Текст книги "Русский вечер (сборник)"

14

Борис отлично слышал, как пробудился дом и детский голос спросил:

– Мам, кто это? Почему он у нас спит?

– Это с моей работы. Борис… отчества не знаю. И не кричи. Мы поздно засиделись.

– А почему вы засиделись?

– Потому что разговаривали.

– Он в тебя влюблен, да, мам?

– Не говори ерунды. Поела? Все! Челку причеши, опять она у тебя дыбом. Бери рюкзак. Поехали.

Щелкнул дверной замок. Борис открыл глаза, слез с дивана и прошлепал на кухню. На столе рядом с недопитой чашкой какао лежала записка. «Повезла Соньку в лицей. Пейте кофе. Дождитесь меня».

– Всенепременно! Только жаль, что мы опять на «вы».

Он пошел в ванную. Знал бы, как обернется дело, привез бы с собой зубную щетку и бритву. И тапочки… Тапок большого размера в доме не было, это уже обнадеживает. Ну и вираж! Могли он предположить неделю назад, что эта дива, королева неприступная – Яна Прекрасная обратит на него свой лучезарный взор? Придется чистить зубы пальцем. Ты дурак и неудачник, Борис Опашев! Ты просто случайно попал в поле ее зрения, как пролетающий мимо объект. Не кондор, конечно, и не чайка – пошлейший образ. Мухой жужжащей тоже быть не хочется… «О синева бойниц (глазниц!). Домашний барраж крикливых птиц над каждой башней…» Как там дальше у Бродского? Та-та, та-та, «простор с разбега. И колыбель любви белее снега». Сопли-то утри! Разбежался!

Похоже, что вся Яночкина история не стоит свеч и выеденного яйца. Историю следует закрыть и забыть о ней. Диск надо сломать, выкинуть в помойное ведро. Стоп! Вслед за чужим диском в ту же емкость отправится гордый орел Опашев. Не-ет, это нам не подходит. Такой футбол нам не нужен. Мы будем длить историю с загадочным конвертом из последних сил. Примерим мундир Штирлица, засунем в рот трубку Холмса и кинемся во все тяжкие. Пока над этим домом колеблется, так сказать, завеса тайны, я здесь свой человек!

Когда Яна вернулась, Борис был свеж, бодр, рыжеватая щетина (растет со скоростью сорняка в огороде) отнюдь не портила общего вида. Посуда была помыта, стол накрыт, ландыш соседствовал с йогуртами и вареными яйцами.

– Хозяйственный, – проворчала Яна.

Она не выспалась, под глазами наметились синие тени. Отсутствие макияжа, с точки зрения Бориса, не только ее не портило, но придавало необычно милый, домашний вид. Словно рекламная примадонна, глянцевая женщина-вамп, отпозировав объективу, закрыла голый пупок, сунула напедикюренные ноги в тапки и убрала с лица абстрактное и недоброе выражение, с которым взирала на мир.

– Курить на пустой желудок вредно, – прикрикнул Борис, видя, что Яна потянулась к сигарете.

– Я уже пила сок.

– Пусть после сока американцы курят, а у нас на родине – только после полноценного завтрака. Я тут порылся в вашем холодильнике. Очень рекомендую творог.

Они чинно выпили по чашке кофе. Неторопливый разговор велся в лучших традициях: «пасмурно?» – «не только пасмурно, но и сыро» – «для мая вполне нормальная погода» – «дождь шел всю ночь» – «хорошо, что не снег»… Наконец Яну прорвало:

– Хватит в дурочку играть. Высказывай версии!

– Версия у меня одна, – бодро начал Борис, – все это достаточно серьезно. Тип в римском аэропорту передал конверт в Москву таким экзотическим способом неспроста. Либо за ним уже была слежка и он должен был избавиться от секретных документов, либо не явился к месту встречи его связной.

– То есть документы нужно было срочно отправить по месту?

– Именно. План такой. Я сам займусь этим диском, и еще тряхну Кирюху. Думается мне, что интернетовский практичный герой все-таки его подельник. Какую еще вашу тайну он может знать, кроме зашифрованного диска?

– Будем трудиться в двух направлениях, – согласилась Яна. – Сегодня же позвоню итальянцу и назначу ему встречу. Думаю, что мне все-таки удастся растрясти этого Альберти.

