Текст книги "Неделя после запоя. Бунт конформиста"

Среда

С самого утра шёл дождь, выл ветер. Саныч ходил туда-сюда по дому, не находя себе места. Он снова мучил себя вопросами вроде «Почему всё так сложилось?» или «Могло ли всё сложиться иначе?». Что, по сути, конечно, одно и то же, но для человека, пожираемого экзистенциальным кризисом, вопросы кардинально противоположные.

Ум Саныча был непривычно и неприлично бодр, несколько дней без алкоголя давали о себе знать. Внутренний спор никак не утихал. Начали всплывать отрывки воспоминаний: какие-то давно забытые слова, идеи, лица, имена… Информация заполняла пространство вокруг Саныча. И всё это как будто начало причинять физический дискомфорт.

«Флаксман! Откуда я его знаю? – размышлял Саныч. – А неважно, тут жизнь смысл потеряла, а я о какой-то ерунде беспокоюсь!».

С каждой минутой становилось всё хуже и хуже, воспоминания делались ярче, мысли – яснее.

Но вот дождь ослаб. Саныч схватил пальто, шляпу и вышел.

На улице снова никого не было. Но старик, как ни странно, оказался на том же месте, с той же газетой и в том же облачении. Скамейка была явно мокрой, но его, по всей видимости, это не беспокоило.

– Добрый день!

– Добрый.

– Вы нынче выглядите очень задумчиво, – отметил Фёдор Сергеевич.

– Да, наверное.

– Позвольте поинтересоваться, о чём вы думаете?

– Да так, о том о сём.

– Ну же! Как, спрашивается, мне завязать с вами диалог, если вы со мной практически не говорите?!

– Это так необходимо?

– Мне? Жизненно необходимо! Разговоры есть суть моего существа.

– Везёт вам, моя суть, кажется, этот кабак. Я явно прожил жизнь неправильно.

– Ну, пожалуй, да, мне повезло чуть больше. Но я могу вас утешить! Вы тут ни при чём.

– В каком это смысле?

– В прямом. Его величество Фатум!

– Как странно, я только что об этом и думал!

– Ну что ж, и такое бывает.

– Бывает, бывает… Так вы, что ли, этот, фаталист?

– О! А я погляжу, вы своих познаний не растеряли. Эх… Если бы всё было так просто, – голосом пресыщенного жизнью мудреца начал новый виток беседы старик. – В общем, представьте себе Вселенную!

– Вселенную?

– Вселенную. Какая она? Бесконечная или нет? Не знаете? Правильно, и знать не можете. Можете только поверить в то, что вам кто-то скажет. Вот предположим, что она не бесконечна, я имею в виду в целом – во времени и пространстве. Это значит, что у неё было начало, правильно?

– Вероятно, да, что я могу сказать.

– Вероятно, да, точнее и не скажешь. То есть было нечто, что повлекло создание времени, пространства, энергии. Они, в свою очередь, повлекли возникновение звёзд, планет, ну или чего-то ещё. Чувствуете? Причина – следствие, причина – следствие, ничего не происходит просто так, всё чем-то да обусловлено. Яблоко упало с дерева не потому, что ему так захотелось, а потому, что я это дерево пнул.

– А я думал, ты сейчас про притяжение расскажешь, – Саныч незаметно для самого себя перешёл на ты.

– Ну, я тоже думал, но мне показалось это скучным. Так вы понимаете, к чему я клоню?

– Вроде как понимаю, но человек, человек-то способен выбирать! Как говорится, одному нравится синий цвет, другому – колбаса, третьему – Киркоров.

– А чем человек так уникален? Что заставляет вас выносить его за рамки этой причинно-следственной цепочки? А вынести его необходимо, потому как если нет, то жить будет совершенно неинтересно. Представьте, каждое событие обусловлено рядом предшествующих ему событий. Вам, допустим, нравится синий цвет лишь потому, что ваша коляска была синяя, а синяя она была потому, что на синюю была скидка в магазине, когда её покупали ваши родители, и так далее, вплоть до самого, ну, скажем, Большого взрыва или сотворения, неважно. Это значит, что теоретически можно абсолютно точно предсказать будущее, обладая достаточным количеством данных и достаточной скоростью их обработки.

