Электронная библиотека » Ноэль Фитцпатрик » » онлайн чтение - страница 5


  • Текст добавлен: 27 декабря 2020, 22:19


Автор книги: Ноэль Фитцпатрик


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Мама была рада, что я поступил в ветеринарную школу. Думаю, что она, как и отец, хотела, чтобы я работал дома, в Ирландии. Впрочем, больше всего она хотела, чтобы все мы реализовали свои мечты и были счастливы. Она часто признавалась мне, что понятия не имеет о мире, в котором я живу в своих заботах о собаках, кошках или кроликах. Она всю жизнь была женой фермера, и в ее мире кошки по-прежнему охотятся на мышей, собаки гоняют овец, а кролики убегают от всех, кто пытается их съесть. Какая ирония! Ведь сама она, как кошка-мама, заботилась обо всех в своем доме. По ее собственному признанию, она никогда не понимала моей цели – обеспечить животным ту же заботу и уход, какой получают люди. Там, где я рос, такого не было.

Несколько лет назад маме заменили коленный сустав. Я позвонил ей, и она спросила: «Ноэль, ты помогаешь людям, которым меняют коленные суставы, не так ли?» «Нет, мама, – ответил я. – Я помогаю собакам и кошкам, делаю эндопротезы коленных суставов. А технология, которую мы используем, может помочь созданию новых имплантов для людей». Мама не успокаивалась: «Но как же, ведь ты помогаешь людям менять коленные суставы?» Я снова попытался мягко ее поправить. Но когда она задала мне тот же вопрос в четвертый раз, я понял, что для людей ее поколения замена суставов у кошек и собак не слишком котируется. Я сдался и сказал, что, надеюсь, моя работа когда-нибудь поможет, хоть и косвенно, улучшить технологию замены суставов у людей, а пока что мы проверяем наши идеи на животных, которым это необходимо. Мамин ответ сразу выдал в ней типичную ирландку из сельской местности: «Наконец-то и ты на что-то сгодился!»

Подобное мнение разделяют многие в мире медицины, в обществе в целом и даже в моей профессии, поскольку в сознании людей не укладывается представление о том, как новейшие достижения хирургии, которые стоят огромных денег, могут быть доступны домашним животным.

Для большей части общества, как и для моей матери, человеческая медицина и хирургия имеют первостепенное значение. Но не для меня, потому что это не мое призвание.

Я люблю животных и все так же прислушиваюсь к ним, чтобы понять их проблемы, как делал это для кошки и ее котят.

Однако судьба была ко мне благосклонна. Хотя мама и не разделяет всей полноты моей любви к животным-компаньонам, она каким-то образом все же оценила наши «путешествия любви и надежды» в программе «Супервет», которую дважды в неделю транслируют по ирландскому телевидению. Мама пересказывает мне сюжеты трехлетней давности, словно их показали только вчера. Даже когда она смотрит один и тот же выпуск во второй или третий раз, она всегда находит что-то новое и захватывающее. Как ни странно, но ей все это интересно, и она даже гордится мной, хотя никогда не использует этого слова, а просто говорит, что счастлива. Несмотря на то, что теперь мама лучше представляет, чем я занимаюсь, она все же не может понять, почему я это делаю и к чему стремлюсь в своей работе. Но она счастлива, что у меня есть цель в жизни, даже если до конца не в силах постичь ее.

В последние годы из-за артрита мама уже не могла вязать на спицах, но все же связала для меня толстым крючком плед в цветах эмблемы нашей клиники. Она с гордостью вручила мне этот подарок, сказав: «Вот цвета твоей эмблемы с кошкой и собакой – синий, голубой и оранжевый». «Это желтый, мама», – поправил ее я. «Для тебя он достаточно оранжевый, Ноэль!» – отрезала мама. И действительно, важен не цвет, а желание сделать лучшее из того, что ты можешь. Я дорожу этим пледом. Вот и сейчас я пишу эту главу, а он покрывает мои колени, как это часто бывает, когда я занят чем-то важным.

