Текст книги "Талисман моей любви"

2

Какая молодая. Это была первая его мысль. Моложе его, понял Гейдж, пока они молча рассматривали друг друга, стоя над ее могилой. Эта спокойная и неприметная красота сохранилась бы и в преклонном возрасте, подумал Гейдж. Но мать не дожила и до тридцати.

Даже теперь, будучи взрослым мужчиной, он ощущал боль утраты.

– Почему ты здесь? – спросил он, и ее лицо вновь расцвело улыбкой.

– А разве ты не хочешь меня видеть?

– Раньше ты никогда не приходила.

– А может, раньше ты не искал? – Она откинула за спину свои темные волосы, вдохнула полной грудью. – Сегодня чудесный день – это майское солнце. А ты такой растерянный и сердитый. Такой печальный. Разве ты не веришь, что существует лучший мир, Гейдж? Что смерть – это начало чего-то нового?

– Для меня она стала концом того, что было. – Две стороны медали, подумал он. – Когда ты умерла.

– Бедный малыш. Ты меня ненавидел за то, что я тебя бросила?

– Ты меня не бросала. Умерла.

– В конечном счете это одно и то же. – В ее глазах проступила печаль, а может, жалость. – Я не была рядом с тобой, и это хуже, чем если бы я бросила тебя одного. Я оставила тебя с ним. Позволила ему посеять во мне семена смерти. Ты остался одиноким и беспомощным, с человеком, который проклинал и бил тебя.

– Почему ты за него вышла?

– Женщины слабы – теперь ты, наверное, это знаешь. Будь я сильной, то бросила бы его. Взяла бы тебя и уехала – от него, из города. – Она повернулась и посмотрела на Хоукинс Холлоу. В глазах матери появилось что-то еще, Гейдж заметил, какое-то чувство сильнее жалости. – Я должна была защитить тебя и себя. У нас с тобой была бы другая жизнь, далеко отсюда. Но я могу защитить тебя теперь.

Гейдж смотрел на ее движения, на развевающиеся волосы, на стелющуюся у ног траву.

– Разве мертвые способны защитить живых?

– Мы больше видим. Больше знаем. – Мать повернулась к нему и протянула руки. – Ты спрашивал, почему я здесь. Именно поэтому. Защитить тебя, чего я не смогла сделать при жизни. Спасти тебя. Сказать, чтобы ты уезжал отсюда. Забыл этот город. Здесь нет ничего, кроме смерти, несчастий, боли и потерь. Уедешь – и будешь жить. Останешься – умрешь и будешь гнить в земле, как я.

– Послушай, до этого момента у тебя неплохо получалось. – Внутри Гейджа вскипала холодная ярость, но голос был таким же небрежным, как пожатие плечами. – Возможно, я купился бы на это, продолжай ты разыгрывать карту «я и мамочка». Но ты ее сбросил.

– Я хочу лишь твоей безопасности.

– Ты хочешь, чтобы я умер. Или, по меньшей мере, уехал. Я никуда не уеду, а ты не моя мать. Так что заканчивай маскарад, ублюдок.

– За это мамочка тебя отшлепает. – Демон взмахнул рукой. Невидимая сила сбила Гейджа с ног. Поднявшись, он увидел, что призрак меняет облик.

Глаза стали красными, по щекам текли кровавые слезы. Из горла вырвался хриплый смех.

– Плохой мальчик. И я накажу тебя, как наказывают плохих мальчиков. Сдеру с тебя кожу, выпью кровь, разгрызу кости.

– Да, да, да. – С деланым безразличием Гейдж зацепил большими пальцами карманы джинсов.

Лицо матери превратилось в нечто уродливое, нечеловеческое. Тело съежилось, спина сгорбилась, на руках и ногах появились когти, затем копыта. Затем на месте матери возник черный бесформенный вихрь, от которого пахнуло жутким запахом смерти.

Ветер швырнул этот запах Гейджу в лицо, но он не дрогнул, не отступил. Оружия у него не было, и после недолгих размышлений он решил обойтись тем, что есть. Сжал пальцы в кулак и обрушил на зловонную черноту.