– То есть рассчитать цепочку последствий Большого взрыва до сегодняшнего дня?

– Вроде того, только мириады таких цепочек, так или иначе друг с другом связанных.

– Ну, допустим, так, но всё равно: почему ты так уверен в несвободе человека? В смысле, я тебя понял, но из того, что ты сказал, следует только то, что человек не свободен в случае, если Вселенная не бесконечна. Но мне с самого начала такое предположение показалось странным. Как может быть всё не бесконечным? Ведь что тогда за пределами всего? Ничего? Но ничего ведь тоже что-то. Тогда получается, что Вселенная всё же бесконечна, а точки отсчёта нет. Выходит, я всё же могу быть свободен?

– С бесконечностью не всё так просто, тут парадоксов не оберёшься.

– Каких таких парадоксов?

– Ну-у, каких-каких… Допустим, так, – старик запрокинул голову, разглядывая небо. – На бесконечном отрезке окупаются все возможные вероятности, согласны?

– Э-э, наверное…

– Понятно, тогда так, с самого начала… Какова вероятность того, что вас сегодня собьёт машина?

– Довольно мала, надеюсь.

– Довольно мала, правильно, а в этом году?

– Тоже.

– Тоже-то тоже, но ведь шансов больше?

– Очевидно, да.

– А за сорок лет?

– Ближе к делу!

– Ладно, – развёл руками профессор, – я к тому, что чем больше замеряемый промежуток, тем больше шанс возникновения события, ведь так? А если промежуток бесконечный?

– То на нём окупаются все возможные вероятности, – закончил фразу Саныч и на мгновение замолчал. – И что с того?

– Да ничего, собственно, кроме того, что на бесконечности окупается вероятность исчезновения бесконечности, и тогда она перестаёт быть бесконечной. То есть бесконечности не может существовать.

– Погоди, слишком много бесконечностей, давай ещё раз, только попроще.

– Попроще? Ладно, думаю, с парадоксом существования бесконечности вы сами позже разберётесь, но чтобы сейчас разговор продолжился, я в некотором роде докажу вам, что Вселенная не бесконечна.

– Сгораю от нетерпения, – попытался изобразить сарказм Саныч, сам не понимая зачем.

– Ну смотрите. Вы же поняли, что чем больше замеряемый промежуток, тем больше вероятность наступления события?

– Понял.

– Во-от, и этот феномен применяется не только ко времени, но и к пространству.

– Это как?

– Ну, допустим, если бы мы создали миллиард ваших копий и пустили их гулять по городу, вероятность того, что хоть кого-то одного из них собьют, выше, чем того, что собьют одного вас? А что, если замеряемый промежуток бесконечен? Тогда окупается вероятность наступления любого события, даже самого невероятного, – Саныч хотел было что-то вставить, но профессор так увлечённо рассказывал, что он передумал. – Допустим, того, что на одну из ваших копий упадёт рояль. Так вот, если Вселенная бесконечна, то есть же вероятность того, что сейчас где-то собрали межгалактический телепорт и отправили мне новую газету?

– Ну да.

– Так где же она тогда?

– Шикарная иллюстрация… – подытожил Саныч и с задумчивым видом откинулся на спинку скамейки. – Но если Вселенная не бесконечна, то у неё было начало, верно? Какая-то изначальная точка, с которой всё началось.

– Верно, – ответил профессор, повернувшись к собеседнику и с явным интересом ожидая продолжения. – Так сказать, вернёмся к началу.

– Но она-то, в смысле точка, откуда взялась? Хотя нет, как она может существовать? Ведь сама по себе она не могла существовать бесконечно по тем же причинам, что и Вселенная. А возникнуть из чего-то ещё она тоже не могла, поскольку в таком случае получится бесконечная цепочка из причин и следствий! И если Вселенная не может быть ни бесконечной, ни конечной, то её и быть не может!

