Текст книги "Ложь во спасение"

– Знаешь, а ведь в Рандеву-Ридже только о тебе и говорят. «Эта красивая дочка Помроев, которая вышла замуж за богатенького – слышали? – теперь овдовела и возвращается домой. Что же она теперь делать-то будет?» – Эмма-Кейт усмехнулась. – И что же она теперь делать-то будет? – повторила она и вошла в дом со своими покупками.

6

Грифф считал себя человеком терпеливым. Обычно его нелегко было вывести из себя. Но если уж это случалось – тут только держись! И заставить его тогда вновь взяться за дело было задачей не из простых.

Но в данный момент он самым серьезным образом размышлял, не заклеить ли чудесный ротик матушки Эммы-Кейт скотчем.

Все утро он занимался сборкой напольных шкафов, и все утро она не давала ему покоя своими вопросами.

Стояла над душой, дышала в затылок, чуть ли не усаживалась ему на спину, пока он стоял на карачках.

Он прекрасно догадывался, что Мэтт отправился в салон к мисс Ви, чтобы избавить себя от сомнительной радости общения с милой, разговорчивой и – будем говорить прямо – эксцентричной матушкой своей подружки.

Самое ужасное – она так и продолжала зудеть (про себя он же решил, что этим словом будет ознаменован весь сегодняшний день) по поводу шкафов, хотя он их уже установил. Но если она опять передумает и заставит его все разбирать – одним скотчем дело не ограничится, тут он за себя не ручается.

У него есть резиновые жгуты, и пользоваться ими он умеет.

– Ой, Грифф, детка, может, не надо было белые делать? Больно уж они скучные, как ты считаешь? К тому же белый – цвет холодный, ведь так? А кухня должна быть теплой. Надо было все-таки делать под вишню. Но пока не увидишь их на месте, очень трудно представить, как все будет смотреться. Как можно знать, как это будет выглядеть, пока оно не стоит на своем месте?

– Будет выглядеть чистенько и свеженько, – проговорил Грифф, стараясь придать голосу побольше бодрости, а про себя скрежеща зубами. – Кухня должна быть чистой и свежей, и именно это вы и будете иметь.

– Ты думаешь? – Она стояла практически вплотную к нему и в отчаянии ломала пальцы. – Ой, я даже не знаю. Генри-то просто умыл руки, сказал, ему все равно. Но ему не будет все равно, если мы сделаем не так.

– Мисс Битси, все будет прекрасно. – У Гриффа было такое чувство, будто кто-то – а может, и он сам – пневматическим молотком загоняет ему гвоздь четко в середину лба.

В Балтиморе им с Мэттом доводилось иметь дело с капризными клиентами. Психопатами, нытиками, скандалистами, привередами. Но куда им до Луизы «Битси» Эддисон.

На ее фоне бывшие чемпионы – Джон и Ронда Тернеры, заставившие их выломать стену в своем таунхаусе в Балтиморе, потом построить заново, после чего выломать опять – казались образцом решимости и твердости.

Работа, которую они рассчитывали сделать за три недели (добавив три дня на случай каких-либо неожиданностей), продолжалась уже месяц, и конца не было видно.

– Ну, не знаю, – в миллионный раз говорила Битси, сложив руки под подбородком. – Белый – это же так скучно, верно?

Грифф установил шкаф на место, вынул уровень и взъерошил светлую шевелюру.

– Свадебные платья всегда белые.

– Это правда, – ее и без того большие карие глаза сделались еще больше и наполнились радостным возбуждением, – свадебные платья? А ну-ка, Гриффин Лотт, может быть, ты знаешь то, чего не знаю я? Что там твой дружок Мэтт? Уже сделал предложение?

Этого «дружка» надо убить. Раздавить, переехать на машине, а потом развернуться и переехать снова.

– Я просто пример привел. Или вот еще. – Он судорожно искал в уме подходящий объект для сравнения. – Магнолии, например. Или, – Господи Иисусе, ну помоги же мне! – а, вот: бейсбольные мячи!

Боже, какой бред.

– Вы расставите посуду, и все сразу оживится, – отчаянно продолжал он. – И еще будет столешница. Этот теплый серый, который вы выбрали, придаст всей кухне теплый и одновременно элегантный вид.

– Может, мне надо стены перекрасить. Цвет у них не очень-то!