Пальцы словно обожгло огнем. Гейдж отдернул руку и нанес второй удар. От боли перехватило дыхание, но Гейдж стиснул зубы и ударил в третий раз. Послышался крик. Ярость, подумал Гейдж. Эта ярость перебросила его через могилу матери и с силой ударила о землю.

Теперь демон стоял над ним – на могильном камне, в излюбленном облике мальчика.

– Ты будешь молить о смерти, – прорычал он. – Еще долго после того, как я разорву остальных на куски. Я буду питаться тобой – годы.

Гейдж вытер кровь с губ и улыбнулся, борясь с подступающей тошнотой.

– Хочешь пари?

Мальчишка погрузил пальцы в собственную грудь и разорвал ее, разразился безумным смехом и исчез.

– Совсем свихнулся. Этот сукин сын совсем свихнулся. – Он посидел немного, пытаясь отдышаться и внимательно рассматривая свою руку. Она была красной и покрытой волдырями, из которых сочился гной; неглубокие раны остались, вероятно, от клыков. Гейдж чувствовал, как рука заживает, потому что боль была почти невыносимой. Поддерживая руку, он поднялся и едва не упал снова – голова кружилась, земля уходила из-под ног.

Пришлось снова сесть, прислонившись спиной к могильному камню матери и сестры, и ждать, пока пройдет дурнота и окружающий мир перестанет вращаться. Под ласковыми лучами майского солнца, в окружении одних мертвецов, он глубоко дышал, сражаясь с болью и стараясь сосредоточиться на заживающей ране. Жжение утихло, и дурнота прошла.

Поднявшись, он бросил последний взгляд на могилу, повернулся и зашагал к выходу.

Он остановился у цветочного магазина и купил яркий весенний букет, чем вызвал любопытство стоявшей за прилавком Эми – кто эта счастливица? Пусть строит догадки. Гейдж не стал объяснять – да и с какой стати? – что думает о матерях и цветах.

Это недостаток – на его взгляд, один из многих – маленьких городков. Каждый хочет знать обо всех или делает вид, что знает. А если информации недостаточно, они ее выдумывают, называя истинной правдой.

В Холлоу любили посудачить о Гейдже. Бедный ребенок, плохой мальчик, источник неприятностей, плохие новости, скатертью дорога. Наверное, это ранило его, причем особенно глубоко, когда он был моложе. Но у него имелось средство против таких ран. Кэл и Фокс. Его семья.

Мать умерла, причем уже давно. Именно это он сегодня окончательно осознал, размышлял Гейдж, выезжая из города. И обязан сделать то, что уже давно собирался.

Конечно, ее может не оказаться дома. Франни Хоукинс не ходила на службу. Ее работой был дом, а также многочисленные комитеты, которые она возглавляла или в деятельности которых участвовала. Назовите любой комитет или благотворительное общество в Холлоу, и мать Кэла, скорее всего, будет числиться среди его членов.

Гейдж остановился позади чистой и аккуратной машины – она принадлежала Франни – на аккуратной подъездной дорожке к дому, где, сколько себя помнил Гейдж, жили Хоукинсы. Аккуратная женщина, хозяйка дома, стояла на коленях посреди квадрата ярко-розовой пены, засаживая цветами – наверное, это были петуньи – края и без того потрясающего палисадника.

Светлые блестящие волосы выбивались из-под широкополой соломенной шляпы, на руках прочные коричневые перчатки. Вероятно, темно-синие брюки и розовую футболку она считает рабочей одеждой, подумал Гейдж. Услышав звук подъезжающей машины, Франни повернула свою хорошенькую головку и улыбнулась.

Гейдж не переставал этому удивляться. Она всегда от души улыбалась, когда видела его. Франни стянула перчатки.

– Какой приятный сюрприз. Замечательные цветы – такие же, как ты.

– В Ньюкасл[1]1
  Все равно что в Тулу со своим самоваром.


[Закрыть] со своим углем.

Она погладила его по щеке, взяла букет.

– Цветов не бывает много. Пойдем, поставлю их в воду.

