Текст книги "Главный врач"

Через несколько минут, когда чай запаривался, его можно было разливать по чашкам. Но даже такую мелочь хозяин дома никому не доверял. Самовар плевался кипятком и фыркал паром, а потому чашку следовало держать под наклоном, чтобы не обжечься. Каждый, кто хоть раз пробовал чай у Кунцевых, никогда не упускал возможности поучаствовать в их чайной церемонии.

Приготовив ароматный напиток, Люся положила на блюдце пару пряников и вышла на веранду. Аркадий сидел склонив голову на грудь, словно спал. Но что-то насторожило её… Шагнув к мужу, Людмила окликнула:

– Аркаша!

Не получив ответа, она подошла ближе и пристально посмотрела на него…

Посуда обиженно звякнула, ударившись об пол. Блюдечко раскололось пополам, скинув покатившиеся в разные стороны пряники. Хрустнув, откололась ручка, чашка закачалась с боку на бок, выплёскивая чай на ковёр. Люся опустилась на колени перед креслом, взяла руки мужа, поднесла ладони к своему лицу и, уткнувшись в них, горько заплакала. Аркадий, уже бездыханный, больше не мог утешить свою Люсю и сидел неподвижный, словно переживая это страшное мгновение вместе с любимой, положившей голову на его колени, женщиной.

Глава 3
А жизнь, между тем, своим чередом…

Мы изменили своё окружение так радикально, что теперь должны изменить себя, чтобы жить в этом новом окружении.

Норберт Винер

Похоронами занимался Тёткин. Для многих смерть Кунцева оказалась шоком. Аркадий Александрович, оберегая жену, не позволял своему лечащему доктору рассказывать ей о диагнозе-приговоре. Но разве возможно скрыть подобное от врача с многолетним опытом! Узнав о болезни мужа и о том, что ничего сделать нельзя – непоправимое может случиться в любую минуту, Люся старалась не показывать свою осведомлённость, чтобы не омрачать последние отведённые им дни вдвоём.

Из-за границы приехала дочь Ляля, и они с матерью проводили часы, разбирая фотографии, перечитывая путевые дневники, которые Аркадий вёл во всех поездках и сидя на даче в отпуске, когда, как он говорил, путешествовала его душа.

Неожиданным оказалось количество телеграмм, венков и представителей, прибывавших на похороны со всех концов страны. Людмила, погружённая в свою работу, никогда не представляла масштаба того, чем занимался муж. Она знала, что Кунцев – успешный конструктор, что все его труды признаны, зарегистрированы и у него есть Имя. Но почему-то никогда не слышала, что им написано несколько учебников, по которым учится плеяда инженеров, не знала, сколько людей, успешных в своей профессиональной деятельности, считают её Аркашу наставником.

Принимая соболезнования, выслушивая речи, отвечая на звонки, Людмила вдруг открыла для себя, что понятия не имела, чем жил её муж. Придя с работы, она торопилась рассказать про свой день, свою клинику, свои заботы и радости. Он был превосходным слушателем и безупречным советчиком. Аркадий тонко чувствовал людей и мог подсказать выход, о котором Людмила сама никогда бы не догадалась. И вдруг оказалось, что она не догадывалась о гораздо большем – она была частью его жизни, может быть, самой важной, но не единственной!

Он жил её заботами, её интересами. А что она? Люся пыталась вспомнить, когда в последний раз спрашивала мужа о работе, о Его работе. В последний? А не в последний? С тех пор как Ляля выросла и уже не нужно было кому-то оставаться с ней дома, Людмила перестала интересоваться расписанием супруга. Иногда, задержавшись в клинике допоздна, по возвращении домой она обнаруживала записку: «Вернусь через пару дней. Ужин в холодильнике. Папа Сверчок».

Папа Сверчок… Сердце больно сжалось, но слёз больше не было – за эти дни выплакала их все. Сначала она рыдала от отчаянья, проклиная недуг, забравший у неё родного человека. Потом отчаянье сменилось обидой на Аркадия за то, что вот сейчас, когда, наконец, можно начать жить для себя, друг для друга, он предал её, оставил одну, лишив такой необходимой ей компании. Позже ушла и обида, в сердце поселился страх от осознания того, что счастье и радость – в прошлом, ничего уже нельзя изменить, а столько бы хотелось пережить заново!