– Мама! Никакие стены ты перекрашивать не будешь! – В кухню решительно шагнула Эмма-Кейт.

Грифф готов был ее расцеловать. Упасть на колени и целовать ей ноги. Но когда в дверь вошла эта рыжая, он напрочь забыл об Эмме-Кейт.

Он лишь подумал: «Черт побери!» – и испугался, не сказал ли он этого вслух.

Это была настоящая красавица. Уж наверное, мужчина, почти достигший тридцатилетнего возраста, повидал красивых женщин, хотя бы на киноэкране. Но эта, явившаяся во плоти! Он только и мог что разинуть рот.

Облако кудрей цвета утренней зари, обрамляющее лицо, словно сделанное из тончайшего фарфора. Мягкие, полные губы с идеальным изгибом и большие, бездонные и печальные синие глаза.

Сердце Гриффа пропустило пару ударов, в ушах зазвенело, так что большую часть спора Эммы-Кейт с матерью он прослушал.

– Эмма-Кейт, кухня – это душа дома!

– Ты ее так часто меняешь и переделываешь, что счастье еще, что там хоть какая душа осталась. Мама, не мешай Гриффу работать и поздоровайся с Шелби.

– Шелби? Шелби! Бог ты мой!

Битси кинулась через комнату и крепко обняла рыженькую. Нет, не так: Шелби – вот кого она обняла. Она обняла Шелби, подумал Грифф. Хорошее имя. В данный момент – его любимое женское имя.

Потом у него в мозгу что-то щелкнуло. Шелби – точнее Шелби-Энн Помрой, как вопила теперь возбужденная Битси, грозя задушить девушку в объятиях, – это же сестра его приятеля Форреста!

То есть внучка старой мисс Ви, к которой он был решительно неравнодушен.

Если бы он не был до такой степени ослеплен, то легко бы увидел, как выглядела мисс Ви в молодости. И как выглядела Ада-Мей двадцать с лишним лет назад.

Внучка мисс Виолы, опять подумал он. То есть та самая молодая вдова.

Неудивительно, что глаза у нее такие грустные.

Он тут же устыдился своего желания по примеру Битси заключить ее в объятия. Потом напомнил себе, что в смерти ее мужа он уж никак не виноват.

– Ох, если б ты знала, как мне досадно, что я вчера пропустила твою встречу! Но нам с Генри пришлось ехать на свадьбу к его двоюродной племяннице аж в Мемфис. А я и сестру-то его не больно жалую. Такая напыщенная краля! Задирает нос, что вышла замуж за мемфисского адвоката. Но свадьба была красивая. В отеле «Пибоди» гуляли.

– Мама, дай Шелби хоть дух перевести.

– Ой, прости, прости! Я все болтаю и болтаю. Как я рада тебя видеть! Грифф, представляешь: Эмма-Кейт и Шелби были прямо-таки неразлейвода, еще только ходить начали!

Кажется, ее вдруг осенило, по какой причине Шелби вернулась домой.

– Ой, деточка! Ой, милая моя, прости! Такая молодая – и уже столько пережила! Это же такая трагедия, боже мой! Как ты еще держишься-то?

– Дома хорошо.

– Дома всегда лучше всего. А посмотри на мой дом: полный разгром, я даже угостить тебя ничем не могу. Ой, а худая-то ты какая! Ты, деточка, еще стройнее, чем эти модели в Нью-Йорке. Кстати, ты бы тоже могла в модели пойти, роста тебе всегда хватало. Эмма-Кейт, есть у нас кола? Ты же всегда колу любила, правда, Шелби?

– Правда, только не стоит беспокоиться. Мисс Битси, а мне ваши новые шкафчики нравятся. Такие чистые, свежие и очень приятно смотрятся на фоне ваших серо-голубых стен.

Вдова, не вдова – сейчас Грифф готов был ее расцеловать. Во все места.

– Ну, это как раз то, что мне и Грифф говорил. Что они свежие и чистенькие. А ты правда так считаешь?

– Мама, мы же Шелби даже не представили. Шелби, это напарник моего парня, Гриффин Лотт. Грифф, это Шелби. Фоксворт, кажется?

– Да. – Она повернула к нему свои обалденные глаза и – да, сердце впрямь умеет пропускать удары. – Приятно познакомиться.