Меня всегда особенно радует, когда маме удается погреться в отраженном свете каких-то моих достижений. Когда я сделал для Би-би-си свое первое шоу «Бионический ветеринар», его показывали во всем мире, и я дал несколько интервью для радио. Я только что закончил давать телефонное интервью для американского ток-шоу, в котором было немало хвалебных высказываний о наших бионических протезах и других изобретениях. Звучали слова типа «экстраординарный» и «фантастический», которые могли вскружить голову любому. Следующее интервью я дал парню с радио графства Лиишь, где я вырос. И он начал примерно так: «Что ж, Ноэль, ты прошел большой путь от погонщика скота в Лиише». Моя сестра Фрэнсис рассказывала мне, что это интервью они с мамой слушали в машине, когда ехали в ежегодное паломничество в храм Богородицы в Ноке, на западе Ирландии. Раньше мама часто туда ездила. Конечно, она не знала, что ее мальчик будет выступать по радио. Когда интервьюер спросил, чего мне теперь больше всего не хватает, я ответил: «Маминого черного хлеба». Потом я стал потчевать его рассказами о ней. Рита молча слушала, а потом опустила козырек пассажирского сиденья, посмотрелась в зеркало и принялась поправлять волосы, машинально спросив у Фрэнсис: «Ну, как я выгляжу для этого интервью?» Мама и сегодня сохраняет живой ум и острый язычок.

Маме моей принадлежит сомнительная честь переноса празднования двадцатилетия «Ривердэнс» – знаменитого ирландского танцевального шоу, впервые появившегося на Евровидении в 1994 году, – на шесть футов вправо. Дело было так. Меня пригласили участвовать в популярной ирландской телепередаче «Позднее-позднее шоу». Эта программа пользуется в Ирландии огромной популярностью. В пятницу вечером люди семьями собираются перед телевизорами. Я и сам с удовольствием смотрел ее, когда был ребенком. Сначала я спросил, не ошибка ли это, поскольку не представлял, что «Супервет» пользуется в Ирландии такой популярностью. Но оказалось, что никакой ошибки нет, и я принял приглашение с благодарностью, но с условием, что приду вместе с мамой. Моя прекрасная леди ответила, что нет проблем, но вскоре перезвонила и сказала, что она очень сожалеет, но проблема все-таки возникла. Пандус для инвалидной коляски пришлось убрать, чтобы танцоры могли выстроиться вдоль стен студии. Я позвонил организаторам и сказал, что без мамы прийти просто не смогу. В результате пандус вернули на место, и моя мама потеснила сотню танцоров «Ривердэнс» вправо примерно на шесть футов. Браво, Рита!

Может быть, мне также удалось позволить ей испытать гордость, или, как она говорила, «милость Божью», когда университетский колледж Дублина присудил мне почетную награду в 2014 году, а я подарил ее маме. Тогда я в последний раз смог выступить с ней на публике, потому что теперь она стала слишком слаба. Мама хранит эту награду в синей бархатной коробке под кроватью, чтобы иметь возможность любоваться ею, когда захочется.

Другим предметом гордости в ее спальне является шляпка королевы. Мне посчастливилось впервые встретиться с королевой в 2015 году. Рита не раз говорила, как восхищается ее чудесными шляпками. Если уж на то пошло, она и сама никогда не появлялась на людях без шляпки. Поэтому я обратился к одной из любимых модисток королевы, купил у нее шляпку и привез в Баллифин. Это чудесная бордовая соломенная шляпка с кружевной отделкой и бантом. Никогда еще я не видел на лице мамы Риты такой широкой улыбки. Шляпка по-прежнему хранится в коробке, завернутая в папиросную бумагу, но мама регулярно достает ее, чтобы похвастаться перед гостями – и при этом сияет, словно кошка, наевшаяся сливок.