– Я вам помешал.

– Работа в саду всегда найдется. Я все время там копошусь.

Гейдж знал: в доме тоже. Она меняла обивку, шила шторы, красила, вечно что-то переставляла. Но, как бы дом ни менялся, он всегда оставался теплым и гостеприимным.

Франни отвела его на кухню, а затем в помещение для стирки, где у нее – нужно знать Франни Хоукинс – имелась специальная раковина для составления букетов.

– Поставлю букет в высокую вазу и приготовлю нам что-нибудь холодное.

– Я не хочу вас отвлекать.

– Гейдж. – Отмахнувшись от его протестов, она взяла вазу. – Иди во двор. В такую погоду нечего делать в доме. Я принесу чай со льдом.

Гейдж не стал спорить – в основном потому, что хотел сосредоточиться на том, что именно он собирается сказать Франни, и раздумывал, как это сделать. Она хорошо потрудилась и на заднем дворе. Растения всех мыслимых форм и расцветок выглядели совершенными и в то же время абсолютно естественными. Гейдж знал, сам видел, что каждый год она рисует чертежи клумб.

В отличие от матери Фокса, Франни Хоукинс не допускала посторонних к прополке. Она никому не доверяла – считала, что вместо вьюнка они выдернут петунью или что-то еще. Однако за все эти годы Гейдж перетаскал на клумбы изрядное количество перегноя и камней. Наверное, этот сад, словно сошедший с обложки журнала, в какой-то степени он может считать своим.

На крыльце появилась Франни. Она несла чай со льдом и веточками мяты в кувшине из толстого зеленого стекла, высокие стаканы того же цвета и тарелку с печеньем. Они устроились в тени за столиком, в окружении стриженой травы и цветов.

– Я всегда вспоминаю ваш двор, – сказал Гейдж. – Ферма Фокса похожа на игру «Мир приключений», а тут…

– Что? – Она рассмеялась. – Пунктик матери Кэла?

– Нет. Нечто среднее между волшебной сказкой и святилищем.

Улыбка Франни стала нежной и задумчивой.

– Как ты красиво выразился.

Теперь Гейдж знал, что скажет.

– Вы всегда меня принимали. Я думал об этом сегодня. Вы и мать Фокса. Всегда меня принимали, ни разу не отвергли.

– Ради всего святого, с чего бы это?

Гейдж посмотрел прямо в ее голубые глаза.

– Мой отец был пьяницей, а я источником неприятностей.

– Гейдж.

– Если Кэл или Фокс попадали в какую-нибудь передрягу, то зачинщиком почти всегда оказывался я.

– Думаю, они тебя втягивали в свои проказы с тем же успехом.

– Вы с Джимом позаботились о том, чтобы у меня была крыша над головой, и всегда повторяли, что ваш дом может стать моим, если понадобится. Вы держали моего отца в боулинг-центре, даже когда его нужно было выгнать, и делали это ради меня. Но ни разу не дали почувствовать, что это милостыня. И вы, и родители Фокса всегда следили, чтобы у меня были одежда, обувь и работа, чтобы я мог заработать карманные деньги. И я ни разу не почувствовал, что вы делаете это из жалости к бедному ребенку Тернера.

– Я никогда не считала тебя «бедным ребенком Тернера» – и Джо Барри тоже, можешь не сомневаться. Для меня ты был и остаешься другом моего сына. Твоя мать была моей подругой, Гейдж.

– Знаю. И все же вы могли отвадить Кэла от меня. Многие так и поступили. Ведь именно мне в голову пришла идея отправиться в лес той ночью.

Взгляд, которым Франни посмотрела на него, был взглядом матери.

– А остальные двое не имели к этому никакого отношения?

– Имели, конечно, но идея была моей. Наверное, вы поняли это еще двадцать лет назад. Но не захлопнули передо мной дверь.