– Нет. Встречаться с ним вам не надо. Это опасно.

– Не говорите глупостями! Это Сонькино выражение. По-моему, оно очень точное. Мне надо понять, чего Сержио от меня хочет. Положим, вся эта таинственная публика делает свое полезное грязное дело: поставляет проституток в бордели, торгует наркотиками или сперла из музея меч короля Артура… не важно. Но они-то должны знать, что я не из их компании.

– Они могут подозревать, что вы, хотя бы косвенно, имеете отношение к убийству Виктора, – строго сказал Борис и скосил глаза, опасаясь, что они его выдадут.

Самому ему это предложение казалось верхом абсурда, но еще не то придумаешь, чтобы тебя не отставили от должности. Однако Яна купилась самым примитивным способом.

– Ах, не пугайте меня! Все это ужасно! – она с яростью смяла сигарету в пепельнице и тут же закурила новую.

– Яночка, нежная птица моя, все это бирюльки. Хотите, я вам по-настоящему страшную историю расскажу?

– Как в пионерлагере?

– Страшнее. Я был студент.

– Вы какой институт окончили?

– Физтех. Мы ехали на практику. В дорогу моя престарелая тетка, мир праху ее, золотая была женщина, наделала мне бутербродов. Завернула их в пакет, а потом принялась в страшной суете бегать по дому, что-то она там потеряла. Я не стал выяснять, что именно. Я поспешил на поезд. Ехали долго. Рядом со мной сидела Симочка, беленькая такая, пушистая, как хлебный мякиш. Очень она мне нравилась. Естественно, я решил угостить ее бутербродом. И естественно, она согласилась, потому что, как я льстил себе надеждой, тоже была ко мне неравнодушна. Смотрю ей в глаза, протягиваю бутерброд с колбасой. Она его приняла и вдруг как заорет. И голос, главное, дурнотный, ненатуральный. Что, где болит? Я глажу Симочку по плечу, а она мне сует в руки бутерброд. На нем, вцепившись зубами в краковскую колбасу, торчит теткина челюсть.

– Ужас какой!

– Вот именно! Это вам посильнее «Фауста» Гете. Надкусить тетка надкусила, а съесть забыла. Потом бегала по дому, искала свою челюсть. С этого дня Симочка стала меня чураться. Так я в первый раз не женился.

– Женщинам за завтраком такое не рассказывают, – сказала Яна со смехом.

– Это дурам не рассказывают, а умным – можно. И потом, мы уже курим. Я не могу удивить вас миллионом алых роз, через это вы уже проходили. А вот жизненные истории, которые отвлекают от ложных страхов, лучше меня вам никто не расскажет.

Выдавить Бориса из дома, что было довольно трудно (да и не хотелось Яне этого делать!), помогла Вера Игнатьевна. Она должна была прийти только вечером, но решила явиться загодя, чтобы не упустить выгодное место. Мало ли, к вечеру Яна Павловна могла и передумать. Особенность доброй няни состояла в том, что она умела «раскидывать сети», то есть заполняла собой все пространство. Она почитала себя кулинаркой, готовила невкусно, но очень аккуратно, всегда выбирала «черненькие» из гречки, в поисках глазков прокручивала до дыр картошку и обожала выбрасывать еще свежие, но чем-то не угодившие ей продукты. И еще она боролась за свежий воздух и деликатно умоляла Яну курить на балконе или на лестнице. Непростой характер, прямо скажем. Прибыв на место несения службы, Вера Игнатьевна тут же стала ходить из комнаты в комнату, открывать окна и задавать вопросы, на которые сама же и отвечала.

– Ага… это у вас гостиная. А я где буду спать? Я с Сонечкой буду спать. Где лекарства-то положить? Можно в аптечку, но лучше в холодильник. Ага… здесь у вас кастрюли…

Борис ретировался, чувствуя, что в дом пришел новый порядок, крепкая рука и волевое решение.

15

Вероника знала, что в субботу у меня свободный день, поэтому и выбрала его для визита. Она явилась причесанная, ухоженная, в модном, купленном в Риме платье, надушенная и с сиреневыми ногтями. Накрашены они, ввиду плохого зрения, были неаккуратно, но вкупе с кольцами смотрелись отлично. Элегантый вид тетки несколько портила огромная черная сумка. Прямо с порога Вероника крикнула:

– Лизонька, давай записную книжку. Ту самую, помоечную. Будем сличать.

