. Как будто некарательное воздействие и удержание исчерпывают собой возможности совладать с конфликтами.

Это слишком просто. И в то же самое время вполне естественно, что идеи общего предупреждения занимают место идей некарательного воздействия. Часто полагают, что между этими идеями существует принципиальное различие. Однако на самом деле они близко соприкасаются друг с другом по многим позициям. И те и другие на нынешней стадии их развития представляют собой продукт эпохи рационалистического, утилитаристского мышления. И те и другие содержат элемент манипулирования. Некарательное воздействие есть нечто такое, что предназначено изменить поведение преступника; удержание есть попытка изменить поведение других людей. В обоих случаях причиняется с определенной целью боль. В обоих случаях предполагается, что происходит своего рода модификация поведения.

Другим общим свойством этих идей является их тесная связь с наукой. Но нет ничего смешнее, чем измерять эффективность некарательного воздействия. Эта эффективность целиком отрицательная. В результате исследователи двинулись к новой земле обетованной. Можно ли удержать отдельных лиц от убийства, если убивает само государство? И. Эрлих (1975) утверждает, что казнь одного убийцы спасает жизнь семи-восьми людям. Однако, по мнению других авторов, прав Т. Селлин (1967), показавший, что смертная казнь не влияет на частоту умышленных убийств. Эти проблемы сложнее, чем оценка эффективности некарательного ноздействия. Но в принципе применительно к общему предупреждению и некарательному воздействию речь идет о тех же самых проблемах и тех же возможностях измерения. И стороны, принимающие участие в новых дискуссиях, такие же. Поскольку существуют вопросы факта, науки и прикладной социальной инженерии, мы снова оказываемся в руках экспертов по измерению, а затем попадаем в руки «специалистов по социальным вопросам», чтобы получить результаты, пригодные для практической реализации.

Сходство между теорией некарательного воздействия и теорией удержания объясняет, почему они так легко заменяют друг друга. Но между ними существуют также и различия. Особенно поразительна способность к выживанию, которой идеи удержания, или общего предупреждения, наделены в большей степени, чем идеи некарательного воздействия. Обе теории претендуют на эмпирическую обоснованность. Но достичь этой обоснованности для теории удержания, или общего предупреждения, значительно сложнее. Во-первых недостаточно определены даже ее основные понятия. Неточность эту хорошо иллюстрирует тот простой факт, что ключевые понятия «общее предупреждение» и «удержание» используются в большинстве работ (см. Анденес, 1974) и в этой также как взаимозаменяемые. Более того, даже беглое знакомство с литературой покажет, что в системе понятий общего предупреждения, или удержания, все может классифицироваться как стимул – от деятельности полиции до смертной казни через повышение. Вообще я думаю, что было бы правильно сказать так: все, что может рассматриваться как элемент системы формального социального контроля, может быть в равной степени определено как элемент общего предупреждения. И наконец, даже в тех случаях, когда стимулы представлены в виде контролируемых величин, измерение эффекта общего предупреждения часто сложнее, чем измерение эффекта некарательного воздействия. Причины этого опять-таки просты. Некарательное воздействие имеет по крайней мере четко определенный объект – тот, кого подвергают такому воздействию. С общим предупреждением, или удержанием, сложнее. Объектом является целая категория населения. Эта категория может перейти от совершения одного вида преступления к другому, перемещаться из одной страны в другую, получать или не получать информацию об усилении либо ослаблении стимула.

Теоретически, а также и эмпирически, идеи общего предупреждения более сложны с точки зрения их претворения в жизнь, чем идеи некарательного воздействия. Неопределенность в дефинициях, в стимулах и объектах воздействия делает почти невозможным их опровержение. Эту теорию подкрепляет претензия на то, что она основана на науке, но в то же время выдерживает эмпирическую проверку. Вероятно, эти ее аспекты позволяют общему предупреждению заполнить пустоту, образовавшуюся после ухода со сцены некарательного воздействия, и делают эту теорию соответствующей эпохе, когда причинение боли иным образом ставится под вопрос.

Наука об очевидном

Очевидно, что посредством наказания можно управлять поведением. Мы знаем это. Мы не притрагиваемся к раскаленной печи. Мы меняем – и достаточно часто – свое поведение, если нас порицает за неправильный поступок тот, чьим мнением мы дорожим. То, что нам известно из нашей личной жизни, мы склонны переносить в нашу общественную жизнь. Опыт, который я приобрел в своей семье и в кругу друзей, служит мне основой для дискуссии о том, как удержать вора, наркомана, насильника. Почему их нельзя удержать наказанием, как меня – горячей печью?

