Текст книги "Бесчеловечно. Психология охранников концентрационных лагерей"

Однако некоторые из них будут меньше говорить как товарищи и больше действовать как функционеры. Они организуют сообщества для наркоманов. Они научились это делать. Если клиент убежит, они постараются найти его и вернуть. Если они не смогут его найти, они попросят сделать это полицию. Когда полиция вернет беглеца, они будут строго следить за ним, чтобы предупредить новый побег. Но это им надоест. Их друзья требуют внимания; их дети заболели корью; полиция выражает недовольство. Они установят замки. Но замки легко открываются, а побег сам по себе представляет вызов. Забор становится выше, некоторые из клиентов делают подкоп. Возводится более высокая стена, некоторые из клиентов перелезают через нее. Устанавливаются решетки, кто-то из клиентов преодолевает их и оказывается по ту сторону стены. Оборудуются камеры для специального воздействия.

Это напоминает старый фильм. Мы уже через все это проходили. Направление, которое воплощает в себе Хассела, может повторить опыт рабочих школ для молодых преступников. Псе начиналось как идеалистическое движение, широко открытое для молодых людей, которые действительно заслужили искреннего к себе отношения. В результате того, что учителя были обязаны удерживать своих учеников, весьма не расположенных к учебе, дело кончилось тем, что эти школы превратились в необычайно суровые тюрьмы с неопределенным сроком пребывания в них. Трудно понять, почему социальные работники смогут достичь лучших результатов.

Специальные заведения и учреждения для трудных детей и подростков были созданы в Скандинавии в конце прошлого века в результате совпадения интересов юристов-практиков, педагогов и политиков (Т. Дэл, 1078). Это должно было значительно облегчить участь тех, кого следовало контролировать. Персонал должен был состоять из специалистов, набираемых и большинстве своем из сферы просвещения, здравоохранения и социального обеспечения. Но это никогда не было реализовано. Тогда не было такого количества специалистов. Однако сейчас они имеются. Они нетерпеливо ждут новых задач, защищенные от воспоминаний о прежних опытах тем, что рассматривают самих себя как товарищей. Мы приходим к системе принудительного потребления, в которой одним из товаров становится социальный контроль, осуществляемый товарищами-функционерами.

Глава 9. Боль навсегда?

Подобно маятнику

Различные формы контроля над преступностью, подобно тяжелым волнам, появляются, исчезают и появляются вновь. Быть может, еще выразительнее будет сравнение с маятником. Маятник движется от одной крайней позиции к другой, от классицизма к позитивизму, а затем от неоклассицизма к неопозитивизму. Ни одна из крайних позиций не отличается абсолютной определенностью. Каждая из них таит в себе возможность модификации. Классицизм и неоклассицизм озабочены проблемой равенства, определяемого степенью тяжести совершенного деяния, а не более широким понятием справедливости. Ни тот, ни другой не в силах создать механизм контроля над малозначительными преступлениями и отклоняющимся поведением. Позитивизм и неопозитивизм дают превосходную основу для контроля над мелкими правонарушениями, а также над такими феноменами, как привычный или опасный преступник. Недостатки этих подходов становятся заметными в те периоды, когда потребность в такого рода контроле ощущается не особенно остро или когда его потенциальные объекты пользуются поддержкой либо обладают политической силой. Наступает ли в таком случае спокойная и уравновешенная ситуация, когда движение маятника прекращается и устанавливается гармония? Это случается, конечно, но не в теории, а на практике и является результатом сомнительных компромиссов. Всего понемногу. Немного от равенства, определяемого степенью тяжести совершенных правонарушений; немного от контроля над мелкими правонарушителями, исходящего из их предполагаемых потребностей; немного неопределенных приговоров, постановляемых на базе гипотезы об опасности преступника. Контроль над преступностью не имеет в основе своей четких принципов. Во всяком случае, не больше, чем контроль над пороком или контроль над международной экономикой. Это вопрос повседневной жизни, разрешаемый посредством компромиссов, достижимых именно в силу неопределенности исходных позиций. Немногие социальные системы смогли бы выжить, если бы участники взаимодействия полностью понимали друг друга и в полной мере руководствовались провозглашенными основными принципами своих систем.

Одна из причин легкого достижения компромиссов в рамках системы контроля над преступностью, возможно, состоит в том, что крайние положения маятника, в конце концов, не столь уж различаются между собой. Быть может, между позитивизмом и классицизмом (равно как между неопозитивизмом и неоклассицизмом) больше сходства, нежели различий.

