Текст книги "Избранное"

«Ветка небесной сирени…»

 
Ветка небесной сирени,
Свет рассыпая кругом,
Смотрит, как в нищем селенье
Гаснет последний огонь.
 
 
Стало пустынно и глухо.
Чует ночная трава,
Как повторяет старуха
Вечной молитвы слова.
 
 
Молит, склонясь головою:
Сирый, убогий ночлег
Да обойдёт стороною
Всякий лихой человек…
 

«Как мало нужно – даже не обман…»

 
Как мало нужно – даже не обман,
Один намёк, корпускула надежды!
Темнеет и сгущается туман,
Но изнутри сияют вежды –
 
 
Свобода! Твой высокий гром
Взрывает глушь почти желанной мукой.
Я знаю, завтра мы умрём,
Но здесь, сейчас, перед разлукой
 
 
Мы видели прекрасные черты,
Пустые тропы молодого рая,
И слава Богу, если знаешь ты,
Зачем ты губишь нас так рано.
 

«Уснуть, утомиться…»

 
Уснуть, утомиться,
На локоть прилегши виском,
Восьмую страницу
Заметить вишнёвым листком,
 
 
И пусть, улетая,
Уносит свой лепет и блеск
Прозрачная стая
Почти незнакомых небес.
 
 
Я знаю – за ними
Откроется тёмное дно,
И звучное имя
Ему беспечально дано,
 
 
И там, словно в зеркале,
Виден ухоженный сад –
В нём листья померкли
И яблоки мягко блестят.
 
 
Как тёплые звёзды,
С ветвей улетают плоды,
Небесные вёрсты
Считая среди пустоты.
 
 
Сиянье всё выше,
Всё тише и явственней гул.
Садовник не слышит –
Усталый, над книгой уснул.
 
 
Уж август, и скоро
Уснёт успокоенный сад.
В глухие просторы
Плоды золотые летят,
 
 
И властью мгновенной
В пространстве прервётся полёт,
И в новой вселенной
Желанный росток прорастёт.
 

«Рыжую шляпу надвину на самые брови…»

 
Рыжую шляпу надвину на самые брови –
Злое, линялое небо исчезнет из глаз.
Тёмное облако будет лежать на дороге:
Волоколамск.
 
 
Густо деревья сплетают унылые пряди,
Солнечный луч не пробьётся сквозь плотную вязь.
В серой пыли, как забытый надкушенный пряник, –
Волоколамск.
 
 
Долго молчанье прозрачной твоей колокольни,
Время твоё изнутри разбивает виски.
По мостовой незнакомые белые кони
Звонко идут до зелёной реки.
 
 
У пастуха на плечах прогорела рубаха,
Синие очи в глубоких глазницах блестят.
Кони, как струны, дрожа от неясного страха,
Слушают воздух и в сонную воду глядят.
 

«Желанье властвовать и страсть…»

 
Желанье властвовать и страсть
К движению и созиданью:
Дымящиеся глыбы класть
В основу мирозданья,
 
 
И сотрясать небесный кров
Под грозный гул столпотворенья,
И дерзких молодых рабов
Выслушивать без удивленья,
 
 
И им свободу даровать,
Дабы свободными могли бы
Трепещущие жилы рвать,
Под небеса вздымая глыбы.
 

«О нет, не слепота грозит моим глазам…»

 
О нет, не слепота грозит моим глазам –
Безумная тоска по тёмным небесам.
 
 
В начале сентября, когда едва-едва
Морозною росой затронута трава,
 
 
Когда в пустом саду сутулится жасмин,
Вдыхая холода космических глубин
 
 
И растворяя грань ошибок и чудес
Меж хаосом Земли и космосом небес, –
 
 
В такие времена нет силы не смотреть
В пространство темноты, где умирает смерть,
 
 
И можно угадать сводящие с ума
Свободу, и простор, и звёздные шторма.
 