– В том, что случилось, твоей вины нет. Я не знаю, чем вы теперь занимаетесь, все шестеро, что вы обнаружили, что собираетесь делать. Кэл мне почти ничего не рассказывает. Я и не настаиваю. Но я знаю достаточно, чтобы убедиться: в том, что случилось у Языческого камня, когда вы были мальчишками, твоей вины нет. И еще я знаю, что без вас троих, без всего, что вы сделали, без того, как рисковали собой, я не сидела бы в своем дворе в этот ясный майский день. Без вас, Гейдж, не было бы Хоукинс Холлоу. Без тебя, Кэла и Фокса город был бы мертв.

Она накрыла его ладонь своей, крепко сжала.

– Я так вами горжусь.

С ней – возможно, особенно с ней – он не мог быть неискренним.

– Я здесь не ради города.

– Знаю. И от этого почему-то еще больше тобой горжусь. Ты хороший человек, Гейдж. Да, хороший, – с жаром повторила она, увидев выражение его лица. – И никогда не убедишь меня в обратном. Ты был лучшим другом моему сыну. Близким, как брат. Дверь нашего дома не просто открыта перед тобой. Если понадобится, он станет твоим домом.

Гейджу потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с духом.

– Я вас люблю. – Он смотрел прямо в глаза Франни. – Именно это я и приехал сказать. Я почти не помню мать, зато хорошо помню вас и Джо Барри. Наверное, в этом все дело.

– Да, конечно. – Франни встала, обняла его и немного всплакнула.

Решив не откладывать дело в долгий ящик, Гейдж заехал в теплицы на окраине города. Подумав, что Джоанне Барри больше понравится живое растение, а не цветы, он выбрал понравившуюся цветущую орхидею. На ферме он никого не застал и поэтому оставил орхидею вместе с запиской на широком парадном крыльце.

Разговор с Франни успокоил взвинченные после посещения кладбища нервы. Гейдж хотел вернуться домой и заняться собственным расследованием, но напомнил себе, что он – на радость или горе – член команды. Сначала Фокс, решил он, однако перед адвокатской конторой знакомого пикапа не обнаружилось. Наверное, в суде или встречается с клиентом. Кэл в боулинг-центре, но дорога туда заказана – там работает отец.

Покружив, Гейдж свернул к дому, который снимали женщины. Вероятно, сегодня у него «женский день».

Машины Сибил и Куин были на месте. Гейдж вошел в дом точно так же, как утром, без стука, и направился прямо на кухню, намереваясь выпить кофе. На верхних ступеньках лестницы появилась Сибил.

– Второй раз за день, – удивилась она. – Только не рассказывай, что становишься общительным.

– Я хочу кофе. Вы с Куин в кабинете наверху?

– Точно. Две трудолюбивые рабочие пчелки, гоняющиеся за демонами.

– Поднимусь к вам через минуту.

Повернув на кухню, Гейдж успел заметить сексуальный взлет ее брови. Налив себе кофе, он с чашкой в руке поднялся по лестнице. Куин сидела за компьютером; пальцы порхали над клавиатурой. Не прерываясь, она подняла голову и широко улыбнулась ему.

– Привет. Садись.

– И так нормально. – Гейдж подошел к прикрепленной на стене карте города и принялся изучать разноцветные булавки, обозначавшие места, где наблюдались паранормальные явления.

Кладбище не было самым популярным местом, отметил он, однако события не обошли стороной и его. Затем взгляд Гейджа переместился на диаграммы, нарисованные Лейлой. И здесь кладбище не относилось к числу самых посещаемых, если можно так выразиться, мест. Возможно, по меркам Большого Злого Ублюдка, это было бы слишком банально.

Позади Гейджа Сибил не отрывала взгляда от экрана своего ноутбука.

– Я нашла источник, утверждающий, что изначально гелиотроп был частью Альфы, или Камня Жизни. Интересно.

– А там сказано, как с его помощью извести демона?

– Нет. – Сибил подняла голову и посмотрела на Гейджа. – Однако тут говорится о войне света и тьмы, Альфы и Омеги, богов и демонов – в зависимости от версии мифа. Во время этих войн огромный камень рассыпался на мелкие осколки, в которых остались кровь и сила богов. Эти осколки были вручены стражам.