Я уже говорил о том, что теория некарательного воздействия и теория общего предупреждения, или удержания, имеют принципиальное сходство. Теперь я хотел бы пойти еще дальше. Я утверждаю, что позитивизм и классицизм в том виде, в каком они предстают в сфере контроля над преступностью, также обнаруживают некое фундаментальное сходство. Беккариа наказывал с определенной целью. Доклад фон Хирша устанавливает уровень раздачи боли таким образом, чтобы это предотвратило преступление. В обоих случаях речь идет о равенство в раздаче боли. Но за этим стоит очевидная цель контроль над преступностью. Неоклассицизм не только активизирован возрождением интереса к общему предупреждению. Оба подхода находятся и гармоническом взаимодействии. Справедливое воздаяние было бы всего лишь пустой фразой, если бы оно не рассматривалось в качестве регулятивного механизма намеренного причинения боли.

Колебания маятника между классицизмом и позитивизмом дают действительную картину, когда задача состоит в том, чтобы определить основные и практически значимые позиции в спорах о контроле над преступностью. Но эти колебания не дают правильного представления, когда речь идет об анализе фундаментальных различий в данной области. Сравнение с маятником, к которому я все время прибегаю, раскрывает только одну сторону вопроса. Существует и другая, обычно игнорируемая творцами уголовной политики и отрицаемая или по меньшей мере неодобряемая как социологами, так и либерально настроенными политическими деятелями. Позвольте мне попытаться приблизить нас к этой альтернативной позиции. Но задача эта трудна, и здесь нельза проявлять торопливость.

Когда нужны эксперты

Произошло убийство. Это случилось в современном городе обычных размеров с населением, скажем, в 300 тыс. жителей. Вы читаете об этом в газете и испытываете настоящее потрясение. Еще позапрошлым вечером вы слушали лекцию предполагаемого убийцы. Вы не заметили ничего необычного ни в самом ораторе, ни в его речи. Вся эта история выглядит непостижимой. Судьи, по-видимому, тоже находят дело непопятным. Они заявляют, что для объяснения будут призваны психиатры.

Теперь давайте представим себе другое убийство. Совершенное 200 лет назад. Чтобы облегчить работу нашего воображения, допустим, что убийство произошло в Хилтауне, пришедшем в упадок городке в Новой Англии, которому принесло известность его проникновенное описание Дж. К. Хомансом (1951). Живи мы в то время в Хилтауне, мы нашли бы смехотворным обращение к экспертам с просьбой объяснить, почему убийца убил. Смехотворным, потому что мы нее знали, почему он это сделал. Возможно, но заранее и не столь определенно, чтобы мы отважились вмешаться с целью предотвратить убийство. Но после того, как это совершилось, мы не стали бы удивляться, и в кругу друзей все высказали бы единодушное мнение, что это именно то, чего мы всегда могли ожидать.

Разница в восприятии этих двух убийств обусловлена объемом и характером информации, которой располагают друг о друге участники взаимодействия. Так много людей живет в современном городе обычных размеров, что невозможно их всех знать. В дополнение к этому жизнь организована таким образом, что позволяет нам иметь о других людях только сегментарное представление. Мы знаем коллег по работе только как коллег, друзей как друзой, членов семьи как членов семьи… Мы располагаем слишком ограниченными сведениями, чтобы прогнозировать поведение людей за пределами той группы, где мы с ними общаемся. В Хилтауне довольно хорошо известно все о каждом.

Обращение к психиатру во многих отношениях представляет собой попытку воссоздать утраченный Хилтаун. Хороший психиатр воссоздаст личность убийцы во всей ее полноте; он ликвидирует границы между сегментами его существования и тем самым даст возможность схватить непостижимое. Поступая таким образом, психиатр выполнит па уровне индивида ту самую работу, которую социолог пытается выполнить на уровне общества. Мы стали чужими друг другу (а вследствие этого часто и самим себе). Мы нуждаемся в экспертах, чтобы воссоединиться. То же самое происходит и с обществом. Мы нуждаемся в помощи, чтобы воссоздать тотальность.

Есть основания для разлития института экспертов в различных сферах. Серьезные научные основания. Мы нуждаемся и экспертах, как мы нуждаемся в большинстве других услуг, предоставляемых в современном общество. Нам нужны врачи, сестры милосердия, больницы, школы. Но и они нуждаются в нас. Это обстоятельство привлекает внимание к другой стороне вопроса. Эксперты нуждаются в клиентах и могут создавать их по ходу дела. Это в значительной степени будет способствовать тому, чтобы мы забыли, что мы вовсе не такие чужие друг другу, как нас пытаются убедит), некоторые писатели. Одни еще живут и сельской местности, а другие никогда не покидают своего района внутри мегаполиса.

