Текст книги "37 девственников на заказ"

Нина ВАСИНА
37 ДЕВСТВЕННИКОВ НА ЗАКАЗ

“О, я хочу безумно жить…”

А. Блок

Исследуя фантазийные образы временного зачатия и фундаментальную архитектуру воистину неповторимого построения образа, я отнюдь не отношу литературу к разряду панацеи от любого вида мыслительного ступора, скорее, наоборот – оцепенение мысли влечет за собой противостояние навязанным образам и попытки воссоздать в себе нечто настолько личностно-неприкасаемое, насколько недосягаемыми бывают упрятанные глубоко в памяти стыдные моменты познания или унижения, и если чье-то писательство выудит из меня эти моменты, заставит содрогнуться от самоузнавания, я окажусь беззащитен – кто-то еще умыслил такую же печаль, озарение и разочарование – и одиночество покинет меня. Поставь точку. Дальше с красной строки. Потому что все уже написано, все перечислено и обсуждено с дотошностью и коварством истинного таланта либо с интуицией случайного озарения. И то, и другое катастрофично для личности, поскольку одиночество становится почти невозможным. Отсюда вывод: все книги должны быть сожжены и потом написаны заново людьми, никогда не читавшими. Записала? Поставь дату и потом – ниже – подпись: Богдан Халей.

Объект 57

Операция должна была закончиться к утру. Наблюдаемый объект крепко спал с девяти вечера (в документах он был указан как “объект 57”, а между собой члены наблюдательной группы называли его просто “псих”), к четырем утра и город притих. Проезжающие изредка под окнами машины издавали тинами по мокрому асфальту все реже повторяющиеся звуки, похожие на сиплое дыхание хронического астматика.

Шел дождь.

В квартире объекта стояли три прослушки, по одной – в комнате, коридоре и на кухне. На всякий случай динамик прикрепили и на балконе, он барахлил. Группа прослушивания, одуревшая за ночь от кофе и сигарет, ругала старый балконный образец, давилась сдерживаемыми зевками и лениво материлась, за что получила в динамик замечание от куратора. Куратор сидел в квартире дома напротив, он слышал и квартиру объекта, и группу прослушивания, считался интеллигентом, потому что редко позволял себе непристойные выражения и предпочитал сигареты с ментолом.

К четырем тридцати утра объект 57 стал издавать звуки, характерные для просыпающегося человека. Он замычал, потягиваясь, потом пукнул и громко, протяжно зевнул.

– Рановато, – заметил один из членов наблюдательной группы.

– Чем раньше, тем лучше, – философски заметил другой.

Объект 57 прошлепал босыми ногами по линолеуму, высосал на кухне из носика чайника пять гулких глотков, отрыгнул и вдруг тихонечко захныкал.

– Совсем как мой кобель, когда боится меня будить, а терпеть уже не в силах, – кивнул один из наблюдательной группы.

Он вышел из фургона и посмотрел вверх на окна объекта 57. Оба окна были темными.

– Сейчас опять спать завалится, – сделал из этого вывод пожилой мужчина, возвращаясь в фургон.

– Не-а, – не повинуясь логике, а единственно из чувства противоречия ответил его молодой напарник.

Объект 57 посетил туалет – сначала не спеша – раз, два… три, потом уже нервно дергал и дергал веревочку сливного бачка, чем довел до абсурдного состояния и себя (что выразилось в злобном шипении и избивании бачка пяткой), и членов наблюдательной группы – напрягшись, они тупо считали, сколько раз бачок унитаза честно пытался извергнуть не успевающую наполнить его воду.

– Сейчас заведется и забудет, что ему на рассвете нужно прыгнуть с балкона, – озаботился молодой член наблюдательной группы.

– А мы напомним, – кивнул его пожилой напарник, имея в виду телефонный звонок – на случай забывчивости объекта 57 или если тот вообще передумает (псих, что с него взять?).

И тут в квартире объекта 57 зазвонил телефон.

Оба наблюдателя синхронно посмотрели на часы. Четыре сорок одна.

– Это я, – жалобным голосом сообщил в трубку объект 57.

