Текст книги "В ожидании любви"

Глава 6

Всю жизнь Кейлин делала только разумные вещи. Ребенком она убирала в своей комнате без напоминаний, усердно училась в школе и вовремя сдавала домашние задания. Повзрослев, она стала женщиной, которая никогда не опаздывала на встречу, разумно тратила деньги и вела семейный бизнес с холодной, ясной головой.

Оглядываясь назад сквозь завесу того, что было, Кейлин решила, что она наверняка была одной из самых скучных особ на планете.

Откуда она могла знать, что можно ощутить себя свободной, делая нелепые, или импульсивные, или глупые вещи?

Она сказала все это Флинну, когда они лежали, растянувшись на кровати, покрытой бархатистыми цветами.

– Ты не могла быть скучной.

– Да нет же, могла. – Она оторвала голову от его груди. На ней не было ничего, только ее улыбка, с этой ямочкой, и цветы в волосах. – Я была королевой скуки. Я каждый день ставила будильник на шесть часов, даже когда мне не нужно было вставать на работу, даже когда была в отпуске.

– Это потому что ты ничего не хотела пропустить.

– Нет. Потому что кто-то должен поддерживать дисциплину. Я каждый день шла на работу, в дождь и в жару, по одной и той же дороге. Конечно, это было после того, как я застилала постель и съедала сбалансированный завтрак.

Она скользнула вниз, чередуя слова с легкими поцелуями его груди и плеч.

– Я всегда приходила точно за полчаса до открытия магазина, чтобы выполнить всю утреннюю бумажную работу и проверить, не нуждается ли какая-нибудь витрина в обновлении. Полчаса на ленч в четыре часа, пятнадцать минут – минута в минуту – на чашку чая, затем закрывала магазин и шла домой все по тому же маршруту.

Она добралась до его горла.

– Мммм. Во время ужина смотрела новости – нужно следить за последними событиями. Перед тем, как ложиться спать, читала главу из какой-нибудь хорошей книжки. Кроме воскресений. По воскресеньям я расслаблялась и ходила в кино посмотреть какой-нибудь хороший фильм. Иногда я ходила к матери почитать ей нотации.

И хотя ее красивые губы отвлекали внимание, он прислушивался к ее словам и их тону.

– Ты читала лекции своей матери?

– О да. – Она покусывала его ухо. – Моя красивая, легкомысленная, восхитительная мама. Как, должно быть, я раздражала ее. Она трижды была замужем, а помолвлена в два раза больше, по крайней мере. Из этого никогда ничего хорошего не выходило, и она искренне горевала в течение, ну, скажем, полутора часов.

Засмеявшись, Кейлин снова подняла голову.

– Конечно, это несправедливо, но ей как-то удается все это стряхнуть и никогда не терять оптимизма, в смысле любви. Она забывает оплачивать счета, не приходит на встречи, никогда не знает точного времени, вечно теряет ключи. Но она чудесная.

– Ты ее очень любишь?

– Да, очень. – Вздохнув, Кейлин положила голову Флинну на плечо. – Еще когда я была маленькой, я решила, что мое дело – заботиться о ней. Это было после ее второго брака.

Он провел пальцами по ее украшенным цветами волосам.

– Ты потеряла отца?

– Нет, можно сказать, это он нас потерял. Он ушел от нас, когда мне было шесть лет. Думаю, его тоже можно было бы назвать легкомысленным, и это стало еще одной мотивацией для меня не быть такой. У него неважно шли дела в нашем семейном бизнесе. То же самое в браке и в отцовстве. Я его едва помню.

Он погладил ее волосы, ничего не сказал, но начал беспокоиться.

– Ты была счастлива в той жизни?

– Я не была несчастлива. Магазин Бреннанов много значит для меня, и, возможно, потому, что он не был важен для отца. Ему было наплевать на традицию, на ответственность, и с таким же легкомыслием и безразличием он относился к жене и дочери.

– И это задевало тебя.

– Поначалу. Потом я перестала обращать на это внимание. Интересно, она говорит правду? – спросил себя Флинн. – Или это просто очередное притворство?

– Я считала, что все следует делать определенным образом, правильно. Тогда люди не бросят тебя, – сказала она мягко. – И ты точно знаешь, что будет дальше. Мой дядя и дед постепенно передали бизнес в мои руки, потому что у меня это получалось, и они гордились мною. Мать поручила мне заниматься домом, потому что она, ну, слишком мечтательная, чтобы вести хозяйство.