Для этого действительно существуют довольно веские причины. В сфере общественной жизни речь идет не о непосредственном контроле и наказании, а о формальных санкциях, которые реализуются через значительное время после возможного совершения преступления. Здесь, кроме того, не идет речь о наказании, налагаемом тем, кто состоит с нарушителем в определенных отношениях и поэтому располагает большими возможностями, чем просто причинение боли. Обычно речь идет не о сравнении наказания с безнаказанностью, а об усилении либо смягчении определенного вида наказания за определенный вид преступления. Чтобы применить свой повседневный опыт в общей дискуссии по вопросам удержания, нам следует сравнить удерживающее воздействие раскаленной печи температурой в 200° и печи температурой в 300° либо несколько минут отцовских упреков с его же 15-минутным выговором. И, наконец, самое важное: дискуссия по вопросам общего предупреждения – это обсуждение не того, как непосредственно воздействует боль, а главным образом того, как влияет на этот факт, что В подвергся наказанию. Некоторые из нас вообще не настолько умны, чтобы учиться на опыте других людей, у которых свои особые раскаленные печи.

И все же очевидно, что наказание удерживает. Некоторые виды наказания в некоторых ситуациях удерживают от совершения некоторых действий. Если бы наказания совсем не было, мог бы возникнуть хаос. Когда полиция объявляет забастовку, это создает трудности. Я вполне с этим согласен. В своих наиболее элементарных формах основная посылка теории удержания вполне обоснована. Если против тех, кто нарушает законы, не принимать никаких мер, то это, несомненно, отразится на общем уровне преступности в стране.

Но когда идеи общего предупреждения, или удержания, применяются на практике, речь идет не об этих элементарных формах. На практике к этим идеям обращаются тогда, когда политикам нужны аргументы для усиления наказания за определенные преступления или когда судьи хотят проявить особую суровость, например увеличить наказание с одного года лишения свободы до двух лет. Бесчисленные приговоры в Норвегии начинаются словами: «Исходя из соображений общего предупреждения, необходимо в данном случае назначить строгое наказание». Это надежный выход из положения, основанный на интуиции и на науке.

Здесь мы затрагиваем саму суть проблемы: теория общего предупреждения, или удержания, полностью приемлема, если речь идет о выборе между двумя крайностями – все или ничего. Если не принимать никаких мер к правонарушителям, то это, повторяем, несомненно, повлияет на общий уровень преступности в стране. Если уклонение от уплаты налогов будет систематически караться смертной казнью, то поведение налогоплательщиков, по всей вероятности, улучшится. Но это не те случаи, когда используются идеи общего предупреждения. Почти всегда их конкретное применение проявляется в незначительном повышении либо понижении того, что составляет обычные стандарты боли. Здесь теория общего предупреждения и соответствующие эмпирические исследования не могут служить нам ориентиром. Но, постоянно обращаясь к упомянутым крайним случаям, люди, работающие в этой области, создают впечатление, будто они опираются на теорию и эмпирические данные. Иными словами, они придают процессу раздачи боли ложную легитимацию. Они могли бы сказать: мы придерживаемся того мнения, что преступники должны страдать. Это аксиологическое утверждение, открытое критике, и мы могли бы вступить в имеющую этический характер дискуссию по вопросам страдания. Но они поступают не так. После сложных научных дебатов и наглядной демонстрации того, что идеи некарательного воздействия не имеют научного обоснования, они заявляют, что их собственные идеи базируются на результатах эмпирических исследований. И в качестве подтверждения приводят классические примеры очевидного эффекта некоторых форм причинения боли. Облекая очевидное в научные термины, они создают впечатление, будто выбор наказания имеет под собой разумные основания и будто картина преступности была бы иной, если бы были другими методы наказания. Причинение боли получает научную легитимацию. Нам не очень нравится то, что мы делаем, но мы настойчиво продолжаем это делать во имя науки.

