Текст книги "Цветущая, как роза"

Последовала еще одна минута неловкого молчания, которую нарушил мистер Томас:

– Мистер Горе был достойным человеком, но он не был Господом Богом.

– Конечно, нет, согласился я. – Он был не ближе к Богу, чем любой из известных мне смертных. И только ради него я пойду вам на уступки. Я вернусь в собрание сам и постараюсь убедить своих домочадцев последовать моему примеру. Я соглашусь на взимание штрафов за сквернословие в общественных местах и появление на улице в пьяном виде. И если появятся случаи распущенного и беспутного поведения, я готов обсудить это с вами. Но думаю, что подношения мистеру Томасу должны быть сугубо добровольными. – Вы прямо высказали то, что я имел в виду, – подхватил Майк. – Я уж начал было чувствовать себя пропойцей и буду очень осторожен и шагу не ступлю из дому, если хоть каплю в рот возьму, пусть даже кто умирает. А теперь вы меня извините, мне нужно нанести визит миссис Стеглс.

– Я пойду с тобой, – сказал я, обрадовавшись подходящему предлогу улизнуть.

Выйдя на улицу, я обратился к Майку:

– Если ты спешишь, я не буду тебя задерживать. Мне просто хотелось поскорее выйти.

– Я не спешу, – ответил Майк, приноравливаясь к моему шагу. – Я несу бедной женщине кое-что от бессонницы.

Он потряс карманом своего сюртука, откуда донеслось постукивание пилюль в крошечной деревянной коробочке, которую Майк из какого-то устаревшего понятия профессиональной чести, изготавливал, не жалея труда и времени, для каждого больного.

– Знаете, вы не своим делом занялись, – заметил он. – Вы должны были бы стать законником. Очень уж ладно вы говорите.

– О нет, Майк. Мне не хватает выдержки. Я могу вспылить, но как тут не разозлиться, если, к примеру, осуждают то, что делает Ральф?

– Они, наверное, вспоминают Магитабель и Саймона. И, наверняка, в любом селении парочку, да еще и молодую, которая проводит вместе каждый вечер, будут осуждать. Но вся эта остальная чушь, что мы должны приструнить Зион, потому что Бог не дает нам дождя, – это напоминает африканских дикарей. Иногда я думаю, что человечество совсем не движется вперед, что мы идем по кругу, и то что вчера было просто предрассудком, сегодня называется религией.

Свернув с главной дороги к дому Стеглсов, мы увидели, что нас обогнали Пикл и Крейн, направляющиеся к Проходу. При своих длинных ногах и довольно быстрый ходьбе, они могли бы настичь нас гораздо раньше, что натолкнуло меня на мысль о буре негодования, в которую вылилось официальное заседание.

В одном из окошек крошечного деревянного домика Стеглсов мерцала свеча, другое было слабо освещено пламенем очага.

– Я подожду здесь, сейчас довольно тепло, можно устроиться на том пеньке, да и Стеглсам сейчас не до гостей, – сказал я, когда мы дошли до двери и услышали настойчивый, но очень слабый писк младенца.

– Я быстро, – пообещал Майк.

Сложив сюртук и подстелив его на пень, чтобы не испытывать неудобства от зазубрин, оставленных топором Джозефа, я уселся и закурил трубку. Закинув утомленную закованную в железо ногу на другую, я расслабился и почти уже задремал. О собрании я больше не думал. Просто погрузился в грезы, в которых мне виделся Зион через много лет с настоящей дорогой, проложенной к Проходу, с регулярными рейсами экипажей, доставлявших желающих к побережью, с улицами и лавками, бросающимися в глаза разнообразными яркими вывесками.

Вскоре после того, как Майк скрылся в дверях дома, ребенок перестал плакать, и в воздухе повисла напряженная тишина. Внезапно что-то послышалось вдалеке. Я поднял голову и напряг слух. Через некоторое время я смог различить топот лошадиных копыт и подумал, что это Крейн и Пикл, вернувшись домой, обнаружили там нечто, заставившее их оседлать коней и спешно вернуться в деревню. Было темно, и мне не удалось ничего рассмотреть, поэтому на всякий случай я встал и приблизился к калитке дома Джозефа. Лошади поравнялись с домом и замедлили ход. Тут до меня донесся совершенно чужой голос, выкрикнувший: «Слава Богу. Вот и жилище». На этом расстоянии я уже мог увидеть трех лошадей со всадниками, причем тело одного из них было перекинуто через седло.