Разговор длился семь минут двадцать три секунды. Некто Костик спросил у объекта, как дела (действительно, когда еще интересоваться – самое время). Объект заныл, что кто-то опять подложил ему взрывчатку в бачок унитаза и что сегодня он точно умрет. Костик успокаивал: мол, не тревожься, все нормально, и сообщил, что обещанный друг готов прийти к объекту 57 именно сегодня утром, через полчасика. Объект 57 взволновался, оживился, перестал жаловаться и вдруг совсем как нормальный спросил: почему в такую рань?

– Ей так удобно, – объяснил Костик. – Ей к девяти уже нужно быть на работе.

– Ты сказал, что за мной следят?

– Конечно, – вздохнул Костик.

– Что она должна соблюдать меры предосторожности?

– Сказал, не волнуйся. – В голосе Костика слышалось снисходительное раздражение. – Она прилетит на вертолете, спустится к тебе на балкон на парашюте, никто и не заметит.

– Это хорошо… До девяти?.. Ну, к девяти я уже точно умру, – пообещал объект 57.

– Ты со своими гнусными настроениями кончай, тебе жить и жить; а лучше расслабься как следует и подумай о смысле этой самой жизни.

– О смысле?.. – засомневался объект 57.

– Мы с тобой это двадцать раз проходили: смысл жизни в ее продлении, ну?.. Вспомнил?

– А она, эта женщина…

– Она прекрасна! – поспешил восторгнуться Костик.

– Да нет же, я хотел спросить: она что, будет продлевать со мной жизнь? – все еще беспокоился объект 57.

– Нет, она покажет тебе раз и навсегда, как это делается. Надеюсь, это повернет мозги в твоей голове на сто восемьдесят градусов и заставит обнаружить вокруг себя много интересного. Это мой подарок, Глиста, живи и радуйся!

На этом Костик решил, что сообщил своему бывшему однокласснику достаточно бодрящей и важной информации, и трубку положил без прощания.

Члены наблюдательной группы несколько секунд смотрели друг на друга. В тишине раздался странный шаркающий звук – это объект 57 решил подмести веником пол на кухне.

– Ты думаешь то же, что и я? – поинтересовался молодой наблюдатель. – Какой-то дружбан позвонил нашему психу и сообщил, что именно на сегодня он заказал ему в подарок женщину, чтобы тот с пяти утра хорошенько разогрелся?

– Не знаю, – задумался его напарник, – но подозреваю, что воображение у тебя кочегарится вовсю. Я лично думаю, что нас ждут неприятности.

– Не пускать никаких женщин в подъезд, – раздался голос куратора. – Проверять документы и сопровождать ко мне. Сейчас выделю вам сотрудников в помощь.

С четырех пятидесяти семи до пяти двадцати к подъезду, где проживал объект 57, подошла всего одна женщина. Это была уборщица Параскева – на просьбу наблюдателя предъявить документы, женщина так и представилась: “Параскева, уборщица, шестьдесят восемь лет”, а на предложение пройти в дом напротив и объяснить, зачем она идет именно в этот подъезд, вдруг покраснела, раздулась шеей и лицом, как поющая жаба, и набросилась на молодого члена наблюдательной группы. И напрасно он кричал, бегая вокруг запущенной песочницы, что дело государственной важности, что он представитель федеральных структур, – Параскева, не теряя прыти и все еще пламенея лицом, замотала его до полного озлобления и одышки.

– Кончай цирк, – высунулся из фургона напарник, – у нас звонок в дверь.

Действительно, в 5.23 в дверь квартиры объекта 57 позвонили длинным звонком.

Объект открыл дверь тут же.

– Иероним Глистин? – поинтересовался тонкий женский голос.

– Да… То есть нет… Проходите же, мне звонил Костик, я вас жду.

– Нет, сначала скажите, вы Иероним или не Иероним? – настаивала женщина.

– Да, я Иероним, – сознался объект 57.

– Как это возможно? – сухо поинтересовался динамик голосом куратора. – Как она прошла?