Если у меня когда-нибудь будут дети, – а я надеюсь, что они будут, – я не могу пожелать для них лучшего образца для подражания, чем моя мама. Я буду заботиться о них и защищать так же самоотверженно, как она защищала нас шестерых. Я буду говорить, что горжусь ими, когда они заслужат похвалу. Я скажу им, что они могут мечтать о чем угодно, потому что, если стараться изо всех сил, ничего невозможного нет. Я буду поддерживать их, чтобы они трудились в полную силу, чаще улыбались и заботились о тех, кто окружает их на жизненном пути. Я научу их любви, щедрости и тому, чтобы они легко прощали, как это делала и делает моя мама. Помня любимую мамину поговорку: «Дьявол всегда найдет занятие для праздных рук», я буду учить их усердно трудиться, чтобы каждый их день был плодотворным и наполненным позитивом.

Спасибо, мама, что ты никогда не сдерживала мои мечты и дала мне свободу стать тем, кем я хотел. Благодарю тебя за твою безграничную любовь и неизменную поддержку!

5. Пират

Друг детства и буллинг

Когда мне было года четыре или лет пять, отец принес домой щенка овчарки. Я никогда не спрашивал, откуда он взялся, а теперь, когда отца уже нет, я не могу это узнать. Полагаю, что Пират, как мы его назвали, оказался у нас в результате одной из отцовских сделок с каким-то фермером. Он был удивительно жизнерадостным черно-белым пушистым сгустком восторга, который рикошетом летал по всей нашей ферме. Пасти овец его научил другой наш пес – овчарка Динги, а я научил Пирата обниматься и делился с ним своими секретами. Ему предстояла жизнь пастушьей собаки, и отец сразу же показал ему его место в этом мире. Но он втайне оставался моим приятелем и «доверенным лицом».

Пират жил в сарае для скота на заднем дворе. Отец говорил, что на его ферме никогда не будет животных, которые не отрабатывают свой хлеб. Считалось, что пастушья собака не будет хорошо выполнять свои обязанности, если не испытывает восторга, оказавшись в поле. Поэтому с самого первого дня Пирата постоянно держали на цепи в сарае и выпускали каждый день только тогда, когда приходило время отправляться на работу. Впрочем, поскольку отец работал всегда, Пират большую часть времени проводил с овцами или разъезжал с отцом по всей территории фермы, сидя на заднем сиденье джипа.

В детстве я разговаривал со всеми животными на ферме – с кошкой и котятами, телятами и ягнятами, с малиновкой на каштане. Ягнята и телята были более разговорчивыми, чем Пират, зато пес отлично умел слушать. Я часто пробирался в сарай и сидел, обнимая его и бесконечно с ним болтая. Пират был моим лучшим другом. Я доверял ему все свои секреты, делился страхами, надеждами и желаниями. Он знал не только о том, что меня несправедливо наказали в школе, но и обо всех мечтах и выдуманных приключениях. Сидя с ним в сарае, я рассматривал свои комиксы и погружался вместе с их героями в новые фантазии. Тогда я еще не подозревал, что практически ничего не знаю о большом мире. Я был простодушен и бесхитростен. Но счастье мое внезапно оборвалось.

Наступило 1 сентября 1980 года, понедельник. Мне исполнилось двенадцать лет, и этот день стал моим первым днем в Школе братьев-патрикианцев в Баллифине. Одетый в новую форму – серые брюки, рубашку и пуловер с V-образным вырезом, я подкатил на велосипеде к зловещему особняку внушительного вида в георгианском стиле, который некогда принадлежал аристократическому роду и в котором теперь располагалось общество братьев-патрикианцев. При виде больших колонн и портика с гербом и надписью Vincit Veritas – «правда восторжествует» – меня охватила дрожь.

Охваченный толкотней и суматохой первого школьного дня в группе незнакомых ребят, я поставил велосипед в ангар, куда мне указали, и пошел через центральный двор к учебному блоку. В течение последующих пяти лет этот ежедневный путь стал бесконечной тропой одиночества, наполненной шумом и гамом мальчишек, с которыми у меня не было ничего общего. Я чувствовал себя пришельцем с другой планеты, попавшим сюда прямо из уютного кокона фермы. Каждой частичкой своего тела я ощущал, что этот чуждый мне мир станет для меня миром страданий – настоящим адом на земле.