Сделав шаг им навстречу, я сказал:

– Это селение называется Зион. А вы сами кто и откуда?

– Это ваш дом? Можно войти? У нас на руках умирает человек. Эдвард, помоги снять его, и вы, сэр, пожалуйста. Зилла, оставайся здесь и присмотри за лошадьми.

Незнакомец отдавал приказы четко, быстро и уверенно.

– Минутку, – остановил их я. – Я не уверен, что вы можете тут расположиться. Здесь только хижина из двух комнат, где находится больная женщина и двое маленьких детей. Лучше поедемте в мой дом. Это недалеко. Можно взять ваш фонарь?

– А у вас здесь есть доктор?

– Он сейчас в этом доме.

Я подошел к двери и дернул запор. Майк уже надевал сюртук и успокаивающе наставлял Джозефа:

– Если можешь, корми ребенка сам день-другой. Миссис Картер поможет тебе, у нее много молока.

– Прошу прощенья, – перебил я, – там что-то случилось.

– Никого сюда не пускайте, ради Бога, – сказал Майк. – Она только что задремала. Принеси фонарь, Джозеф, будь добр.

Мы вышли, и Майк плотно прикрыл за собой дверь.

В это время человек, отдававший приказания, и его спутники уже несли раненого к дому.

– Несчастный случай? – лаконично спросил Майк.

– Прострелена грудь. Я сделал все, что мог, но мы должны были мчаться во всю прыть. Что, неужели сюда нельзя?

– Могу осмотреть его в кухне, если не будете шуметь. Там очень больная женщина. Ладно, Джозеф, я взгляну, освободи стол.

Джозеф Стеглс, двигаясь с неуклюжей осторожностью, расчистил место на столе и высоко поднял над головой фонарь. Раненого положили на стол, голова его при этом свесилась, и громкоголосый незнакомец кивком приказал мальчику выйти, а сам, обогнув стол, подложил руку под голову больного. Я тоже вышел вслед за ребенком.

– Откуда вы? – спросил я мальчика.

– Из Диксонвиля, – ответил тот. – Послушайте, я пойду побуду с сестрой, она боится, ей и так досталось.

– Где это Диксонвиль? – продолжал расспрашивать я, пока мы шли к лошадям.

– К северу отсюда, от Салема прямо на Жженую Гору, но не переходя ее, просто нужно повернуть на север.

– Ну, – поинтересовался я. – Что у вас там произошло?

Мальчик остановился и нервно засмеялся.

– Разве не забавно, что все забывают о главном. УЖАСНЫЙ набег индейцев. Спаслись только мы, и то благодаря Джофри Тому, который сейчас там в доме. Он нам что-то вроде кузена. Эй, Зилла, с тобой все в порядке? – Да, но я устала, – отозвалась девушка нежным тихим голоском. – Они не могут принять нас?

– Не здесь, – ответил я. – Вы поедете ко мне домой, я пойду взгляну, долго ли еще там. Может, мы отправимся, не дожидаясь их. Когда я вошел в кухню, Майк натягивал окровавленную рубаху на грудь пострадавшего, который так и не пришел в сознание.

– Выживет, – пообещал Майк, – пуля не задела сердце и удачно проскочила. Я могу сделать остальное дома, у меня там все инструменты. Я вытащу пулю, и тогда хорошенько забинтую рану. Что же с вами случилось? Голова богатыря была перевязана тряпкой, пропитавшейся кровью, и он как-то скованно двигался.

– Индейцы. А вас еще не навещали?

– В прошлом году мы потеряли одного человека и нескольких животных. С тех пор все спокойно.

– Ну ждите, – не без иронии ответил гость. – Повозка готова? Жаль, что у нас не было с собой лесного бренди, чтобы привести его в чувство.

Он явно суетился и проявлял нетерпение.

– Лучше не давать. Это может вызвать кровотечение. А вот и телега.

Джозеф предусмотрительно подстелил солому на доски, и мы осторожно подняли наверх раненого. Я взял поводья, Майк уселся рядом. Молодые люди направились к моему дому.