В каких масштабах происходит раздача боли

В настоящее время примерно 1800 норвежцев содержится в тюрьме. Это составляет приблизительно 44 человека на 100 тыс. населения. Но почему именно 44? Почему не 115 на 100 тыс. населения, как в Финляндии? Почему не взять за образец большие индустриальные страны? Как раз сейчас в США насчитывается полмиллиона заключенных, что составляет 230 человек на 100 тыс. населения. Но мы можем поступить совсем по-иному и обратиться к расположенной в самом сердце Европы маленькой промышленно развитой стране, сталкивающейся с серьезными проблемами несовершеннолетних, проблемами наркомании и преступности, – Голландии, имеющей менее 20 заключенных на 100 тыс. населения. Иными словами, это вдвое меньше, чем в Норвегии, и ровно столько же, сколько в Исландии, которая по причинам исторического и географического характера должна походить на Норвегию.

В историческом плане различия еще значительнее. В то самое время, когда Г. Ибсен пытался сдать экзамен за среднюю школу и провалился, в Норвегии было в пять раз больше заключенных, чем в Дании. Такие же высокие показатели имели Финляндия и Швеция. Впоследствии вплоть до конца прошлого столетия число заключенных в этих странах стало резко сокращаться, а затем везде, кроме Финляндии, оставалось довольно стабильным вплоть до наших дней. Несмотря на то, что некоторые показатели преступности увеличились вдвое, а затем и еще раз вдвое, число заключенных не менялось.

Речь идет не о том, чтобы объяснить происшедшие изменения либо отсутствие изменений. Мы хотим только отметить, что нет ничего нового в увеличении зарегистрированной преступности без соответствующего увеличения числа заключенных в тюрьмах. И наоборот, нет ничего нового в сокращении зарегистрированной преступности без соответствующего сокращения числа заключенных. Не существует жесткой связи между уровнем преступности и уровнем наказаний. Оба эти явления находятся друг с другом, по-видимому, в сложных и не очень понятных отношениях. Не имеется достаточных данных для утверждения, что коэффициент преступности в той или иной стране определяет коэффициент заключенных. С другой стороны, нет достаточных данных для утверждения, что коэффициент заключенных в стране или ударная мощь полиции определяет уровень преступности. Несомненно, они влияют друг на друга, но жесткой связи между ними нет. По этой и по другим причинам было бы слишком сильным упрощением рассматривать наказание просто как средство борьбы с нежелательным поведением.

Контроль за преступностью как самоцель?

Знакомясь с новой волной литературы, посвященной вопросам удержания, поражаешься простоте наиболее важных обоснований. Это та же самая простота, которая была характерна для теории некарательного воздействия. Тогда было очевидно, что преступников нужно исцелять, дабы они не продолжали свою антисоциальную деятельность. Теперь столь же очевидно, что примеры страдания грешников должны удерживать тех, кто вступил на скользкий путь. Дело обстоит таким образом, как будто контроль над преступностью представляет собой самоцель. Такого не может быть. Позвольте мне по-иному сформулировать это положение: если бы общее предупреждение, или удержание, было основной целью деятельности, то систему уголовной юстиции в наших странах следовало бы организовать совершенно по-другому. Если бы цель наказания состояла в том, чтобы обеспечить единство моральных оценок, то система уголовной юстиции едва ли должна была прилагать какие-либо усилия для контроля над теми преступлениями, которые в нашем обществе считаются тяжкими. Большинство убийств могло бы оставаться безнаказанным; мы все знаем, что это плохо, и было бы более чем достаточно ограничиться формальной церемонией объявления того, кто в этом виновен. Вместо этого можно было бы направить всю нашу энергию на подкрепление слабых норм. В Норвегии мы недавно запретили продажу досок на роликах для сухопутного серфинга. Мы также приняли закон, обязывающий использовать привязные ремни на передних сиденьях автомобиля. Это благородные задачи для теории удержания. Всего несколько приговоров к пяти годам лишения свободы – и мы будем соблюдать эти предписания. Сотни человек ежегодно будут избавлены от тяжких телесных повреждений в результате соблюдения закона о привязных ремнях; возможно, это спасет тридцать жизней, что равно среднегодовому числу убийств в Норвегии.