И наконец, когда отступило всё, сердце раскололо чувство вины за то, как мало она ценила его, как мало знала и мало любила. Отсутствие слёз выжигало глаза, а сердце останавливалось от мысли: «Он не был счастлив со мной!»

Эта фраза преследовала её и не давала покоя. После похорон Людмила не хотела выходить на работу, стала избегать людей. Проводив дочь, заперлась дома, снова и снова перебирая каждую тетрадку, каждый листок, исписанный почерком родного человека.

Клиника со всеми проблемами свалилась на Тёткина. Обзаведясь целой командой нянь, он дневал и ночевал в кабинете, пока входил в курс дела, но в конце концов начал осваиваться в роли главного врача, хотя номинально оставался замом.

Труднее всего давалось общение с давно работающими сотрудниками, которые не хотели признавать в нём начальника.

– Мальчишка! – восклицала давно уже пенсионного возраста врач-окулист Нэлли Генриховна, захлопывая за собой дверь в кабинет, где Марку во время бесед с подчинёнными приходилось их не только хвалить.

– Нинуля, мне уже полтинник, а она называет меня мальчишкой! – растерянно глядя на подругу, сокрушался Тёткин.

– Не обращай внимания, – уговаривала его Нина, – это возраст. Мы все там будем.

– Я удивляюсь, – не мог успокоиться Марк, – Людмила Борисовна ведь нас года на три всего старше…

– На шесть, – уточнила Лето.

– Да ты что?! Никогда бы не догадался! – поразился он. – Ну даже если на шесть, как ей удавалось поддерживать свой авторитет с докторами?

– Не забывай, она принимала их на работу, когда открывалась клиника. Многих вытаскивала из районных поликлиник, где они сидели без денег и перспектив, а потому была для всех не просто начальником, а благодетельницей.

– Это так, – соглашался Марк. – Ну и как мне быть?

– Терпи и работай, – улыбнулась Нина. – Нужно что-то сделать для людей, прежде чем ожидать от них уважения. Зарабатывай авторитет потом и кровью, а я принесу тебе перекусить.

Помимо трудностей с врачами у Марка возникли проблемы, о которых он даже не подозревал. С приближением холодов здание нужно было готовить к отопительному сезону, а к вопросам опрессовки труб, проверки котлов и прочей технической неразберихе Тёткин оказался не готов. Не подумав об этом заблаговременно, теперь непросто было найти хороших исполнительных работников, которые бы могли быстро и качественно сделать всё необходимое. Подобные хозяйственные заботы стали для него настолько новым и неизвестным доселе испытанием, что Марк мечтал свалить эту немедицинскую волокиту на кого-то другого.

Антонов заглянул в кабинет, как всегда, без стука.

– Как заведуется? – спросил он, просунув голову в приоткрытую дверь.

Это было ещё одной проблемой: все доктора-ровесники относились к назначению Тёткина несерьёзно, а от того вместо помощи отделывались шутками.

– Юра, у тебя есть хороший водопроводчик? – спросил Марк.

– Есть, но у него деменция, и вряд ли он помнит, как пользоваться разводным ключом.

– Я спрашиваю, есть ли у тебя ХОРОШИЙ! – повторил Тёткин.

– А он хороший, просто уже старый, – смеясь, ответил Антонов.

Марк махнул на приятеля рукой.

– Чего пришёл?

– В следующем месяце интересная конференция намечается, отпустишь? Главный с серьёзным видом посмотрел на товарища:

– Пиши заявление, оставь у секретаря.

– Тёткинсон, кончай бюрократию, скажи – отпустишь или нет?

Тёткин схватился за голову:

– Нет, ты не понимаешь! Это же не мой личный бизнес, не мой карман, Юра! Мне нужно знать, где твоя конференция, во что обойдётся поездка, хочет ли ещё кто-то поехать. Ты даже не представляешь, сколько всяких вопросов надо рассмотреть, прежде чем сказать «да» или «нет».

– Тёткинсон, ты, главное, не переживай, – успокоил его Антонов. – Если тебе так трудно на неделю остаться без меня…

Марк схватил лист бумаги, лежащий перед ним на столе, скомкал и швырнул в сторону друга. Тот, смеясь, захлопнул дверь в кабинет.