Оказывается, после моего отъезда с дачи Вероника перешерстила весь дом, но ничего не нашла, а потом полезла в черную сумку, вот эту самую, и во внутреннем кармашке, вместе с оберточной бумагой – ты знаешь, я никогда не выкидываю красивую бумагу, – нашла чек, а на нем номер телефона, и теперь она совершенно уверена, что это тот самый, который назвал ей незнакомец в аэропорту.

Стали сверять номера в помоечной книжке и, вообразите, нашли. Восторгу Вероники не было предела.

– Но здесь нет имени, только фамилия. По этому номеру числится некто Кроткий. Может, там никакого Игоря и в помине нет!

– Зато здесь есть адрес. По нему мы сейчас и направимся.

– Вначале надо позвонить, – упорствовала я.

– Ни в коем случае. Игорь сразу приедет и заберет свой конверт. А нам этого не надо. Нам надо узнать, как в него наша Янка попала. Правильно говорю?

– Вероника, может, это опасно. Две старые дуры явятся в чужой дом…

– Ты хочешь сказать, что нас там прихлопнут? Кому мы нужны? Это только в кино легко убивают, а в жизни человека без причины убить совсем не просто.

– У них есть причина…

– У кого это – у них? Как ты этих «них» боишься! Если не хочешь, я поеду одна.

Я думала, что клептомания – это непреодолимое влечение к воровству, но тут я поняла его истинную суть. У Вероники, о других говорить не берусь, психологическое расстройство выродилось в непреодолимое влечение к опасности. Не только губа ее привычно поползла вверх, но затрепетали вдруг ноздри, и рука с сиреневыми ногтями взбила прическу.

– Я эту кашу заварила, мне и расхлебывать. Желткова я на всякий случай предупредила, что, может быть, переночую в Москве и вернусь только утром.

– Да откуда ему взяться – этому «всякому случаю»?

– Мало ли что, – философически заметила Вероника.

Что мне оставалось делать? Поехали.

– Куда мы едем-то? В Малый Козихинский? Это замечательное место. Я там так давно не была. Там Патриаршие пруды. Лизок, заглянем туда? Нет, ты мне скажи, заглянем? У меня там рядом в Гранатном переулке подруга жила. Я ее не видела пятнадцать лет. Знаешь, я вообще-то тоскую по Москве. Желткову только говорить об этом нельзя. Он тут же встает на дыбы, говорит, давай выгоним к чертовой матери из нашей квартиры чеченцев… А на что жить?

В этих интересных разговорах мы доехали до метро «Баррикадная», неимоверно долго проторчали на переходе через Садовое кольцо.

– Сейчас заглянем к Патриаршим или потом?

– Потом, наверное. Сделал дело, гуляй смело, – сказала я.

– Нет, давай уж лучше вначале погуляем смело. Откуда мы знаем, в какой капкан голову суем? Я думаю, что потом нам будет не до Патриарших. Я тут рядышком, по Ермолаевскому переулку…

Давно мы здесь не были. День был ясный, тихий, прохладный. Москва уехала на садовые участки поправлять парники и высаживать рассаду.

– Как Крылов-то состарился, – сказала Вероника, указывая на памятник.

Баснописец сидел раскидисто и вольно, вокруг резвились его герои. Скульптура была темной, и только правый сапог великого баснописца от прикосновения многих рук сиял, как медный самовар.

– Помнишь Верону? – и рассмеялись обе.

Как забыть маленький дворик на средневековой улочке, набитый, что называется, до самого небесного потолка молодежью? Там пели, орали, целовались, фотографировались. Существует поверье, что поцеловавший бронзовую Джульетту в левую грудь будет счастлив в любви. Ну ладно бы молодежь, которая зацеловала эту грудь до золотого блеска! Но ведь вековые старухи расталкивали толпу, тоже хотели приложиться холодными губами к статуе и сфотографироваться с красавицей Джульеттой. Интересно, какие желания загадывают москвичи, оглаживая правый сапог великого баснописца?