Никаких вступительных экзаменов не было, потому что министерство образования требовало, чтобы колледж набирал определенное количество местных мальчиков, а также тех, кто приезжал со всех концов Ирландии и жил в интернате. Мальчишкам из больших ирландских городов – Дублина, Корка, Лимерика, Голуэя – сразу было ясно, что я не их поля ягода, для них я был «калчи» – деревенщиной, коим по сути и являлся. Очень скоро стало очевидно, что в начальной школе меня ничему толком не научили: я плохо умножал и вычитал, отвратительно писал и не имел ни малейшего представления о большинстве предметов, включенных в мой учебный план. Единственный знакомый мальчик учился в 1-м «А» классе, я же был в 1-м «Б», где почти все были городскими. Они сразу же почувствовали, что я другой – тихий, замкнутый, растерянный и беззащитный, – а стало быть, уязвимый. Я казался мелкой рыбешкой в бассейне с акулами. Все они читали, писали и считали лучше меня, знали, что такое физика, химия и биология, а некоторые даже целовались с девчонками! О подобном я и представления не имел, и это меня очень травмировало.

В первый же день я вернулся домой, побежал к Пирату и долго сидел в сарае, обнимая его и проливая горькие слезы до полного изнеможения. А он тыкался носом мне в лицо, слизывал мои слезы и смотрел на меня большими черными глазами, в которых я искал спасения.

Пират был единственным существом на земле, которому я мог довериться. У меня не было друга-человека.

Старший брат и сестры покинули родное гнездо, а с мамой и папой я поговорить не мог, потому что так заведено на ферме – каждый должен сам уметь справляться со своими проблемами. Мне было стыдно, как будто я был в чем-то виноват. Наверное, с мамой и папой все же можно было поговорить, но я не знал, как это сделать. Я никого не упрекаю – просто по-другому мы жить не умели.

Так что в тот вечер, обняв Пирата, я так и просидел с ним допоздна, всматриваясь в темноту наступающей ночи. Дело в том, что Пират меня понимал, ведь он тоже жил в относительном одиночестве, сидя на цепи в своем сарае. Мы с ним были родственными душами, непонятыми, стремящимися вырваться на волю. И у каждого из нас была своя цепь, только у него физическая, а у меня ментальная – отчаяние из-за глубокого чувства собственной неполноценности, которое с того времени будет преследовать меня всю жизнь. Я не знал, как мне это преодолеть. Я ощущал себя ни на что не способным тупицей, у которого никогда ничего не получится. В общем, я был неудачником и знал об этом. Так мы оба и сидели, глядя во двор, каждый со своей цепью на шее.

С этого дня я встал перед выбором: либо я должен день и ночь учиться, чтобы когда-нибудь поступить в ветеринарную школу, либо смириться с собственной никчемностью. Откровенно говоря, мне было очень непросто. Мальчишки в классе быстро поняли, что я «зубрила», и начали дразнить меня за то, что я старался изо всех сил, задавал учителям вопросы, чтобы не только сравняться по уровню знаний с остальными, но и превзойти их.

Тогда я не знал, что такое буллинг. Началось все с «клиньев». Так назывался жестокий и болезненный прием, когда трусы натягивают так резко и сильно, что они врезаются между ягодиц. Затем в обеденное время мне стали устраивать настоящее чистилище, бросая меня в карьер, в котором была свалка отходов с местной фермы. В результате я постоянно был покрыт каким-то дерьмом. Помню, как однажды я вернулся в класс особенно сильно избитым и вывалянным в грязи. Четверо мальчишек схватили меня за руки и за ноги и, подбрасывая в воздух, стали наносить удары, а пятый так лупил меня кулаком в живот, что я подпрыгивал. Когда в класс вошел учитель, они попросту уронили меня на пол, словно камень. До сих пор помню, с каким презрением сверху вниз смотрел на меня учитель. «Ноллэйг Мак-Гилла Фадрэйг, прекрати дурачиться и садись за парту», – сухо произнес он. Так я и сделал. Когда сегодня я слышу ирландскую версию моего имени, этот школьный кошмар тут же встает перед глазами.