Наташа, секретарь главного врача, с интересом наблюдала за происходящим.

– Юрий Евгениевич, я могу вам чем-то помочь? – спросила она.

– Мне нужен бланк-заявление на участие в конференции.

Девушка достала папку, выудила оттуда лист бумаги и протянула доктору.

– Вот, пожалуйста, – сказала она и, поколебавшись, добавила: – У нас до конца года всё расписано, уже принимаются заявки на следующий.

Антонов потёр лоб.

– Я всё-таки напишу, – решил он, – вдруг кто-то не поедет.

– Конечно, – кивнула секретарь.

Включилась селекторная связь, и Тёткин распорядился:

– Наташа, напомните, пожалуйста, всем хозяйственным службам, включая охрану и бухгалтерию, что завтра в десять утра совещание. А также заведующему гаражом скажите приготовить машину к двенадцати для выезда на вакцинацию от гриппа.

– Хорошо, Марк Давыдович, – ответила девушка, делая пометки.

– Да, ещё пригласите ко мне Олимпиаду Петровну, – добавил главный и отключился.

* * *

Нина закончила приём раньше, чем планировала, и решила заглянуть на чаёк к подруге в отдел статистики. Ирина Митрофановна только что вернулась из поездки по Европе и который день зазывала к себе на разговор. Обычно все истории начинались за чаем, но, похоже, сегодня гостью ожидало новое угощение.

– Ты, как всегда, вовремя! – обрадовалась Костина заглядывающей в кабинет подруге. – Заходи!

Нина плюхнулась на кожаный диван, и Ирина незамедлительно подкатила к ней столик на колёсиках. Вместо чайника на нём красовалась супница, из-под крышки которой валил пар, распространяя соблазнительный аромат.

– Это что у тебя? – поинтересовалась узистка и придвинула к себе тарелку с ложкой.

– У меня неделя европейской кухни, – помешивая половником что-то зеленовато-золотистое, ответила Ирина Митрофановна. – Я из поездки привезла кучу всяких рецептов. Сегодня португальский суп-пюре с капустой кале, – провозгласила она тоном конферансье и, налив угощение в тарелки, посыпала сверху рубленой зеленью.

Нина наклонилась и потянула носом воздух.

– Божественно! – прикрыв глаза, заметила она. – Что там?

– Ешь и догадывайся, а я буду соглашаться или нет, – улыбнулась Ирина.

– Ну, раз суп кале, значит – кале, – улыбнулась Нина, сделав попытку разложить блюдо на ингредиенты, и зачерпнула первую ложку.

Костина с удовольствием наблюдала за подругой, которая, похоже, забыла о разборе рецепта и не проронила ни слова до тех пор, пока тарелка не опустела.

– Ну? – терпеливо дождавшись, когда Нина закончит трапезу, спросила Ирина.

– Не распробовала, – заявила Лето, – давай добавку.

Костина рассмеялась и налила ещё порцию, снова бросив щепотку зелени сверху.

– Суп однозначно на бульоне, – медленно, словно прислушиваясь к своим вкусовым ощущениям, комментировала Нина, – скорее всего, на курином.

Ирина кивнула.

– Чеснок и лук, – продолжала гостья, – думаю, картошка тоже есть, судя по густоте…

Костина довольно улыбалась.

– Колбаса какая-то специфическая, копчёная, что ли? – предположила Лето.

– Ага, – подтвердила хозяюшка, – её надо обжарить, чтоб вытопить жир, и потом, порезав на кружочки, кинуть сверху.

– А кале на какой стадии добавляла?

– Сначала мелко порезала, и уже когда всё в пюре перемолотила, положила. Потом надо ещё пятнадцать минут поварить.

– Обалденная вкуснятина! – восхищённо похвалила подругу Нина, закончив с угощением. – Завтра какой суп будем пробовать?

Костина, довольно улыбаясь, махнула рукой.

– Завтра доедаем этот, а послезавтра принесу новый.

– Этот, если что, я могу и сейчас доесть, – предложила Лето.

– Лопнешь, – не поддержала такую инициативу Ирина и убрала со стола пустую тарелку.