– Ну, и какой вывод мы можем теперь сделать? – сказал Фёдор Сергеевич, всем своим видом демонстрируя, что он-то ответ знает.

– Какой же?

– Так быстро сдаётесь?

– Сдаюсь, сдаюсь, давай говори уже!

– Скучно с вами. Но ладно. Неизбежность парадокса, к которому мы приходим при поиске решения определённой задачи, заставляет задуматься о том, способен ли вообще наш мозг решать такие задачи? Этот абсолютный парадокс, на мой взгляд, уравнивает все теории мироздания.

– Слушай, давай сразу с пояснениями. Или ты просто превосходство демонстрируешь?

– Ну не без этого, конечно, – улыбнулся старик. – Так и быть, поясню. Насколько это возможно. Вот смотрите, можете ли вы доказать себе, что существуете?

– Смогу, наверное! Я мыслю, значит…

– Нет, не сможете, – прервал его старик жестом руки. – Вот что такое фокус? Фокус – это обман наших органов чувств или мозга. Мы видим, осознаём то, чего нет, или, наоборот, не видим того, что есть. И кстати, обман этот может быть не примитивным обманом глаз, ушей или даже мозга. Возможно, он просто выше нашего понимания. А теперь скажите мне, как вы докажете, что не существуете, в рамках фокуса вселенского масштаба?

– Вроде матрицы?

– Не столь поэтично, но в целом верно. Да, допустим, матрица, – согласился Флаксман с неумелой, но всё же метафорой. – А за матрицей нас может ожидать всё что угодно. Не только постапокалипсис с роботами, но совершенно другая Вселенная.

– И что нам это даёт?

– Это даёт нам повод ставить под сомнение всё что угодно, вне зависимости от аргументов, потому как они, возможно, тоже часть матрицы, часть фокуса.

– Хух, – выдохнул Саныч, то ли в знак непонимания, то ли наоборот, – Могёшь, могёшь…

Саныч, как и любой другой уважающий себя коммунист, был атеистом, а его коллега, как раз напротив, верующим и к тому же до мозга костей капиталистом. На этой почве и случился конфликт, приведший к разбитому носу.

Четверг

Накануне Саныч никак не мог заснуть, всё обдумывал услышанное, искал способ быть свободным. Но вот наступило утро, у Саныча сформировалась теория, которая с его убеждениями не совпадала, но самостоятельно её опровергнуть он не мог. И вот, проснувшись, он сразу же пошёл её озвучить.

– Как это неважно? – Саныч сразу начал с мысли, которая крутилась у него в голове.

– Что неважно? – удивлённо спросил старик.

– Вот ты сказал: «Большого взрыва или сотворения, неважно». А это как раз чертовски важно. Ведь сотворение, если я правильно тебя понимаю, подразумевает, как это…

– Мистическое начало?

– Да! Вот его. А оно, в свою очередь, подразумевает существование души или чего-то подобного, которая вполне может давать человеку свободу. Это же душа всё-таки! – Саныч многозначительно устремил палец вверх. – Этакая необъяснимая субстанция мистического происхождения и… Короче, как бы наивно это ни звучало, но, вероятно, душа и делает человека свободным. Хотя нет, скажу ещё более пафосно: душа есть свобода!

– Да-а, неплохо, – видимо, профессор был приятно удивлён подобному умозаключению, но старался этого не показывать. – Вероятность существования души, даже в классическом понимании этого слова, я отнюдь не исключаю. Даже скажу больше: я в некотором роде с вами согласен, потому как другого способа быть свободным я и не вижу.

– Странно это слышать от атеиста. Я ожидал, что ты сейчас всё раскритикуешь…

– С чего вы это взяли?

– Что взял? Что ты атеист?

– Да.

– А что, верующий, что ли?

– Ну вообще-то, в этом вопросе люди делятся не только на атеистов и верующих.

– Знаю я этих… – Саныч потёр лоб, – это уже детали. Ты мне скажи, ты в бога или богов веришь?

– Сложный вопрос, но я на него отвечу да.

