Текст книги "Элита в России. Жизнь и творчество советских деятелей искусств"

Балет Большого театра

Перед любым вечерним спектаклем, которые, как правило, начинаются в 19 часов, сотни людей около Большого театра спрашивают каждого, кто направляется к входу, об одном и том же: «У вас нет лишнего билета?» Между тем у большинства из тех, к кому обращаются, лишнего билета нет; они сами рады попасть наконец в Большой театр на оперу или балет.

Построенное в начале XIX века здание Большого театра с его восемью мощными колоннами портала и метровыми бронзовыми конями, впряженными в квадригу бога поэзии Аполлона, вызывает у многих русских, которые любят пышность и внешнее великолепие, прямо-таки ностальгические чувства. Для них это путешествие в историю, во времена царей.

Не поскупились строители и при создании интерьера Большого театра. Посетители ступают по мраморным полам или мягким коврам редкой красоты. С потолков свисают тяжелые люстры из хрусталя, шлифованного вручную. Шелковые шпалеры, отделанные золотом зеркала и галереи переносят созерцающего в давно минувшую, но блаженную эпоху. Посреди ярусов для зрителей находится почетная ложа, декорированная воланами из материи цвета бордо. Это место с давних пор, то есть и до революции, предназначалось для кремлевских властелинов. Прежде здесь чествовали царя, теперь в почетной ложе аплодисменты принимает Генеральный секретарь КПСС.

Для артистов и зрителей Большой театр – это не просто театр, подобный любому другому. Посетители, которым удалось получить вожделенный билет (самый дешевый стоит 80 копеек, самый дорогой – 3 рубля 50 копеек, что соответствует примерно 12 западногерманским маркам) на одно из 2150 мест, радуются этому, как дорогому подарку. Кроме того, посещение Большого театра представляет одну из редких в социалистической действительности возможностей – прежде всего для женщин – демонстрировать собственный праздничный гардероб и любоваться нарядами других. Для артистов труппы Большого театра работа там – это почет, престиж и награда одновременно.

В Большом театре занято круглым счетом 2000 человек (рабочих, служащих и артистов); из них 250 – в балете, 250 – в оркестре и 170 – в хоре. Большая часть – 500 человек – состоит из рабочих сцены, декораторов, работников пошивочных, обувных и других мастерских, а также специалистов особой квалификации, изготовляющих скрипичные струны для виртуозов или ремонтирующих и настраивающих рояли перед премьерой. Приблизительно 300 человек заняты в административном аппарате.

В распоряжение Большого театра предоставлен также Кремлевский Дворец съездов с зрительным залом более чем на 6000 мест. В огромном современном здании, которое возведено на территории Кремля среди старых строений царских времен, не только звучит оперная и балетная музыка, но и проводятся партийные съезды. Сооружение многоцелевого назначения для широких масс. В обоих этих зданиях ежемесячно дают до 32 опер, 20 балетов и 12 концертов. Репертуар Большого театра на один сезон состоит в среднем из 50 опер и балетов; до революции 1917 года исполнялось самое большее восемь опер и пять балетов. С момента основания Большого театра в 1776 году в нем сыграно около 700 различных спектаклей, опер и балетов. С той поры миллионы русских и иностранцев имели возможность восхищаться совершенством и мастерством артистов Большого театра. Из тех, кто в этом знаменитом театре играет на скрипке, поет, танцует или дирижирует, никто не попал туда случайно. У всех у них солидное образование, и всем пришлось сдавать трудные экзамены.

Балетмейстеры и большинство солистов учились в Хореографическом училище Большого театра в Москве. Лишь изредка в Большой театр приглашаются крупные таланты еще из двух балетных центров Советского Союза – Ленинграда и Риги. Как правило, для всех танцоров и танцовщиц путь в Большой театр пролегает через его училище. Разумеется, ни один выпускник училища не может претендовать на то, чтобы его автоматически зачислили в труппу Большого театра. Из двадцати выпускников в престижный Большой театр, расположенный в центре Москвы, часто берут только одного, которого компетентный балетмейстер считает самым лучшим. Остальных распределяют в другие театры Советского Союза; они танцуют в Новосибирске или в провинциальном городе Туле, довольствуясь меньшей зарплатой и значительно меньшим почетом.