Нина притворно вздохнула.

– Ну и как Португалия? – спросила она.

– Мы не так уж много видели, проехались по Лиссабону и добрались до мыса Рока – самой западной точки Европы, там такой ветер – просто сталкивает в океан!

– Как тебе Лиссабон? – продолжила допрос Нина.

– Ты знаешь, особого впечатления не произвёл. Вообще, Португалия небогатая страна, столица какая-то неухоженная. Или такое впечатление создаётся после Испании. Но язык! Очень красивый! – с воодушевлением рассказывала Ирина, которая, будучи филологом по образованию, увлекалась иностранными языками. – Что-то среднее между французским и испанским. В нём столько «шэ»! Маленький город, в котором мы останавливались, называется Кашкаиш, я прямо весь день пела «Кашкаиш, Кашкаиш», как у Никитиных: «Бричмула, Бричмулы…»

Нина рассмеялась:

– Звучит сексуально.

– Васко да Гама, знаешь, как по-португальски звучит?

– Как?

– Башко де Гама! – провозгласила Ирина.

– А ты Коштина?

– Ага, – согласилась та.

– Чего из шувениров прикупила? – не переставая смеяться, поинтересовалась Нина.

– Из Португалии надо везти пробку! – ошарашила ответом Костина.

– Пробку? – переспросила Лето.

– Что меня поразило, – продолжала Ирина, – чего они из неё только не делают! Сумки, ремни, шляпы, обложки для книг, не говоря о стройматериалах, кухонных подставках и прочем…

– Ты чего выбрала? Надеюшь, не штройматериалы? – шепелявила на португальский манер Нина.

– Муж подарил мне сандалии! Просто отпад! Лёгкие! Мягкие! Я в них ходила не снимая!

– Шупер! – одобрила подруга. – Притащи, покажешь, – добавила она, поднимаясь из кресла. – Хорошо с тобой, но пора работать, – со вздохом сказала Лето и вышла из кабинета.

Не успела дверь захлопнуться, как снова приоткрылась, и Нина прошептала:

– Так какой шуп шледующий?

– Гаспаччо. Холодный томатный суп из Испании, – так же шёпотом ответила Костина.

– Muy bien![2]2
  Muy bien — очень хорошо (исп.).


[Закрыть] – согласилась узистка.

* * *

Подойдя к кабинету главного, пожилая медсестра постучала в дверь.

– Войдите! – отозвался Тёткин.

Старушка зашла и остановилась у порога.

– Входите, Олимпиада Петровна, присаживайтесь, – пригласил её Марк. – Как поживаете? Как внуки?

Женщина работала в клинике много лет. Жизнь её не баловала – после смерти дочери на руках у бабушки осталось трое малолетних детей.

– Да всё ничего, Марк Давыдович.

– Олимпиада Петровна, я заметил, что вы снова берёте ночные дежурства. Мне кажется, вам уже тяжело справляться с таким расписанием.

Старушка опустила глаза и начала теребить рукав халата.

– Но вы же знаете, Марк Давыдович, мою ситуацию…

– Я знаю… – перебил её главный, – а потому у меня к вам деловое предложение.

Пожилая медсестра подняла глаза, полные слёз, готовых в любой момент заструиться по морщинистым щекам, и вопросительно посмотрела на Тёткина.

– У нас большой контракт на вакцинацию против гриппа. В течение следующего месяца делегация от клиники выезжает в разные учреждения для прививки населения. Я предлагаю вам взять на себя организацию бригады медсестёр и контроль всей компании. За месяц вы заработаете сумму, равную всем вашим ночным сменам за год.

Слёзы всё-таки не удержались и одна за другой быстро закапали на стол.

– Спасибо, Марк Давыдович, дай вам Бог здоровья, молиться на вас буду!

– Молиться не надо, – возразил Тёткин, – а работать придётся много, и спрашивать стану строго.

Старушка, не в силах говорить и боясь ещё сильнее расплакаться, поднялась и, кивая, покинула кабинет.

* * *

В ординаторской обсуждался трудный случай. Собрались все врачи, так или иначе соприкасавшиеся с пациенткой. Ждали Тёткина. Он, пока замещал Кунцеву, больных не вёл, но принимал участие в консилиумах.