– Ага. – Куин перестала печатать и повернулась к Сибил: – Уже ближе. В таком случае гелиотроп был вручен Денту как стражу. А он, в свою очередь, передал его нашим парням – в виде трех одинаковых фрагментов.

– В других источниках говорится, что гелиотроп используется в магических ритуалах, что он умножает физическую силу и ускоряет заживление ран.

– Опять в точку, – сказала Куин.

– Кроме того, он якобы регулирует менструальный цикл у женщин.

– Интересуешься? – повернулся к ней Гейдж.

– Нисколько, – отмахнулась она. – Но для наших целей важнее то, что по всем признакам это еще и камень-врачеватель.

– Тоже мне новость. Мы с Кэлом и Фоксом все выяснили уже много лет назад.

– Все связано с кровью, – продолжила Сибил. – Это нам тоже известно. Кровавая жертва, кровные узы, гелиотроп или «кровавый камень». И еще огонь. Он играет важную роль во многих инцидентах и был ключевым фактором в ту ночь, когда схватились Дент с Твиссом, а также в ночь, когда вы с Кэлом и Фоксом разбили лагерь у Языческого камня. И конечно, в ту ночь, когда мы вшестером снова соединили осколки амулета. Вспомните, что происходит, если ударить друг о друга два камня? Летят искры, а от искр загорается пламя. Вероятно, укрощение огня было первой магией, которой овладел человек. Гелиотроп – это сочетание крови и огня. Пламя не только обжигает, но и очищает. Может, именно огонь убьет демона.

– То есть ты хочешь стоять и бить камнем о камень в надежде, что волшебная искра упадет на Твисса?

– Сегодня у тебя явно хорошее настроение.

– Если бы огонь мог убить демона, тот давно был бы уже мертв. Я видел, как он скользил по языкам пламени, словно на серфе.

– Это был его огонь, а не наш, – заметила Сибил. – Огонь, возникший из Альфа-камня, из его фрагмента, переданного вам Дентом, богами. В ту ночь он вызвал сильнейший пожар.

– И как ты предлагаешь вызвать волшебный огонь из камня?

– Еще не знаю. А у тебя что? – спросила Сибил. – Есть идея получше?

Он не для того сюда пришел, напомнил себе Гейдж. Не для того, чтобы спорить о волшебных камнях и божественном огне. И даже не совсем понимает, зачем задирает Сибил. Она ведь выдержала все, с чем им пришлось столкнуться, соединяя три осколка камня.

– Сегодня меня посетил местный демон.

– Почему ты сразу не сказал? – Куин деловито достала диктофон. – Где, когда, как?

– На кладбище, вскоре после того, как я ушел отсюда.

– Когда? – Куин переглянулась с Сибил. – Часов в десять, да? Между десятью и половиной одиннадцатого? – Она посмотрела на Гейджа.

– Примерно. Я не смотрел на часы.

– И какую форму он принял?

– Моей матери.

Деловитый тон Куин мгновенно сменился сочувственным:

– Ой, Гейдж, прости.

– Такое уже случалось? – спросила Сибил. – Он появлялся в облике знакомых тебе людей?

– Новый трюк. Именно поэтому ему удалось меня провести – но только на минуту. В любом случае он был похож на нее – такую, какой я ее помню. На самом деле я не очень хорошо ее помню. Он был похож на ее фотографии.

На одну фотографию, подумал Гейдж. Ту самую, которую отец держал на прикроватном столике.

– Он… она… была молодой, – продолжал Гейдж. – Моложе меня, в одном из своих летних платьев.

Он сел и, прихлебывая остывающий кофе, подробно рассказал обо всем и передал разговор с демоном почти слово в слово.

– Ты его ударил? – спросила Куин.

– В тот момент мне это показалось хорошей идеей.

Сибил молча встала и взяла его руку, тщательно осмотрела ладонь, пальцы.

– Зажило. Мне нужно было знать, полностью ли зажили раны и может ли демон непосредственно ранить тебя.

– Я не говорил, что он меня ранил.

– Разумеется, ранил. Ты двинул кулаком в живот зверя – в буквальном смысле. Какие это были раны?