Дипломированные танцоры, которые в 18 или 19 лет поступают на работу в Большой театр, получают хорошую – для советских условий – зарплату. Они начинают со 120 рублей (420 западногерманских марок) в месяц. Если они время от времени исполняют небольшую сольную партию, то это сразу же отражается на их ежемесячных доходах: они возрастают до 140–200 рублей. Это больше, чем зарабатывает заведующий отделением в больнице. Обыкновенные солисты, которые уже не принадлежат к кордебалету, получают от 220 до 350 рублей. «Испытанные» солисты, которые находятся почти на самом верху служебной лестницы, зарабатывают от 400 до 450 рублей в месяц. Их ставки определяются объемом репертуара, степенью трудности сольных партий и количеством выступлений. Общепризнанные звезды среди танцоров и танцовщиц – такие, как Майя Плисецкая или Екатерина Максимова, – получают от 500 до 550 рублей в месяц.

Все ставки связаны с обязательным минимумом выступлений в течение месяца. Чем ниже заработок, тем чаще танцоры и танцовщицы должны выступать. Кто получает 120 рублей в месяц, должен, в соответствии с нормой, участвовать в 19 спектаклях; при зарплате 140 рублей – в 18 представлениях; получающие 200 рублей – только в десяти; разумеется, партии тогда становятся более сложными и продолжительными. При высших окладах план для солистов предусматривает от трех до шести выступлений.

Когда идет работа над новым балетом, актеры зачастую больше не танцуют в старых; тогда план остается просто планом. Деньги актерам идут, даже если запланированная норма не выполнена. Около 80 процентов танцоров и танцовщиц Большого театра моложе 30 лет. После 20 лет работы в балете женщины и мужчины 38–39 лет уже могут выйти на пенсию и получать 120 рублей (420 западногерманских марок) в месяц. Правда, большинство предпочитает не порывать с балетом. Те, кто физически еще в состоянии, продолжают танцевать; другие – либо работают балетмейстерами и режиссерами, либо идут ведущими танцорами в небольшие театры на периферии.

Каждый балетный спектакль, который впервые включается в репертуар Большого театра, должен преодолеть барьер художественного совета. В нем представлены отмеченные государством прима-балерины (заслуженные или народные артисты), ведущие балетмейстеры и режиссеры, а также члены руководства Большого театра; председатель совета – главный балетмейстер Юрий Григорович. Они вместе с сотрудниками министерства культуры решают судьбу нового балета. Часто в одном или другом месте спектакля предлагают или требуют внести некоторые поправки. До отклонения балета в целом дело, как правило, не доходит. Ведь его подвергают цензуре еще до того, как начинают инсценировать.

Артистам Большого театра на каждом шагу все напоминает об их работодателе. Они живут в домах, построенных Большим театром и ему же принадлежащих; врач, к которому они обращаются, работает в поликлинике Большого театра. Они посылают своих детей в пионерские лагеря Большого театра. И если они проводят отпуск в горах, в Подмосковье, Прибалтике или на Черном море, то живут в гостиницах, которые являются собственностью Большого театра.

Когда после перенесенной болезни они хотят отдохнуть, то едут в санаторий театра. Идет ли речь об отпуске или об отдыхе, основную часть расходов несет государственный предприниматель – Большой театр. И в старости артистам не избавиться от «своего» театра. В доме для престарелых Большого театра они могут провести остаток жизни.

Таким же старым, как и Большой театр, является и приданное ему Хореографическое училище. В настоящее время в нем учатся танцевать 600 школьников со всего Советского Союза. Половина учащихся проживает либо у родителей в Москве, либо на квартирах принявших их семей; 300 подростков живут в интернате театра. Занятия проводятся с 8 часов 30 минут до 18 часов.