Пожилой наблюдатель пожал плечами, словно куратор мог его видеть, а его молодой напарник еле сдержался, чтобы не высунуться из фургона и посмотреть на небо.

– Как вы вошли? Вас никто не заметил? – шепотом спросил объект 57.

– Не волнуйтесь, я поднялась из соседнего подъезда на чердак, открыла отмычкой замок и спустилась к вам сверху.

– Это хорошо, это здорово… – нервничал объект. – Что же вы не раздеваетесь? Костик сказал, что сегодня у меня последний день?..

– Да, но я ничего не поняла. Он сказал, что вы все время наблюдаете за собой слежку, что выполняете важное государственное задание, поэтому за вами следят…

– Это так.

– Но он ничего не говорил о последнем дне. Э-э-э… Роня… Можно мне так вас называть?

– Зачем?

– Так приятней для слуха. Иероним – уж очень торжественно. Так вот, Роня. Я должна уколоть вам палец.

– Это пожалуйста, – с ходу согласился объект 57.

– Немедленно выяснить, что происходит! – Голос куратора был уж слишком громкий.

– Есть, выяснить, что происходит, – уныло отрапортовал молодой член наблюдательной группы.

– Интересно, как ты собираешься это выяснять? – подлил масла в огонь пожилой член наблюдательной группы. – Позвонишь в дверь: здрасьте, я сантехник, вы затопили квартиру снизу?

– А чем вы будете колоть мне палец? – В голосе объекта 57 – ни тени сомнения или страха, одна неподдельная заинтересованность. – У нас мало времени. Они могут прийти в любой момент. Звонок в дверь – и все! Кто там? А это сантехник, у вас, милейший, прорвало кран, пока вы спите! Я знаю все их увертки!

– Не волнуйтесь, мы быстро. Я уколю вам палец вот этим предметом. Видите, таким перышком в поликлинике колют пальцы, чтобы взять анализ крови. Ну? Узнаете?

– Нет, извините, я всегда закрывал глаза. Понимаете…

– Понятно. Вы боитесь крови?

– Что? Нет, не боюсь. Я закрываю глаза, чтобы полностью сосредоточиться на моменте боли.

В квартире объекта наступила подозрительная тишина. Ни звука. Потом женщина спросила:

– Коллекционируете моменты боли? Любите, чтобы вам делали больно?

– Я коллекционирую все физиологические реакции моего тела.

– А-а-а… Тогда дайте мне пальчик, Роня…

– Прикажете вмешаться? – не выдержал напряжения молодой член группы наблюдателей.

– Отставить, – тут же отозвался куратор. – Продолжить прослушивание объекта.

– Что я теперь должен делать? – шепотом спросил объект 57.

Шуршание бумаги.

– Вот здесь, пожалуйста, распишитесь. Напишите свое имя. Выдавите немного крови и пальцем напишите имя.

– Так и написать? Полное имя?

– Конечно, полное – Иероним.

Отчетливо слышно сопение – вероятно, объект 57 положил листок бумаги (или что там такое он должен был украсить своей кровью) на стол прямо над прослушкой, закрепленной снизу.

– Спасибо, Роня, – проникновенно поблагодарила женщина.

– Получилось не очень хорошо. На последних двух буквах кровь кончилась. Почти не видно.

– Это ничего. Спасибо.

– А что это за цифра тут? Тридцать шесть, что это значит?

– Это ваш номер.

– Мне больше нравится цифра одиннадцать.

– Под номером одиннадцать у меня другое имя написано.

– А-а-а… Тогда ладно. Что делать с пальцем? Кровь течет.

– Оближите его.

– Что?

– Пробовали когда-нибудь кровь на вкус? Вот и попробуйте.

– Мне в детстве один раз нос разбили, я помню вкус крови.

– Не хотите облизывать, не надо.

– Мне кажется, стоит смазать йодом. Чтобы не занести инфекцию.

И тогда женщина ласково так проговорила:

– Роня, вы сказали, что сегодня последний день вашей жизни, а сами беспокоитесь об инфекции!

Этим вопросом она, вероятно, нарушила какую-то логическую цепочку в голове объекта 57, потому что минут пять было тихо – еле слышное шуршание и осторожные вздохи женщины почти не нарушали этой тишины, придавая ей особую интимность.