С самого начала учебы в колледже Баллифина меня называли на гэльский манер Ноллэйгом. Так называл меня и учитель латыни мистер Канти. Латынь давалась мне легко, мне нравилась структура этого языка. И я всегда хотел, чтобы мистер Канти мной гордился. Я даже не догадывался, что он действительно втайне гордился мной, пока случайно не услышал об этом по прошествии многих лет. Он отличался от многих других, потому что понимал мою чувствительную натуру. Подозреваю, что он и сам был столь же ранимым. Много лет спустя я узнал, что он покончил с собой, и это меня потрясло и глубоко опечалило – большая потеря для человечества. Жизнь порой бывает слишком тяжела для чувствительных людей. Мне и самому часто казалось, что она невыносима.

Издевательства надо мной продолжались. Кто-то забрался на чердак над классной комнатой и в течение всего урока капал мне на голову чернилами. Я боялся пошевелиться. Если бы я пожаловался, мне досталось бы еще сильнее. Как-то раз мои мучители не удовлетворились обеденным избиением. Когда я зашел в ангар за велосипедом, чтобы ехать домой, на меня набросились сразу трое. Они порвали мой пиджак, отобрали мой кожаный портфель, вывалили все его содержимое на землю и, зная, что я брошу велосипед, чтобы спасти любимые книжки, стали перебрасывать их друг другу. Потом они схватили мой велосипед и спустили его вниз с холма к решеткам для скота. Вдоль дороги лежали крупные решетки, чтобы скот не уходил с полей: коровы и овцы просто не решались наступать на эти решетки, боясь, что копыта застрянут в них. Хулиганы побежали следом, визжа от смеха. Они заклинили колеса велосипеда в решетке и принялись его раскачивать, пока колеса не оторвались. И какое-то время после этого мне приходилось обходиться без велосипеда.

Постепенно я привык к издевательствам и побоям. Но после того как я показал, что могу выдерживать физическое насилие, некоторые попытались воздействовать на мой разум и сердце. Психические и эмоциональные мучения были для меня намного тяжелее. К несчастью, до них вскоре дошло, что подобные пытки куда проще в исполнении, но могут привести к гораздо более серьезному результату. Я никогда еще не видел фильмы ужасов. Узнав об этом, они поймали меня, прижали к парте и, не давая закрыть глаза, заставили смотреть украденную где-то кассету с фильмом Стивена Кинга «Дети кукурузы». Это нанесло мне ужасную душевную травму.

Но со временем и эти мучения стали привычными. Тогда они придумали то, что было для меня самым невыносимым. Они знали, что единственные материальные вещи, которыми я дорожил, – это мои учебники и тетради, и стали ждать удобного момента. В тот день нам было велено на время обеда оставить свои портфели в классе. Хулиганы вернулись раньше меня, сунули мне в портфель бутылку молока и примостили его на дверь класса. Я вошел, портфель упал мне на голову, и молоко залило мои драгоценные книги и тетради. Весь класс так и покатился со смеху. Я был потрясен и просто раздавлен. Месяцами я тщательно вычерчивал графики и записывал мельчайшие подробности в тетрадях. Я отчаянно пытался вытащить их из лужи молока, стараясь сдержать слезы. Я был так подавлен, что даже не усмотрел иронии в том, что плакал над пролитым молоком[3]3
  Популярная английская идиома (don’t cry over spilled milk), которая означает «не стоит расстраиваться и терять оптимизма». – Прим. ред.


[Закрыть]
.

Я весь вечер сидел дома, обнимая Пирата в темном затхлом сарае. В те ужасные годы я часто плакал по ночам, но тот вечер выдался особенно тяжелым. Я не мог больше это выносить, мне просто жить не хотелось. Я закрыл глаза, чтобы заглушить боль, а Пират слизывал слезы с моих щек.