На отделение классического танца, в котором обучение длится восемь лет, принимаются мальчики и девочки после третьего класса средней школы. В этом случае им от 9 до 11 лет. На шестилетний курс училища принимают детей, окончивших пять классов, то есть в возрасте 12–13 лет. На отделение народного танца с пятилетним сроком обучения дети поступают лишь после шестого класса (в 13 или 14 лет). Наряду с предметами по специальности учащимся преподают общеобразовательные дисциплины в том же объеме, что и в обычных средних школах. После окончания 10-го класса, являющегося в СССР выпускным, они получают аттестат зрелости, а после 11-го, в котором занимаются исключительно теорией и практикой балета, – диплом артиста балета.

Однако прежде чем они этого достигнут, им нужно выдержать суровый вступительный экзамен, состоящий из трех туров. Сначала экзаменационная комиссия внимательно оценивает внешние данные детей: лицо, фигуру. Телосложение должно соответствовать «балетным меркам». Затем проверяются эластичность движений, походка, прыжки. Дети, не отвечающие оптимальным требованиям, на второй, медицинский, экзамен даже не приглашаются. Врачи не только буквально прощупывают и прослушивают каждый внутренний орган, но и проверяют нервную систему, строение костей, мускулатуру и остроту зрения. Дети со слабыми нервами и зрением, ширококостные и мускулистые в третьем экзамене уже не участвуют. И он в основном сводится к тому, что педагоги оценивают художественное воспитание детей, чувство ритма и способность к импровизации.

Наряду с московской школой, танцоров и танцовщиц для балета готовят еще 18 других балетных училищ Советского Союза, например, в Ташкенте и Ленинграде.

«Оскар» за «Войну и мир». Сергей Бондарчук

На два часа дня я договорился о встрече с Сергеем Бондарчуком, известным режиссером и актером, у него на даче. Я должен был затратить около 35 минут на дорогу, чтобы доехать от центра Москвы до густого леса, окружающего столицу. Я еду по Кутузовскому проспекту, по восьмирядной обсаженной деревьями трассе, идущей за город, мимо Триумфальной арки, конного памятника, сооруженного в память о победе над Наполеоном.

Примерно через 12 километров мы сворачиваем с широкой аллеи на боковое шоссе. Здесь начинается пригородный лес. Только по двум полосам асфальтированного лесного шоссе едут в своих машинах те, кто хочет провести уик-энд за городом. Прерывистая белая разделительная полоса нанесена на этом шоссе. Максимальная скорость составляет 60 километров в час, и в принципе ее нельзя превышать. Только тяжелые, черные правительственные лимузины, в которых едут в свои поместья функционеры, звуком клаксонов и мигалками оттесняют всех прочих к краю шоссе.

Это узкое шоссе ведет мимо милицейских будок и постов через явно целебные сосновые, лиственные и березовые леса и пересекает Москву-реку, в которой летом купаются тысячи москвичей. Зимой они катаются на лыжах по замерзшей и засыпанной снегом реке. Слева и справа от шоссе попадаются маленькие русские деревеньки, которые, наверное, могли выглядеть сотни лет назад так же, как и сегодня. Нарядные деревянные дома покрашены в разные цвета и имеют искусные резные наличники. Перед домами сооружены, как правило, деревянные скамейки, на которых сидят и в мороз на зимнем солнце плотно закутанные бабушки и дедушки.

Сергей Федорович Бондарчук

На холмах и в долинах Москвы-реки повсюду тянутся к небесам пестро раскрашенные или золоченые маковки церквей. Однако уже не во всех церквах возвещается слово божье. Одни превращены в музеи или библиотеки, другие стоят полуразрушенные и пустые, только напоминая о прошлом. Россия в прошлом и в настоящем. Прошлое живет в настоящем.

Перед деревней Барвиха, лежащей к юго-западу от Москвы, ответвляется узкая, едва заметная гравийная дорога, уходящая в лес. С дороги не видны ни дома, ни сады. Проехав на малой скорости каких-нибудь 500 метров по тряской дороге, мы увидели среди высоких могучих сосен, дубов и молодых берез дачи – и великолепные, и более скромные, построенные в большинстве случаев из дерева. Лесные дороги имеют названия, как в городе. Щитки с названиями улиц и номера домов прибиты на зеленых дощатых заборах, гармонирующих с природой и достигающих почти двухметровой высоты.