Заслышав топот копыт и шум колес, Энди и Джудит отворили дверь кухни, и мы увидели их силуэты в свете очага.

– Что случилось? – взволнованно спросил Энди. – Хозяин, с вами все в порядке?

– Да, – ответил я, спускаясь с повозки. – Помоги управиться с лошадьми, Энди. Джудит, нам понадобится теплая вода, постели и ужин. Где Ральф?

– Не вернулся еще с мельницы.

Последующий час или два в доме царила суматоха. Майк мастерски извлек пулю, промыл рану и поставил тампон, тщательно забинтовав раненого.

– Его лучше положить на кровать Ральфа, Майк, – предложил я. – Тогда ты сможешь присматривать за ним ночью. Ральф ляжет со мной, и так мы сэкономим одну постель. Джудит разделит кровать с юной леди, а те двое разместятся в комнате для гостей.

Мы отнесли пострадавшего наверх и уложили в постель.

– Теперь ему можно дать бренди, – разрешил Майк. – А после этого еще и крепкого бульону. Он потерял много крови, и, насколько я вижу, не так молод, как выглядит на первый взгляд.

– Ему семьдесят лет, – ответил молодой человек.

Пока в кухне шла операция, юноша и девушка подкреплялись в зале, и как только они поели, сразу же со словами благодарности отправились спать. – Теперь, – сказал Майк. – Глянем-ка на вашу голову.

Молодой человек развязал старушечий узел на затылке, снял повязку, корчась от боли, и я вскрикнул от ужаса при виде того, как обвис огромный кусок кожи лба, прикрыв один его глаз.

– Это только кожа повреждена, – успокоил он, глядя на меня единственным глазом.

Майк спокойно начал вдевать нитку в иглу.

Я не мог вынести этого зрелища. Одна только мысль об игле, впивающейся в живое окровавленное мясо, вызвала у меня спазмы желудка. Я поспешно сунул бутылек с бренди Майка в руки гостя и устремился к двери, бормоча, что должен проверить, хорошо ли Энди устроил на ночь лошадей. Энди прекрасно справился со своим заданием, а я вернулся в дом через входную дверь, поднялся наверх, неумело расстелил постель в комнате для гостей и подложил поленьев в камин. Когда по моим расчетам операция подошла к концу, я вернулся в кухню.

– Череп, как у негра, вот что это за голова, – приговаривал Майк, умывая руки.

– И слава Богу. Стоило мне хоть на минуту потерять сознание, всем бы нам пришел конец.

Затем заметив мое появление, гость поставил на стол бренди и приподнялся, отвесив в мою сторону церемонный поклон.

– Сэр, я ваш должник. Кстати, я еще не представился. Джофри Монпелье к вашим услугам. Молодая парочка – это мои кузены, Эдвард и Зилла Камбоди. Раненый – не кто иной как сам Диксон.

Он произнес это имя с таким почтением, что я сразу получил ответ на вопрос, который мучил меня с того самого момента, как юноша упомянул название Диксонвиль.

– Сэр, – сказал я, тогда совершенно естественно и справедливо, что именно мне выпала честь оказать вам помощь. Мы друзья Натаниэля Горе.

– Надо же, тесен мир. А где сам мистер Горе?

– Он умер. В Форте Аутпосте, по дороге сюда. Он часто ссылался на Диксона и его планы поселений. Полагаю, что именно восхищение этими проектами и побудило мистера Горе основать подобное селение. Но я даже не знаю, где располагается это место, иначе обязательно навестил бы вас.

– Мы очень надеемся, – серьезно произнес мой собеседник, – что детище мистера Горе не постигнет столь же печальная участь. Они сожгли все дотла, и нам пришлось спасаться бегством.

– Расскажите все по порядку, – попросил я. – Не пойти ли нам поужинать, а там уже вы поведаете мне всю эту историю. Кстати, меня зовут Оленшоу, Филипп Оленшоу.

Мы прошли в зал, где я подложил дров в камин и зажег несколько свечей. В спешке и хлопотах я до сих пор так и не успел рассмотреть своего гостя, и был удивлен, обнаружив, что он гораздо моложе, чем я предполагал. Никогда не доводилось мне видеть такого плоского лица, без единой округлости. Все было заострено, угловато и как бы вырезано из какого-то жесткого и прочного материала. Даже кончик слегка опущенного носа, даже глазницы были квадратными, и черные ровные волосы росли от прямой линии лба. Глаза его, в тот момент ввалившиеся и блестящие от возбуждения, были ярко-голубые, губы – большие и тонкие, а маленькие уши топорщились на узком черепе.