Кейлин снова вздохнула, прижалась к нему.

– В следующем месяце она снова выходит замуж и очень волнуется. Одна из причин, почему я сейчас отправилась в эту поездку, заключается в том, что я хочу быть подальше от предсвадебной суеты, от этих ее бесконечных планов на счастливую жизнь. Думаю, я обидела ее, уехав вот так. Но я бы обидела ее еще больше, если бы осталась и высказала то, что думаю.

– Тебе не нравится мужчина, за которого она выходит замуж?

– Нет, он очень милый. Женихи моей матери все очень милые люди. Интересно, с тех пор как я здесь, я совершенно о ней не волнуюсь. И я как-то представляю себе, как она отлично со всем управляется без меня, без моей опеки. Магазин наверняка работает, как часы, и мир продолжает крутиться. Странно сознавать, что ты, в конце концов, не так уж незаменима и необходима.

– Для меня ты такая и есть. – Он обнял ее, перекатился так, что теперь смотрел на нее сверху вниз. – Ты для меня жизненно необходима.

– Это самое чудесное из всего, что кто-либо когда-нибудь говорил мне. – Ведь это лучшее, разве не так? – спросила она себя. – Даже лучше, чем «Я тебя люблю». – Я не знаю, который сейчас час, не знаю даже, какой день. И мне это не нужно. Я никогда не ела в постели, кроме тех случаев, когда болела. Никогда не танцевала в лесу при свете луны, никогда не занималась любовью в постели, усыпанной цветами. И не знала, что значит быть свободной.

– Ты счастлива, Кейлин. – Он поцеловал ее губы с некоторой безнадежностью. – Ты счастлива.

– Я люблю тебя, Флинн. Разве я могу быть еще счастливее? Он хотел, чтобы она и дальше любила его. Чтобы оставалась счастливой. Он хотел видеть ее восхитительно обнаженной и погруженной в наслаждение.

И больше всего он хотел, чтобы она оставалась с ним.

Часы проносились так быстро, складываясь в дни, что он сам переставал уже следить за временем. Что значило время сейчас для них обоих?

Здесь он мог дать ей все, что она пожелает. Абсолютно все. Чего ей будет не хватать из той, другой жизни – обыденной и скучной. Разве не сказала Кейлин о ней так сама? Он проследит, чтобы она никогда не скучала о том, что было. Скоро она даже не вспомнит о прошлом. Предыдущая жизнь станет сном.

Он научил ее ездить верхом, и она стала бесстрашной наездницей. Когда он вспоминал о том, как она в ужасе вцепилась в него, когда он втащил ее на Дилиса в первый раз, то объяснял себе эту перемену тем, что она оказалась хорошей ученицей. Он не мог изменить ее натуру или подавлять волю.

Это было за пределами его власти и самым главным правилом магии.

Когда она умчалась галопом в лес и ее смех струился за ней следом, он сказал себе, что позволит своему разуму следить за ней только для того, чтобы уберечь ее от беды.

Но в глубине души он знал, что если она подъедет слишком близко к границе его мира, он отведет ее назад.

У меня есть такое право, думал Флинн, и его руки сжимались в кулаки. Он провозгласил ее своей. То, что он провозглашал своим за время своего заточения, оставалось с ним навсегда.

– Таков закон. – Он закинул голову, хмуро глядя на небеса. – И это ваш закон. Она пришла ко мне. По праву волшебства, по закону этого места, она моя. Никакая сила не может забрать ее отсюда.

Когда небо потемнело, когда засверкали стрелы молний на фоне черных облаков, Флинн стоял на свистящем ветру, с вызовом уперев ноги в землю. Его волосы непокорно развевались, глаза стали ярко-изумрудными. И его сила, которую нельзя была забрать, сияла вокруг него серебром.

Мысленно он видел Кейлин верхом на белом коне. Он встревоженно глянул на собирающуюся грозу, вздрогнув от свежей прохлады ветра. И заставил коня повернуть назад, к нему.

Она снова смеялась, когда вынеслась из-за деревьев.

– Это было просто чудесно! – Кейлин безрассудно выбросила руки в воздух, и Флинну пришлось схватить Дилиса под уздцы, чтобы остановить его. – Я хочу ездить верхом каждый день. Невероятное чувство.

Чувство, подумал он, испытывая пронзительную вину… Это то, чего он не сможет дарить ей слишком долго.

– Давай, дорогая. – Он протянул к ней руки. – Отпустим Дилиса на ночь. Приближается гроза.

Она приветствовала грозу. Ветер, дождь, гром. Они вызывали в ней волнение, делавшее ее безрассудной и отчаянной. Когда Флинн мановением руки заставил огонь в камине запылать, в ее глазах заплясали огоньки.

– А ты сможешь научить меня этому?

Он оглянулся на нее, чуть заметно улыбнувшись, приподняв бровь.

– Нет, не смогу. Но у тебя есть свое волшебство.

– Да?

– Оно привязывает меня к тебе, как я не был привязан ни к кому другому. Я сделаю тебе подарок. Все, что пожелаешь из того, что в моей власти.

– Все? – На ее губах играла улыбка, когда она взглянула на него из-под ресниц. Откровенно кокетливый жест удался ей намного естественнее, чем она сама ожидала. – Да, неплохое предложение. Мне нужно очень хорошо подумать, прежде чем принять решение.

Она побродила по комнате, водя пальцем по спинке софы, по полированному блеску стола.

– И это предложение включает, скажем, солнце или луну?

Ты только посмотри на нее, подумал он. Она с каждым часом становится все красивее.

– Как тебе это, например? – Он протянул руки. В них оказалась нить блестящих белых жемчужин с бриллиантовой застежкой.

Она рассмеялась, хотя у нее перехватило дыхание.

– Неплохо в качестве примера. Они прекрасны, Флинн. Но я не просила бриллиантов или жемчуга.

– Тогда я дарю их тебе по своему желанию. – Он пересек комнату, подошел к ней, надел ожерелье на шею. – Ради своего удовольствия видеть, как ты их носишь.

– Я никогда не носила жемчуга. – Удивленная восхищением, которое она испытала от жемчужин, она приподняла их, пропустила сквозь пальцы – они светились, как лунные лучи. – Я чувствую себя, как королева.

Сняв ожерелье, она покрутила его, и бриллиантовая застежка взорвалась светом.

– Откуда это берется? Ты просто представляешь это в уме и… пуфф?

– Пуфф? – Он решил, что она не хотела обидеть его. – Думаю, что-то в этом роде, более или менее. Эти вещи где-то существуют, и я перемещаю их из одного места в другое. Оттуда сюда. Что бы это ни было, если у него нет своей воли, я могу перенести это сюда и оставить себе. То, что имеет сердце или душу, взять нельзя. Но остальное… А это вот сапфиры. Думаю, они подойдут тебе лучше всего.

И не успела Кейлин моргнуть, как нить великолепных черных жемчужин, скрепленных с роскошными сапфирами, появилась у нее на шее.

– О! Я никогда к этому не привыкну… Перемещаешь? – Она оглянулась на него. – Ты хочешь сказать, что просто берешь их?

– Ммм. – Он повернулся, чтобы наполнить бокалы вином.

– Но… – Закусив нижнюю губу, она окинула взглядом комнату. Великолепный антиквариат, современная электроника (которая, как она заметила, работала без электричества), вазы эпохи династии Мин, предметы поп-арта.

– Флинн, откуда взялись все эти вещи? Твой телевизор, пианино, мебель, ковры, произведения искусства. Еда и вино…

– Из самых разных мест.

– Как это получается? – Она взяла у него бокал вина. – Я имею в виду, это похоже на имитацию? Ты копируешь вещь?

– Так тоже можно, если надумаю сделать это. Это занимает немного больше времени и усилий. Нужно знать «нутро», так сказать, строение и все конструкторские тонкости, чтобы получилось правильно. Намного легче просто переместить вещь.

– Но если ты это перемещаешь, если ты просто берешь что-то в одном месте и переносишь сюда, то это воровство.

– Я не вор. – Вот это мысль! – Я волшебник. Для нас существуют законы.

Терпение было одним из самых основных ее качеств.

– Не был ли ты наказан потому, что взял что-то у другого человека?

– Это совсем другое. Я изменил жизнь ради выгоды другого человека. И я действовал несколько… необдуманно. Это не заслуживало столь сурового наказания.

– Ты же не можешь знать, чью жизнь ты изменил, переместив это сюда? – Она показала на жемчуг. – Или любую другую вещь? Если ты берешь чужую собственность, это приводит к переменам, не так ли? И, по сути, это просто воровство. – Не без сожаления она сняла драгоценности. – А теперь ты должен вернуть это туда, где взял.

– Я не сделаю этого. – Оскорбленный, он со стуком поставил бокал на стол. – Ты хочешь отвергнуть мой подарок?

– Да. Если он принадлежит другому человеку. Флинн, я занимаюсь бизнесом. Как бы я себя чувствовала, если бы однажды утром открыла магазин и увидела, что моей собственности нет? Это было бы просто ужасно. Это насилие. И, кроме того, масса неприятных хлопот. Мне пришлось бы подавать заявление в полицию, заявление на выплату страховки. Началось бы расследование и…

– Таких проблем здесь не существует, – прервал он ее. – К волшебству нельзя применять обычную логику. Волшебство просто есть.

– Есть и справедливость, Флинн, и даже волшебство не может отрицать того, что справедливо. Быть может, это чьи-то фамильные ценности. Для кого-то это может очень многое значить, даже помимо материальной ценности. Я не могу принять твой подарок.

Она положила на стол жемчуг, сияющий и искрящийся.

– Ты понятия не имеешь, что мною руководит. – От его гнева задрожал воздух. – Ты не имеешь права ставить под сомнение то, что во мне. Твой мир прячется от моего, век за веком, выстраивая преграды из здравого смысла и отрицания. Ты приходишь сюда и спустя несколько дней уже начинаешь судить о том, чего тебе не дано понять?

– Я сужу не тебя, Флинн, а твои действия. – В комнату ворвался холодный ветер. Он обдул ей лицо, растрепал волосы. Она подняла подбородок. – Сила не должна освобождать от ответственности. Она должна дополнять ее. И меня удивляет, что ты не понял это за все то время, которое было у тебя для раздумий.

Его глаза засверкали. Он выбросил руки вперед, и комната взорвалась звуком и светом. Кейлин отшатнулась, но сумела сохранить равновесие, сумела подавить крик. Когда наступила тишина, в комнате, кроме них, больше ничего не было.

– Вот что было бы у меня, если бы я жил по твоим правилам. Ничего. Никаких удобств, ничего человеческого. Лишь пустые комнаты, где даже эхо безжизненно. Пятьсот лет одиночества, и я должен беспокоиться, как обойдется без лампы или картины кто-то, чья жизнь длится лишь мгновение?

– Да.

Его гнев взорвался маленькими язычками золотого пламени.

И Флинн исчез прямо у нее на глазах.

Что она наделала? В панике Кейлин чуть было не позвала его, но поняла, что он услышит лишь то, что захочет слышать.

Я довела его, и он ушел, подумала она, в отчаянии опускаясь на голый пол. Довела его своей жесткой позицией по поводу того, что правильно, а что нет, своими непреклонными правилами поведения. Точно так же она отпугивала от себя людей большую часть своей жизни.

Я читала ему наставления, признала она со вздохом. Этому невероятному человеку с таким удивительным даром. Она грозила ему пальцем, точно так же, как она грозила пальцем своей матери. Взяла на себя роль взрослого, поучающего ребенка, как она это обычно делала.

Кажется, даже волшебство неспособно вытравить из нее эту неприятную черту. Даже любовь не может этого преодолеть.

Сейчас она была одна в пустой комнате. Одинокой, как всегда. У Флинна есть замок для одиночества, подумала она, усмехнувшись. Она же сделала карьеру на одиночестве.

Кейлин подтянула колени, положила на них голову. Хуже всего, поняла она, это то, что даже сейчас – грустная, сердитая, с чувством боли – верила, что была права.

Но от этого, черт возьми, ничуть не легче.

Глава 7

Ему понадобилось несколько часов, чтобы успокоиться. Он расхаживал взад и вперед, злился, тягостно размышлял. Когда гнев угас, он оставался мрачным и обиженным, хотя если бы кто-то назвал его состояние этими словами, он бы снова пришел в ярость.

Да, она обидела его. Когда его гнев утих настолько, что он смог это осознать, это потрясло его. Кейлин задела его за живое. Она отвергла его подарок, усомнилась в его нравственности, посмела критиковать способности. И все это за один только вечер.

В его время такая выходка женщины была бы…

Он выругался и снова начал расхаживать по кабинету. Сейчас было не его время, и если было что-то, к чему он научился приспосабливаться, то это перемены в отношениях и восприимчивости. Сейчас женщины были на равных с мужчинами, и благодаря тому, что он прочитал и увидел за эти годы, он и сам считал, что они имеют на это право.

Он почти утратил связь со старыми временами. Разве не приветствовал он каждое новое достижение технологии? Разве не занимали его причудливые особенности общественной жизни, моды, нравов, когда они смещались, менялись, возникали и исчезали? И из каждого такого изменения он брал то, что ему нравилось больше всего, что ему лучше всего подходило.

Он был начитанным человеком, много путешествовал еще в свое время. И с тех пор он много учился. Наука, история, электроника, инженерное дело, искусство, музыка, литература, политика. За эти пятьсот лет он практически не переставал обогащать свой ум.

По правде сказать, у него редко бывала возможность использовать что-либо, кроме способностей своего разума.

Он использовал его и сейчас, мысленно воспроизводя их спор снова и снова.

Она не понимает, решил он. Волшебство управляется не законами ее мира, но самим собой. Просто так есть, вот и все. Ни один сознательный волшебник не причинит вреда другому человеку умышленно, это уж наверняка. Все, что он сделал – взял несколько образчиков технологии, искусства и предметов для бытовых удобств из различных эпох. Не должен же он жить в какой-то пещере?!

Воровство? Подумать только!

Он уселся на стул в своем кабинете и снова погрузился в размышления.

Это не может считаться воровством, думал он. Волшебники перемещали материю с места на место с незапамятных времен. А что такое драгоценности, если не маленькие кусочки материи?

Затем он вздохнул. Наверное, с ее точки зрения, драгоценности – это что-то значительно большее. И он сам хотел, чтобы она воспринимала их как нечто большее. Он желал, чтобы она была ослеплена, восхищена и влюблена в него до безумия, поэтому и сделал ей подарок.

В той же степени, согласился он, ему хотелось ослепить и восхитить ту женщину, которая предала его или, если быть честным, которая склонила его предать самого себя и свое искусство. Та женщина жадно забрала все, что он дал ей, что он взял у другого, и оставила его ни с чем.

А что сделала Кейлин? Была ли она ошеломлена блеском и богатством? Соблазнена ими?

Ни в малейшей степени. Она швырнула их ему в лицо. Отстаивала то, что считала правильным и справедливым. Прекословила ему. Когда он представил это себе, его губы скривились. Честно говоря, он от нее такого не ожидал. Она смело смотрела ему в лицо, высказывала свое мнение и отстаивала свою правоту.

Господи, что за женщина! Его Кейлин оказалась сильной и верной. Не какая-то пустышка, которая живет только за счет мужчины, а настоящий друг, готовый прийти на помощь в трудную минуту. И это замечательно. Даже если мужчины и могут время от времени увлекаться смазливыми красотками, ему нужна женщина на всю жизнь.

Он встал, внимательно осмотрел кабинет. Ну что ж, женщина у него уже есть. Теперь надо подумать, как с ней помириться.

Кейлин хотелось бы поплакать, но это было просто не в ее характере. Поэтому она решила отыскать кухню, что было отнюдь не легкой задачей. В ходе поисков она обнаружила, что Флинн решил доказать свою точку зрения, используя только одну комнату. Остальная часть дома была забита до краев вещами в очаровательно эклектичном стиле.

Она уже успокоилась к тому времени, когда заварила чай на кухне, оборудованной огромным холодильником, микроволновой печью и мраморным камином вместо кухонной плиты. Ей понадобилось довольно много времени, чтобы развести огонь и нагреть воду в медном чайнике. Но это заставило ее улыбаться.

Как же она могла винить его за то, что он хотел окружить себя вещами? Красивыми интересными вещами. Это был человек, которому нужно использовать свой ум, забавлять себя, бросать себе вызов. И разве не в этого мужчину она влюбилась?

Она пошла с чаем в библиотеку, в которой были собраны тысячи книг, свитки, рукописи. Здесь стояли глубокие кожаные кресла и эффектный персональный компьютер.

Кейлин решила развести огонь, зажечь свечи, чтобы можно было почитать, а затем насладиться чаем и тишиной.

Став на колени у камина, она попыталась зажечь лучину и сожгла дерево дотла. Она переложила дрова, больно загнала занозу в большой палец и попробовала еще раз.

Ей удалось добиться слабого колеблющегося пламени и целого облака дыма. Отдуваясь, посасывая больной палец, она умостилась на полу, чтобы все хорошо обдумать.

И тут вспыхнуло яркое пламя, обдав ее жаром. Она стиснула зубы, подавила в себе желание обернуться.

– Спасибо, но я могу это сделать сама.

– Как пожелаете, леди.

Пламя исчезло, но дым остался. Она закашлялась, отмахиваясь, затем поднялась на ноги.

– И так достаточно тепло.

– Я бы сказал, сейчас здесь неестественно холодно. – Он подошел и встал за ней, взял ее руку. – Ты поранилась?

– Это только заноза. Не надо, – произнесла она, когда он поднес ее руку к губам.

– Быть умной и упрямой – это разные вещи. – Он прикоснулся к пальцу губами, и пульсирующая боль прекратилась. – Но все же ты не настолько упряма, как я заметил, чтобы совсем не обращать внимания на чувство комфорта, которое дает чашка чая, книга и удобное кресло.

– Я не собиралась оставаться в пустой комнате, заламывая руки, пока ты успокоишься.

Он поднял брови.

– Неприятно, правда? Я имею в виду пустоту. Она высвободила руку.

– Ну хорошо. Я понятия не имею, с чем тебе приходится иметь дело, и не имею никакого права критиковать тебя за то, как ты это компенсируешь. Но…

– …Что справедливо, то справедливо, – закончил он за нее. – Это место и то, что было на мне, – вот и все, что я имел, когда впервые попал сюда. Я мог наполнить это место вещами, вещами, которые мне нравились. Это я и сделал. И я не намерен извиняться за это.

– Мне не нужны извинения.

– Нет, тебе нужно что-то совершенно другое. – Он разжал руки, и в них заискрились роскошные нити жемчуга.

– Флинн, не проси меня принять это.

– Я прошу. Я дарю их тебе, Кейлин. Это копия, и принадлежит только мне. До тех пор пока не станет принадлежать тебе.

У нее перехватило дыхание, когда он надел ожерелье ей на шею.

– Ты создал это для меня?

– Возможно, за долгие годы я немного разленился. Мне понадобилось чуть больше времени, чем обычно, чтобы сделать это, но зато я вспомнил радость созидания.

– Этот жемчуг лучше того, другого. И более дорогой для меня.

– А вот и слеза, – пробормотал он и подхватил ее кончиком пальца, когда та покатилась по ее щеке. – Если она пролилась от счастья, засверкает. Если же она от печали, то обратится в пепел. Смотри.

Слеза заблестела на его пальце, замерцала и застыла, превратившись в бриллиант в форме слезы.

– И это твой подарок мне. – Он вытащил кулон из-под рубашки, провел над ним рукой. Теперь алмаз сверкал под лунным камнем. – Я буду носить его возле сердца. Всегда.

Она бросилась ему в объятия, обхватила за шею.

– Я так за тобой скучала!

– Я позволил гневу украсть у нас драгоценные часы.

– И я тоже. – Она отклонилась. – У нас была первая ссора. Я рада. Теперь у нас никогда больше не будет первой.

– А другие?

– Нам придется ссориться. – Она поцеловала его в щеку. – Мы так много друг в друге не понимаем. И даже когда понимаем, то не всегда соглашаемся.

– Ах, моя разумная Кейлин. Ну-ну, не хмурься, – сказал он, поднимая ее подбородок. – Мне нравится твой ум. Он стимулирует мой собственный.

– Он раздражал тебя.

– Поначалу. – Он кружил ее, зажигая в это время огонь, свечи. – Я тут немного поразмыслил о том, насколько удобнее было бы жить, если бы ты была покорной и соглашалась со всем, что я говорю и делаю. «Да, Флинн, да, мой дорогой», – говорила бы ты. – «Нет же, мой милый Флинн».

– Что, серьезно?

– Но тогда бы мне недоставало искорки в твоих глазах, так ведь, и того, как твой красивый ротик становится таким твердым. Заставляет меня хотеть… – Он укусил ее верхнюю губу. – Но это совершенно другой тип стимулирования. Я готов ссориться с тобой, Кейлин, до тех пор, пока ты не будешь согласна снова мириться со мной.

– А я готова терпеть твой гневный топот…

– Я не топал.

– Образно говоря. До тех пор, пока ты не будешь возвращаться. – Она положила голову на его плечо, закрыла глаза. – Гроза прошла. Какой прекрасный лунный свет!

– Так оно и есть. – Он обнял ее. – Я знаю замечательный способ отметить нашу первую ссору. – Он положил ее руку на свой кулон. – Хочешь полетать, Кейлин?

– Полетать? Но…

И она парила в воздухе сквозь ночь. Ветер круговоротом кружился вокруг нее, затем, казалось, превратился в жидкость, и все было так, словно она рассекала темное море. Камень пульсировал в ее ладони. Она кричала от изумления, затем от восторга, тянулась вверх, словно могла ухватить одну из звезд, сияющих вокруг нее.

Бесстрашная, подумал Флинн, даже сейчас. Или, возможно, это была, скорее, жажда всего того, в чем она себе отказывала. Когда она повернула к нему свое лицо, ее глаза светились ярче драгоценностей, ярче звезд, и он закружил ее в сладостном вихре.

Они приземлились, смеясь, и покатились по мягкой траве рядом с голубым водопадом.

– О! Это удивительно. Мы можем так еще сделать?

– Достаточно скоро. Вот. – Он поднял руку, и у него на кончиках пальцев закачался пухлый персик. – Ты еще не ужинала.

– Я раньше не была голодна. – Очарованная, она взяла персик, погрузила зубы в сладкую мякоть. – Столько звезд, – прошептала она, перевернувшись на спину, чтобы видеть их. – Неужели мы действительно летали там, вверху?

– Это определенного рода манипуляция временем, пространством и материей. Это волшебство.

– Весь мир сейчас – волшебство.

– Но ты замерзла, – сказал он, когда она вздрогнула.

– Ммм. Чуть-чуть. – Ив тот момент, когда она это говорила, воздух нагрелся, почти засветился.

– Признаю. – Он нагнулся и поцеловал ее. – Я украл чуть-чуть тепла там и сям. Но не думаю, что кто-то пострадает из-за этого. Я просто не хочу, чтобы ты мерзла.

– А может так быть всегда?

У него в груди что-то дернулось.

– Может быть так, как мы сделаем. Ты не скучаешь за тем, что было прежде?

– Нет. – Но она опустила ресницы, и он не мог увидеть ее глаза. – А ты? Я имею в виду людей, которых ты знал. Твою семью, например.

– Они умерли очень давно.

– Тебе было тяжело? – Она села, дала ему персик. – Тяжело было знать, что ты никогда больше не сможешь их увидеть или поговорить с ними, даже сказать, где ты?

– Не помню. – Но он помнил. Он солгал ей впервые. Он помнил, что та боль была хуже смерти.

– Прости. – Она прикоснулась к его плечу. – Тебе больно говорить об этом.

– Это проходит. – Он отстранился, поднялся на ноги. – Все уже позади, и все проходит. Это иллюзия, только настоящее реально. Это все, что имеет значение. Все, что имеет значение, – здесь.

– Флинн. – Она поднялась, хотела его утешить, но когда он обернулся к ней, его глаза были горячими и блестящими. И желание, которое сквозило в них, лишило ее дыхания.

– Я хочу тебя. Я буду хотеть тебя через сто человеческих жизней. Мне этого достаточно. А тебе?

– Я здесь. – Она протянула руки. – И я люблю тебя. Это неизмеримо больше, чем я когда-либо мечтала иметь.

– Я могу дать тебе все. Помни, что у тебя есть возможность выбрать подарок.

– Тогда я подожду. Пока мне не нужно будет больше. – Она обняла его. – Я никогда так не прикасалась к мужчине. С любовью и желанием. Как ты думаешь, Флинн, может, из-за того, что я не испытывала любви раньше, я не понимаю, как чудесно, что я чувствую сейчас. И чувствую к одному человеку. Я видела, как моя мать ищет всю свою жизнь, рискует познать горечь утраты, ради шанса – ради одного только шанса – почувствовать то, что чувствую я в этот момент. За пределами этого мира, который ты создал, она – самый важный человек для меня. И я уверена, что она была бы очень рада, если бы узнала, что я нашла здесь, с тобой.

– В таком случае, когда ты попросишь меня о своем заветном желании, я сдвину небеса и землю, чтобы дать это тебе. Клянусь.

– У меня есть заветное желание. – Она улыбнулась, отступила. – Скажи мне свое.

– Не сегодня. Сейчас у меня имеются некоторые планы относительно тебя, и разговоры в эти планы не входят.

– Серьезно? И что же это за планы?

– Ну, для начала…

Он поднял руку и провел пальцем по воздуху между ними. Ее одежда исчезла.