Скрытые структуры

Позвольте мне рассказать здесь один случай из жизни наших долин. Он похож на сказку, но это вполне правдивая история, которую наблюдала и описала проницательная исследовательница (Бьеркан, 1977). Ее задача состояла в том, чтобы изучить древний, но все еще жизнеспособный норвежский институт Ленсманна. Это своего рода шериф, наделенный множеством дополнительных гражданских функций. Ленсманн живет в своем округе. Очень часто эта должность переходит от отца к сыну. В старину Ленсманн отличался плохим характером, был богат и высокомерен. В сказках это был персонаж, которого нужно перехитрить, тогда как король оказывался более добрым и глупым. В наши дни Лесманн находится под большим контролем, он проще, популярнее, и от степени его популярности зависит его возможность осуществлять свои функции. Он руководит проведением аукционов, следит за тем, чтобы незамужние женщины получали деньги от сбежавших отцов их детей, и осуществляет контроль над преступностью. Здесь мы приходим к основному наблюдению, сделанному Бьеркан. В ходе интервью с ней каждый Ленсманн утверждал, что в его округе не совершается преступлений. За некоторыми исключениями. Иногда случалось, что посторонние опустошали кассу бензоколонки или магазина. Но местные жители? Никогда.

Однако Бьеркан, как уже отмечалось, была внимательным наблюдателем. Во время одного из интервью произошло несколько событий. Позвонил телефон: какая-то особа потеряла свой кошелек. Ленсманн поручил своему помощнику поехать в ближайшее кафе, кошелек был найден и возвращен хозяйке. Кошельком воспользовался некий молодой человек. Оказалось, что это ее сын.

Другой эпизод. Поступило сообщение о том, что похищено оружие со склада отрядов местной обороны. Ленсманн тут же сел в свой автомобиль, поехал в горы в том направлении, где находился склад, высоко в горах встретил машину, остановил ее и обнаружил в ней пьяного, как обычно, Оле с оружием, похищенным, чтобы доставить неприятность отцу. Ленсманн отправил Оле домой, а оружие – в более безопасное место. Какой сенсационный случай упустили средства массовой информации! Вертолеты и специальные отряды полиции по борьбе с террористами могли бы быть вовлечены в дело в связи с преступлением века. Теперь это был всего лишь Оле. И старая история о семейных неурядицах и ссорах.

Преступление – это не вещь. Преступление – это понятие, применяемое в определенных социальных ситуациях, когда это возможно и соответствует интересам одной или нескольких сторон. Мы можем создавать преступления созданием систем, которые требуют этого понятия. Мы можем ликвидировать преступления, создавая системы противоположного типа.

Контркультуры

Дания – страна сообществ. Не только тех, которые создаются функционерами, но и реальных сообществ, создаваемых простыми гражданами. То, что технический прогресс разъединяет, человек может собрать воедино. Христиания является самым большим сообществом. Она расположена в прекрасном месте, недалеко от центра Копенгагена, которое раньше использовалось военными. После ухода военных его захватили бунтари, выселенные из близлежащих домов; затем к ним присоединились другие жители трущоб. Число проживающих здесь людей неизвестно: они достаточно далеки от системы регистрации и государственной статистики. Но во всяком случае, их больше тысячи, и они занимают несколько больших каменных зданий и множество деревянных. Уровень их жизни, как правило, чрезвычайно низок. Здесь можно выжить, имея очень мало денег. Одни работают за пределами общины, в Копенгагене. Другие получают какое-то пособие по социальному обеспечению. В самой Христианин также есть некоторые возможности добывать себе средства к существованию. Имеется несколько мастерских, рестораны, булочная, центр здоровья па базе народной медицины. Здесь же находится основная сцена одного из наиболее интересных датских театров. Все это в целом напоминает громадный, пародийно-возвышенный спектакль.

В то же время это место вселяет ужас: грязь, беспорядок, открытая продажа наркотиков, множество пьяных, преобладание людей странного вида, некоторые из них явно страдают душевной болезнью и почти все как будто сошли с картины средневекового художника. Множество детей. Часть их живет в Христианин со своими родителями, часть бежала в свободный город из других районов Дании и создала здесь организацию под названием «Держава детей». Повсюду много собак, есть несколько лошадей. Однажды в уединенном месте мне встретился бурый медведь. Я не сразу понял, что медведь на цепи; по стандартам Христианин это было несправедливо.