– У вас здесь очень милый дом, мистер Оленшоу, – сказал гость, оглядывая комнату.

Мне было приятно слышать его похвалу, поскольку я вложил в свой дом много труда, и отделка его, к тому времени, была завершена. Гостиная, простая и не изобилующая мебелью, выглядела солидно и радовала глаз, по крайней мере, мой собственный.

Так мы болтали о доме, столярных работах, кладке, пока он не закончил ужин. Затем, предложив ему трубку и место у камина, я попросил:

– Расскажите об индейцах.

– Не хочу пугать вас, – начал мой собеседник с неожиданной улыбкой, от которой все плоскости его лица сместились, создавая причудливую игру света и тени. – Но думаю, вам лучше быть готовым к их визиту. У нас не было никаких неприятностей до прошлого лета. Я полагаю, вы знаете о войне короля Филиппа. Она как раз заканчивалась, когда я высадился на этот берег, и на всем пути в Диксонвиль только и слышал одну и ту же песню, что опасность миновала, что с индейцами покончено, их вырезали, уничтожили. Наверняка, вам говорили то же самое?

Я кивнул.

– …У нас жили одна-две индейские семьи, время от времени они выполняли кое-какие работы, мы их также использовали в качестве проводников, когда шли на охоту. Они подчинялись какому-то мелкому вождю по имени Биллико. Он приходил к нам пару раз, вел себя очень дружелюбно, и у нас не было с ними никаких хлопот. Но как-то в конце лета у нас начались пропажи. Сначала исчезали лошади, затем ружья, или же кто-то вдруг недосчитывался пороха или запалов. Диксон собрал индейцев и пригрозил, что выгонит их всех, если так будет продолжаться. Он был добр к ним, и думаю, что именно поэтому вскоре нас посетил Биллико и захотел поговорить с Диксоном. Он рассказал ему, что готовится большая война с племенем индейцев, которые раздобыли оружие у французов возле Озер. И что – ну это просто легенда – несколько лет назад в лунное затмение родился вождь, которому колдунья предсказала съесть два блюда – одно из красного, другое из белого мяса, и тогда он будет править всей этой землей от Озер до самого побережья. Его назвали Беспокойная Луна, и он стал отважным и умелым воином.

– Ну вот, Диксон все это выслушал и, подумав, что разгадал хитрость Биллико, сказал, что история очень интересная, но все же он предпочел бы получить назад своих лошадей. В результате Биллико пообещал возвратить все украденное, и уехал. На следующий день в Диксонвиле не осталось ни одного индейца. У меня стоял воз голландских саженцев, которые прибыли из Салема, я ожидал индейца, который помогал мне в саду и в этот день должен был сажать деревья. Но он так и не явился, и я, устав ждать, справился с работой сам. Я любил свой сад и мечтал, что в этом году в нем будет много нарциссов и тюльпанов. Затем двое наших парней отправились на рыбалку, и пройдя мимо деревни Биллико увидели, что она сожжена. И эти дурни пошли себе дальше, вместо того, чтобы вернуться и сразу же предупредить нас. Через несколько дней они пришли, но вслед за ними появился и Беспокойная Луна со своими воинами. Конечно же, мы оказались практически беззащитными. Почти все они были вооружены, многие верхом.

Вот в меня, например, угодил томагавк. – И он показал на свою рану. – Видите ли, мы не были готовы к набегу. Наши дома разбросаны по всей округе. Мы собрались все вместе и попытались как-то укрепить дом Диксона, который был самым большим в селении, и куда естественно начали стекаться люди. – Он сделал паузу и содрогнулся, произнося следующие слова: – Это все было настолько ужасно, мистер Оленшоу. Они прикрепляют факелы к стрелам и запускают их в строения, которые сразу же вспыхивают, как спичка. Было много убитых и раненых, поселок горел, и я подхватил Диксона, детей Камбоди и бросился к лошадям, стоявшим во дворе. Сам не знаю, каким чудом нам удалось спастись, но мы прорвались, и за это спасибо. Сколько у вас мужчин?