Ровно через 40 минут я подъехал к даче Сергея Федоровича Бондарчука, находящейся на Третьей линии, № 75. Бондарчук, которому тогда было 64 года, является не только звездой среди советских режиссеров, но и одним из самых популярных актеров у себя на родине.

В дачной зоне Барвихи царит тишина. Слышно только щебетание птиц, и ветер слегка колышет осенние листья. Вдалеке слышен слабый собачий лай. Природный парк – идиллия у ворот многомиллионной Москвы. Здесь красиво, удивительно красиво.

Затем я позвонил у калитки. Спустя минуту отворяет мне 18-летний сын Бондарчука Федор, которого члены семьи ласково зовут Федей. Он дружески приветствует меня и приглашает пройти с ним в дом. По пути он поворачивается и громко восклицает: «Отец Сергей, к тебе гость!» Сергей Бондарчук не спеша идет ко мне из самого дальнего угла сада, где он со своей супругой, известной актрисой, только что сжигал осеннюю листву. Он одет тепло – на нем толстая парка, теплые ботинки, шапка с помпоном и джинсы, так как в этот осенний день холодно. Он приветствует меня с искренней сердечностью и без каких-либо формальностей, ибо мы знакомы уже давно: «Норберт, как хорошо, что вы приехали».

Он берет меня за руку и ведет не в дом, а назад в сад. «Я должен еще кое-что сделать и попутно хочу кое-что вам показать». Он рассказывает историю каждого дерева, каждого куста в своем саду. Старые, необычайно высокие, так по крайней мере кажется мне, сосны становятся благодаря его рассказам живыми существами. Бондарчук почти ведет с ними нечто вроде диалога.

Он знает не только научные и народные названия всех кустов и растений, которые он привез отовсюду и сам посадил, но и их возраст, их цветы и плоды. «Сейчас, осенью, я должен обрезать и пересадить растения, – продолжает Бондарчук. – Жена и я работаем каждую субботу и воскресенье в саду, дети же – сын Федя и дочь Алена и ее муж Виталий – увиливают от работы, как только могут. Мы, конечно, с удовольствием занимаемся этой работой». Как я узнал от отца позже, дети делают садовую работу не очень хорошо и не как надо.

Мы с удовольствием прогуливаемся по огромному, по моим понятиям, саду. Невольно думаешь о ФРГ с ее небольшими и дорогими участками. Пока я еще не спрашиваю моего хозяина о размерах его участка и о его цене. После того как Бондарчук показал мне все деревья, кусты и небольшую теплицу, в которой он выращивает огурцы и помидоры, он ведет меня в свой «садовый рай» – дровяной сарай, в котором он оборудовал настоящую домашнюю мастерскую. Подле циркулярной пилы, действие которой он мне точно поясняет, располагается его мастерская, где стоит большой ящик с инструментами западного производства. В свободное время он мастерит рамы для картин, написанных им самим. Кроме того, Бондарчук делает скворечники и кормушки для птиц, ремонтирует косилку для газона и отдается любимому занятию – резьбе по дереву.

В саду стоит почти двухметровая деревянная скульптура, изображающая русского крестьянина, над которой он работал «очень долго» и которая все еще не вполне готова. Небольшой деревянный домик, стоящий у садового забора, он, как я предположил, также построил сам. Бондарчук улыбается: «Нет, это не просто деревянный дом, это финская сауна, построенная специалистами».

Ее мы также осматриваем. Не считая лампы у потолка, здесь нет никаких электрических устройств. Печь в сауне отапливается дровами, собранными и мелко наколотыми самим Бондарчуком. «Они дают совсем другое, естественное тепло, и запах дерева невозможно описать», – с восторгом говорит он. Холодная вода для душа поступает из собственного колодца.