Христианин знает свои взлеты и падения. Мое последнее переживание здесь связано с Серым залом. Две тысячи человек собрались, чтобы начать борьбу против потребления сильных, наркотиков в Христиании и по всей Дании. В дальнейшем было оказано очень серьезной давление на торговцев и потребителе наркотиков. Возникло национальное движение, и Христиании взмыла вверх. Однако речь идет об обществе, которое весьма скептически относится к лидерству, любому лидерству. На расстоянии это выглядит так, будто с возникновением кризисов снова и снова появляются прирожденные лидеры. Принимая на себя ответственность, они становятся известными как в самой Христианин, так и за ее пределами. Но тем самым они нарушают требование равенства и утрачивают возможность действовать, То же самое можно наблюдать в феминистском движении. Таким образом, Христианией нельзя управлять. Но ее и нелегко уничтожить. Каждый раз, когда предпринимается такого рода попытка, Христианин активно встает на свою защиту, и правительство в нерешительности останавливается.

У Христиании много друзей. Как удачно подметил Б. Кутчинский (1981), либерализм играет в Дании важную роль. А Христиания самая важная часть Дании. Помимо скверны, греха н нищеты, средоточием которых она является, Христиания служит выражением основных ценностей датского общества. В хорошие времена, но бывают и плохие, это место, где люди живут сообща. Поскольку так много людей так мало работают, они имеют больше времени, чем обычно, для бесед, общения, культурной жизни. По в то же время существуют убедительные доказательства того, что в Христианин процветает торгашество (Медсен, 1979).

Христиания бросает вызов Дании, но внутри самой Христиании, возможно, в конечном счете возьмет верх ординарная Дания.

Христиания – это своего рода средневековый город, жизнь в котором зиждется па сочетании мелкого частного предпринимательства и уравнительного распределения.

На другом конце Дании есть иное сообщество, основанное по преимуществу на упорном труде и социалистических идеях. Оно называется «Твинд-школа», его символ – самая большая в Дании ветряная мельница, построенная членами сообщества. Это сообщество выросло из движения за народную школу, очень влиятельного в Дании и имеющего сильно выраженный религиозный характер, школу, предназначенную для общего развития и образования молодежи, прошедшей курс обязательного обучения. Учителя в Твинде складывают все свои заработки в один котел и делят поровну. Это весьма эффективный метод, применяемый меньшинством в капиталистическом обществе всеобщего благоденствия. Твинд-система разбогатела, она скупает фермы и превращает их в школы.

Существенно, что как ученики, так и учителя одновременно и учатся, и работают. Они построили свои собственные здания, изобрели собственную систему канализации, которую теперь применяют во многих других местах, и свою собственную систему обеспечения электроэнергией. Ветряные мельницы дают излишки электроэнергии, которая продается электрокомпаниям. Если вы не знаете, как починить разбитое окно или карбюратор, нужно только постараться. Вы, конечно, можете это сделать. Они покупают старые автобусы, превращают их в классные комнаты. Они путешествуют по Европе и Азии с тем, чтобы изучить тамошние условия жизни, и в результате могут дома рассказывать об этом не по книгам, а основываясь на реальных фактах. Находясь за границей, они стараются приобщиться к жизни простых людей, нередко участвуют в совместных проектах, осуществляемых п деревнях или городах. Помимо передвижных народных школ, действуют школы для подготовки учителей. Основная ценность – эго работа. Дисциплина очень строга. Алкоголь н наркотики абсолютно запрещены, даже во время каникул. Нарушение этих правил влечет за собой изгнание.

Будучи составными частями окружающего их общества, Христианин и Твинд в то же время находятся в противоречии с ним. При этом Христиания н Твинд сами стоят на противоположных позициях. Избыток времени в Христиании и дефицит его в Твинде. Отсутствие дисциплины в Христианин и чрезмерная дисциплина в Твинде. Опасность Христиании, по-видимому, заключается в позиции невмешательства, в такой степени терпимости, что это может угрожать самой жизни. Опасность Твинда и существующей в нем коллективной установке, которая столь сильна, что может подавлять индивида. Однако нечто более важное объединяет эти две системы: принцип доверия человеку. Христианин и Твинд представляют собой сообщества, отрицающие подход к человеку как к клиенту. Всей своей жизненной практикой они утверждают, что человек может стать тем, кем он действительно хочет стать. Человек – это творец, а не просто потребитель.

Этой весной 30 человек собрались на западном побережье Норвегии. Они встретились, чтобы обсудить не только этические и философские, но самые что ни на есть практические вопросы, например, как организовать свою повседневную жизнь и выполнять необходимую работу. Они провели вместе три дня. За исключением нескольких приглашенных ораторов, все собравшиеся были, согласно официально принятой классификации, умственно отсталыми.

Таковы ли они на самом деле?

Не это важно. Они провели свою встречу. Их дискуссии были интересными. После встречи они разъехались по четырем деревням, где постоянно живут. Все они работают. Все участвуют в принятии решений. Все вовлечены в культурную жизнь. Это полнота существования, превышающая обычную.

Считается, что они недостаточно развиты. Я думал об этом на следующий вечер во время ужина в одной из деревень. За столом нас было примерно десять человек. Только двое или трое не имели официально установленных физических недостатков, остальные имели по несколько. Видар спросил, не хотим ли мы чаю, и обслужил нас всех спокойно, ничего не пролив и не разбив. Он был признан умственно отсталым и к тому же был слеп. Но главное в этом не то, что слепой и признанный умственно отсталым Видар напоил нас чаем. Главным было поведение других людей, сидевших за столом. Само собой разумелось, что Видар напоит нас чаем. Царила атмосфера доверия. Правда, мне показалось, что человек, ответственный за это чаепитие, был несколько насторожен; но никто не вмешивался, и потом не последовало никаких комментариев. Как сказал мне на следующий день мой старый знакомый, происшедшее не планировалось заранее и никогда не обсуждалось в сообществе.

Насколько я мог судить, для людей, сидевших за столом, угроза заключалась только в том, что вокруг было слишком много помощников. Не профессионалов, они запрещены в этом сообществе, по крайней мере в плане проявления их профессиональных качеств, а просто благодетелей. Это весьма реальная угроза. Сообщество, о котором идет речь, очень сильно привлекает к себе молодых людей. Они стоят в очереди, чтобы принять участие. Если их слишком много, то это значит, что у Видара отберут чайную чашку и, быть может, даже вытеснят с основной работы, какой является мытье посуды. Он делает это раз в день в дополнение к другой работе вне стен дома. В целях защиты таких, как Видар, в сообществе не разрешается использовать посудомоечные машины. С той же целью установлено, что молодежь, склонная к оказанию чрезмерной помощи, питается отдельно там, где нет лиц, признанных умственно отсталыми, нет душевнобольных, слепых и калек. Другими словами, ситуация как бы перевернута вверх дном: организована защита от желающих помочь. Молодью люди знают это. Тем не менее они стремятся получить доступ к сообществу, слиться с ним, получить ответы на жизненно важные вопросы от разных учителей, то есть вобрать все разнообразие человеческого опыта. Это не просто контркультура, как сказал бы Т. Розак (1969). Это контробщество, более радикальное, чем все, которые я знаю, включая Твинд, Христианию или любое политическое движение. Даже внутри нашего хорошо отрегулированного, весьма богатого общества, обеспечивающего всякого рода услуги, есть контрсилы, сообщества антиклиентов, места, где неясно, кто дает, а кто получает.

Сообщество, в котором живет Видар, называется Видарасен. (Сходство имени и названия является, скорее всего, совпадением.) Официально Видарасен – это учреждение для умственно отсталых. Оно получает деньги от государства. Как и в Твинде, все заработки складываются в одни котел и поровну делятся на всех. Сообщества такого рода впервые были созданы в Шотландии немецким эмигрантом К. Книгом. Они пользуются международной известностью под именем «Кемпхилл вилидж» и обнаруживают заметное сходство с французскими поселениями типа Ларш, созданными Ж. Ванье (Кларк, 1974). Условия для таких поселений, по-видимому, особенно благоприятны в Норвегии. Здесь их уже четыре и предполагается образовать еще два. Как раз сейчас добиваются того, чтобы власти преобразовали учреждения для умственно отсталых в коммуны для людей, которые по тем или иным причинам не могут жить в атмосфере городской скученности и отчуждения. Видарасен не может функционировать без государственных субсидий. Будучи реакцией па доминирующие черты общества всеобщего благоденствия, эта форма жизни зависит от государства и в то же время обладает возможностями для его обновления.

Как и все мы, сообщества, о которых идет речь, имеют определенные ценностные представления. В Видарасене и Кемпхилле господствуют представления о душе, которые можно найти во многих религиозных системах. Здесь считают, что, когда тело умирает, душа переселяется в другое тело. Это предположение имеет важное значение для социальной жизни. Оно делает людей более внимательными. Внешние признаки вроде нечеткости речи, двигательных расстройств, обильных выделений из носа еще не исчерпывают собой существенных показателей того, кто вы есть. В увечном теле может жить благородная душа. Когда мы внимательно вглядываемся, то убеждаемся в этом.