– Привет. Мы с твоим братом дружбу водим.

– С которым?

– Да в общем-то с обоими, но с Форрестом больше. И еще хочу тебе сразу признаться, что я без ума от твоей бабушки. Вот подумываю, как бы ее умыкнуть от Джексона и удрать вдвоем на Таити.

Красиво изогнутые губы и печальные глаза на миг оживились, самую малость.

– Тебя можно понять.

– Грифф живет в старом доме Трипплхорна, – добавила Эмма-Кейт. – Он решил вдохнуть в него новую жизнь.

– Так ты умеешь чудеса творить?

– Насколько инструменты позволяют. Надо тебе как-нибудь зайти взглянуть. Дело потихоньку движется.

Она улыбнулась, но большие глаза на этот раз остались печальными.

– Значит, ты просто создан для своей работы. Ну ладно, мне пора. Меня ждут у бабули в салоне.

– Ты вот что, Шелби, заходи, когда ребята тут закончат, мы с тобой спокойно поболтаем. – Битси суетилась. – Надеюсь, ты опять частенько будешь к нам захаживать? Как раньше, а? Помни: ты здесь родная.

– Спасибо, мисс Битси. Приятно было познакомиться, – повторила она, обращаясь к Гриффу, и повернулась идти.

– Я тебя провожу. – Эмма-Кейт сунула матери сумки. – Здесь нарезка, готовые салаты и куча всякой готовой к употреблению еды. С голоду не помрешь, пока тебе новую плиту не установили. Я сейчас.

Всю дорогу Эмма-Кейт хранила молчание.

– Привет бабушке! – произнесла она, открывая дверь.

– Передам. – Шелби шагнула за порог и обернулась. На фоне радушного приема Битси сухость Эммы-Кейт производила еще более болезненное впечатление. – Я хочу, чтобы ты меня простила.

– Зачем?

– Затем, что ты моя лучшая подруга. Другой такой у меня не было и нет.

– Это было давно. Люди с годами меняются. – Тряхнув взлохмаченными волосами, Эмма-Кейт сунула руки в карманы. – Послушай, Шелби, тебе здорово досталось, я тебе искренне сочувствую, но…

– Ты должна меня простить! – Гордость требовала просто уйти, но любовь этого допустить не могла. – Я поступила не по-дружески. Подруги так не делают. Я обошлась с тобой по-свински и прошу меня простить. Я всегда буду перед тобой виновата. Мне нужно, чтобы ты меня простила! Я тебя прошу: вспомни, какой была наша дружба до моего предательства, и прости меня. Хотя бы начни со мной разговаривать, расскажи, чем ты все эти годы занималась и как у тебя дела. О большем я не прошу.

Эмма-Кейт вгляделась в лицо подруги. Ее карие глаза были задумчивы.

– Скажи мне одну вещь. Почему ты не приехала, когда умер мой дед? Он тебя любил. И ты тогда была мне нужна.

– Я хотела. Но не смогла.

Эмма-Кейт медленно качнула головой и шагнула назад.

– Нет, этого для прощения недостаточно. Ты объясни, почему ты не могла сделать то, что наверняка считала важным, а ограничилась цветами и открыткой? Разве этого достаточно? Ответь мне правду, только на один этот вопрос.

– Он мне не разрешил. – От стыда Шелби залилась краской, сердце защемило. – Он сказал «нет», а у меня не было ни денег, ни силы воли ему воспротивиться.

– Ты никогда не страдала отсутствием силы воли.

Ту девушку, которая не страдала отсутствием силы воли, Шелби теперь вспоминала очень смутно.

– Наверное, я ее поистратила. Ты не поверишь, но, чтобы вот так стоять и умолять тебя о прощении, мне приходится собирать эту силу воли по крупицам.

Эмма-Кейт глубоко вздохнула.

– Ты помнишь гриль-бар «Бутлеггер»?

– Конечно.

– Давай завтра там встретимся. В половине восьмого. Попробуем хоть немного разобраться с нашими проблемами.

– Мне надо спросить у мамы, сможет ли она посидеть с Кэлли.

– Ах, ну да. – В голос Эммы-Кейт вернулись ледяные нотки, от которых Шелби пробрал холод – куда больший, чем от этого весеннего дождя. – Кэлли – это, наверное, твоя дочка? Которую я никогда не видела?