– Девятнадцать. Один из них совершенно недееспособен, двое уже в возрасте.

При этом мой гость вскинул руки в знак бессилия.

– Это страшно. Просто самоубийство. О чем только думал мистер Горе? В Диксонвиле, даже после того, как сгорели первые дома, оставалось сорок боеспособных мужчин. Но мы оказались на открытой местности. Ну, если они заявятся сюда, попытаюсь сразиться еще раз. – И он вытряхнул свою трубку с видом глубокой обреченности. – Если вы не против, я отправлюсь на покой. Кажется, целую вечность не снимал с себя этих одеяний. Завтра нам предстоит много дел.

Я отвел его в комнату, где уже глубоким от изнеможения сном спал Эдвард Камбоди.

– У них кто-то погиб? – спросил я.

– К счастью, нет. Они сироты. У них нет ни одной родственной души, кроме меня.

Пожелав ему спокойной ночи и стараясь как можно меньше шуметь, я отправился в комнату, которую Майк и Энди разделили с Диксоном.

Я поднял повыше подсвечник и посмотрел на старика, который, казалось, мирно спал.

– Заснул наконец, – прошептал Майк, – но пока он тут бодрствовал, такого понарассказывал – кошмар просто. Остается только надеяться, что это наполовину бред.

Не зная, что именно говорил старик, я на всякий случай успокоил Майка:

– Может быть, так оно и есть.

Но по дороге в спальню я почувствовал, как меня постепенно охватывает леденящий душу страх – будто обдало потоком холодной воды. В Диксонвиле было сорок мужчин, и только трое из них и одна девушка спаслись. А в Зионе нас всего девятнадцать. Раздеваясь, я вспомнил тело Хэрри Райта, которое мы нашли в лесу. Ханна говорила, что Хэрри вышел из дому с ружьем, которое мы так и не обнаружили тогда. И это самое оружие будет направлено против нас. Чудная мысль на ночь грядущую. Войдя в спальню, я надеялся застать там Ральфа, было уже довольно поздно, и в голове вертелось еще множество мыслей, кроме индейцев. Но постель была пуста и даже не смята. Значит, он еще не пришел. Иначе его бы предупредили, что надо сразу подняться сюда. И все же, рассуждал я, забираясь под одеяло и вытягивая утомленное тело, не стоит волноваться обо всем сразу. Если придут индейцы, поведение Ральфа будет забыто в общем смятении, если же не придут, то я с радостью и облегчением посвящу себя решению этого вопроса. И успокоив себя подобными рассуждениями, я погрузился в сон.

На утро Диксон пришел в себя и смог съесть бульон, которым Майк его заботливо покормил из ложечки. Дети Камбоди еще спали, а Джофри Монпелье легок на подъем – вскочил ни свет ни заря и завтракал с нами.

– Вы должны хотя бы один дом сделать невозгораемым. Ведь именно здесь и было наше слабое место. Когда горит дом, всякая оборона становится бессмысленной. Даже если вам и не суждено увидеть индейцев до самого судного дня, не помешает иметь несгораемое помещение, где будут храниться запасы воды и продовольствия.

– Дом собраний, – предложил я. – Мы все там жили, когда еще не построили своих домов. Мы можем облепить стены глиной. Если они направятся сюда прямо из Диксонвиля, сколько это может занять времени?

– Нет, прямо они не пойдут. Видите ли, Беспокойная Луна верит, что ему везет только в полнолуние. И он ничего не предпримет до полной луны. Биллико рассказывал об этом Диксону, а теперь мы убедились, что бедняга Биллико не врал. А еще, что очень важно, в Диксонвиле есть один дом, который они пощадили. Хозяин этого дома устал в свое время таскать кувшинчиками вино из Салема и начал изготавливать свое. По какому-то особому рецепту он перегонял обычное ячменное зерно в самый божественный напиток, который мне приходилось когда-либо отведать. Его дом просто заполнен этим зельем. Не хочу сказать, что я великий знаток индейских нравов (по этому вопросу лучше обратиться к Диксону), но думаю, что они не отправятся в дальнейший путь, пока не иссякнут запасы этого зелья. И наконец, оставив в стороне всякие теории, мы сюда мчались верхом двадцать четыре часа, а у них не у всех есть лошади. У вас не меньше недели. Может, и больше, потому что я верю в эту сказку с луной.