Когда Марк зашёл, лечащий врач, молодой терапевт Митрошин Константин Викторович, совсем недавно пришедший в клинику из ординатуры, уже начал:

– Женщина двадцати пяти лет обратилась к нам с жалобами на температуру 38–39 градусов, сопровождающуюся ознобом и мышечными болями. Первоначально поставлен диагноз острой респираторной инфекции, проведено симптоматическое лечение, которое результата не дало. Через неделю на фоне лихорадки назначен курс антибиотиков, который, однако, также не оказал эффекта. Для исключения различных видов инфекций было проведено комплексное обследование. На УЗИ органов брюшной полости диагностированы камни желчного пузыря.

Новиков утвердительно кивнул.

– Больная была направлена на консультацию к хирургу и через несколько дней прооперирована, – докладывал лечащий врач. – Однако после операции продолжала температурить, присоединились боли в верхней области живота, объясняемые послеоперационными изменениями. Проведён повторный курс антибиотикотерапии, тоже без результата.

Константин Викторович сделал паузу.

– Как насчёт консультации с инфекционистом? – спросил Марк.

– Вчера получены заключения от инфекциониста и ревматолога. Всё в порядке, – ответил Митрошин.

– Что имеем на сегодня? – продолжал опрос Тёткин.

– На момент осмотра сохраняются слабость, температура, дискомфорт в подложечной области, снижение аппетита, тошнота.

– Ну что, доктора, у кого какое мнение? – поинтересовался главный, когда молодой врач закончил доклад.

– У меня складывается впечатление, – начал Антонов, – что мы находимся в плену первоначальной идеи о наличии инфекционного заболевания, что не подтверждается проведёнными исследованиями и требует расширения круга диагностических гипотез.

– Что скажет функциональная диагностика?

– Развитие клиники указывает на то, что камни желчного пузыря не являлись причиной длительной лихорадки, – заметил Новиков.

– Боль в животе сейчас проще всего списать на послеоперационные осложнения, – высказала мнение Нина, – мне кажется, здесь требуется более детальное обследование. И почему до сих пор её не смотрел гастроэнтеролог?

– Да, почему? – обратился Тёткин к лечащему врачу.

– Так ведь на УЗИ всё спокойно.

– Но УЗИ – не волшебный хрустальный шар, – заметила Лето. – Хотела бы я, чтобы мы могли с помощью ультразвука диагностировать все виды патологии!

– Что скажут гинекологи? – спросил Марк.

– По нашей части всё спокойно, – откликнулся Сирин.

Доктора ещё раз пересмотрели результаты обследований с момента первого посещения клиники пациенткой.

– Я согласен с функциональными диагностами, – заключил Тёткин, – необходимо дообследовать желудочно-кишечный тракт. И направьте её на консультацию к онкологам. Результаты доложите мне, – добавил он.

Консилиум на этом завершился, и большинство докторов покинули ординаторскую.

– Кому кофе? – спросила Нина оставшихся.

Тёткин и Антонов оба подняли руки.

– Приятно видеть такое единодушие, – заметила Нина.

– Так что вы думаете по поводу больной? – спросил Юра товарищей.

– Я не удивлюсь, если вылезет какая-то онкология. Думаю, её возраст несколько сбивает нас, сужая диагностику инфекциями и банальными воспалениями.

– А Кунцевой не рассказывал? – поинтересовалась Лето.

– Нет, я и так звоню ей по поводу и без, начиная с вызова сантехников и заканчивая заказом рентген-аппаратов. Дайте человеку время успокоиться, – ответил Марк.

– А вот здесь я с тобой не согласна! – возразила Нина. – Ты когда Борисовну последний раз видел?

– Месяца три назад, – неуверенно ответил главный, – сразу после похорон.

– Это почти четыре! – ужаснулась узистка.

– Но я с ней по телефону каждый день по пять раз разговариваю! – оправдываясь, заявил Тёткин.

– Я настоятельно рекомендую тебе сходить к ней с визитом, – продолжала Лето, разливая кофе по чашкам.

– Мне чашку побольше, – напомнил Марк.

– Твоя супница у тебя в кабинете, а мы пьём из нормальных стаканов, – уточнила Нина.

– А начальство надо ублажать, – заметил Юра.