«Всё есть и будет – смерти нет…»

 
Всё есть и будет – смерти нет,
Простая истина Вселенной.
Дороги в край благословенный
Вливаются в пути комет,
 
 
И звёздным крошевом звенят,
И плещут ржавою водою,
И вот опять перед тобою
Гора, тропинка, дом и сад.
 
 
Но это призрак! Дома нет,
Лишь дерева над чёрным срубом,
А в воздухе сыром и грубом
Мерцает яблоневый цвет.
 
 
Но нет! Ощеренные пни,
Осенний запах тьмы и тлена…
Ты упадаешь на колена,
Но только голову склони –
 
 
Тебя уже зовут с крыльца,
И ты нетвёрдыми шагами
Идёшь, идёшь навстречу маме
И в руки сильные отца,
 
 
И пахнет тёплым молоком
Цветастый, яркий мамин запон,
И солнце катится на запад,
И засыпают сад и дом…
 

«Словно тихая река…»

 
Словно тихая река,
Небо улицы осенней.
Золотые берега
В воду медленно осели.
 
 
Звонким криком на лету
Обещая непогоду,
Птица канет в высоту,
Словно в медленную воду.
 
 
Только лёгкую волну
Принесёт холодный воздух.
Через эту глубину –
Ни моста, ни перевоза.
 
 
Ну да полно – стынет грудь
От глубокого дыханья.
Шаль плотнее запахнуть –
До свиданья, до свиданья!
 
 
Возвратишься ли? – Бог весть!
А воспомнишь ли? – не знаю,
Меж осенних частых звезд
Я другое вспоминаю…
 

Оранта

 
Две ладони – восход и закат.
Две ладони – жалеть и ласкать,
Гладить волосы, косу плести,
К изголовью воды поднести.
 
 
Две ладони – кормить голубей,
Две ладони – качать колыбель.
Повторяйтесь, восход и закат,
Как молитва на всех языках.
 
 
Повторяйтесь, тревога и труд,
Помогайте бесстрастной судьбе.
Две ладони друг к другу прильнут
В материнской печальной мольбе,
 
 
Две ладони покорно замрут,
И на долгие-долгие дни
Материнский томительный труд:
Вразуми, помоги, охрани…
 

«И нам только небо осталось…»

 
И нам только небо осталось –
Обетованный край,
Осенний синий парус,
Ладья, плывущая в рай.
 
 
Какие смуглые лица
У молодых гребцов!
Вселенная удивится,
Человеку взглянув в лицо.
 
 
Не спросит: чего ты ищешь,
Взрезая тьму и свет? –
Покинувшим пепелище
Обратной дороги нет.
 
 
Но ты ещё прочитаешь
Бездонных очей упрёк:
Как же ты покидаешь
То, что не уберёг…
 

«Ты ль это, жизнь, обложенная данью…»

 
Ты ль это, жизнь, обложенная данью
Пустых, невыносимо долгих дней?
И мука одиночества сильней
Необъяснимой муки созиданья.
 
 
И сердце ждёт полночного труда:
И звук, и свет – всё обернётся вестью.
Какие тайны, образы, созвездья
Плывут в мои пустые невода!
 
 
Как рыбарь, поднимаю свой улов,
Перебираю спутанные сети,
И так светло среди тысячелетий
От серебристого сиянья слов…
 

«Учитель красок молодых…»

 
Учитель красок молодых,
Наставник камня, меди, бронзы,
Настройщик слов разноголосых –
Здравствуй, день!
 
 
Я угадала твой приход –
Ещё во сне твой голос лёгкий
Скользил ко мне летучей лодкой
Над океаном тёмных вод.
 
 
Тебе мерцали из глубин
Сады, дворцы чужих владений,
Но нежный морок сновидений
Одолеваешь ты один.
 
 
Учись, новорождённый свет,
Вбирай тепло, металл и камень!
Слова, звучите под руками –
Протест, мольба или сонет.
 
 
Счастлив, кто раньше всех пробудит
Свободный колокол небес!
Спешите, помните, что здесь
Другого времени – не будет!
 