Любители сауны, обливающиеся потом, долго стегают себя березовыми вениками. Это полезно для кожи и кровообращения, утверждает Бондарчук, у которого сауна в почете. Раз в неделю он посещает один или с друзьями эту парилку в маленьком деревянном домике. Зимой они охлаждают разгоряченные тела в снегу, катаясь в нем по нескольку минут.

В другом углу сада Бондарчук прежде очень любил с приятелями проводить время в теплую погоду. В открытом зимнем саду с застекленной крышей семья Бондарчуков отмечала все русские праздники. Часами они там ели, пили, беседовали, спорили, пели и без конца провозглашали тосты за присутствующих, родственников, знакомых, детей, родителей, дедушек и бабушек, желая им здоровья, успехов и долгой жизни. С тех пор как Бондарчук не пьет ни капли спиртного и не курит, у него не хватает «терпения для длительных процедур».

Между тем мне стало несколько холодно в легком пальто и летней обуви. Бондарчук предлагает пройти наконец в дом. Прежде чем ступить через порог дома, где проводят уик-энд, я спрашиваю его о размерах участка. «Этого я не знаю», – быстро отвечает он. Он зовет жену: «Ирина, знаешь ли ты площадь нашего сада?» Но и она сначала не может дать точной справки. Наконец Ирина вспоминает, что площадь земельного участка составляет 27 соток. Эти данные мне вообще ничего не говорят; вероятно, эту меру употребляют лишь в России, и она возникла еще в древности. Я прошу выразить ее в квадратных метрах; и тут оказывается, что мои хозяева не имеют никакого понятия о том, сколько это будет в квадратных метрах. Зовут зятя, молодого журналиста; он должен нам помочь. Он задумывается на минуту и затем вспоминает, что 100 соток соответствуют одному гектару. Один гектар, уточняем мы вместе, равен четырем моргенам. В одном моргене 2500 квадратных метров, следовательно, немного меньше 27 соток. Итак, размер участка составляет около 3000 квадратных метров.

Решив эту задачу, мы направляемся в дом. Бондарчук и его жена снимают тяжелую обувь и скользят по полу в домашних туфлях – в сенях их множество. Я также хочу снять свои ботинки, загрязнившиеся в саду, но Бондарчук просит меня не снимать их.

По русскому обычаю он предлагает мне за встречу чего-нибудь выпить. На выбор имеются виски, грузинский и армянский коньяки, французский ликер, итальянский вермут и русская водка. С благодарностью я отклоняю предложение и, как Бондарчук, ничего не пью. Он согласен. Однако я должен был попробовать глоточек одного напитка; никогда и нигде мне не предложат ничего подобного. Этот напиток, по словам Бондарчука, «водка и целебное средство» одновременно, представляет собой сибирский «золотой корень», настоянный на водке. Он полезен для нервов, а также для потенции. Затем Бондарчук дает мне с собой домой один «золотой корень».

Едва мы уселись за прямоугольный стол, накрытый в уютной и теплой деревянной даче, г-жа Бондарчук подает нам русский чай, булочки и икру из баклажанов, помидоров, чеснока и лука собственного изготовления. После того как я поблагодарил за вкусную закуску, Бондарчук еще раз возвращается к так упорно затронутой мною теме размера участка и дачи. «Земельный участок, хотя и большой, вовсе не принадлежит мне. Я купил воздух», – шутит он. И действительно, Бондарчукам не принадлежит ни одного квадратного метра земли, включая также землю, на которой стоит – конечно, собственная – дача из шести комнат. Дело в том, что ни один советский гражданин не имеет права приобретать в свое владение земельные участки. Они являются исключительно собственностью государства, которое, как в случае с Бондарчуком, сдает их в аренду гражданам за очень небольшой поземельный налог. Его именитому соседу, бывшему шефу советского военно-морского флота Горшкову, ничего не принадлежит. Находящаяся в его распоряжении служебная дача предоставлена министерством. Когда хозяин теряет должность, уходит на пенсию или умирает, ее получает другой ответственный работник. Дача, в которой живут Бондарчуки, принадлежит ему и его семье. Он может ее продать или передать по наследству. Ее строительство обошлось ему в несколько сотен тысяч марок. Он оплатил ее стоимость наличными. За отопление, электроэнергию, уборку мусора, за холодную и горячую воду и за телефон платит ежемесячно около 100 рублей (350 немецких марок).