– После завтрака я сразу же пойду к Эли, – сказал я, и тут появился Ральф.

Я представил его гостям и вкратце описал события предыдущей ночи, сообщив цыгану неприятную новость. Он почти по-детски обрадовался, что на этот раз внимание было отвлечено от его персоны. Но после еды я кивком вызвал его на улицу.

– Ну вот, – начал он, не дожидаясь моих слов. – Произошло то, чего я ждал с самого начала. Она оступилась, когда несла мешок муки, я подхватил ее и поцеловал и так далее. Но эта упертая баба до сих пор не хочет выйти за меня замуж.

– Должна захотеть, – сухо ответил я. – У меня нет сейчас времени рассказывать тебе о вчерашнем собрании, нужно срочно созвать совет по поводу индейцев. Но я защищал тебя не на жизнь, а на смерть, и мы уже не справимся с еще одной неприятностью со стороны твоей семьи. То есть, я хочу сказать, что просто стану всеобщим посмешищем. Ральф, немедленно отправляйся назад и скажи ей, что все уже готово к вашей завтрашней свадьбе. Из-за нависшей над нами опасности мы не можем терять и дня. Во время собрания по организации обороны я замолвлю за вас словечко перед мистером Томасом.

– Но я не очень уверен, что хочу жениться на ней, – запротестовал Ральф, тут же меняя позицию.

– Чушь, – нетерпеливо перебил я. – Чего же ты ходил туда? Что еще может заставить мужчину работать по воскресеньям? Ты не хочешь признать, что любишь ее, потому что она не так хороша собой и серьезна, а она не хочет признать, что любит тебя, потому что видит твои колебания. Женщины, видишь ли, не столь глупы. Иди-ка и хорошенько попроси ее, как будто ты действительно очень хочешь этого. И не возвращайся, пока она не согласится, – прокричал я.

Он покорно развернулся в сторону мельницы, а я отправился к Эли с мыслью о том, как ловко могу устраивать дела других, но не свои собственные. Эли я застал за любопытным занятием. Две лошади, подаренные мною, уже были впряжены в повозку, которую он нагружал всякой всячиной. Две свиньи со связанными ногами лежали на задней лавке телеги, пока он запихивал кур в какую-то клетку (другие птицы при этом презрительно кудахтали поодаль). Корова, которая кажется, узнала меня, повернула шею и с выражением, очень напоминающим материнскую гордость, глядела на стоящего позади нее теленка.

– Не стоило беспокоиться, – сказал Эли, подняв голову. – Я как раз собирался к тебе, только вот разберусь со всем этим.

Я заморгал от удивления.

– Так ты уже слышал? Откуда?

– Ничего я не слышал, я просто все понял. Негоже, чтобы я пользовался твоим добром и получал приплод от твоих животных и при этом выступал против тебя, на собрании.

– О Боже, Эли, – воскликнул я. – Все это уже в прошлом. Отпусти несчастную скотину на волю. И пойдем я тебе кое-что расскажу. У нас есть причины для волнений посерьезнее этих разногласий. Очень плохие новости. Эли осторожно освободил свиней и кур. И я рассказал ему все, что произошло ночью, и все, что узнал от Джофри Монпелье.

– Я послал за остальными членами совета, – заключил я, – и когда они соберутся, мы должны созвать всех мужчин на укрепление дома собраний. И при этом, чем меньше женщины будут знать об этом, тем лучше.

Эли погладил свою роскошную золотистую бороду.

– Итак началось, – сказал он. – Где собираются остальные?

– В доме собраний.

– Ну так пошли туда!

Выходя со двора, я увидел Линду в окне с детьми на руках. Она вопросительно смотрела на нас, и я помахал ей рукой.

– И все же, парень, забери свое имущество. По-моему, я сравнил тебя с твоим отцом.

– Я бы сделал то же самое по отношению к тебе, если бы знал твоего отца.

– А ты что, никогда ничего о нем не слыхал? – спросил Эли. – Он был из Мерси, мой отец, однажды ночью он напился до белой горячки и утонул в какой-то луже глубиной всего дюймов в шесть. Хороший был человек, когда был трезвым. И оставил после себя десятерых детей, все сыновья.