– Вы меня раздеваете? – с дрожью в голосе вдруг очень громко спросил объект 57, отчего оба члена наблюдательной группы вздрогнули.

– Я вас раздеваю, – шепотом ответила женщина.

– Мне это не нравится.

– Но Роня, вы же не будете потом мыться в одежде? Это глупо.

– В одежде действительно глупо мыться. А вы…

– Я тоже буду мыться. С вами. Поэтому я тоже разденусь. Роня! Не отворачивайся, я хочу тебе кое-что показать. Видишь эту родинку?

– У меня тоже есть большая за ухом.

– Ну-ка… Да, красивая. А у меня под грудью маленькая и почему-то красная.

– Действительно, странная… Вы должны показать ее врачу.

– Ерунда. А вот эта, смотри, какая круглая и бархатная…

– А на этой у вас растет волосинка. У вас… глаза такие темные. Зрачка почти не видно.

– А у тебя ресницы длинные и желтые, как пестики у подсолнуха! – восторженно объявила женщина.

– Я умею вот так согнуть кисть, видите? Вы можете коснуться большим пальцем запястья?

Оба члена наблюдательной группы перевели дух и синхронно потянулись за сигаретами.

– Я могу достать ногами до затылка, это называется “коробочка”, – ответила женщина на предложение изогнуть кисть и спросила: – Сколько тебе лет?

– Тридцать один.

– Шесть часов тринадцать минут, – сообщил голос куратора.

– А мне сорок шесть лет, – зачем-то сказал пожилой член наблюдательной группы.

– А меня в девятнадцать изнасиловали две однокурсницы, – поддался цифровому безумию и молодой наблюдатель.

– Я знаю, зачем вас Костик ко мне пригласил, – тихо проговорил Роня. – Он не хотел, чтобы я умер девственником. Но это заблуждение!..

– Да-а-а? – ласково пропела женщина.

– Да. Я не собираюсь даже перед смертью нарушать целостность своей физиологической оболочки. Только сохранив неприкосновенность души и тела, я смогу беспристрастно оценить все возможности новых жизней, предоставленные мне космическим разумом.

– А мы постараемся сделать все очень аккуратно и ни вот на столечко не нарушить целостность твоей оболочки, – пообещала женщина.

– Вы не понимаете! – не сдавался объект 57, хотя по учащенному, прерывистому дыханию и напряженному голосу было ясно, что в момент своих рассуждений объект подвергался раздеванию или даже настойчивому ощупыванию. – Я не должен потерять ни капли своей внутренней энергии!

– Мы все сбережем, сохраним, приумножим… – шептала женщина.

– Это невозможно. Если я соединюсь с женщиной, я буду лишен выбора!

– А я не женщина. Представь, что я – мужчина. Или маленькая лысая шимпанзе.

– Вы не должны этого делать, потому что энергетический… вакуум, возникший после нашего соединения, повлечет за собой засасывающую… засасывающую…

– Уговорил. Никакого соединения. Видишь эту штучку? Она называется уздечка. Я очень ласково пощекочу ее кончиком языка, вот так…

– Не-е-ет!!

Слышна возня, звуки падающего стула; потом – звон стекла.

– Любимая… мамина ваза, – тяжело дыша, сообщил объект 57.

– Ничего страшного, – тяжело дыша, заметила женщина, – скажешь, что вазу засосал энергетический вакуум.

Некоторое время они оба двигались по комнате, потом в ванне включилась вода. Дверь осталась открытой, и голос женщины был слышен хорошо:

– Какое полотенце можно взять?

– Синее! – крикнул объект, и оба наблюдателя тут же скривились от его громкого и бодрого голоса.

Шум воды в ванной. Звон посуды на кухне. Пожилой сотрудник службы наблюдения по этому поводу скептично заметил, что если объект позавтракает, он вряд ли сегодня соединится с космическим разумом.

– Тебе лучше? – спросила женщина. – Решил чаем запить?

Тишина. Потом – топот и звуки с трудом сдерживаемой рвоты.