* * *

Я все еще увлекался супергероями, и мое воображение уносило меня в мир бесконечных возможностей, где ни меня, ни Пирата не сдерживали никакие цепи. Хулиганы день за днем изобретали все новые издевательства, а в полумраке сарая я мечтал о том, как мы с мистером Робином улетим и будем спасать страдающих животных. И я придумал собственного супергероя. Он спасал меня от хулиганов и всех животных тоже. Нет, его звали не Суперветеринаром, или Суперветом, поскольку в те времена у меня и мыслей подобных не было. Я называл его Ветменом. Если Бэтмен ищет любовь и смысл жизни после потери родителей, то Ветмен сам несет все это в мир. И если Росомаха умеет исцелять себя, то Ветмен исцеляет и себя, и других.

Как и он, я тоже не хотел больше чувствовать боль, я хотел стать Ветменом, ведь мой герой мог решить любую проблему животных – в любое время и в любом месте.

Его история прочно укоренилась в моей подростковой фантазии и постепенно стала моей мечтой. В Ветмене соединились лучшие черты Бэтмена, Росомахи, Человека на шесть миллионов долларов и Рокки. Костюм его был преимущественно синим, но, подобно хамелеону, он мог менять цвет. А плащ был оранжевым и обладал массой фантастических свойств: мог ощетиниваться иглами дикобраза, выпускать щупальца осьминога или расправлять крылья орла.

Я представлял, что Ветмен может разговаривать с животными без слов – даже лучше доктора Дулиттла, которого я видел по телевизору. Образ супергероя начал обретать зримые очертания. Поскольку в своем воображении я уже летал с мистером Робином, не было ничего удивительного в том, что на первые задания Ветмен летал с Робином, как раньше Бэтмен. Ветмен представлялся мне исследователем и путешественником, как Дарвин. Он отправлялся в джунгли искать новые виды растений, из которых можно приготовить целебные снадобья, как это делали шаманы в древности, чтобы вылечить всех животных. Однажды он наткнулся в джунглях на метеоритный кратер. Сюда упала самая яркая звезда Галактики – та самая, о которой я мечтал с той ночи, когда погибли ягнята. В кратере Ветмен нашел волшебную звездную пыль, имевшую молекулярную структуру любви. В звездном мире царила любовь.

Мой супергерой должен был нести эту любовь миру, создав волшебную бионическую пыль, которая поможет ему исцелиться самому и вылечить всех животных. В моем воображении он сделал ежу новые лапки, слону – хобот, аллигатору – хвост, черепахе – панцирь и попугаю – клюв. Он собрал всех бездомных израненных животных, от которых отказались люди, и волшебным образом восстановил утраченные части их тел из того, что люди выбрасывали. Это могли быть детали от старых автомобилей, сломанные тележки и фены, старые лампочки, а также обломки самолетов и даже космических кораблей. Он мог самовосстанавливаться с помощью магической бионической пыли, а его сердце было окутано волшебной пыльцой любви, которую он изобрел, чтобы защититься от боли. Для Ветмена не было ничего невозможного.

Как и меня, Ветмена тоже преследовали хулиганы. У него были враги, и главным среди них был Человек без имени – настоящий монстр, коварный и изобретательный. Он не хотел, чтобы в мире жила любовь и были счастливы дети и животные. Он подпитывался чужими страданиями и болью. Я назвал его так, потому что не мог дать имена собственным мучителям – и по сей день не могу. Слишком много чести, они не заслуживают того, чтобы их помнили.

Прижимаясь к Пирату, я шептал ему на ухо истории удивительных приключений Ветмена в далеких краях, где бионическая армия животных помогала ему сражаться с врагами. Но в школе ни Ветмен, ни Пират не могли защитить меня от Человека без имени, который был слишком реальным. Годы непрерывного психологического и эмоционального насилия, которое я терпел изо дня в день, – неумолимого, беспощадного и неотвратимого – оказали на меня огромное влияние. И с этим ничего нельзя было поделать, потому что такова была «Божья воля» – так, по крайней мере, мне объяснил один из братьев-патрикианцев, когда я однажды ему пожаловался. Поэтому жаловаться было бессмысленно, от этого становилось только хуже, а «Божья воля» вряд ли могла измениться.