– Так я и ублажаю, – улыбнулась Нина, доставая из буфета коробку с печеньем.

– У! – довольно улыбаясь, произнёс Тёткин. – Нинуля знает, как растопить моё сердце!

– На то она и Лето! – усмехнулся Антонов. – Так что насчёт Борисовны?

– Люся совсем плоха, – вздохнула Нина. – Целыми днями сидит взаперти, взялась писать мемуары об Аркадии. Нужно как-то возвращать её к жизни.

– Это похоже на депрессию, – согласился Марк, – хотя по телефону я не заметил ничего особенного. Интереса в голосе нет, это правда: на вопросы отвечает, но безучастно.

– Вот я и думаю – не надо бояться её побеспокоить, этим мы только вредим ей.

Лето отпила кофе и замахала рукой, обжёгшись.

– Если она не готова ещё выйти на работу, нужно придумать ей какое-то дело! Не оберегать её от проблем, а то она совсем раскиснет!

– Мне кажется, у меня есть идея, – задумчиво проговорил Марк.

– Только сделай это как будто непредумышленно, – посоветовала Нина, – а то ведь ты знаешь Люсю, она обидеться может и тогда ещё больше закроется.

– Да-да, – ответил Тёткин, продолжая о чём-то размышлять.

Глава 4
История медицины

Ответы, которые дают тебе книги, зависят от вопросов, которые ты задаёшь.

Маргарет Этвуд

С тех пор как умер Аркадий, Люся не приезжала на дачу. С ним они любили выбираться за город и проводить зимние вечера вдали от всех. Вместе расчищали тропинку, чтобы добраться до крыльца; сбивали лёд, коростами наросший на ступенях; разбрасывали снег, и белые морозные блёстки фальшивой бриллиантовой россыпью переливались на солнце всеми цветами радуги, напоминая о своём родстве с летними дождями.

У сарая была заготовлена поленница дров, которых Аркадий приносил в дом сразу много, с запасом: первая партия шла на растопку печи и камина, остальные, согреваясь и оттаивая, пахли свежим деревом, смолой и уютом. Устроившись перед огнём, супруги замирали, глядя на пляшущие языки пламени, вылизывающие поленья, которые таяли на глазах от этих жарких прикосновений, превращаясь в чёрные угли с багряной от жара сердцевиной.

Они любили сидеть молча, разогревшиеся, с красными лицами, смотреть на пламя и думать о своём. Потом выходили на мороз, вдыхали холодный воздух, ступали на хрусткий снег, обнявшись, любовались, как ветер раскачивает снежный балахон, распахивая полы и закручивая подол то в одну, то в другую сторону.

Вернувшись в дом, принимались за самовар, который Аркадий растапливал на веранде, пока Люся собирала к чаю. Пряники мятные, шоколадные и медовые таяли во рту, заварка со смородиновым листом источала аромат, напоминающий о лете. Пожалуй, ничего Кунцевы не любили зимой больше, чем эти тихие вечера, потрескивающие дрова в камине и одиночество вдвоём.

На полке у окна хранилась маленькая дачная библиотека. Книги промерзали в нетопленном доме, прогревались от каминного жара с приездом людей, летом просушивались на солнце и проветривались сквозняками… Каждая из них была от корки до корки пропитана историей жизни нескольких поколений семьи, каждая глава, прочитанная бессчётное количество раз, могла рассказать многое о людях, возвращавшихся снова и снова к этим поблёкшим со временем строчкам. Аркадий любил касаться шершавых страниц с кое-где потрескавшимися краями, вдыхать совершенно особенный запах старого дома, пожелтевшей бумаги, тишины и покоя…

Люся хотела и боялась ехать на дачу без мужа, понимала, что не станет разводить самовар для самой себя, не будет расчищать снег, а лишь протопчет тропинку к поленнице, да и камин разжигать вряд ли возьмётся, просто затопит печь, чтобы согреть дом. Но хотелось вдохнуть свежего, пахнущего лесом мороза, и желание это было настолько сильным, что она решилась.