– Ожоги, дырки. Эта сволочь меня укусила. Дерется, как девчонка.

Сибил вскинула голову, любуясь его улыбкой.

– Я девчонка, но я не кусаюсь… в драке. Долго заживало?

– Довольно-таки. Наверное, час.

– Явно дольше, чем ожоги от естественного источника. Побочные эффекты были?

Гейдж хотел отмахнуться, но затем напомнил себе, что важна каждая деталь.

– Подташнивало, слегка кружилась голова. Но боль была адской, если тебе интересно.

Сибил недоверчиво посмотрела на него.

– А что ты делал потом? До твоего появления здесь прошла пара часов.

– Были кое-какие дела. Мы ведем учет времени?

– Просто любопытно. Мы все запишем, запротоколируем. Пойду заварю чай. Ты будешь, Куин?

– Я бы не отказалась от рутбира[2]2
  Газированный напиток из корнеплодов с добавлением сахара, мускатного масла, аниса, экстракта американского лавра.


[Закрыть], но… – Куин взяла бутылку с водой. – Ограничусь вот этим.

Когда Сибил вышла, Гейдж некоторое время молчал, барабаня пальцами по столу, затем тоже встал.

– Налью себе еще кофе.

– Конечно. – Куин проводила его недоверчивым взглядом. Искры сыплются не только при столкновении двух камней.

Сибил вскипятила воду, достала заварочный чайник, насыпала чай. Когда вошел Гейдж, она взяла яблоко из вазы, аккуратно разрезала на четыре части, предложила четвертинку Гейджу.

– Ну вот. – Она достала тарелку, разрезала еще одно яблоко, добавила несколько веточек винограда. – Если Куин заводит речь о рутбире, значит, ей нужно перекусить. Если хочешь чего-то посущественнее, у нас есть сэндвич или холодный салат с пастой.

– Мне хватит. – Гейдж смотрел, как она выкладывает на тарелку несколько крекеров и кубики сыра. – Нет никаких причин злиться.

Бровь Сибил взлетела вверх.

– С чего бы это мне злиться?

– Вот именно.

Она взяла дольку яблока, прислонилась к столешнице и откусила маленький кусочек.

– Ты меня неправильно понимаешь. Я спустилась на кухню потому, что захотела чаю, а не потому, что ты меня раздражаешь. Это вовсе не раздражение. Боюсь, тебе не понравится, если я расскажу, что чувствовала и чувствую теперь.

– А именно?

– Мне жаль, что он использовал против тебя твое личное горе.

– Нет у меня никакого личного горя.

– Заткнись. – Она снова откусила яблоко, на этот раз со злостью. – Вот что меня раздражает. Ты был на кладбище. И поскольку я очень сомневаюсь, что это твой обычный маршрут для прогулок, то делаю вывод, что ты пошел на могилу матери. И Твисс оскорбил – по крайней мере, попытался – память о ней. Только не рассказывай мне, что не оплакиваешь мать. Много лет назад я лишилась отца. Он сам сделал выбор – покинул меня, пустив себе пулю в голову. Но я все равно скорблю. Ты не хотел это обсуждать, и я спустилась на кухню, чтобы не докучать тебе. А ты тащишься за мной и заявляешь, что я злюсь.

– Уже прошло, – сухо ответил Гейдж. – Теперь ты совсем не злая.

– И не была, – пробормотала она. Потом вздохнула и снова откусила яблоко. Закипел чайник. – Ты сказал, что мать выглядела очень молодо. Сколько ей было?

– Думаю, чуть за двадцать. Я помню ее в основном по фотографиям. Я… Черт. Черт. – Гейдж достал бумажник и вытащил из-под водительского удостоверения маленькую фотографию. – Именно так она и выглядела, вплоть до этого проклятого платья.

Выключив горелку, Сибил подошла к нему и стала рассматривать фотографию в его руке, темные распущенные волосы, стройную фигуру в желтом сарафане. На коленях маленький мальчик лет полутора; оба улыбаются в камеру.

– Красивая. Ты пошел в нее.