Июль

 
Над камнем, жарко разогретым,
Голубоватый вьётся дым.
Июль сияет мрачным светом,
Тяжёлым светом грозовым.
 
 
В разрывах туч играют блики,
И, ясный в гневно-голубом,
Угрюм и прям, Иван Великий
Вздымает царственный шелом.
 
 
– Никто не разгадает даром
Величье страшное твоё!
За миг пред каменным ударом
С небес метнётся лезвиё –
 
 
И дождь ударит по брусчатке,
И хлынут чёрные ручьи –
Мгновенья гнева будут кратки,
Как мысли тайные твои.
 
 
Душа – она уже взлетела
Под гулкий колокол грозы,
А обезглавленное тело
Уволокут в канаву псы.
 

«Молиться и каяться поздно…»

 
Молиться и каяться поздно –
Загадано всё наперёд.
Грядущее ясно и грозно,
Как этот ночной небосвод.
 
 
Но сладко томиться надеждой,
Что жизнь повторится опять,
И снова над родиной снежной
Звезде равнодушной сиять,
 
 
И снова и кони, и сани,
И запах морозных овчин,
И сердце измучено снами –
Болит и болит без причин.
 

«Ещё не видно первых звёзд…»

 
Ещё не видно первых звёзд,
Пустое небо ясно-серо,
Алмазная твердыня мира
Податлива, как тёплый воск.
 
 
Какой медлительный огонь
В небесном пологе витает?
Звенящий воздух мягко тает
И исчезает под рукой.
 
 
Недолгий сумеречный час
Смятенья и непостоянства
В другое, тайное пространство
Неодолимо манит нас.
 
 
Лететь! В неведомое, прочь,
Легко, легко, почти невольно!
Вздымает на востоке волны
Темно сияющая ночь –
 
 
И если первый взор звезды
Полёт стремительный застигнет,
Летун как бабочка застынет
В алмазных гранях пустоты.
 

«Бежать, спешить – и не остановиться…»

 
Бежать,
спешить –
и не остановиться.
Мелькают окна,
взгляды,
листья,
лица,
Но вдруг однажды вспугнутая птица
Коснётся лба
стремительным крылом –
И в это же мгновенье всё кругом
Замрёт –
и не посмеет пробудиться,
Пока она
не позабудет страх,
Не запоёт в глубоких небесах.
 

Пиала

 
Прозрачным светом налитая,
Ты в глубине едва темна.
Коричневая, золотая,
Горит узорная кайма.
 
 
В ней стали знаками простыми
Дорога в розовой пыли,
Селенье на краю пустыни
И солнце на краю земли.
 
 
И радость утреннего сада –
Он ветви сильные простёр
В небес недолгую прохладу
И сквозь ограду, на простор.
 
 
Простой узор на хрупком своде
Сплетает вечность и предел.
Как видно, о другой свободе
Воспомнить мастер не хотел.
 
 
Его рука напоминает,
Узоры лёгкие вия,
Как щедро небо наполняет
Земную чашу бытия.
 

«Ни звонниц, ни колоколен…»

 
Ни звонниц, ни колоколен,
Мрак небес звёздами вышит,
Слабый звон над тихим полем
Ночь прозрачную колышет.
 
 
Град ли светлый, дивный Китеж
Звоном медленным туманишь?
На краю – да не покинешь!
В глубину – да не заманишь!
 
 
В сонных травах, в рыжей глине,
Там, где чутко дремлет камень,
Вековые царства гинут,
Звёзды меркнут, души канут.
 
 
Проведи меня по краю
Над поющею долиной,
Вкруг неведомого рая,
Вкруг мечты неутолимой.
 

«Ещё повсюду, как на лёгкой ткани…»

 
Ещё повсюду, как на лёгкой ткани,
Ни золота, ни серебра,
Но диких трав глубокое дыханье –
Начало сентября.
 