– Так вот почему ты такой противник спиртного, – сказал я, давая простое земное объяснение его религиозной мании.

– Вовсе нет, – нахмурился он. – Человек создан по образу и подобию божьему, а пьяный порочит имя Господа. Я думал бы так, даже если бы у меня совсем не было отца.

Я лично в этом усомнился. Но в то утро мне было не до споров с Эли. Мистер Томас принес свой новый список правил и с деловитым видом прибивал его у входа в дом собраний. За этим занятием мы его и застали, и я, вспомнив о причине нашего сбора, нервно рассмеялся, увидев, как он работает своим крошечным молоточком и как неумело зажаты гвоздики в углах его пухлого рта.

Совет был настолько встревожен новостями, что сразу же одобрил план укрепления общего дома, и всю следующую неделю, пока наливалась луна, жители селения трудились, не покладая рук: обмазывали деревянные стены и крышу мокрой глиной из реки, набрасывая сверху песок и камушки. Мы выкопали колодец, обнесли его забором, наполовину деревянным наполовину каменным, и установили загон, который вмещал значительное количество животных.

И все это время я ощущал страх. Иногда мне казалось, что я чувствую томагавк, рассекающий мой череп, как у Джофри Монпелье, и в эти мгновенья его бодрость духа и хорошее настроение казались мне совершенно непостижимыми. Разве могут так быстро затягиваться раны и забываться страх?

Джофри стал популярен в селении с того самого утра, как с повязкой, белеющей на лбу, в голубом сюртуке, с еще несмытыми пятнами крови, расхаживал по поселку, отдавая все оставшиеся силы и энергию работам по укреплению и обороне. Отчасти эта популярность объяснялась тем, что он приехал предупредить нас. В какой-то степени так оно и было, потому что, мчась на бешеной скорости в надежде, что слухи о новом селении к западу от Форта Аутпоста, окажутся справедливыми, он в конце концов совершенно случайно наткнулся на нас. И еще для всех, как и для меня самого, он обладал особой притягательностью, свойственной всем чужестранцам. В нем все было необычно. Его манера говорить, щелчком сбрасывать пылинку с грязного сюртука, смеяться, откидывать прямые волосы с квадратного лба, даже его повязка выделяла его. И еще, что было сразу же замечено в нашем обществе, – вне всякого сомнения, он был джентльменом. И это было главное, что определило его популярность. Не хвастаясь, я смею утверждать, что по рождению своему был единственным, кто до его появления мог претендовать на это звание в Зионе. Но мои претензии сводились на нет, так как я своими руками выполнял разнообразную работу простых людей – пилил дрова, ковал железо, ухаживал за лошадьми, работал в поле. Джофри Монпелье просто отдавал приказы, и покорность, с которой ему подчинялись, поражала меня. Постепенно я приходил к выводу, что если хозяин приветлив и благожелателен, если принимает близко к сердцу заботы своих людей – или просто создает такую видимость – людям нравится подчиняться. Я понял, что Зиону не хватало жесткой руки хозяина. Натаниэль умер, а я не смог полностью заменить его. Но еще я понял, что у Джофри Монпелье, кроме властности, было неотразимое обаяние. Когда его спрашивали с испугом в голосе, были ли индейцы, разорившие Диксонвиль, похожи на тех, которые мирно разгуливали по Салему, он отвечал:

– О нет, они намного грязнее. Они никогда не подкрадываются с подветренной стороны. Воняют, как скунсы.

И это успокоительно действовало на людей. Это было как раз то, в чем мы нуждались. Если уж опасность настолько реальна, что пришлось устанавливать посты у Прохода и мельницы, и к западу от хозяйства Эли, очень важно, чтобы страх не приобретал размытые очертания неизвестности.

– Они представляют отличную мишень благодаря индейской боевой раскраске. Они предусмотрительно рисуют эту чертову точку ярко-желтой охрой прямо посредине лба.

Вот он, ободряющий поворот мысли: не что-то пугающее, а нечто, куда можно целиться. Думаю, что даже Эли простил ему эту «чертову» точку. Неделя прошла без происшествий. Дом собраний был забит провизией, и все жители были готовы переселиться туда при первой же угрозе. Глина, которой мы обмазали стены, уже застыла. Диксон мог сидеть в постели, опираясь на подушки, и даже по утрам некоторое время проводил в кресле-качалке, которое мы втащили на второй этаж. Мистер Томас совершал обходы, предупреждая всех, что отсутствие на собрании грозит засухой, так как дождь идет всякий понедельник, когда совершается молитва полным составом прихожан.