Я рассказываю все это не для того, чтобы осуждать братьев-патрикианцев, ибо они были людьми своего времени. По правде говоря, в их школе я получил прекрасное образование и мог бы назвать многих учителей, которым безмерно благодарен. И тем более я не имею претензий к своим родителям, потому что многое от них скрывал. В те дни мало кто из родителей ставил под сомнение авторитет школы, но даже если это пришло бы им в голову, вряд ли что-нибудь изменилось бы к лучшему – Божья воля есть Божья воля. Теперь я понимаю, что все дело было в несовершенстве самой системы воспитания, в которой религия использовалась для оправдания многих вещей, например таких, как непрерывное физическое и психическое насилие, которое они попросту игнорировали, и кое-что другое, но об этом как-нибудь в другой раз. К счастью, современная Ирландия начала замечать, признавать и решать эти проблемы.

Оглядываясь назад, я понимаю, что у меня был отчаянный конфликт с религией, в которой я был рожден. В течение всех лет, что я провел в средней школе, я был алтарником. Порядок, безопасность и предопределенность протокола меня успокаивали. Моменты, когда я был вдали от хулиганов, приносили покой моей измученной душе. Никто не мог прикоснуться ко мне, пока я был в церковном облачении. Оно было моим защитным плащом. В этом отношении мне повезло: пока я прислуживал в церкви, меня уважали, благодарили и хвалили. Но такое счастье длилось недолго. Стоило мне снять облачение, как та же религия, которую оно олицетворяло, становилась прикрытием безжалостного буллинга. Я понял, что церковь может быть использована как для защиты добра, так и для маскировки зла. Как все мои супергерои, особенно Ветмен в синем костюме и волшебном оранжевом плаще, которые помогали мне найти утешение в трудные минуты, я твердо решил посвятить свою жизнь добру.

А пока что я изо всех сил старался избегать встреч со своими преследователями. Во время обеда я бы с радостью оставался в классе – по крайней мере, в нем не было грязи и дерьма, как в карьере, – но это было запрещено. Через несколько месяцев после начала избиений в карьере я нашел укромное место, которое до сегодняшнего дня оставалось моей тайной – никто не знал, что я там прятался. Это был старый домик садовника, стоявший на ферме за школьным зданием. Им давно никто не пользовался. По углам сушились старые луковицы, несколько сморщенных свекл и травы. Он был полон паутины и пыли, половицы рассохлись и скрипели. Там всегда царил полумрак, свет едва просачивался сквозь щели деревянной двери, дыры в соломенной крыше и заколоченное окно, рама которого была изъедена жуками-древоточцами. Здесь было тихо и спокойно, и здесь я мог улетать вслед за своими мечтами. Чтобы незаметно исчезать после уроков, я научился очень быстро бегать. Не случайно я прятал в этом старом домике, под половицей, над которой стояла старая скамья, книгу Оскара Уайльда «Де профундис»[4]4
  Отрывок из письма-исповеди Оскара Уайльда «De Profundis» (Тюремная исповедь), обращенного к лорду Альфреду Дугласу, в переводе Р. Райт-Ковалевой и М. Ковалева.


[Закрыть]
:

«В том обществе, какое мы создали, для меня места нет и не найдется никогда; но Природа, чьи ласковые дожди равно окропляют правых и неправых, найдет для меня пещеры в скалах, где я смогу укрыться, и сокровенные долины, где я смогу выплакаться без помех, она усыплет звездами ночной небосвод, чтобы я мог бродить в темноте, не спотыкаясь, и завеет ветром мои следы, чтобы никто не нашел меня и не обидел, она омоет меня водами великими и горькими травами исцелит меня».