– Он взял ее у меня из головы. Ты была права. Я не доставал снимок… Не знаю, наверное, несколько лет. Но это самые четкие воспоминания, потому что…

– Потому что ты носишь фотографию с собой. – Сибил сжала его локоть. – Можешь раздражаться, если так тебе легче, но я тебе сочувствую.

– Я понял, что это не она. Примерно через минуту.

И в эту минуту, подумала Сибил, он должен был чувствовать невыносимую печаль и радость. Она отвернулась, чтобы налить воду в заварочный чайник.

– Надеюсь, ты повредил ему парочку жизненно важных органов, если таковые у него имеются.

– Что мне в тебе нравится, так это здоровый вкус к насилию. – Гейдж спрятал фотографию матери в бумажник.

– Я сторонница физического контакта – во всех смыслах. Но согласись, любопытно, что, прикинувшись твоей матерью, он прежде всего попытался уговорить тебя уехать. Не напал, не оскорблял, как раньше, а уговаривал от лица человека, которому ты веришь: уехать, спасать себя. Похоже, мы заставили его поволноваться.

– Да, он выглядел очень взволнованным, когда сбил меня с ног.

– Но ты ведь встал, правда? – Сибил поставила на поднос чайник и чашку. – Через час приедет Кэл, потом Лейла с Фоксом. Если у тебя нет других предложений, можешь остаться на ужин.

– Готовишь ты?

– По всей видимости, такова моя доля в той странной жизни, которую мы ведем.

– Принимаю предложение.

– Отлично. Отнеси это наверх, а потом мы подключим тебя к работе.

– Я не рисую графики.

Выходя из кухни, она оглянулась и бросила на него самодовольный взгляд.

– Придется, если хочешь есть.

Гейдж вместе с Кэлом и Фоксом сидел на ступеньках парадного крыльца, наслаждаясь первой за вечер бутылкой пива. Фокс сменил строгий костюм на джинсы и футболку. В обычной одежде он чувствовал себя гораздо комфортнее.

Сколько раз они уже сидели так вместе, пили пиво? И не сосчитать, подумал Гейдж. Когда он бывал на другом конце света, то частенько садился, брал бутылку пива и вспоминал о друзьях в Холлоу.

А иногда возвращался в город в промежутках между Седмицами, потому что ему не хватало друзей. И тогда они сидели на крыльце в лучах заходящего летнего солнца, забыв – по крайней мере, Гейдж – о тяжелом грузе ответственности.

Но теперь вся тяжесть мира давила им на плечи – через два месяца им предстоит победить или умереть.

– Можно вернуться на кладбище втроем, – предложил Фокс. – Посмотрим, будет ли второй раунд.

– Вряд ли. Демон уже позабавился.

– В следующий раз, отправляясь на прогулку, бери с собой оружие. Я не имею в виду твой дурацкий пистолет. Можешь купить в супермаркете вполне приличный и абсолютно законный складной нож. А то этот сукин сын еще раз попробует откусить тебе руку.

Гейдж лениво пошевелил пальцами.

– Приятно было вмазать ублюдку, но ты прав. Черт возьми, у меня не было даже перочинного ножика. Непростительная ошибка.

– Значит, он может принимать облик мертвых… Прости, – прибавил Фокс и положил руку на плечо Гейджа.

– Ничего. Куин уже затрагивала эту тему. Принимать облик живых людей очень сложно. Сибил считает, что демон на это не способен. С мертвыми проще. У нее имеется сложная научная теория, в подробности которой я перестал вникать, когда они с Куин принялись спорить. Но тут я, пожалуй, соглашусь с Сибил. Демон материален. Но образ, форма – все это вроде оболочки, и оболочка может заимствоваться. Такова суть длинной лекции Сибил о формах материи и оборотнях. Демон не может заимствовать оболочку у живых, потому что они ее, если можно так выразиться, носят.

– В любом случае, – после минутного молчания сказал Фокс, – мы знаем, что у Твисса появился новый трюк. И если он снова захочет его повторить, мы будем готовы.

Возможно, подумал Гейдж, но шансы невелики. И с каждым днем уменьшаются.