Липы шумели, лебедей не было, уток тоже, на зеленой воде покачивалось пришвартованное к берегу плавучее кафе. Разноцветные флажки, желтые и голубые, трепетали на ветру. Наверное, в жаркий день здесь было не протолкнуться, и музыка гремела, и танцевали, а сейчас здесь было зябко и холодно. Легкие белые стулья выглядели как брошенная, забытая при переезде мебель. Одинокий бармен в теплой куртке и лыжной шапке курил, неодобрительно глядя на воду. Только одна плотно обнявшаяся молодая пара сидела в дальнем конце. Перед ними стояла бутылка пива.

– Я тебя умоляю, – прощебетала Вероника. – По чашечке кофе и по одному мороженому. Я тебя угощаю.

– Нет, – сказала я, вспоминая римский опыт.

– Ну, ты меня угостишь. Какое симпатичное кафе. Пойми, я живу в провинции…

– Это Соколиная Гора – провинция? Там обитает весь столичный свет.

– Я бы сказала – вся столичная тьма, – Вероника уже сидела за столом и знаками подзывала официанта.

Конечно, я отказалась от мороженого, я не эскимос, а Вероника даже причмокивала от удовольствия. В московском кафе работают не беспечные люди, это вам не Италия, однако я пододвинула черную сумку к ноге, чтобы она ненароком не распахнула пасть. Кофе был горячий, но быстро остывал.

– Интересно, сколько нам это будет стоить, – проворчала я.

– Да ладно тебе копейки считать, – Вероника неожиданно достала из сумки песочные часы, те самые, из римского аэропорта, погладила их любовно и поставила на стол. – Ты покури пока, а я себе еще мороженое возьму, – десять минут, и ни секундой больше.

Холод Веронику не брал, а мороженое неожиданно настроило ее на серьезный лад.

– Скажи мне, как звали того армянина, который с Янкой любовь крутил? – спросила она, задумчиво облизывая ложку.

– Ашот. А что?

– А не замешал ли нашу девочку в темные дела этот самый Ашот?

– Он-то здесь при чем? – всполошилась я. – Да и нет его, он погиб.

– Это не важно – погиб, не погиб. Он – нувориш, он новый русский. За ним тянется шлейф неправедных поступков. И не смотри на меня так! Неправедные поступки – это не обязательно убийство. Это обман, неблагодарность, необязательность, шантаж и прямое воровство.

Ну не нахалка ли моя тетка? Кто бы говорил про прямое воровство! И вид при этом прямо ангельский.

– И все они ущемляют ближнего, – продолжала Вероника. – Ведь никто из них и под пыткой не расскажет, как он разбогател. Это, видишь ли, коммерческая тайна. Глупости все это. Если я купила диван и ты у меня спросишь, сколько он стоит, я тебе тут же и отвечу. И никакой коммерческой тайны. А спроси у него – почем он вчера брал баррель нефти. Что ты! Это неприлично спрашивать. Интересы дела! Не подлежит разглашению…

Оказывается, у тетки мозги работали в одном ритме с моими. Я тоже за прозрачную коммерцию. Но соглашаться с ней, глядя, как она ест на ветру мороженое, было не в моей власти, поэтому я ответила ворчливо:

– Мы просто живем, а они занимаются бизнесом.

– Я об этом и говорю. Если человек занимается бизнесом, он не может быть кристально чистым, а потому у него всегда есть скелет в шкафу и утопленник в подвале. Ты порасспрашивай Янку. Она, может, и вспомнит чего…

– Тебе надо, ты и спрашивай, – взорвалась я.

– И спрошу! И не кричи. Ты забыла, зачем мы сюда приехали? Докурила? Пойдем!

Уже в подъезде дома в Малом Козихинском, вызывая лифт, я сказала Веронике:

– Давай хотя бы обсудим ситуацию. Сейчас этот Игорь откроет дверь. А дальше что?

– Там видно будет, – отмахнулась от меня Вероника. – У нас такое сложное дело, что здесь подойдут только экспромты. Главное – узнать, почему он не приехал в Домодедово, а все прочее – по обстоятельствам.