И стыд, и раскаяние вспыхнули с новой силой.

– Я готова просить у тебя прощения столько раз, сколько ты захочешь его услышать!

– Я буду в баре в половине восьмого. Если сумеешь – приходи.

Эмма-Кейт вернулась в дом, прислонилась спиной к двери и дала волю слезам.

Последний напольный шкаф Грифф собирал и устанавливал в блаженной тишине – Эмма-Кейт взяла огонь на себя и повезла мамашу по магазинам. Он устроил себе перерыв и пил прямо из бутылки спортивный напиток «Гаторейд», критически оглядывая проделанную работу.

Он нисколько не сомневался, что пожилая психопатка в итоге будет в восторге от своей новой кухни, главное – доделать. И вид у кухни действительно будет и свежий, и чистый – в точности как у той рыжей девушки.

Что-то тут не так, подумал он: послушать Битси, так Эмма-Кейт с Шелби были подругами с пеленок, а Эмма-Кейт стояла деревянная и холодная, как истукан, он ее такой никогда еще не видел.

Поссорились, наверное, предположил он. У него самого была сестра, и он знал, что девичьи размолвки бывают долгими и горькими. Надо будет Эмму-Кейт расспросить. Найти нужную точку, чуть нажать – и она сама все выложит.

Ему надо это знать.

И еще он не знал, сколько должно пройти времени, чтобы было прилично позвать молодую вдову на свидание.

Наверное, следовало стыдиться, что он задает себе такие вопросы, но Грифф никак не мог от них отделаться. Такой быстрой и мощной реакции на женщину у него еще никогда не было! А женщин он очень даже любил.

Грифф поставил бутылку и подумал, что, раз Мэтт целый день возится с какой-то там раковиной, надо начинать собирать навесные шкафы без него. К тому же одним ремонтом раковины дело не обойдется, подумал он, устанавливая стремянку. Обязательно будет беседа. В Рандеву-Ридже ни одно дело без пространной беседы не делается.

И без чая со льдом. Без вопросов. И долгих, ленивых пауз.

К этому он уже начал привыкать. Ему уже даже нравился неспешный ритм здешней жизни, да и атмосфера маленького городка пришлась ему по душе.

Когда Мэтт принял решение перебраться вместе с Эммой-Кейт в Теннесси, перед Гриффом встал выбор: остаться или уехать. Искать нового партнера, самому управлять бизнесом. Или шагнуть в неизвестность и начать, в каком-то смысле, с нуля, на новом месте, с новыми людьми.

Он выбрал второе. И не пожалел.

Открылась входная дверь. К этому он уже тоже почти привык: стучаться в Ридже было не принято.

– Тебе что, новую раковину ставить пришлось? – прокричал Грифф, после чего закрутил последний шуруп в первом навесном шкафчике.

– У мисс Ви для меня еще несколько дел нашлось. Эй, да ты продвинулся! Смотрится отлично.

Грифф проворчал и слез со стремянки, чтобы посмотреть на дело своих рук со стороны.

– День проходит под знаком нерешительности. Теперь во всех словарях это слово будут иллюстрировать портретом Битси Эддисон.

– Ей трудно дается принятие решений.

Вот же любитель сглаживать углы!

– Даже не знаю, как она по утрам решается встать с постели. Я бы продвинулся намного дальше, если бы твоя явилась и увезла Битси пораньше. Она считает, что этот белый – слишком белый, да еще, возможно, она выбрала не ту столешницу. Или не тот цвет стен. Про фартук за мойкой лучше не спрашивай.

– Сейчас уже поздно что-либо менять.

– Попробуй ей это объяснить!

– Ты должен относиться к ней с любовью.

– Ага, это точно. Но черт побери, Мэтт, может, мы на ближайшие три дня запрем ее в какой-нибудь сундук?

Мэтт с усмешкой скинул куртку и зашвырнул в сторону.

Если Грифф долговязый и худой, то Мэтт – крепкий и жилистый. Волосы у него черные, коротко стриженные, тогда как у Гриффа довольно длинные, слегка вьющиеся пряди. Мэтт чисто брил свою квадратную челюсть, а узкое лицо Гриффа со впалыми щеками покрывала небольшая щетина.

Мэтт играл в шахматы и любил дегустировать вина.

Грифф предпочитал покер и пиво.