 
И веет упоительно и пряно
От буйных пустырей,
Где за поникшей гривою бурьяна
Стеной стоит пырей,
 
 
И робко тянет к небу повилика
Последние цветы,
И птичьего стремительного крика
Не слышно с высоты…
 
 
Все звуки гаснут. Наполняют землю
Жара и тишина,
И воздух густ и зелен, словно зелье
Беспамятного сна.
 

Время

Маме

 
Когда земля начнёт свой новый круг,
Мы будем три сестры:
Анастасия, Антонина, Нина.
Мы будем жить в большой глухой избе
Над быстрою холодною рекой,
С утра до вечера, над пяльцами склонясь,
Мы будем вышивать:
Клубнику – алым,
Зелёным – листья,
Белым – лепестки.
Вечерний дух нахлынет от реки –
Мы сказки страшные припомним:
То злую ворожейку Паучиху,
То гиблый омут, то глухой сосняк,
Где под зелёным холмиком земли
Давным-давно бродяга похоронен…
Приданое лежит по сундукам:
Вот скатерть с белым выбитым узором,
Вот покрывало на постель,
Подзор,
Салфетки с петухами и цветами,
Шуршащие сатиновые платья,
Холодные шелковые платки…
Вечерним духом тянет от реки.
Но кто-то едет!
Нет, всё тихо-тихо.
И всходит на крыльцо,
И дверь скрипит…
Всё кончилось.
А дом над узкой речкой
Обвалится,
Травою зарастёт
И в половодье на глухой заре
Сползёт с обрыва в воду.
 

«Россия! Все твои черты…»

 
Россия! Все твои черты
Оттиснуты в душе.
Повсюду узнаёшься ты:
В тоске и в мираже,
 
 
Но лучше муку и позор
Вдохнёт больная грудь,
Чем этот голубой простор
И ровный санный путь.
 
 
Как безутешно плачет медь
Вдоль синей белизны!
Мне было б легче встретить смерть,
Чем белый лик луны.
 
 
Среди нетронутых полей
И молодых снегов
Пред вечной чистотой твоей
Смолкает в жилах кровь…
 

«От белых лент, от сонных рек…»

 
От белых лент, от сонных рек
Сквозит холодное сиянье.
Пошли мне, Господи, ночлег –
Меня измучили скитанья.
 
 
В убогих русских городах
Горят огни до поздней ночи,
Но гаснет свет – и волчий страх
У спящих выедает очи.
 
 
И ясно слышно скрип саней,
Коней дыхание густое,
И ночь сияет всё сильней,
И всё темней в её просторе.
 
 
Куда идти? Кого винить?
Кого молить повинным словом,
Коль под Твоим высоким кровом
Нам негде голову склонить…
 

«Когда позор, тоска, бессилье…»

 
Когда позор, тоска, бессилье
Отравят грудь,
Для тайных странствий по России
Есть Млечный Путь.
 
 
Туманна бледная дорога –
Туман смахни,
И засияют издалёка
Огни, огни.
 
 
Смотри, пока застигнет утро:
В холодной тьме
Они рассыпаны, как будто
Письмо к тебе.
 
 
Слова горят, но слог бесстрастный
Хранит покой,
И ты уже из тайных странствий
Спешишь домой,
 
 
Ночного ветра злое пламя
Сбиваешь влёт,
Но слабый голос над полями
Поёт, поёт…
 
 
Зачем он царствует над нами
В просторах тьмы?
Неодолимыми волнами
Скользят холмы,
 
 
Под властью голоса ночного
Немеет грудь,
И нет уже пути иного –
Есть Млечный Путь.
 

«О, если и вправду написана Книга Судеб…»

 
О, если и вправду написана Книга Судеб –
Страницы печали, и гнева, и страсти, и славы, –
Склоняется небо, как чаша смертельной отравы,
И тёмною влагой питается зреющий хлеб.
 
 
И огненным взором по древним страницам летя,
Светило Земли потускнеет за долгие годы,
И кто-то последний умрёт на пороге свободы,
Последнего знака, последней звезды не дочтя.
 

Ради шелеста, лепета, пенья
Стихотворения 1992–2001 гг.