Я решила не вмешиваться. Это Вероникина идея – нагрянуть без приглашения в чужой дом. Но главное, мысли мои были заняты совсем другим. Здорово меня тетка пригрузила. До этого я отказывалась подозревать, что Янка действительно может быть замешана во что-то противозаконное. Говорить-то я говорила, но ни минуты не верила в подобное. А ведь в словах Вероники по поводу Ашота – своя правда.

Лифт бодро вывез нас на четвертый этаж. Старый дом, высокие потолки, породистая дверь. Звонили мы долго, никто не отзывался. Из лифта вышла соседка с сумками, полными овощей, покосилась на нас, потом спросила:

– Вы к кому?

– К Игорю, – бодро ответила Вероника. – Я его родственница.

– Самого-то его, кажется, нет, а она там, там… Посильнее звоните. У них звонок слабый.

Соседка дождалась, когда за дверью раздался приглушенный женский голос:

– Кто там?

– Надя, – тут же закричала соседка, – открывай! Это к Игорю. Родственница.

Дверь осторожно дрогнула. В сдерживаемой цепочкой щели показался большой темный глаз, второй был скрыт кудрявой, в эдакий мелкий бес, челкой. Обладательница челки была очень юной, почти девочкой. Рассматривала она нас долго. Вероника не выдержала:

– Здравствуйте, Надя.

Дверь распахнулась.

– Проходите быстрей, проходите, – сказала девочка, пропустила нас в квартиру, быстро закрыла дверь на два оборота и только после этого спросила:

– Вы кто?

– Я тетка Игоря из Саратова, – приветливо сказала Вероника и представилась по имени-отчеству. – Это моя подруга Лиза. Я у нее остановилась. Теперь вот решила навестить племянника. Мы вам звонили, но к телефону никто не подошел.

Девочка повела нас на кухню по полутемному коридору. Большая, на старинный манер обставленная квартира, две комнаты, а может быть, и три. По нынешним меркам такая квартира в центре Москвы – настоящее богатство.

В кухне на свету я увидела, что Надя никакая не девочка. Тридцати лет ей нет, но совершеннолетия она давно достигла. В заблуждение меня ввела ее подростковая фигура – ни бюста, ни попки. То самое, что «сейчас носят», как Янка говорит – от чего «мужики тащатся». Подлое выражение! И еще, конечно, детской выглядела ее полная растерянность и напряженность. Только в четырнадцать лет можно выглядеть такой испуганной и незащищенной. Одета она была так, словно вот-вот собиралась выйти на улицу – теплый свитер, брючки, туфли с пряжками.

– Садитесь, пожалуйста. Я вас слушаю, – начала Надя и тут же перебила себя: – Что я говорю? Игорь меня не предупредил, что вы приедете.

– Забыл, – с готовностью отозвалась Вероника. – Мы еще в апреле договаривались, что я буду в Москве. А где он сам?

– Если бы я знала, все было бы совсем иначе. Но я не знаю.

К моему ужасу, из глаз ее потоком потекли слезы. Ах, до чего я не люблю обманывать плачущих людей!

– Ну, успокойтесь, – приговаривала Вероника, гладя Надю по плечу. – Сейчас вы нам все расскажете. Лиза, поставь чайник. Мы вот здесь пирожные принесли.

Я тихо ойкнула. «Неужели она их уперла?» – подумала я с ужасом. Но тут же отогнала от себя эту мысль. Не до того было. Вероника повергла меня в состояние шока. Мы обманом вломились в чужую квартиру. В любой момент сюда может явиться хозяин, этот самый Игорь. Дальнейшие объяснения прорисовывались передо мной со всей красочностью.

– Вероника Викторовна, а вам обязательно останавливаться у подруги? – отерев кулаком глаза, спросила Надя. – Может быть, вы у меня остановитесь?

– А почему бы нет? – кивнула Вероника. – Лиза, доставай чашки. Ну, рассказывайте, – повернулась она к Наде. – Мы вас слушаем.

16

Вероника боялась расспрашивать об Игоре напрямую. Если она его тетка, то уж родителей и место работы племянника она обязана знать. Потом подумала, прикинула. В Киеве живет желтковская племянница, нахальная девица в цыганских серьгах, зовут Вера, но разве она, Вероника, знает место ее работы? Мысль еще не додумалась до конца, а она уже с напором говорила Наде:

– Если вы думаете, что я знаю, где Игорь сейчас работает, то вы ошибаетесь.