И вот уже почти десять лет они были близки, как братья.

– Я тебе сэндвич прихватил, – сказал Мэтт. – Багет.

– Да? А какой?

– Острый, как ты любишь. Который стенки желудка прожигает.

– Круто.

– Слушай, может, еще пару шкафов повесим, а уж потом сделаем перерыв? По-быстрому, а? Кто знает, как долго Эмме-Кейт удастся держать Битси подальше?

– Идет.

Они принялись за работу, и Грифф решил начать свои расспросы.

– Заходила внучка мисс Ви. Та, что вернулась. Вдова.

– Да? Я в городе что-то на этот счет слышал. Как на мордашку?

– Обалдеть! Честно, – сказал Грифф, когда Мэтт бросил на него многозначительный взгляд. – Волосы как у ее мамы и у мисс Ви. Как у того художника, знаешь?

– Тициана.

– Точно. Длинные и вьющиеся. И глаза как у них. Темно-синие с переходом в лиловый. О таких, как она, поэты стихи пишут. И печаль в глазах.

– Ну, это понятно, у нее муж сразу после Рождества погиб. Счастливое Рождество, нечего сказать.

Около трех месяцев, прикинул Грифф. Рановато, пожалуй, для свиданий.

– А что у них там с Эммой-Кейт? На уровень смотри!

– А что у них? Ты о чем? Так, подними свой край самую малость. Вот! Отлично.

– Битси все трещала, какие они были закадычные подруги. Или есть? Неважно. Но то, как они держались, свидетельствовало совсем о другом. И вообще, я не помню, чтобы Эмма-Кейт когда-либо о ней говорила.

– Не знаю, – сказал Мэтт. – Она вроде сбежала с тем парнем. Ну, за которого потом замуж вышла.

– Нет, тут что-то другое. – Грифф еще раз промерил глубину отверстий и решил, что надо просверлить поглубже. Когда дело касалось отношений между людьми, Мэтт не любил вдаваться в тонкости. – Мало, что ли, таких, кто женится и уезжает?

– Они вроде перестали общаться, – Мэтт пожал плечами. – Эмма-Кейт пару раз ее называла, но особо не распространялась.

Грифф лишь покачал головой.

– Ничего-то ты в бабах не смыслишь, Мэтт. Если женщина поднимает какую-то тему и умолкает, это значит, ей очень много есть чего сказать.

– Тогда почему она ничего не говорит?

– Потому что ее нужно к этому грамотно подвести, под правильным углом. Форрест тоже особо не распространялся, но он вообще темнила. А я как-то и не думал его выспрашивать.

– Ну да, ты же не знал, что она такая красотка.

– Вот именно.

Мэтт еще раз проверил шкаф по уровню и в горизонтальном, и в вертикальном направлении, и только после этого они взялись за следующий.

– Я тебе вот что скажу: нельзя вот так, с бухты-барахты, начать ухлестывать за молодой вдовой с ребенком, которая к тому же младшая сестра твоего друга.

Грифф лишь усмехнулся. Они начали выравнивать второй шкафчик.

– А ухлестывать за классной девчонкой с Юга, которая говорит, что ей сейчас совсем не до отношений, можно было?

– Я ее взял измором, забыл?

– И это было лучшее, что ты в своей жизни сделал. Понял?

– Понял.

Грифф отпустил шкафчик и стал скреплять его с первым.

– Ты должен узнать у Эммы-Кейт, в чем там дело.

– С чего это?

– С того, что, когда она эту рыжую проводила, у нее у самой были грустные глаза. До этого она вроде как злилась, а потом погрустнела.

– Правда, что ли?

– Ага. Так что ты должен у нее спросить.

– Зачем мне ее о таких вещах спрашивать? К чему бередить?

– Мэтт, черт бы тебя побрал! Там у них точно что-то вышло. И пока ты не расспросишь и не разбередишь, она так и будет ходить то злая, то грустная. Пар надо выпускать.

– Ага, как осиное гнездо ворошить, – возразил приятель. – Тебе надо – ты и спрашивай.

– Трус!

– В таких вещах? Да. И не стыжусь. – Мэтт посмотрел на уровень. – Точно по линии. Мы молодцы.

– Прикручиваем?

– Давай. Давай повесим остальные по этой стене, а потом перекусим.

– Согласен, братишка.