«Никакая рука – только сердце удержит поводья…»

 
Никакая рука – только сердце удержит поводья,
Если хлынул апрель по дорогам и мимо дорог.
Что гадать на любовь по капризной весенней погоде –
Ты всегда одинок.
 
 
Словно сходит не снег – материк растворяется в прошлом,
И в угрюмое небо неспешно уходит река,
И лощёная челядь твоим подстилает подошвам
Облака, облака…
 
 
Небо платит за всё: невесомых апрельских дождинок
Ты уже получил, выходя из дубовых дверей
В этот город сырой, в ослепительный свой поединок
С горькой властью своей.
 
 
Потому что она обрекает тебя на сиротство,
Ибо только сиротство тебе во спасенье дано.
Остаётся – любить, потому что всегда остаётся
Только это одно.
 

«Над полетаевскими рощами…»

Алине Трусковской

 
Над полетаевскими рощами,
Над светлыми березняками
Льняные облака полощем мы
Трудолюбивыми руками.
 
 
Здесь горизонт рокочет грозами,
Но все они проходят мимо:
Прозрачной рощицей берёзовой
Нас наше небо заслонило.
 
 
И лёгкий свет, раздетый донага,
Ныряет с облака крутого
В душистые объятья донника –
То белого, то золотого.
 
 
А если вдруг нежданно всплачется,
Воспомнится неосторожно –
Вот земляника, мать-и-мачеха
И подорожник придорожный.
 
 
Возьми с ладони эту радугу
И смуглый сад, ещё спросонья,
Где капельки звенят, не падая,
И называются росою.
 

«Внезапный снегопад остановил часы…»

 
Внезапный снегопад остановил часы.
Лавиною сошёл с невидимой вершины!
Как занавес, упал – застыли, недвижимы,
Привычные черты привычной суеты.
 
 
Нам некуда идти. Сырым тяжёлым гнётом
Деревья клонит ниц до хруста в позвонках.
И то, что вознесли до неба на руках,
Теперь лежит в грязи, плывёт холодным потом.
 
 
Всё будет хорошо. Растает, зарастёт,
Запустим время вновь – пойдут по кругу стрелки
На башне городской в золоченной тарелке –
Но этот снегопад, и ужас, и восторг
 
 
Останутся как весть о грозном, несказанном,
О родине стихов, о лежбище лавин,
Чей лёгкий синий флаг летит, неуловим,
И поднимает ввысь легко, одним касаньем.
 

«Русское солнце, дорожное, скудное светом…»

 
Русское солнце, дорожное, скудное светом…
Очи в слезах – только я не узнаю об этом.
Грошик серебряный – хлеба купить или просто
В стылую воду забросить с Калинова моста?
 
 
Дайте вернуться опять по старинной примете
В эти скупые края, где серебряно светит
Русское солнце, плывущее хмарью февральской,
Детское сердце терзая тревогой и лаской!
 
 
Русское солнце! Холодное, ясное, злое,
Словно присыпано давнею белой золою,
Словно обмануто, брошено, но, воскресая,
Из кисеи выбивается прядка косая.
 
 
Медленно-медленно, свет собирая по искрам,
Я проникаюсь высоким твоим материнством:
Это душа твоя ищет меня, как слепая,
Бережным снегом на тихую землю слетая…
 

«Так тигр подходит к бабочке, смеясь…»

А. К.

 
Так тигр подходит к бабочке, смеясь
И в первый раз пьянея на охоте…
Он осторожно втягивает когти:
Откуда эта радужная вязь,
 
 
Откуда эта пряная пыльца
И воздуха неуследимый трепет?
Он морщит нос и любопытство терпит,
Как терпят боль, пощады не прося.
 
 
Он тянется, дыхание тая,
Он видит всю её, почти не глядя,
В разлёте крыл, как в крохотной тетради,
Прочитывая буквы бытия.
 
 
Потом уходит, мягок и тяжёл,
Своей кровавой славе потакая,
Легко угрюмый воздух обтекая,
Запоминая то, что он прочёл.
 