– Все один к одному, – минуты через две объявил сдавленным голосом объект. – Сплошные неувязки. Я не могу так уйти. Я должен теперь очиститься.

– Вот и ладненько, – удовлетворенно заметила женщина. – Кофе будешь?

– Что?… Нет, спасибо, мне пора…

– Смешной какой. Это мне пора. Я у тебя в квартире.

Тишина. Потом – удивленный голос объекта:

– Действительно, извините, я забылся. Это ужасно.

– Ничего страшного. Со всеми бывает.

– Вы не понимаете. Я говорю, как будто я не у себя дома, как будто все в порядке… А ведь здесь везде натыканы микрофоны! Теперь они вызовут снайпера, это точно! Наклонитесь!

– Подожди!..

– Наклонитесь, я подползу к окну и задерну занавески!

– Снайпер – это звучит заманчиво, – мечтательно заметила женщина. – Ты что, кому-то пообещал сегодня отправиться на тот свет?

– Того света нет. Есть один свет – это свет космического разума. Вы думаете, вокруг нас, на этой убогой, вонючей планете живут живые носители разума?

– Ну-у-у… – неуверенно протянула женщина.

– Ошибаетесь! Одни мертвецы. Вы умерли и попали в тень. Понимаете – в тень! Вы и есть тень своего разумного отражения.

– И ты – тень? – шепотом поинтересовалась женщина.

– Конечно! Именно сегодня я должен был прекратить это бессмысленное существование тени и уйти к свету, но теперь ничего не получится. Я размножился, понимаете, я больше не являюсь целостно герметичным, я должен очиститься и убедиться в полном восстановлении своего анкума! А очиститься я могу только в каменных зеркалах Тибета. Что же теперь делать?.. Мне просто физически не дадут туда попасть, мне же из квартиры не выйти!

– Да не нервничай так. Ничего не знаю про… анкум, но вот насчет размножения ты зря переживаешь…

– Ты ничего не понимаешь, как и подобает подзарядному контейнеру! Ты только переносчик чужой энергии, ты существуешь как разрушительная сила соблазна, ты то, что в этом мире называют сатаной, ты живая тень сумеречного космоса! – вдруг перешел на “ты” объект 57, обнаружив в голосе рыдающие, истерические нотки.

– Живая тень сумеречного космоса, – мечтательно заметила женщина. – Мне нравится такое определение. И знаешь, что: пожалуй, я тебе помогу.

– Мне не выйти из квартиры, понимаешь, они повсюду! Они слушают, как я сплю, как хожу в туалет. Вот сейчас, сейчас они все слушают!

– Это нестрашно, – совершенно серьезно заметила женщина. – Мы их обманем. Мы скажем громко, что ты спустишься с балкона вниз на веревке, а потом запремся в ванной, включим воду и обсудим некоторые другие варианты твоего выхода из квартиры.

– Если бы я знал, что все так получится, – скажет через два часа молодой член наблюдательной группы, – я бы выбил дверь квартиры и задушил этого… эту космическую тень, этого чертова импотента своими руками!

Допрос

Женщину допрашивали в отделе, в комнате № 12. Привезли ее туда после бесплодных поисков объекта 57 два члена наблюдательной группы. А пока они искали, женщина сидела запертая и прикованная наручниками к металлической стойке в фургоне. Когда добрались до отдела, куратор в комнате № 12 уже заварил чай. На часах – восемь сорок пять. Женщина не сказала ни слова с момента задержания ее выходящей из подъезда. Только таращилась огромными темными глазищами и в непонятном затаенном восторге иногда качала головой. А в отделе, внимательно оглядев куратора, тут же стала тараторить без умолку, так что оба наблюдателя только руками развели – они по дороге сообщили, что штучка попалась трудная и, вероятно, уже имевшая дело с представителями органов, потому что – ни тени страха или удивления, ни одного вопроса, только странный восторг во взглядах и лукавая улыбка, еле сдерживаемая прикусом нижней губы.