– Э-э-э, что-то как-то неубедительно, тебе не кажется?

– Фраза-то? Ну да, наверное…

– Да не фраза, вернее, она тоже, но… – Саныч прервался, огляделся по сторонам и, понизив голос, наклонился к профессору, будто собираясь обсуждать какое-то преступление. – Просто не клеится как-то твой образ верующего скептика. Религия же подразумевает… ну, не знаю, однозначность?

– Однозначность? Догматизм, в смысле?

– Да, наверное. В смысле, что ты прав в своей вере и что всё именно так, а не иначе…

– В каком-то смысле да, но всё же не совсем. Вот подумайте, почему в мире так много версий христианства?

– Версий? Конфессий, в смысле? Наверное, потому, что каждый трактует, священные тексты, как хочет?

– Именно! Это должно было объединить людей, каждый народ трактовал бы по-своему, но все верили бы в одного Бога, как следствие, имели бы приблизительно одни и те же идеалы, системы ценностей, должно было бы быть меньше разногласий и тому подобного.

– Звучит неплохо, так что же, по-твоему, пошло не так?

– Да то, что люди те ещё засранцы, – с грубостью, несвойственной джентльмену, выразился Фёдор Сергеевич. – Брось двум утопающим круг – так тот, что посильнее, другого душить начнёт.

– Весьма красочное утверждение, но не менее спорное, как и вся концепция, собственно.

– Спорное? Ну, насчёт утверждения не буду отрицать: действительно, только для красного словца и употребил. Но концепция-то чем вам не угодила?

– Скорее не концепция, а твой подход к аргументации. Ты защищаешь религию, или христианство, как институт. Не спорю, вещь полезная. Страх загробного наказания многих удерживает в рамках необходимого в обществе поведения. Но вопрос-то не в этом, а вот, например, в самом загробном наказании, да и вообще во всяких этих чудесах. Ты же, как христианин, то есть верующий, – сам себя поправил Саныч, – должен бы в них верить, а вот я что-то не могу этого себе представить.

– Друг мой, вы крайне поверхностно воспринимаете религию.

– Поверхностно?

– Поверхностно. Вот, например, сотворение хлеба – это чудо?

– Естественно.

– Да, тогда я прав. Евангелие, я так понимаю, вы не читали?

– Не довелось как-то, – Саныч пристыженно опустил глаза.

– А жаль. Ну да ладно. Вот поразмыслите: неужели вам кажется, что там описано, как Бог умеет делать хлеб или ходить по воде?

– Нет, наверное, но это в любом случае о чём-то сверхъестественном…

– Да при чём тут сверхъестественное? Это метафора! Или как, по-вашему, это происходило? «Хлопцы! Гляньте, шо могу!» – весьма артистично изобразил Флаксман. – И бац – появился хлеб.

– Ну не так, конечно, но вроде того…

– Не буду всё пересказывать, но, в общем, нужно было накормить много людей, чтобы они не умерли в пустыне от голода, а хлеба было мало. Тогда Он собрал весь хлеб, что был, и начал отламывать куски и давать людям. Тогда всем хватило и даже осталось. Внимание, вопрос! О чём здесь сказано? – обратился профессор к Санычу. – О хлебе, наверное, ржаном… – добавил Фёдор Сергеевич вполголоса.

– Сдаюсь!

– Может, о том, что если правильно поделиться, то всем хватит?

– Да, да, вот об этом, – сказал Саныч, искренне уверовав в то, что он сам до этого догадался. – Но всё равно! Вопрос не в этом. Вопрос опять же к самой концепции. Загробная жизнь, в которой нам воздастся: рай, ад – вот это всё ты как объяснишь?

– О, этот вопрос посерьёзнее. На мой взгляд, это метафора смысла жизни, того, что он есть. Пункт назначения, конечно, может выглядеть и несколько иначе, но, как я уже сказал, надеюсь, он есть.