Виола начинала с того, что в свое удовольствие причесывала друзей и знакомых. Сестру, подруг. Делала им прически «как в журнале». Она рассказывала, что, когда в первый раз взяла в руки ножницы – и дедушкину опасную бритву – и подстригла свою сестру Эвелин, то избежала взбучки лишь потому, что подобная прическа в салоне у мисс Бренды стоила приличных денег, а смотрелось ее произведение ничуть не хуже.

Ей тогда было двенадцать лет, и с тех пор она вменила себе в обязанность стрижку всех членов семьи и причесывание мамы и девочек по торжественным случаям.

Когда она ждала первого ребенка, то работала у мисс Бренды, а заодно немного подрабатывала на стороне, а именно – в крохотной кухоньке вагончика, где они с Джексоном жили в первое время. После рождения Грэди – а Виоле тогда еще не исполнилось и семнадцати – она добавила к своим услугам маникюр и стала работать исключительно на дому, в домике на две спальни, который они взяли в аренду у дяди Джексона, Бобби.

К тому моменту, как родился второй – а это произошло сразу за первым, – она решила выучиться на косметолога и посадила маму сидеть с детьми, пока она ходит на занятия.

Виола Макни-Донахью от рождения была честолюбива и не боялась подталкивать мужа в том же направлении.

К двадцати годам, будучи матерью троих детей – не считая того, что она потеряла, вместе с частицей своего сердца, которую уже никогда не вернуть, – она владела уже собственным салоном красоты. Она выкупила его у Бренды, когда та сбежала от мужа с гитаристом из Мэривилла.

Они влезли в долги, но Виола, хоть и не была готова положиться во всем на волю Господа, как учили в церкви, считала, что на тех, кто вкалывает до седьмого пота, Господь взирает благосклонно.

А она и вкалывала, зачастую проводя на ногах по восемнадцать часов в день, в то время как Джек не менее усердно трудился в автосервисе у Фестера.

Она родила четвертого, выкарабкалась из долгов и снова в них влезла, когда Джек открыл свою мастерскую по авторемонту с услугой буксировки. Джексон Донахью был лучшим автомехаником в округе, к тому же, работая у Фестера, он вез на себе большую часть заказов, поскольку тот пять дней в неделю уже к полудню переставал держаться на ногах.

Они научились себя обеспечивать, вырастили четверых детей и купили прекрасный дом.

На отложенные деньги Виола закупила подержанное оборудование, расширилась и заставила говорить о себе весь город, установив у себя в салоне три шикарных педикюрных кресла.

Бизнес прочно стоял на ногах, но, если хочешь большего, надо все время придумывать что-то новое. По Риджу тут и там бродили туристы в поисках чего-то необычного, или дешевого, или живописного, или более спокойного по сравнению с Гэтлинбергом или Мэривиллом.

Одни приезжали, чтобы пожить на природе в палатке и порыбачить, другие – чтобы поселиться в отеле «Рандеву» и походить через пороги. Отпускники легче расставались с деньгами и были более склонны потакать своим прихотям.

Виола взяла новый рубеж и расширилась еще. А потом еще.

Местные называли ее заведение «У Ви», но туристы приходили в «Салон красоты, гармонии и дневное спа «Виола».

Это название ласкало ей слух.

Последнее расширение – а Виола клялась, что на этом – все, – включало в себя «Комнату релаксации», что было попросту красивым названием вестибюля, но вестибюля элегантного. Она любила яркие, насыщенные цвета, но здесь отдала предпочтение мягким тонам, установила газовый камин, запретила все электронные приборы, стала предлагать особые чаи местного сбора и родниковую воду, поставила глубокие кресла и стала выдавать шикарные махровые халаты с вышитым на них логотипом заведения.

Это новое – и последнее – расширение бизнеса происходило, когда Шелби переезжала из Атланты в Филадельфию, поэтому в готовом виде она его еще не видела.

Сказать, что результат ее удивил, значит, ничего не сказать. Когда бабушка провела ее через помещение для переодевания с персональными шкафчиками вдоль стен в комнату, где витал легкий запах лаванды, Шелби ахнула:

– Бабуля, потрясающе!

Она говорила полушепотом, поскольку в креслах светло-бежевого цвета в данный момент сидели две незнакомые ей дамы и листали глянцевые журналы.