– Там же – в «Марко Поло-3», – всхлипнула девушка, – только он совершенно отошел от экскурсионной работы, и, если говорить честно, я вообще не знаю, что он сейчас делает. Говорит, что визы оформляет. Но вечером посольства ведь не работают?

– «Марко Поло-3» это туристическое агентство, – шепотом подсказала Елизавета.

– Наденька, мы отвлеклись. Рассказывайте все по порядку и не нервничайте.

– Игоря увели, – начала девушка. – Он сказал: «Выйдем, потолковать надо», а на меня цыкнул – сиди здесь!

– Игорь цыкнул? – уточнила Вероника, а более сообразительная Елизавета переспросила:

– Кто этот «он»? Что за человек?

– Я не знаю, – всхлипнула Надя. – Особь мужского пола. Весь в черной коже, и рубашка черная, и мобильник. Зовут Михай. Он из Бирюлева…

– Кто он, этот Михай. Вы его раньше видели?

– Игорь с ним работает. Я не знаю, имя это или фамилия. Правда, иногда Игорь зовет его Рафик. Обычно он вежливый и говорит по-русски.

– Наденька, сосредоточьтесь. Что значит – по-русски? Он чеченец, кавказец?

– По-русски значит не на ихнем ужасном бандитском сленге. А Михай нормально говорит, хоть и имя его похоже на кличку. Позвонили… сказали, если ты… ой, не могу повторить, брань непереводимая. А Игорь сидит к батарее прикованный. Они убьют его, убьют, – она истерично всхлипнула, сцепила пальцы и принялась раскачиваться, словно в трансе.

Наверное, в другое время Надя отлично умела соединять слова в фразы, а фразы в предложения, но сейчас ни о каком связном рассказе не могло быть и речи. Информацию из нее приходилось добывать по капле. Девушка была похожа на подбитого птенца. Пребывая в одиночестве, она еще как-то крепилась, а при виде доброжелательной родственницы и ее подруги сдерживающие плотины пали, и Надя растаяла, потеряла форму. Язык отказывался воспроизводить картину недавних событий. Она нуждалась только в сочувствии. И дамы охотно ее утешали, отпаивали чаем, Вероника клялась, что сегодня же переедет к ней жить, а потом, покопавшись в своей черной сумке, достала крупную белую таблетку и велела Наде ее выпить, утверждая, что это успокоительное. Елизавета невольно хмыкнула, она знала, что это всего лишь средство от изжоги, которое Вероника всегда носила при себе.

Полчаса дружных усилий, и… разговорили девушку. Общая картина сложилась следующая. Конечно, обе дамы несколько изменили трактовку, сдвинули акценты, подгоняя услышанный рассказ в понятную для них схему, но суть дела от этого не менялась. Надя, например, поначалу не связывала напрямую роковые неудачи, которые подстерегали Игоря в позапрошлую пятницу, с событиями последних трех дней.

– С Домодедова все и началось, – рассказывала Надя, прихлебывая чай. – Нет, началось раньше, гораздо раньше, еще с Нового года. У Игоря тогда были крупные неприятности. Какие – не знаю, но он стал нервный, раздражительный, спать перестал, а мне запретил подходить к телефону.

– Вернемся к пятнице и Домодедову, – направила Вероника девушку в искомое русло.

Надя не видела, как Игорь уезжал в Домодедово, но знает, что ему позвонили по телефону из Италии и предупредили, что он должен кого-то встретить и получить посылку. Встреча была для него очень важной, поэтому он вышел из дому загодя. Но случились непредвиденные задержки, числом три. Во-первых он застрял в лифте. Лифт в их доме старый, но до сего времени работал вполне исправно. И вдруг встал между этажами. В обычный день Игоря быстро выпустили бы на свободу, а здесь пятница, вечер, все мастера уехали на садовые участки. Игорь просидел в лифте без малого час. Вторую неприятность, а именно пробку на дороге, Игорь учел, она была как бы запланирована. Но на столь долгую прореху во времени Игорь, понятное дело, не рассчитывал.

– А зря, – едко заметила Вероника. – Пятница. Вечер. Все торопятся на дачу, за город.