Первым делом женщина потребовала справку о задержании, которую ей потребуется предъявить на работе, потому как опаздывать нельзя, у нее заканчивается преддипломная практика, а начальник строгий и нервный, чуть что – пишет замечания, а зачем ей, спрашивается, всякие там замечания… и так далее, пока не перечислила все свои сложности на работе.

Кое-как собрались с силами и провели допрос.

К этому моменту пришли данные проверки паспорта и прописки.

Чисто. Не привлекалась, но состоит на учете в психдиспансере.

– Да я сама себя на этот учет поставила, – отмахнулась женщина. – Запросите записи врача – сами убедитесь, что там моя фамилия стоит!

Убедились.

Гражданка Е.К., двадцати шести лет, проходя практику в психоневрологическом диспансере, поставила на учет гражданку Е.К., двадцати шести лет, с предварительным диагнозом – скиофобия.

– Так вы на психиатра учитесь?

– Вроде того…

– Но ведь вы сами себе поставили диагноз. Разве это не повлияет в дальнейшем на возможность работы по специальности и на продвижение по службе?

– Скиофобия – это просто боязнь теней, – объяснила женщина. – Что тут опасного? Клептоман, к примеру, или клаустрофобик куда опаснее и проблемней для общества, чем я. Но, в общем, вы правы. Поработав в диспансере, я решила, что вряд ли хочу работать в психологии на тех условиях финансирования и информационного доступа, которые может предоставить наше государство. И, вполне вероятно, поэтому сама себе и поставила такой диагноз. Это на подсознательном уровне, понимаете?

Отвечала женщина охотно, заметив малейший отблеск удивления в глазах допрашивающего, тут же подробно все объясняла, предупреждая вопросы и опережая своими ответами возникшие в ходе беседы неясности. Так что минут через двадцать сотрудник, ее допрашивающий, извинился, вышел и, жалуясь на головокружение, попросил его сменить. Объяснить свою просьбу толком не смог, говорил о странном чувстве, будто женщина знает наперед, что он спросит.

Тогда куратор пошел на разговор сам.

Женщина и ему отвечала охотно: сразу же подробно объяснила, где именно в данный момент, по ее предположению, может находиться объект… “извините, гражданин Иероним Глистин, 31 год, проживающий…”. По ее словам, гражданин Глистин в данный момент уже должен был благополучно прибыть в психиатрическое отделение больницы №… и, обратившись к дежурившему там сегодня с восьми утра доктору Кличенко, получить подтверждение предварительного диагноза, поставленного ею в момент контакта с Иеронимом Глистиным в его квартире. После чего, по предположению женщины, доктор Кличенко обязательно оформит поступившего больного по всем правилам и поместит его в клинику для полного или частичного излечения. Женщина созналась, что, конечно, доктор Кличенко был предварительно извещен ею о прибытии в клинику редкого больного, а учитывая тему диссертации доктора, она уверена, что в ближайшие несколько месяцев нечего и думать о том, чтобы повидать больного или, не дай Бог, растревожить его состояние чем-то вроде допроса.

Куратор в этот момент беседы еще не совсем поверил в недосягаемость объекта 57, поэтому автоматически поинтересовался темой диссертации доктора Кличенко, о чем пожалел уже через три минуты. Женщина затараторила что-то об “иллюзорно-галлюцинаторном расстройстве сознания Иеронима Глистина, с ее точки зрения, вызванного неврастеническим синдромом из-за повышенной утомляемости, чрезмерной впечатлительности больного, нарушения сна”, но при этом заметила, что доктору Кличенко она по телефону предоставила немного другую гипотезу, “потому что, понимаете, он занимается в основном проблемами атеросклероза головного мозга; я и постаралась привлечь его внимание именно в этом аспекте”.

Куратор вынужден был встать из-за стола и подойти к окну, борясь с легким головокружением.

На вопрос, зачем она это сделала, женщина честно ответила, что иначе поместить Иеронима Глистина в клинику под наблюдение такого известного доктора, как Кличенко, было бы весьма проблематично.

– Там отлично оборудованная, закрытая клиника. Доктор Кличенко пользуется большим авторитетом, без его разрешения никто не может иметь допуск к больному, – наклонив голову и стараясь заглянуть честными глазами в глаза куратора, вещала женщина.