Я часто укрывался здесь и слушал, как дождь стучит по крыше, ржавому металлу и прогнившим деревянным балкам. В зимние холода, когда не было слышно птиц, я лежал среди своих горьких трав, рассыпанных по рассохшемуся деревянному полу, и понемногу успокаивался. Я всегда ждал, когда стихнут отдаленные ребячьи голоса, что означало, что мальчишки разбежались по спортивным площадкам или отправились делать уроки. Тогда я тайком пробирался в ангар, брал велосипед и катил домой. В этом домике я подружился с маленькой малиновкой и семейством ласточек, которые обитали под крышей. Они составляли мне компанию, когда я читал в полутьме свои учебники. Мне нравилось думать, что эта малиновка может быть родственницей моего мистера Робина с каштанового дерева, еще одной смелой маленькой птичкой, несущей послание правды, справедливости и надежды, в котором я так нуждался.

Обычно я ездил в школу на велосипеде, но иногда, когда у отца находилось время, он грузил мой велосипед в свой джип и вез меня в школу сам. Но отец постоянно был занят и мало бывал дома, только вечерами. Поскольку после школы у меня было много работы на ферме, я всегда спешил домой. Если Пират не ездил вместе с отцом, я забегал к нему на несколько минут, а потом выполнял все поручения – точно так же, как в начальной школе, за исключением того, что теперь у меня было много школьных домашних заданий. Я читал молитву с мамой и бабушкой, приносил торф для камина и очага, а потом поднимался наверх, чтобы поспать ровно полчаса. После небольшого перекуса я весь вечер, часов до одиннадцати, делал уроки, затем прерывался, чтобы заглянуть к овцам или выполнить какие-то другие работы на ферме и принести бабушке бутылку с горячей водой, без которой она не могла заснуть. Бабушка немного болтала со мной, пока я чистил зубы, и до часу ночи я продолжал делать уроки, после чего, прежде чем забраться в свою скрипучую кровать, я ненадолго выскальзывал из дома, чтобы приласкать Пирата. «Спокойной ночи, Пират», – шептал я.

Так проходил каждый мой вечер в течение пяти школьных лет. А утром, в половине восьмого, я вскакивал, разбуженный ужасным звонком моего будильника, и все начиналось сначала. В колледже Баллифина занятия проходили и по субботам, так что я учился практически всю неделю, прерываясь только на работу на ферме, вечернюю пятничную и утреннюю воскресную мессу, ну и для ухода за бабушкой.

С двенадцати до семнадцати лет я не ходил ни на какие другие занятия, помимо учебы, ни с кем не общался и ни на что не отвлекался, кроме работы на ферме.

Несомненно, это сказалось на моей социализации, но я должен был учиться, чтобы осуществить свою мечту, – выхода у меня не было. Учеба продолжалась и в каникулы, потому что предстояли экзамены за семестр, а я никогда не был достаточно подготовлен, умен и сообразителен. С первого дня учебы в средней школе и до самого конца я думал только об одном: учиться, учиться и еще раз учиться, чтобы набрать нужное количество баллов в аттестате после выпускных экзаменов. Я готов был терпеть все побои, издевательства и унижения, потому что знал, что когда-нибудь выйду отсюда. У меня была мечта – я должен был поступить в ветеринарную школу.

В конце первого года обучения я был удостоен награды «Студент года» и получил серебристо-красно-сине-белый мраморный приз, увенчанный маленькой золотистой фигуркой. По телевизору я увидел фильм «В порту» с Марлоном Брандо в главной роли, он произвел на меня столь же сильное впечатление, как и «Рокки». Речь в нем шла о боксере по имени Терри, которому приказали сдаться под ударами противника, чтобы букмекеры заработали на его поражении. В одном эпизоде Терри смотрит на Чарли, который заставляет его сделать это, и говорит: «Ты не понимаешь. Я мог стать классным боксером. Я мог чего-то добиться. Я мог стать кем угодно, а не слабаком, каковым, скажем прямо, и являюсь». Именно так я себя до тех пор и чувствовал – слабаком и неудачником. Но после той награды я впервые по-настоящему осознал: если буду упорно трудиться, если приложу к этому все силы, то может быть – лишь может быть, – я смогу чего-то добиться. Постер этого фильма и сегодня висит на стене в моем доме, как и постеры других фильмов, которые меня вдохновляли.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации