Текст книги "В ожидании любви"

Глава 10

Она хотела найти в себе гнев. Горечь. Все, что угодно, чтобы заглушить ужасную боль, которая осушила ее слезы, заглушила все чувства, будь то обида или печаль.

Все было ложью. Волшебство – обманом.

В конце концов, любовь не стала светом. Любовь лишь сделала ее дурой.

Разве она не права? Ее презрительное отношение к «счастливым концам», которыми мать пичкала ее, – проявление здравого смысла, а не упрямства. Не бывает сказок, не бывает любви, которая покоряет все, не бывает великой всепоглощающей страсти, которая длится вечно.

И то, что она позволила себе поверить, пусть даже на мгновение, в невозможное, привело ее к краху.

И все же как она могла не поверить? Разве сейчас она не ехала на белом коне через лес? Этого нельзя было отрицать. И даже если она полюбила недостойного человека, она не откажется от всего того, что видела, делала, пережила. Как она, рациональная Кейлин, превратилась из несчастной в великолепную?

Не мог он столько дать ей, столько показать и при этом считать кратковременным развлечением? Нет, нет, тут что-то не так. Как она об этом не подумала?

Дилис терпеливо шел мимо деревьев, пока она была погружена в раздумья. Все случилось так быстро. Эта перемена в нем, произошедшая стремительно, словно щелчок пальцев, потрясла ее и сделала беспомощной. Сейчас она заставила свой разум напрячься, все проанализировать. Но через несколько мгновений ее мысли снова рассеялись и спутались.

Ее машина, целая и невредимая, сиявшая в солнечном свете, который пятнами пробивался сквозь деревья, аккуратно стояла на узкой дорожке, как линейка, пролегавшей через лес.

Он расчистит путь, говорил Флинн. Да, он действительно был человеком слова. Она соскользнула с коня, медленно обошла вокруг машины. Ни единой царапины, заметила она. Проявление внимания с его стороны. Ей не придется столкнуться с неприятностями, которые непременно возникли бы у нее с прокатной фирмой из-за разбитой машины.

Да, и это тоже он предусмотрел. Но почему он побеспокоился о таких приземленных, практических вещах?

Она с любопытством открыла дверцу и, усевшись за руль, повернула ключ зажигания. Двигатель ожил, заурчал.

Работает лучше, чем когда я брала машину, подумала она. И в довершение всего, бак полный.

Ты так сильно хочешь убрать меня из своей жизни, Флинн, что предусмотрел все непредвиденные обстоятельства? Почему ты так жесток? Почему так старался, чтобы я тебя возненавидела?

Он не оставил ей никакого повода задержаться, сделал все возможное, чтобы она уехала.

Она со вздохом вылезла из машины, чтобы попрощаться с Дилисом. Кейлин не торопилась, с удовольствием гладя руками его гладкую шкуру, прижимаясь носом к его шее. Затем она похлопала его по боку.

– А теперь возвращайся к хозяину, – прошептала она и отвернулась, чтобы пощадить сердце и не смотреть, как конь поскакал прочь.

Ей хотелось сохранить какое-то вещественное напоминание о времени, проведенном здесь, и она нарвала маленький букетик диких цветов, сплела стебельки вместе и, не обращая внимания на нелепость жеста, засунула его в волосы.

Она снова села в машину и поехала.

Косые лучи солнца пробивались сквозь деревья, склоняясь над узкой дорогой. Глянув в зеркало, она увидела, как дорога позади нее мерцает и затем исчезает в путанице мхов, камней и ежевики. Скоро здесь не будет ничего, кроме безмолвного леса, и никаких следов того, что она ходила по этим местам со своим любимым.

Но она всегда будет помнить, как он смотрел на нее, как прижимался губами к ее руке. Как приносил цветы и рассыпал их по ее волосам.

Как глаза его теплели от смеха, пылали от страсти… Его глаза. Какого цвета его глаза? Чувствуя легкое головокружение, она остановила машину, прижала пальцы к вискам.

Она не могла отчетливо представить себе его лицо. Как же она могла не знать, какого цвета у него глаза? Почему она не может отчетливо вспомнить звук его голоса?

Она выбралась из машины, прошла, спотыкаясь, несколько шагов. Что с ней происходит? Она ехала из Дублина, по пути к следующей своей остановке – с оплатой в гостинице за ночлег и завтрак. Не туда повернула. Гроза. Но что…

Не думая, она сделала еще один шаг по дорожке, которая теперь заросла. И внезапно ее разум стал ясным, как кристалл.

У нее перехватило дыхание. Она повернулась, посмотрела на машину, на чистую дорогу впереди, непроходимые заросли позади.

– Глаза у Флинна зеленые, – сказала она. Теперь она могла четко представить его лицо. Но когда она осторожно шагнула вперед, воспоминание о нем стало затуманиваться.

На этот раз она поспешно шагнула назад, и шагнула далеко.

– Ты хочешь, чтобы я забыла тебя. Почему? Если все это не имеет никакого значения, то почему тебе не все равно, буду я помнить тебя или нет? Если ты разбил мне сердце, разве это должно волновать тебя?

Слегка дрожа, она села на землю. И стала делать то, что у нее всегда получалось лучше всего. Рассуждать логически.

Флинн сидел там же, где и в ту ночь, когда все это началось. В башне, в кресле перед камином. Он смотрел на пламя, пока Кейлин не села в машину. Потом, не в силах вынести расставание, скрыл видение за дымом.

Он не знал, сколько времени уже провел здесь, скованный горем. Он знал, что день проходит. Косые солнечные лучи, падающие в окно, укоротились и стали тускнеть.

Сейчас она уже должна пересечь границу и забыть его. И это к лучшему. Конечно, будут некоторые осложнения. Необъяснимый провал во времени, но и это останется позади.

Через год или два, или через двадцать лет, он может снова посмотреть в огонь и узнать, как она живет. Но никогда не откроет он для нее свой разум во сне, потому что это будет большим мучением, которое он не сможет вынести.

Из-за того, что между ними произошло, она немного изменится. Будет более открытой для новых возможностей, для магии жизни. Он поднял жемчужное ожерелье, посмотрел на его блеск в свете догорающего огня. По крайней мере, это был подарок, который она не смогла швырнуть к его ногам.

Он опустил лицо на руки с намотанным на пальцы жемчужным ожерельем. Он пожелал, чтобы назначенное время пришло, когда боль сможет поразить только разум, когда все чувства не будут так обострены – он ощущал ее запах даже сейчас. Этот нежный запах, который витал в воздухе.

– Приди, проклятая ночь, – и откинул голову назад. Затем он, пошатываясь, поднялся на ноги, удивленно вскинул глаза. Она стояла не более чем в трех футах от него. Ее волосы были спутаны, одежда порвана. Руки и лицо в царапинах.

– Что за шутка?

– Я хочу свой подарок. Я хочу то, что ты мне пообещал.

– Что ты наделала? – Ноги наконец повиновались ему, и он бросился к ней, схватил за руку. – Ты поранилась? Посмотри на себя. Все твои руки в ссадинах и кровоточат.

– Ты поставил у меня на пути колючие кусты. – Она оттолкнула его, и настолько сильно, что он отлетел на два шага. – Я пробиралась через них несколько часов.

– Пробиралась. – Голова его дернулась, будто она дала ему пощечину. – Тебе нужно уходить. Уходить! Немедленно! Который час? – Он потащил ее из комнаты, и поскольку получалось недостаточно быстро, поволок ее.

– Я не пойду. Пока ты не сделаешь мне подарок.

– Да нет уж, пойдешь, черт возьми. – В ужасе он закинул ее на плечо и побежал. Она сопротивлялась и ругалась, тогда он полетел.

Наступала ночь. Время, которое текло тонкой струйкой, хлынуло потоком. Он забрался в лес настолько глубоко, насколько посмел. Края его темницы, казалось, шипели вокруг него.

– Вот. – От страха за нее он взмок. – Твоя машина вон там, впереди. Садись и уезжай.

– Почему? Значит, я могу проехать чуть дальше и забыть все это? Забыть тебя? Ты хочешь украсть у меня настоящее.

– У меня нет времени с тобой спорить. – Он схватил ее за плечо и встряхнул. – Времени нет. Если ты останешься здесь после двенадцатого удара часов, ты окажешься в западне. И пройдет сто лет, прежде чем ты снова сможешь уйти отсюда.

– А почему тебя это волнует? Дом большой. Лес большой. Я тебе не помешаю.

– Ты не понимаешь. Иди. Это мое место, и я не хочу, чтобы ты здесь была.

– Ты весь дрожишь, Флинн. Чего ты боишься?

– Я не боюсь, я просто зол. Ты злоупотребляешь моим гостеприимством. Посягаешь на чужую собственность.

– Тогда зови полицейских, – предложила она. – Зови своих Хранителей. Или… почему ты не выкинешь меня отсюда, если способен переносить сюда разные вещи? Но ты не можешь, да?

– Если бы я мог, тебя бы здесь уже не было. – Он протащил ее на несколько шагов к машине, потом выругался, когда земля у его ног заискрилась и задымилась. Это была граница его тюрьмы.

– Такой большой, такой могучий волшебник, и не можешь от меня избавиться. Перенести сюда и убрать отсюда. Без волшебства, потому что у меня есть сердце и душа. У меня есть воля. Поэтому ты решил прогнать меня бездушными словами. Жестокими, бездушными словами. Ты не думал, что я услышу правду через слова, да? Не думал, что я все пойму? Ты забыл, с кем имеешь дело.

– Кейлин. – Он в отчаянии сжал ее руки. – Сделай, о чем я тебя прошу, пожалуйста.

– Забава, – сказала она. – Это вранье. Ты любишь меня.

– Конечно, я люблю тебя. – Он встряхнул ее сильнее, закричал так, что его голос прокатился по лесу. – В этом все и дело. И если я тебе небезразличен, ты сделаешь, что я тебе говорю, и сделаешь немедленно.

– Ты любишь меня. – Она всхлипнула, кинувшись к нему. – Я знала. О, я так злюсь на тебя. Я так люблю тебя.

Его руки жаждали ее обнять. Но он заставил себя оттолкнуть ее и держать на расстоянии вытянутой руки.

– Послушай меня, Кейлин. Перестань витать в облаках, будь разумной. Я не имею права любить тебя. Молчи! – оборвал он ее, когда она попыталась заговорить. – Ты помнишь, что я рассказывал тебе об этом месте, о себе. Ты чувствуешь сейчас мои руки, Кейлин?

– Да. Они дрожат.

– После полуночи, через мгновение, ты не будешь их чувствовать, как не будешь чувствовать ничего. Никакого прикосновения, никакого контакта. Ты сорвешь цветок, но не ощутишь ни его стебля, ни лепестков. Его запах не будет для тебя существовать. Ты слышишь, как бьется твое сердце? Бьется внутри тебя? Ты не будешь этого чувствовать. Это хуже смерти – быть и в то же время не быть. Дни, которые превращаются в десятилетия – и ничего не существует материального. Ничего, кроме того, что у тебя в мыслях. И еще, a ghra, ты не обладаешь волшебством, чтобы чем-то занять себя и сохранить хоть какое-то здравомыслие. Ты будешь потеряна, ты будешь, как призрак.

– Я знаю. – Как сон, подумала она. Туман внутри тумана.

– Но есть еще кое-что. Детей не будет. Во время сна ничего не может развиваться. В тебе ничего не может измениться. Не будет семьи, не будет утешения. Не будет выбора. Это мое наказание. И оно не станет твоим.

Хотя нервы ее были на пределе, взгляд оставался твердым.

– Я должна получить свой подарок.

Он выругался, вскинул руки.

– Женщина, ты испытываешь мое терпение. Ладно. Чего ты хочешь?

– Остаться.

– Нет.

– Ты поклялся.

– Тогда я нарушаю клятву. Что еще можно со мной сделать?

– Я все равно остаюсь. Ты не можешь меня остановить. Но он мог. Был один способ спасти ее за оставшееся время, один, последний, способ.

– Ты победила, Кейлин. – Он притянул ее, прижал к себе. – У тебя воля, как скала. Я люблю тебя, Кейлин. Я любил тебя во снах, когда сны были единственным, что у меня было. Я люблю тебя сейчас. Твои страдания убивают меня.

– Я хочу быть с тобой, неважно, сколько времени. Мы будем видеть общие сны, пока снова не сможем жить вместе.

Он поцеловал ее. Глубокий, пьянящий поцелуй, от которого у нее закружилась голова, помутилось зрение. Сердце наполнилось сладкой радостью.

Когда она вздохнула, он отступил от нее.

– Пятьсот лет, – сказал он спокойно. – А любил я только раз. Только тебя.

– Флинн. – Она двинулась к нему, но воздух между ними затвердел, превратившись в щит. – Что это? – Она подняла сжатые в кулаки руки, толкнула. – Что ты сделал?

– Всегда есть выбор, и я свой сделал. Я не позволю, чтобы моя тюрьма стала твоим проклятием, Кейлин. Никакая сила не сможет поколебать меня.

– Я не уйду. – Она стукнула кулаком по щиту.

– Я знаю. Мне нужно было понять это раньше. Я бы все равно никогда не смог бы тебя оставить. Manim astheee hи. Моя душа в тебе, – сказал он на своем родном языке. – Ты сделала мне подарок. Полюбила меня по своей воле.

Ветер усилился. Откуда-то донесся звук, медленный и приглушенный, словно бой часов.

– Я тоже дарю тебе подарок. Жизнь, чтобы жить. У меня есть выбор, который был дан мне давно. Пять раз по сто лет назад.

– Что ты… Нет! – Она бросилась на щит, стала биться об него. – Нет, ты не можешь. Ты умрешь. Тебе пятьсот лет. Ты не можешь жить без своей силы.

– Это мое право. Мой выбор.

– Не делай этого. – Сколько раз уже пробили часы? – Я уйду. Клянусь.

– Уже нет времени. Моя сила, – сказал он, поднимая руки. – Моя кровь, моя жизнь. Ради нее. – Извергнутая небом молния ударила, как комета, между ними. – За глупость, за гордость, за высокомерие отрекаюсь я от своего дара, от своего умения, от своего права по рождению. Из-за любви я отвергаю их.

Когда раздался бой часов, его глаза, сквозь ветер и свет, встретились с глазами Кейлин.

– Ради любви я отдаю их по своей воле. Пусть она забудет, потому что она не должна страдать.

Он сжал кулаки, скрестил руки на груди. Сконцентрировался, пока мир вокруг него безумствовал.

– Сейчас.

И часы пробили двенадцать.

Мир затих. Небо над головой расчистилось, и высыпали звезды. Деревья стояли, словно вышедшие из темноты. Единственным звуком был плач Кейлин.

– Я вижу сон? – прошептал Флинн. Он осторожно вытянул руку, сжал и разжал кулак. Почувствовал движение пальцев.

Воздух заволновался – мягкий, нежный ветерок. Закричала сова.

– Я есть. – С удивлением в глазах Флинн упал на колени рядом с Кейлин. – Я есть.

– Флинн! – Она обняла его, притянула к себе, вдыхая его запах. – Ты настоящий. Ты живой.

– Я возродился. – Он уронил голову ей на плечо. – Меня освободили. Это Хранители.

Он задыхался, пытаясь прояснить разум. Отодвинув ее от себя, взял в руки ее лицо. Настоящее, теплое, родное.

– Ты свободен. – Она взяла его за руки. Слезы, которые катились из ее глаз, алмазами поблескивали на земле между ними. – Ты живой! Ты здесь.

– Хранители решили, что я искупил вину. Мне была дана любовь, и я поставил любимого человека выше себя. Любовь. – Он поцеловал ее в лоб. – Они сказали, что это самое простое и самое сильное волшебство. Мне понадобилось очень много времени, чтобы узнать это.

– Мне тоже. Мы спасли друг друга, правда?

– Мы любили и любим друг друга. Manim astheee hu, – снова сказал он. – Я дарю тебе эти слова. – Он раскрыл ладонь и показал жемчужины. – Ты возьмешь их и этот подарок, как символ нашего обручения? Ты возьмешь их – и меня?

– Да.

Он поднял ее на ноги.

– Тогда поспешим, потому что я потерял много времени и не хочу тратить его попусту. Посмотри, что ты с собой сделала. – Он нежно провел пальцами по царапине на ее щеке. – Ты выглядишь просто ужасно.

– Не очень-то романтично.

– Я наполню твою жизнь романтикой, но сначала позабочусь о твоих ранах. – Он подхватил ее на руки.

– Моя мать с ума от тебя сойдет.

– Я на это и рассчитываю. – Он хотел насладиться моментом, и поэтому немного прошел пешком. – Мне понравится Бостон, как ты думаешь?

– Да, думаю, понравится. – Она накручивала на палец его волосы. – А я могла бы в своем бизнесе задействовать одного человека, который неплохо разбирается в антиквариате.

– Неужели? Ха. Работа. Подумать только. Я мог бы рассмотреть это предложение, если возникнет мысль открыть филиал здесь, в Ирландии, где некая безумно влюбленная супружеская пара могла бы проводить часть своего времени, так сказать.

– По-другому и быть не может.

Она засмеялась, когда он закружил ее, поцеловала его в губы и крепко держалась за него, когда они поднялись в воздух и полетели домой.

И Кейлин верила, что они «будут жить долго и счастливо».