Лицо ее – маленькое, с острым подбородком, большим сочным ртом и странными глазами неопределенного темного цвета – больше всего привлекало высокими скулами и цветом кожи – бледный, словно подогретый изнутри свечением крови, оттенок слоновой кости. Причем, если скулы вдруг зажигались яркими пятнами возбуждения, то все лицо тогда бледнело еще больше, почти обморочной холодной белизной, притягательно выделялись глаза и крупный рот, словно для устрашения – так некоторые насекомые и рыбы меняют окраску на бойцовую или предупреждающую об опасности отравления.

Итак, женщина оказалась в квартире объекта потому, что ее попросила об этом мать Глистина. Она была очень обеспокоена состоянием сына за последние два месяца, обратилась за помощью “через знакомых и знакомых знакомых, – вы же понимаете!..” к известному в Москве доктору психиатрии, а этот самый доктор отослал ее к Е.К.

Почему?

Ответ очень озадачил куратора.

– Потому что Иероним был принципиальным девственником! Он даже состоял в клубе девственников и однажды публично заявил об этом на всю страну, посетив телевизионное ток-шоу вместе с главным девственником страны – самым известным знатоком “Что? Где? Зачем?”. Нет, вы поймите, я бы не пошла к нему, если бы не его имя, – тараторила женщина. – Я, когда увидела инициалы, сразу же позвонила и узнала, что такое “И”? Оказалось, что Иероним! Представляете: такое редкое имя, оно все и решило, потому что, если бы он оказался Иваном, Ираклием или Игнатом, я бы не стала заниматься этим принципиальным девственником ни за что! Почему? Вы не понимаете почему? Вы же отобрали… извините, изъяли на время мой блокнот и уже наверняка изучили его в подробностях, а там под номерами двенадцать, двадцать один… нет, не помню, но там уже есть три имени на “И”, понимаете? Не понимаете? Послушайте, сядьте, не расхаживайте по комнате туда-сюда, у вас налицо все признаки синдрома Кандинского – Клерамбо – вы заперли дверь на замок, все время тревожно поглядываете в окно, то и дело вытираете руки платком – потеют? Вы чересчур возбуждены… Ну хорошо, хорошо, не кричите, не будем касаться вопросов вашего здоровья. Хорошо, я коротко и ясно отвечу на поставленный вопрос, только вы сядьте и не дергайте так головой, как будто у вас тик. В моем блокноте нет двух одинаковых имен; это принципиально, это основное условие Богдана Халея. Когда я узнала, что Иероним не Игнат, не Иван… Ладно, это я уже говорила. Когда я узнала его имя, я взяла у матери Глистина телефон его близкого друга и позвонила узнать, действительно ли Иероним является принципиальным девственником, потому что, сами понимаете, принципиальность в этом деле самое главное. Человек может просто по каким-то причинам создавать у окружающих определенное мнение о себе, а на самом деле… Я не отвлекаюсь, это очень важно, потому что помочь Иерониму Глистину выйти из суицидального состояния я могла только при условии, если он действительно идейный девственник! Как именно помочь? Послушайте, а психиатры у вас работают? Нет, ничего такого, просто я подумала, что лучше говорить с человеком, который меня быстрее поймет.

– Может быть, вызвать его психиатра? Кто-то же наблюдал этого придурка, проводил сеансы, лечил!..

Этот вопрос молодой наблюдатель задал, когда прибывшая на место группа облазила все чердачные помещения дома, где жил объект 57.

– Может быть, его психиатр знает, где он может прятаться?!