 
Она живёт ещё какой-то час,
Ещё какой-то век своей свободы,
Со всей великой библией Природы
Одною этой встречею сочтясь.
 

«Зима стояла у киоска…»

 
Зима стояла у киоска,
У самых нежных хризантем,
И капли голубого воска
Стекали вдоль стеклянных стен.
 
 
Угрюмый город спал, неприбран,
И ты сказал: «Душа болит…»
Цветам, как будто странным рыбам,
Был свет до краешка налит.
 
 
Они плескались, лепетали
И вглядывались в полумглу,
Растрёпанными лепестками
Распластываясь по стеклу.
 
 
И, позабыв свою работу,
На низком стуле у окна
Цветочница читала что-то,
Как смерть, наивна и юна.
 

«Я говорю: печаль мудра…»

 
Я говорю: печаль мудра, –
Ещё не зная, так ли это.
Метелей дикая орда
Захлёстывает чашу света.
 
 
Стоят такие холода,
Что воздух бьётся, стекленея.
Я говорю: печаль добра, –
И согреваюсь вместе с нею.
 
 
И сонным полнится теплом
Мой дом у края Ойкумены,
И оседают за стеклом
Седые хлопья звёздной пены.
 
 
Свеча до самого утра –
Маяк для скудного рассвета.
Я говорю: печаль мудра, –
Ещё не зная, так ли это…
 

«На три стороны помолясь…»

 
На три стороны помолясь,
На четвёртую обернусь:
Не ходи, синеглазый князь,
На мою золотую Русь!
 
 
Дети малые крепко спят,
Бабы Господу бьют челом.
Брошу наземь узорный плат,
Спрячу волосы под шелом.
 
 
По Калинову по мосту
Бьют копыта в сухой настил.
А сказала я Господу,
Чтобы он мне грехи простил.
 
 
И за брата, и за отца, –
Где теперь и отец, и брат? –
И за узенький след кольца,
И за брошенный наземь плат.
 
 
Жирно чавкает злая грязь –
Не вином напоили Русь!
На три стороны помолясь,
На четвёртую обернусь.
 

«Смерть – это кукла…»

 
Смерть – это кукла.
Пыльное тряпьё
И серые изъеденные кости.
Игрушка дьявола.
Но долго-долго помнишь
Сухое цепкое прикосновенье
И душный запах ветхого тряпья…
 

«За тем невидимым пределом…»

 
За тем невидимым пределом,
Где все невинны и чисты,
Как будто в фильме чёрно-белом:
Вокзал, автобусы, часы.
 
 
Туман ли, дым ли – странно горек,
Но это всё-таки весна,
И можно выбрать век и город,
Автобус, место у окна.
 
 
Из мира в мир, всегда навстречу
Иным улыбкам и слезам,
В слепое утро, зыбкий вечер,
Другой сырой автовокзал…
 
 
Душа моя, Господь с тобою,
Не говори, что жизнь прошла,
Когда ладонью восковою
Туман стираю со стекла…
 

«Безумие похоже на ту страну…»

 
Безумие похоже на ту страну,
Где вечно светит луна и не тает снег.
Где ты никогда не оставишь меня одну,
Даже если оставишь всех.
 
 
Любой проспект кончается тупиком.
Первый же переулок идёт на взлёт.
Трамвай разрывает воздух кривым звонком.
Пока ещё мне везёт.
 
 
Я еду через весь город. Там, на краю,
Немного теплее – быть может, это весна.
Я еду к поэту. Недавно он жил в раю,
А теперь там идёт война.
 
 
Он торгует сандалиями. Обувь его легка –
Словно майские крылышки вьются вокруг стопы.
И тропа пробегает сквозь ватные облака
Чуть быстрее хромой судьбы.
 
 
Его стихи похожи на ту страну,
Где земля – как материнская грудь.
Но эту землю Господь оставил одну,
И теперь её не вернуть.
 