– Об этом мы уже говорили, – перебила тетку Елизавета. – Не повторяйся, а то мы никогда не доплывем до гавани. Продолжайте, Наденька.

Третья неожиданность была самой экзотической. На окружной дороге где-то между Калужским и Варшавским шоссе Игоря, а иными словами, его подержанный, но очень приличный «мерседес» засыпало хорошо удобренной землей, а попросту говоря, навозом. Игорь обгонял самосвал, его подрезал то ли «пежо», то ли «рено», не суть важно… Наш герой резко затормозил, а самосвал то ли с перепугу, то ли из мести, а скорее всего из-за того, что дурной механизм сам сработал, вдруг вздыбил кузов и высыпал его содержимое на проезжую часть, а именно – на Игорька.

– Землю на садовый участок вез, – заметила Вероника, явно сочувствуя шоферу самосвала. – Угораздило же вашего непутевого Игоря ехать в Домодедово именно в пятницу!

– Вероника, опомнись! – одернула тетку Елизавета. – Ты сообрази, какая это была пятница.

– Не глупей тебя, – огрызнулась тетка и, обратясь к Наде, спросила: – Разбил машину, да?

– Конечно. Она по этой грязи завертелась, как волчок, переднее стекло было заляпано землей. Шум, гам, наезды – в общем – ситуация на дороге. Хорошо еще, что Игорь жив остался. Тут же появилась милиция, скорая помощь… Но мотор работал, до дому он добрался сам.

Все это Игорь живописал Наде, когда они вдвоем отмывали покореженную машину. «Мерс» был в таком виде, что до сервиса бы не доехал, непременно задержали бы в дороге. На фоне этих ужасов первый день, да и второй тоже, Игоря мало волновало, что он кого-то там не встретил, а на третьи сутки он начал нервничать. Вначале он звонил кому-то за бугор, и, как Надя поняла, совершенно безрезультатно. Потом он сам стал ждать звонка, буквально не отходил от телефона.

А потом Игорь позвонил Наде в панике и сообщил, что кто-то рылся в файлах его домашнего компьютера. Непонятно, как злоумышленник попал в дом. Ключи Игорь дал ей и больше никому. Тогда Игорь и вызвал к себе Надю, чтобы она жила здесь неотлучно. Более того, он через знакомого врача выписал ей бюллетень, мол, острая сердечная недостаточность и еще что-то – неважно. По болезни она не ходила на работу и днем могла находиться около телефона. Должна была позвонить какая-то женщина, от которой надо было получить посылку.

– Простите, – вежливо спросила Елизавета. – А вы жена Игоря?

– Почти, – Надя сразу насторожилась, голову вскинула и плечики распрямила. – Я его подруга.

– Но живете-то вы вместе?

– Почти, – повторила Надя и, повернувшись к Веронике, объяснила: – Я развожусь с мужем, мы делим жилплощадь, и я должна получить комнату. Муж – негодяй. Он скучный человек и неудачник. Я не доверяю ему ни вот на столечко, – для иллюстрации семейных отношений был использован кончик мизинца, – поэтому большую часть времени вынуждена проводить на старой квартире. Я хочу поделить жилплощадь честно. В конце концов, мне же надо иметь хотя бы комнату. Мало ли как у меня дальше сложатся отношения с Игорем.

«Бегите к скучному неудачнику, – хотелось крикнуть Елизавете, – и не высовывайте носа из норы», – но вместо этого она спросила:

– А вы кем работаете?

– Торгую, а что? – с вызовом бросила Надя. – Я кончила педагогический, а сейчас торгую в фирменном магазине «Спорт». А что?

Елизавета Петровна почувствовала исходящую от девушки настороженность, почти неприязнь. Во время разговора Надя уже расставила акценты – Вероника добрая, участливая, ведет себя по-родственному, а подруга хмыкает не к месту, торопит, а теперь бесцеремонно вмешивается в чужие дела. И, явно помогая девушке, Вероника мягко сказала:

– Лизонька, все это не важно. Надя имеет право жить так, как ей хочется. Продолжайте, милая…

– Игорь очень нервничал из-за того что кто-то залез в его компьютер. Он мне так объяснил: «Я должен был получить сведения, которые касаются только меня. Но, видимо, они об этом пронюхали. Непонятно, откуда они узнали. Вероятно, они думают, что я получил эти сведения по Интернету». Они – это те, с кем он работает. И больше я ничего не знаю.