После очередной паузы в беседе Саныч снова обратился к Флаксману с вопросом:

– А почему именно Бог, а не Большой взрыв, например? Я помню, когда все версии невозможны, то они, в принципе, равновероятны. Но мне всё-таки кажется, что в Большой взрыв верить с оглядкой на… на что бы там ни было в твоей голове будет несколько проще, чем в монотеистическую религию, возникшую несколько тысяч лет назад.

– Может быть, оно, конечно, и так, но я в этом сильно сомневаюсь. Во-первых, я же не учёный, и даже в рамках матрицы объяснить себе своё существование я не смогу, его также придётся принять на веру. А во-вторых, во-вторых, матрица! Её же никто не отменял. И моё право сомневаться в чём угодно тоже. Этот абсолютный парадокс, на мой взгляд, уравнивает все теории. Проще говоря, я и сам не уверен, почему именно эта версия, но, вероятно, потому… – старик задумался. – Вы помните, о чём мы вчера говорили?

– О фатализме? А он-то тут при чём?

– Ну так это же ваши слова: «Душа делает человека свободным». Я бы выразился иначе, но в целом я согласен. Я бы сказал, что мистическое начало позволяет предположить, что человек выносится за рамки материального мира, что он свободен от причинно-следственной связи, которая определяет все остальные события. Основной смысл, который я вижу в религиозных текстах, заключается в том, что человек имеет право выбора, а значит, он свободен. Проще говоря, я не знаю, да и не могу знать, есть ли Бог на самом деле. Кто я такой вообще? Я просто выбираю веру. Потому как если Бога в той или иной форме не существует, то в моей жизни нет смысла. Вся моя жизнь, любое действие предопределено рядом событий, что предшествовал нынешнему моменту. Все события эти подчиняются определённым законам, то есть не происходят случайно. Итак, теоретически в момент, когда, допустим, произошёл Большой взрыв, можно было бы предсказать, что я буду делать завтра. Фатум. Как бы банально это ни звучало, но при таких раскладах наш мир – это гигантский часовой механизм, и как бы я ни старался, шестерёнки крутятся только в том направлении, в котором должны. И всё бы ничего, так я-то тоже шестерёнка и даже близко не решаю, куда мне крутиться. Я лишь кучка атомов, которые оказались здесь и сейчас благодаря каким-то законам. Моего «я» не существует.

Саныч какое-то время молчал, а потом с некоторой издёвкой сказал:

– То есть ты просто хочешь в это верить?

– Вас вообще не впечатлила поэтичность сказанного?

– Ну, может, чуть-чуть.

Старик изобразил гнев и негодование.

– Сухарь!

Пятница

На пятый день своей моральной ссылки Саныч чувствовал себя намного лучше.

Предвкушая очередной увлекательный разговор со своим собеседником, на улицу он вышел с улыбкой на лице, что, кстати, было не в его правилах.

Выйдя из подъезда, Саныч встретил одного из посетителей кабака. Все его звали Лёхой. Это был приятный парень лет тридцати, Саныч даже на трезвую голову с ним пару раз разговаривал.

– Приветствую! – радостно воскликнул Саныч.

– О! Саныч! Ты, что ли? Давно не виделись!

– Да, давно. Как поживаешь?

– Неплохо, неплохо. Сам-то как?

– Да тоже хорошо. Вот на пенсию вышел, – Саныч начал ощущать характерный запах перегара, исходящий от Лёхи.

– На пенсию?! Поздравляю! Как белый человек живёшь теперь?

– Ну вроде того…

– Слу-ушай, так это ж отметить надо! – сказал Лёха, огляделся по сторонам и, убедившись, что никого нет, жестом предложил Санычу выпить.

– Я, это, спешу, – пытался ретироваться тот.

– Да ладно тебе, мы быстро. У меня тут чуток настоечки имеется… – одухотворённо бормотал Лёха, утягивая Саныча за собой в соседний подъезд.

А настойки было совсем не чуток. Во всяком случае, её было вполне достаточно, чтобы унять экзистенциональный кризис Саныча, и ещё грамм триста сверху.

Так вот, употребив имевшийся у товарища алкоголь, Саныч с ним сердечно распрощался и вновь отправился к кабаку, представляя себе очередную интересную беседу с Фёдором Сергеевичем.