От забора до крыльца расстилался нетронутый снежный наст. Всегда исчерченный беличьими следами, на этот раз он казался белым панцирем, ровным и гладким, пробившись через который, Люся добралась до двери, отворила, скрипя замёрзшими петлями, и почувствовала, как Дом обдал её холодным чужим дыханием. Всхлипнули половицы под ногами, охнула печная дверка, дрогнули в камине старые угли, окна вылупились на неё в немом вопросе: зачем ты здесь одна? Она и сама испугалась, почувствовав себя непрошеной гостьей, и поспешно ступила обратно на крыльцо, повернувшись к лесу.

Лес встретил солнцем, слепящей белизной, наметенными чуть не по пояс сугробами и такой чистотой и тишиной, каких никогда не найти в городе. Женщина начала расчищать тропинку. Она подхватила на лопату снег и, подбросив, залюбовалась летящими блёстками. Дунул лёгкий ветерок: переливающиеся снежинки холодными иглами брызнули в лицо и тут же растаяли, превратившись то ли в воду, то ли в слёзы.

Люся, закрыв глаза, подождала, пока ветер обдует щёки, и, проваливаясь в сугробы, направилась к скамейке. Вокруг неё снега намело не так много. Высокая сухая трава бесшумно раскачивалась, цепляясь за колючие ветки растущего по соседству крыжовника. Листья давно облетели, но оставленные осенью яркие бусины ягод бросали вызов окружающей белизне. Кожица на них сморщилась от мороза, и от того выглядели они печально, словно стыдясь своего неуместного увядше-красного наряда.

Щурясь от солнца, Кунцева постояла немного на месте и направилась к пруду. Летом расстояние до него казалось смешным, но зима создала баррикады, преодолеть которые было непросто. Людмила вдруг почувствовала, что непременно нужно добраться до этого тёмного, не затянутого льдом пятна, и пошла, утопая в снегу, словно бросала вызов то ли зиме, то ли своей памяти, то ли настоящему теперь одиночеству.

С каждым шагом ей становилось всё жарче. Размотав пушистый шарф, она сбросила его, и он растянулся голубой волной ей вслед. Распахнув куртку, Люда шагала дальше, ей казалось, что зима, а с ней ощущение невозвратимой утраты отступают, но если она теперь повернёт назад, то одиночество навсегда охватит её ледяным объятием, не давая вздохнуть.

Раскрасневшаяся, с разметавшимися волосами добралась она до кромки незамёрзшей воды. Тёплый ключ пробивался из-под земли, даже в самые холодные зимы оставляя эту маленькую проталину над тёмной водой. Края льда вились кружевом вдоль подола снежной шубы, укутывающей большую часть водоёма. Изморозь собрала кристаллы замёрзшей воды в белые звёздчатые узоры. Сквозь них видны были старые ветки со сгрудившимися вокруг них мёртвыми листьями. Покрытые илом, они казались ненастоящими в своей неподвижности.

Люся стянула варежку и отломила прозрачную кромку. Кружево мгновенно начало таять, потекло между пальцев и через минуту исчезло. Подцепив пригоршню снега, она бросила его в воду, которая тут же поглотила белую массу, даже не колыхнувшись.

«Вот так и жизнь, в одно мгновение растает, словно ничего и не было», – подумала она.

Где-то рядом среди полной тишины, то ли соглашаясь, то ли возражая, закричала ворона, на мгновение потревожив зимний сон. Воздух казался таким густым, что Людмила чувствовала и слышала каждый свой вдох, удивляясь тому, что вот она стоит в этом лесу, дышит морозом, прикасается к снегу, а Аркадия рядом нет и не будет уже никогда. Горячие слёзы наперегонки заструились по щекам, цепляясь за уголки губ, просачивались солёной влагой в рот, и вот уже невозможно было выносить это безмолвие… Женщина, упав на колени в сугроб, разрыдалась так горько, что деревья в сочувствии склонили над ней свои головы.

* * *

За время, проведённое в кабинете Кунцевой, Марк ни разу не имел возможности вернуться к преподавательской деятельности. Иногда, встретив в коридоре кучку обсуждавших что-то студентов, он испытывал чувство ностальгии и начинал прикидывать, когда в расписании появится окно и можно будет взять хотя бы одну группу.

Но время каждый день было расписано по минутам, так что желание это оставалось неосуществимым.

Однажды утром сразу после врачебной линейки в кабинет главврача заглянул Сирин.