Не может быть, чтобы дело обстояло столь просто. Существование более сложной цели предположил К. Макела (1975). Он принадлежит к числу людей, возглавляющих в Финляндии борьбу за новое уголовное право. Главный его аргумент заключается в том, что посредством общего предупреждения система наказаний должна сформировать перечень приоритетов, отражающий ценностные представления общества. Это интересная идея. И я вскоре вернусь к ней. Однако в общем виде речь идет просто о том, что более тяжкие преступления должны караться более суровыми наказаниями. Или, как сказано в упоминавшемся выше шведском докладе, «санкции должны определяться тем, насколько опасны и предосудительны преступления». Итак, причинение наибольшей боли тем, кто совершил наиболее осуждаемые деяния.

Но кто должен определять приоритеты? В моей части мира – парламент. Модель проста: уголовное право устанавливает перечень греховных деяний, парламент классифицирует их и ранжирует, а затем дает подробное указание, какое количество боли следует причинять за каждое из возможных нарушений закона, исходя при этом, конечно, из того, что наибольшая боль полагается за наиболее тяжкие грехи.

Составление перечня приоритетов, отражающих ценностные представления общества, – то, что предлагает К. Макела, – усложняет задачу. Цель не только в том, чтобы контролировать преступность, но также и в том, чтобы определить приоритеты среди охраняемых уголовным правом ценностей. Это то, что выдвигается на первый план и в шведском докладе «Новая система уголовного права», – не потребность в контроле, а определение суровости наказания, исходя из того, чего заслуживает преступление: «последствия должны подчеркивать опасность преступления и вызываемое им отвращение».

Но если цель такова – а это может быть вполне респектабельной целью, – то тогда возникают новые вопросы, особенно в отношении понимания того, что мы имеем в виду в таких случаях. Действительно ли мы обсуждаем проблемы общего предупреждения? Если мы настаиваем на том, что это – обсуждение проблем общего предупреждения, то каковы научные и социальные последствия такой дискуссии? Заявляют, что убийцу казнят не для того, чтобы предотвратить убийство, а для того, чтобы изобличить греховность убийства. Но зачем обсуждать это в рамках эмпирического анализа? Раздача боли используется здесь в качестве торжественной декларации чисто морального характера. Почему не сказать это?

Но, сказав это, мы прежде всего ослабим позиции теории, общего предупреждения. Кроме того, станет еще более очевидным, что раздача боли была задумана, чтобы функционировать как система сигналов – своего рода язык. Признание этой функции подготавливает почву для понимания того, что можно использовать и другие, менее уязвляющие языки. А это ставит под сомнение правомерность причинения боли в тех случаях, когда боль рассматривается как сигнал, заменяющий конкретные формы контроля за поведением.

Навстречу неоклассицизму

Как в теоретическом, так и в эмпирическом плане идеи общего предупреждения более сложны для их претворения в жизнь, чем идеи некарательного воздействия. Но в аксиологическом плане идеи общего предупреждения имеют значительные преимущества. Теория некарательного воздействия весьма успешно снимала вопросы ценностного характера. Основанное на аналогии с соматической медициной, некарательное воздействие воспринималось как очевидное благо. Лечение, а соответственно и некарательное воздействие в системе уголовной юстиции имело цель улучшить состояние здоровья клиента. Поэтому было неуместно спрашивать, причиняет ли некарательное воздействие страдание. Многие виды лечения причиняют страдания. И было неуместно спрашивать, заслуживает ли клиент того, чтобы его заставляли страдать; ведь так много людей страдают незаслуженно. И не было необходимости контролировать исцелителей, так как не было конфликтующих целей. Была лишь одна, благородная, цель, которую признавали клиент и общество: вернуть человеку социальное здоровье, излечить его от преступления.

Что касается удержания или общего предупреждения, то здесь положение совершенно иное. В этом случае ясно, что речь идет о наказании. Это намеренное причинение страданий. Система наказаний существует для того, чтобы делать людям неприятности, а не помогать им или лечить их. И боль причиняется не в интересах страдающего, а в интересах других людей. Если те, кто страдает, становятся лучше, это хорошо. Но основной объект воздействия – население, что особенно отчетливо явствует из факта использования теорией выражения «общее предупреждение». Таким образом, мы вынуждены признать конфликт интересов. Нам приходится уделять внимание регулированию причинения боли.

Описав крушение теории некарательного воздействия и возрождение теории удержания, мы фактически описали два наиболее важных условия возникновения того, что теперь обычно называют движением «неоклассицизма». Давайте обратимся к рассмотрению этого феномена.