Надя опять приготовилась плакать. Вероника достала вторую таблетку питьевой соды и пододвинула чашку с чаем.

– Выпей и успокойся. И давай дальше – по сюжету. Рассказывай, как все дальше было, а в подоплеке этого дела мы позднее разберемся.

– Потом появился Михай. Игорь не вернулся. Этим же вечером мне позвонили. Противный мужской голос без конца матерился, и как-то, знаете, очень лично, очень оскорбительно… Он сказал, что Игорь сидит прикованный к батарее, и до тех пор, пока он нам не отдаст посылку, мы его отсюда не выпустим. Но этого им показалось мало. На следующий день явился Михай и учинил здесь форменный обыск. Все перерыл. Я потом еле убралась. Они считают, что Игорь уже получил эту посылку или письмо с нужными сведениями, но не хочет отдавать. Я Михаю повторила историю с неудачной поездкой в Домодедово. Кажется, он поверил и сказал:

– Сиди у телефона неотлучно. Тебе позвонит женщина по имени Елизавета Петровна, – Надя вдруг остановилась и подозрительно воззрилась на подругу родственницы из Саратова.

– Понятно, – невинно улыбнулась Вероника. – Продолжай, моя хорошая.

Елизавета мысленно возликовала и перевела дух. Какое счастье, что тетка представила ее по имени. То, что она Елизавета, еще ни о чем не говорит, мало ли Елизавет в мире, а вот Елизавета Петровна – это уже улика!

– А потом и сам Игорь позвонил. Он сказал: «Ничего не бойся. Эти люди мне ничего не сделают. Но мы с тобой у них пока заложники. Ты должна меня спасти». Он опять назвал это имя – Елизавета Петровна. Она мне непременно позвонит, и я должна с ней договориться о встрече. Мы встретимся, и она передаст мне посылку.

– А где ты должна назначить встречу? – поинтересовалась Вероника.

– Ну, я не знаю… Наверное, у памятника Пушкину.

– Какой цинизм! Вечно Пушкина треплют по поводу своих грязных дел. Другого у них места нет. Назначайте встречу у Энгельса на Пречистенке. Энгельс – экономист и капиталист. Он новым русским самая компания. Так нет… все свои тусовки, разборки и стрелки проводят именно рядом с «Нашим все».

Елизавета поняла, что весь этот словесный треск нужен Веронике, чтобы обдумать ситуацию, тетка пару раз выжидательно глянула на нее исподлобья. Надо как-то уединиться, перекинуться парой слов. Но как?

Чай и сода сделали свое дело. Когда переполненная водой и горем Надя удалилась в туалет, между дамами состоялся рваный и быстрый разговор.

– Я останусь здесь ночевать.

– Не безумствуй, Вероника!

– Не могу же я оставить несчастную девочку одну.

– А я могу. Я боюсь. Это не наше дело.

– Согласна, могут быть определенные издержки. Но мы не можем сидеть сложа руки! Завтра конверт нужно будет отдать Наде.

– Конверт вначале надо наполнить содержимым. Мы же все растащили по нитке. Фотографии у Янки дома, диск в работе.

– Забери. И тут же позвони сюда и назначь встречу.

– А если Надя узнает мой голос?

– Пусть Яна позвонит.

– А кто фотографии повезет? Твой незнакомец в аэропорту нас, вернее меня, как-нибудь описал? Ну, по телефону, когда с Игорем разговаривал? Я боюсь! Когда Надя назвала мое имя, я думала, с кушетки упаду.

Вероника улыбнулась. Видно было, что сама она твердо сидела на табуретке и падать с нее не собиралась. Более того, ситуация представлялась ей до чрезвычайности интересной и захватывающей.

– Вероника, я тебя очень прошу. Поедем домой и там все обдумаем.

– Некогда обдумывать. Она уже воду сливает. Отдадим конверт и забудем, что когда-то держали его в руках. И не спорь. Никакого особого словесного портрета у тебя вообще нет. Просто женщина на возрасте. Смотри в окно… отвлеченно, – и Вероника обнажила в фальшивой улыбке вставные зубы. – Наденька, как вы себя чувствуете?