– Марк Давыдович, у меня студенческая группа записана на одно время с важной пациенткой. Они всего лишь второкурсники, мне с ними и обсуждать нечего. Отдайте их Антонову, что ли, я лучше приёмом займусь.

– У Антонова сложный больной, ему сегодня не до студентов, – потёр лоб Марк.

– Ну, у меня тоже дела поважнее есть, – обиженно заявил Сирин.

– Хорошо, Андрей Андреевич, я разберусь, – согласился Тёткин и глянул на часы.

Через полчаса в райздраве была назначена важная встреча по поводу нового УЗИ-оборудования. Тёткин поспешил в кабинет к Новикову.

– Рудольф Аркадьевич, здравствуйте. Я хочу откомандировать вас на презентацию новых ультразвуковых машин. Думаю, от вас там больше пользы будет, чем от меня.

– Вы меня уполномочиваете купить новое оборудование? – уточнил Новиков.

– Нет, только осмотреться, попробовать и составить своё мнение, какие аппараты лучше – те, которые у нас сейчас, или пора обновлять.

– Без проблем, – с удовольствием согласился Рудик, а Тёткин поспешил в учебную комнату.

– Здравствуйте, коллеги, – приветствовал студентов Марк, – сегодня занятие у вас проводить буду я.

В комнате повисла тишина.

– Я, как и вы, учился на лечебном факультете. Моя специальность – терапия. А какие направления собираетесь выбрать вы?

Студенты оживились.

– Хирургия!

– Невропатология!

– Гинекология!

– Судебная медицина!

– Позвольте поинтересоваться, планирует ли кто-то заняться терапией? – спросил Тёткин.

Никто не ответил.

– Отчего же так? – поинтересовался преподаватель.

– Скучно! – ответил будущий хирург.

– В терапевты идут только те, кто не попал ни на какую другую специальность, – заявил «судмедэксперт».

Тёткин покачал головой:

– Да, сегодня многие стремятся заспециализироваться как можно уже. Даже внутри терапии выбирают направления, подразумевающие ограниченную деятельность. Но кто же тогда, дорогие доктора, будет складывать целостную картинку? Кто станет выхаживать пациентов после хирургического лечения? Выяснять, отчего они кашляют – от заболевания ли лёгких, сердца, желудка? Кто направит их к вам, узким специалистам?

Студенты слушали с интересом.

– Примечательно, что, когда я учился, мне общая терапия тоже казалась одним из самых скучных разделов медицины: нет здесь динамики, как в акушерстве, нет быстрого результата лечения, как в хирургии. Добавлю, что у современных больных, как правило, целые «букеты» диагнозов, причём всё больше и больше патологии сложной, сочетанной. Порой клиническая картинка такая пёстрая, что не знаешь, за что браться. Но со временем, в какой бы специальности ни оказались, вы поймёте, что терапия – основа всего. Сначала нужно изучить досконально внутренние болезни, механизмы их развития, а уж затем сужать свою деятельность, если вы видите свой потенциал на каком-то определённом поприще. Сейчас у вас, скорее всего, идут общие дисциплины, верно?

– Да, история медицины, анатомия.

– История медицины – очень интересный предмет, – заметил Тёткин.

– Да зачем нам знать, какой медицина была в Древней Греции? – недовольно спросил «невропатолог».

– Ну, прежде всего, чтобы быть всесторонне развитыми личностями. Вы посвящаете свою жизнь медицине, а значит, нужно знать её историю, истоки, людей, которые внесли значительный вклад в развитие науки. Докторами Древней Греции написаны работы, которые по сей день используются в диагностике.

– Это что, например? – поинтересовался «судмедэксперт».

– Например, «маска Гиппократа» – описание лица тяжёлого пациента. Обычно этот феномен наблюдается на терминальных стадиях заболеваний и является «предвестником смерти». Гиппократ много лет был странствующим врачом, и его заметки поистине бесценны. Задумайтесь хотя бы над одной фразой: «Жизнь коротка, путь искусства долог, удобный случай скоропреходящ, опыт обманчив, суждение трудно». Только над этим высказыванием, уверяю вас, можно рассуждать всю жизнь! Кто знает, что ещё в современной медицине связано с именем Гиппократа?