«Время ли ветром проходит сквозь сердце…»

 
Время ли ветром проходит сквозь сердце,
Воли ища –
Только пыльца серебристая сеется
С крыльев плаща.
 
 
Не отнимай, что судьбою не взято –
Малую часть!
Не наглядеться не то что на завтра –
И на сейчас.
 
 
Кажется, свет, что собрали по капле,
Весь пролился.
Кажется, сон. А спохватишься: так ли? –
Всюду пыльца.
 
 
Только душа со своею тоскою
В оба крыла –
Знает ведь, знает, что это такое –
И солгала…
 
 
В Лето Господне, в туманное лето
Жизни земной
Ей всё равно – тот ли век или этот,
Или иной.
 

«Гора стекает вниз. Под плитами базальта…»

 
Гора стекает вниз. Под плитами базальта
Томится тишина.
И вечность, что была обещана назавтра,
Сегодня сочтена.
 
 
По каменным ручьям, по грозным гулким рекам –
Тома тяжёлых скал,
Как будто свой архив Господь-библиотекарь,
Спеша, перемешал.
 
 
Средь эпосов долин и грозовых риторик
С закладками цветов
Он ищет, торопясь, давно забытый томик
Своих стихов.
 
 
Куда бежать воде? Куда векам стремиться
И нам держать свой путь?
Мы отыскали том, но каменной страницы
Нам не перевернуть.
 

«Окликнуть можно – только шёпотом…»

 
Окликнуть можно – только шёпотом,
Закутать – шёлком или шорохом,
Глаз не поднять – испепелят!
Губ не коснуться – не велят.
 
 
Ещё не пленница – сопутница,
Но имя вспыхнет и забудется,
И паутина жалких слов
Истает в пепле жарких снов.
 
 
Рассветной улочкой по камушкам
Дробь не рассыпана пока ещё,
Но как шаги по мостовой,
Звук сердца так неровен твой.
 
 
А если что-то вдруг останется,
Так это краткое беспамятство,
И в нём вся правда обо мне
Совьётся свитком на огне.
 

Музыка

1.

 
У сердца сотня сторожей,
Вооружённых чем попало.
Но сердце музыка украла
Из-за решёток и ножей.
 
 
Мир полон музыки! Игра
Свободно сочетает ноты.
Её прозрачные тенёты
Ведут движение пера.
 
 
Я стала лёгкой, словно пух,
Чтоб легче проходить по краю,
Не умирая, но играя,
На звон настраивая слух.
 

2.

 
В зелёном зеркальце пруда
Себя разглядывает небо.
Глубинных трав шелковый невод
Колышет сонная вода.
 
 
Что ловят в эти невода?
Что прячут, стебли заплетая?
Кувшинка дремлет золотая,
Не просыпаясь никогда.
 
 
Над нею облако скользнёт –
Ей тоже облако приснится.
Но заблудившаяся птица
В зелёном небе канет влёт,
 
 
Не потревожив ни волны,
Не смешивая отраженье –
Как будто с самого рожденья
Была не с этой стороны,
 
 
Как будто ей одной дано
Летать из мира в мир без правил,
И для неё Господь оставил
Всегда раскрытое окно.
 

Юнга

 
На самом деле всё не так:
Ты просыпаешься за полночь,
Земля плывёт на трёх китах –
Куда? – но ты уже не помнишь.
 
 
В её зелёных парусах
Мелькает снег – начало мая.
Сама себя не понимая,
Земля испытывает страх.
 
 
Её суровый капитан
Застёгивает белый китель,
Готовясь в тёмную обитель,
Молясь акулам и китам.
 
 
И чёрной тяжестью киты
Удерживают колыханье
Безмерных толщ, и их дыханье
Колеблет твердь и колет льды.
 
 
И, серое рваньё воды
Пропарывая плавниками,
Мерцая белыми боками,
Всплывают вестницы беды…
………………………………………………
Сочась через полотна штор,
Тебя будить не смеет полдень.
Ты юнгой этот шторм прошёл
И жив остался, чтобы вспомнить:
 
 
На самом деле всё не так!