– Попробуй жасминового чая. Делают у нас, в Ридже. И отдохни немножко, Вонни за тобой выйдет.

– Твой салон ничуть не хуже самых роскошных спа, где мне доводилось бывать. И даже лучше. Душевнее.

Услуги в «Комнате релаксации» включали семечки на маленьких тарелочках, ярко-зеленые яблоки в деревянной вазе, воду с ломтиками лимона или огурца в прозрачных кувшинах и горячий чай в чайниках, для которого стояли красивые небольшие чашечки.

– Ты у меня самая потрясающая, бабуль.

– Одних идей мало, если ты ничего не делаешь, чтобы их реализовать. Когда Вонни с тобой закончит, загляни ко мне.

– Обязательно. А ты не могла бы маме позвонить? Хочу убедиться, что Кэлли не капризничает.

– Ни о чем не беспокойся!

Легче сказать, чем сделать, подумала Шелби, но тут появилась Вонни, миниатюрное создание ростом не более пяти футов трех дюймов, отвела ее в комнату с приглушенным светом и тихой музыкой и уложила на теплый стол.

– Боже, девочка, да у тебя не плечи, а кирпичи, впору на стройку везти. Что ж ты так напряжена-то? Вот что, вдохни-ка поглубже. Еще разок. Вот так.

Шелби старалась, но все как будто получалось само собой. Она словно плыла.

– Ну, как теперь самочувствие?

– Что?

– Хороший ответ. Сразу не вставай, полежи немного. Я сделаю немного ярче свет, а халат твой положу тебе на ноги.

– Спасибо, Вонни.

– Скажу мисс Ви, что тебе на той неделе еще бы разок не помешало прийти. А вообще, Шелби, чтобы тебя по-настоящему привести в порядок, надо бы несколько сеансов.

– Да я вроде в порядке. Мне так кажется.

– Это хорошо. Так. Значит, вставать не спеши, слышишь? А я пока выйду и принесу тебе родниковой воды. Тебе сейчас надо много пить.

Она выпила воды, переоделась в свою одежду и прошла из спа в салон красоты.

Работали четыре из шести парикмахерских кресла и два из четырех маникюрных стола. Вид двух дам за маникюром напомнил Шелби о собственных ногтях. В последний раз она ходила на маникюр перед самым Рождеством.

Если комната отдыха являла собой оазис покоя, то в салоне красоты звучали голоса, бурлили ванночки для ног, гудели сушки для волос. Ее окликнули сразу пять голосов – три косметички и две посетительницы, – так что Шелби моментально оказалась вовлечена в разговор и, прежде чем отыскала бабушку, успела выслушать массу сочувственных слов и приветствий.

– Ты как раз вовремя. Я только что закончила мелирование Долли Уобак, а следующая клиентка звонила, что прийти не сможет, так что у меня есть время сделать тебе массаж лица. Иди опять надевай халат. С Кэлли все в порядке. Они с Челси устраивают чаепитие. В красивых нарядах. Ада-Мей сказала, девчонки сразу поладили и теперь их не растащишь – точь-в-точь как были вы с Эммой-Кейт.

– Ну, и слава богу. – Шелби постаралась не вспоминать о том ледяном взгляде, которым провожала ее сегодня подруга детства.

– Она привезет малышку домой часа через два. Ты как раз успеешь сделать терапию лица, еще и поболтаем немножко. – Виола тряхнула головой, и свет из окна блеснул золотом в ее рыжих волосах. – После Вонни тебе получше стало?

– Она замечательная. Только я не помню, чтобы она была такая маленькая.

– В маму пошла.

– Маленькая, а руки вон какие сильные! И на чай не взяла, бабуль. Сказала, мама обо всем позаботилась и вообще мы, мол, родня.

– Можешь дать на чай мне – в виде часа своего времени. Ну иди, надевай халат. – Косметические кабинеты у нас там же, где и раньше. Мы с тобой займем первый. Ступай!

– У меня для тебя есть кое-что особенное, – сказала Виола, когда Шелби вошла. – Мой специальный энергетический массаж. Сейчас ты и твоя кожа получат новый заряд энергии. Халат можешь повесить на крючок, а сама ложись, и мы тебя укроем.

– Это у тебя тоже новое. Не сам кабинет, а кресло. И еще что-то из оборудования.