– Да! – серьезно заявила женщина, когда куратор медленно сел за стол и уговорил себя попробовать разглядеть цвет ее глаз. – Да, вы не ошиблись, я приехала, чтобы лишить его девственности. Некоторым суицидникам это очень помогает. Может быть, приток крови к определенным участкам мозга, болевые ощущения и шоковое состояние потери чего-то, что свято и фанатично сохранялось многие годы, является лучшим лекарством для излечения суицидального синдрома? Что вы так смотрите? Человек в момент полового сношения как бы заново определяет жизнь, он одновременно переживает и момент рождения, и момент смерти. Доктор Лурье, например… Ладно, не буду, я только хотела сказать, что обычно в момент этих самых переживаний жизнь побеждает желание смерти. Между прочим, мною лично проведены определенные исследования суицидных проявлений у сектанток. Так вот, некоторые из них, уже дошедшие в своей фанатичности и презрении к собственной жизни до состояния полного абстинического равнодушия, возвращались к полноценной жизни, как это ни странно, после… угадайте? Ну? После изнасилования, например! А уж если оно заканчивалось беременностью, то излечение можно было считать законченным.

Хорошо, не будем отвлекаться. Закончим с именами. Если вы заметили, в моем блокноте нет одинаковых имен. Я поехала к Глистину потому, что его мать заплатила мне за “лечение”. Это раз. И потому, что на букву “И” у меня в блокноте не было Иеронима. Это два. Совершенно верно, в этом блокноте не должно быть одинаковых имен. Такой уговор. Давайте не будем обсуждать мою личную жизнь. Да, все имена написаны кровью. Да, без какого-либо принуждения с моей стороны, если не считать принуждением прокалывание стерильным перышком добровольно протянутого для этого указательного пальца совершеннолетнего представителя мужского пола. Считаю ли я себя психически здоровой? Давайте не будем сейчас обсуждать мое здоровье, я уже на этот счет все сказала – ски-о-фо-би-я, и больше ничего. Сменим тему.

Куратор вышел из комнаты и попросил его сменить.

Третий представитель спецслужб, осмотрев внимательно женщину, нашел ее довольно привлекательной. О чем сразу же и заявил.

– И чем же я вас привлекла? – сразу же включилась женщина.

– У вас красота какая-то животная, откровенная, поэтому смущает. Вот на что в первую очередь смотрит самец, к примеру, обезьяны? На рот самки. Потом, конечно, он обходит ее сзади и осматривает половые губы, в момент течки изрядно распухшие и такие же кроваво-красные, как и рот. У вас рот, глаза, грудь выставляются вперед, как бы сразу напоказ. И губной помадой, как мне с первого взгляда кажется, вы не пользуетесь – значит, налицо приток крови к губам в момент нервического возбуждения…

– Коллега! – обрадованно подскочила на стуле женщина. – Это вы наблюдали Иеронима Глистина?

– Нет, – усмехнулся “коллега”, – меня вызвали только что, именно к вам. Я не психиатр, я штатный психолог. Кончайте пудрить мозги пылью тонких технологий, отвечайте короткими понятными предложениями, глаза опустите в пол, перестаньте кусать нижнюю губу – это привлекает внимание и возбуждает, особенно если губа такая сочная, заодно сгорбьтесь сильнее, чтобы грудь так не выставлялась, и натяните юбку на коленки.

– А-а-бал-деть! – оценила его профессиональное рвение женщина.

И сразу же короткими понятными предложениями, не употребляя профессиональных терминов, вкратце описала, каким ей показался при встрече Глистин. Налицо были все показатели мании преследования. Больной уверял, что последнее время за ним следят, квартира прослушивается, а на рассвете, если он сам не спрыгнет вниз с балкона – такой уговор, – его обязательно убьют каким-либо другим способом, для чего могут даже пригласить профессионального снайпера в дом напротив – там иногда темное и пустое окно на восьмом этаже отсвечивает блеском окуляра. Он сам сообщил, что наблюдается у психиатра и после неудачной попытки повеситься в прошлом году на даче посещает занятия профилактической группы психоанализа.

– И как прошло… Как вы лишили его девственности? – нервно двигая листы на столе, поинтересовался допрашивающий.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, я хотел спросить… Я слушал записи, мне показалось, что вы не употребляли в действиях с объектом классических приемов, если вы меня понимаете…

– Не понимаю, – веселилась женщина. – Вы сами себя слышите? Классических приемов! Как будто на тему лишения девственности закоренелых холостяков написаны инструкции! Каждый мужчина требует определенного и сугубо индивидуального подхода.