Но как ни странно, старика там не оказалось. Саныч решил его подождать, присел на лавочку и на ней же и уснул. Проснувшись минут через десять из-за какого-то шума, он обнаружил старомодные очки профессора под лавкой. Саныч подобрал находку и спрятал её за пазуху.

Хмель бурлил в голове Саныча, наводя его на тревожные мысли и одновременно побуждая к подвигам.

«Очки! – думал или, может, даже бормотал Саныч. – Видать, случилось чего. Надо бы его разыскать!»

Но зацепок не было, кроме одной. Саныч знал, где профессор раньше работал. То, что это, вероятно, было очень давно, ему казалось несущественным.

Поход в институт был предприятием долгим, сложным и, наверное, опасным. Так думал Саныч. Но на самом же деле идти туда было минут десять, и потому Саныч не успел даже обдумать опасности, которые могли ожидать его в пути, как оказался на пороге учебного заведения.

Войдя внутрь, он обнаружил препятствие. Турникеты! Как говорится, пьяному море по колено, а для Саныча таким «морем» были турникеты. По обыкновению недолго думая, он решил через них перелезть. План был бы блестящим, если бы не одно но – охранники. Они пару минут наблюдали за тем, как очевидно пьяный старик безуспешно пытается преодолеть преграду. Вдоволь налюбовавшись представлением, один из них подошёл.

– Отец, тебе бы проспаться.

– Просплюсь, просплюсь… – бубнил Саныч. – Мне надо! – добавил он чрезвычайно уверенно, но без пояснений, куда именно ему надо.

– В туалет, что ли? Давай проведу, – предложил сердобольный охранник.

– Да нет, мне это, вот… – ответил Саныч, шаря рукой за пазухой.

– Чего там у тебя?

– Потерял! Тут, наверное, выпали… – растерянно бормотал Саныч, оглядывая пол.

– Ну всё, хорош, давай иди отсюда, а то сейчас начальство увидит! – сказал охранник и стащил его с турникета.

Какое-то время он пытался сопротивляться, но потом на помощь первому охраннику пришёл второй. В итоге Саныч смирился и под конвоем побрёл на улицу. И вдруг у самого выхода он заметил портрет старого мужчины с газетой под мышкой.

– Вот же он! – радостно провозгласил Саныч. – Фёдор Сергеевич, друг мой! Я ему очки отдать должен!

– Эк тебя, старик! – заговорил второй охранник. – Это ректор наш бывший, не помню, «ман» какой-то, что ли, ток он помер уже…

– Как помер?! – испуганно воскликнул Саныч. – Когда?

– Да уж лет двадцать как…

Последняя фраза мигом рассеяла весь хмель и буквально прихлопнула Саныча. Он замолчал. Охранник, заметив его ошеломлённое лицо, хотел помочь, но не зная как, спросил:

– Тебе, может, это, такси вызвать или ещё чего?

– Нет, – сухо ответил Саныч и побрёл прочь, опустив голову.

Саныч вспомнил это лицо, это был его ректор – давно забытый друг и наставник. Но верить в это он упорно не хотел.

«Нет, я не мог ошибиться! А кто же тогда это? Может, брат-близнец? Маловероятно. Нет, ну а кто тогда? Ладно, допустим, близнец. Да, точно, близнец. Надо теперь найти его и спросить. Да, точно! А чего спрашивать? Я же не сумасшедший! Да, точно…» – лихорадочно перебирал мысли Саныч, сам того не замечая, вновь приближаясь к кабаку.

У той самой лавки стояла пожилая женщина в компании трёх мужчин в белых халатах и что-то им рассказывала, энергично жестикулируя. Убедившись, что Фёдора Сергеевича там нет, Саныч направился в сторону дома. Но тут женщина увидела его и крикнула: «Это он!». И халаты бросились к нему. Хмельная храбрость вновь вернулась к Санычу и он решил было отбиться, но против троих крепких мужчин у него не было шансов. Его быстро скрутили, и он почувствовал укол в шею…