– Если хочешь быть конкурентоспособным, надо идти в ногу со временем. – Виола достала фартук и надела его поверх укороченных брючек и ярко-оранжевой футболки. – А в соседнем кабинете у меня стоит аппарат, который разглаживает морщины электромагнитными импульсами.

– Правда? – Шелби легла на наклонное кресло и укрылась простыней.

– Пока из нас только двое обучились на нем работать, а именно – я и твоя мама, а Мейбелин… Ты Мейбелин-то помнишь?

– Помню. Сколько себя помню, она всегда у тебя работала.

– Да, уже много лет, а теперь и дочь у нас работает. Лорели в маму пошла – маникюрша из нее превосходная. Мейбелин сейчас как раз обучается работать на новом аппарате, так что скоро мы его будем использовать втроем. Ну, тебе-то еще не скоро о морщинах беспокоиться. – Она положила поверх простынки легкое покрывало, потом стянула Шелби волосы назад. – Так, давай-ка посмотрим. Детка, у тебя кожа немного обезвожена. Это все из-за стресса.

Виола начала с чистки, и ее пальцы, мягкие, как у ребенка, легко заскользили по лицу Шелби.

– Есть вещи, про которые девушка может сказать бабушке, но остерегается рассказывать маме. Бабушке безопаснее. А Ада-Мей – она привыкла видеть во всем положительную сторону, это у нее дар такой. Тебя что-то тревожит, я это вижу, но это не горе. Горе я различать умею.

– Я его разлюбила. – Здесь, с закрытыми глазами и ощущая бабушкины пальцы на своем лице, Шелби могла произнести это вслух. – А может, никогда и не любила. Теперь я знаю, что он меня точно не любил. Тяжело это сознавать, тяжело знать, что у нас все было не так, как должно было быть. А теперь уж ничего и не вернешь.

– Ты была совсем девчонка.

– Старше тебя!

– Ну, про меня что говорить? Мне невероятно повезло. И деду твоему тоже.

– Бабуль, я была хорошей женой. Я могу это сказать не кривя душой, я это знаю. Мы родили Кэлли, и это большое счастье. Я хотела второго. Я знаю, это, наверное, неправильно – хотеть еще детей, когда не все ладно, но я думала, может быть, это нормально, и не особо переживала. Может, если бы у меня родился еще один ребенок, на которого я могла направить свою любовь, мне было бы лучше. Как я хотела второго!

– Мне это чувство знакомо.

– И он сказал, хорошо. Говорил, что Кэлли будет полезно иметь братика или сестренку. Но этого не произошло, а в первый раз все получилось очень легко и быстро. Я проверялась, и он тоже говорил, что сдал все анализы.

– Да? Он так говорил? – переспросила Виола, втирая в лицо Шелби легкий скраб.

– После того, как все случилось, мне пришлось перебрать все его документы, все папки с бумагами. Много чего надо было пересмотреть.

Юристы, бухгалтеры, налоговики, кредиторы, счета и долги.

– И среди них я нашла счет от врача. Или рецепт? Неважно. Ричард – он ничего не выбрасывал. Так вот, этот счет был ему выписан через несколько недель после рождения Кэлли, в то время, когда я ее в первый раз возила показывать вам, а он тогда сказал, что летит в командировку. Когда мы уезжали, он был так мил, все организовал наилучшим образом. И частный самолет тебе, и лимузин к самолету. А сам летал в Нью-Йорк и делал вазэктомию.

Руки Виолы замерли в воздухе.

– Он стерилизовался и продолжал поддерживать в тебе уверенность, что вы пытаетесь сделать второго ребенка?

– Никогда ему этого не прощу! Из всего, что он сделал, этого я ему простить не смогу.

– Это его право – самому решить, хочет он еще детей или нет, но он не имел права стерилизоваться и не сказать тебе. Это неслыханная ложь! У человека, который способен на такую ложь и способен с этой ложью жить, недостает чего-то очень важного.

– Знаешь, бабуль, после его смерти вскрылось столько обманов! И представляешь, обнаружилось все это уже задним числом! – Шелби подумала, что пустоту, которая образовалась в ее душе, уже ничем не заполнишь. – Я себя чувствую круглой дурой. Как будто я жила с незнакомым человеком. И чего я никак понять не могу: зачем он на мне женился? Зачем жил со мной?