Ральф после двух решительных попыток сломить сопротивление Ханны, с победным видом вернулся домой однажды в среду, когда начался наконец дождь. Мистер Томас, узнав о предстоящей свадьбе, которую он все равно воспринял как подтверждение своих худших опасений, был тем не менее рад, что грешник раскаялся, и тучи, сгущавшиеся над головой Ральфа, рассеялись как по волшебству. Ральф не скрывал радости по поводу женитьбы на Ханне, и, как мне показалось, она была не настолько уж дурна собой, как он расписывал.

Мы с тревогой ожидали полнолуния. Нетерпение Джофри достигло предела. – Поеду-ка я на разведку по округе, – объявил он. – Во время полнолуния Беспокойная Луна отправится на подвиги, и мне хочется узнать, осведомлен ли он о существовании вашего селения. Может, Джудит приготовит мне чего-нибудь в дорогу?

– Сколько? – спросила Джудит, которая казалось, была единственной, на кого не действовало очарование Джофри.

– Да так, дня на два, может, три, – небрежно произнес он. – Кстати, Зилла, где это ты пропадала вчера вечером?

Зилла покраснела до корней волос.

– Марк Пикл – ну, знаешь, они живут там, у Прохода, он пригласил меня посмотреть на телят. Эдвард ходил со мной. Правда ведь, Эдвард?

Мальчик тоже залился краской.

– Полагаю, одного из телят звали Мэри, это он тебе так понравился? пошутил Джофри.

Румянец смущения на щеках Эдварда перешел в пунцовую краску ярости.

– А тебе какое дело. Если уж спрашивать, кто где был, то лучше отвечай за себя.

Джофри пропустил этот выпад мимо ушей.

– Дитя мое, не забывай, что я твой опекун. Ведите себя хорошо и уделяйте побольше внимания телятам, пока я не вернусь. Мистер Оленшоу, я оставляю их на ваше попечение.

– Я присмотрю за ними, – пообещал я, не обращая внимания на мрачный взгляд Эдварда. – Главное, будьте сами осторожны и обязательно возвращайтесь.

– А что может мне помешать? – спросил он, бросая красноречивый взгляд на Джудит, которая только сказала: – Вот ваша еда. Сначала съешьте пирог, остальное может полежать.

– Вы в каком направлении? – спросил я, стоя подле него, пока он пристегивал к седлу сумку с едой.

– Да, вверх, потом вниз, как Сатана. Не волнуйтесь так. Я еще приеду на вашу голову. Хотите что-то передать Мейкерсу и его миссис? Я заеду попрощаться с ними.

– Нет, – ответил я. – Ничего.

Он ловко и непринужденно вскочил в седло. Лэсси, его кобыла, лоснящаяся и игривая после недельной передышки, вскинула голову и пустилась вскачь, высоко вскидывая стройные ноги. Всадник уже снял свою повязку, и его черные как смоль волосы почти полностью скрывали неровные рубцы, оставшиеся после ранения. Они оба – лошадь и всадник – смотрелись весьма романтично, и сама их экспедиция была просто геройством. Джудит, стоя в дверях кухни, сложила руки на груди и не спускала глаз с удалявшейся фигуры, пока она полностью не скрылась из вида. И тут мне пришло в голову… Может его насмешливый тон и ее резкость таили в себе нечто, что они не хотели пока открывать постороннему глазу? И чем больше я думал об этом, тем вероятнее мне казалось это предположение. Она была цыганкой, но во всем, кроме своего положения в обществе (а какое обычно любви до этого дело?), – ему под стать. И я вспомнил вопрос Эдварда, который так и остался без ответа. Да, Джудит действительно отлучалась вчера вечером, как и Джофри. Я обратил на это внимание, потому что, дежуря возле Диксона, спустился за его бульоном, и нашел его в пустой кухне, прикрытым тарелкой. И если угроза нападения индейцев минет нас, мы вернемся к нашему обычному образу жизни, частью которой будут и вот такие романтические истории.