И за свою большую шестикомнатную городскую квартиру в центре Москвы на улице Горького Бондарчуки тоже платят только 100 рублей. Из лоджии виден центр советской власти – Кремль. До магазинов, театров, включая Большой театр, рукой подать, станция метро находится прямо перед дверью дома.

Имеющий многие награды актер и режиссер свою комфортабельную квартиру в старом доме получил от Моссовета, Московской городской управы, а не от Госкино, государственной киноорганизации, владеющей собственными домами. Квартира, занимаемая Бондарчуком, имеет высоту в три метра, лепные потолки и массивные дубовые двери. «Хотя улица Горького красива, – говорит Бондарчук, – но я живу одновременно как бы на кладбищенской аллее. Посмотрите вокруг, везде мемориальные доски в честь известных деятелей искусства, науки, политических деятелей. Это неизбежно напоминает тебе уже о собственных мемориальной доске и могиле».

К могилам и кладбищам у Бондарчука особое отношение, и к ним он проявляет особый интерес. Каждый раз, когда он едет куда-нибудь в России или за границей, он ищет какое-нибудь известное кладбище. Волково кладбище в Ленинграде, на котором также похоронена мать Ленина, произвело на него особое впечатление. На этом кладбище похоронены многие дружившие с ним артисты, вместе с которыми он снимал кинофильмы и был счастлив в личной жизни. Он побывал на всех их могилах; однако вопреки старому русскому обычаю он не выпивал рюмки водки в память о них. Ибо атлетического сложения режиссер, который в свои лучшие времена в течение вечера выпивал три бутылки водки и нисколько не пьянел, отказался от алкоголя, когда заметил, что от «высокого градуса водички» он стал пьянеть. Задумавшись, Бондарчук говорит: «В то время я вообще уже не пил и не делал исключения даже на кладбище. Надеюсь, что мои друзья на меня не обидятся». Чтобы снова с ними помириться, он клал букет тюльпанов на каждую могилу.

Бондарчук рассказал также о разговоре со сторожем на кладбище, от которого он узнал целый ряд интересных подробностей. Тот поведал, что есть люди, которые еще при жизни устанавливают себе памятники. Это особенно поразило Бондарчука.

Известный советский актер («Фамилию его я лучше не буду называть», – говорит он), ежедневно бывающий на могиле своей умершей жены, которую он очень любил, попросил одного ленинградского скульптора высечь из камня и установить на кладбище памятник согласно его замыслу. Он это сделал, объясняет Бондарчук, чтобы после смерти избавить своих родственников от хлопот, связанных с его похоронами. Жена Бондарчука Ирина с понимаем относится к воле пожилого господина из Ленинграда: «У нас в России сохранились еще очень многие старые традиции. Моя мать, например, уже сейчас определила, в какой сорочке, шали и платье ее должны положить в гроб. Все это подготовлено».

Бондарчук считает, что культура на кладбищах является зеркалом национальной культуры, в котором так или иначе отражается духовное здоровье народа. Кто не почитает умерших, не живет с ними, не способен также почитать и любить живых людей. И этой способностью обладают еще очень многие русские, полагает Бондарчук.

По крайней мере один раз в году – на пасху – и верующие и атеисты посещают кладбище. Ни один русский не остается в этот день дома, так как почти у каждого есть умершие родственники, друзья или знакомые. Тысячи и тысячи людей совершают, прихватив полные сумки, паломничество на кладбища. В избытке они приносят с собой еду и напитки, а также складные стульчики для бабушек и немощных. Ибо никто не идет на кладбище только на пять минут, чтобы произнести краткую молитву или помянуть покойника; все они проводят там более длительное время, беседуют друг с другом, едят и пьют. При этом и покойники должны вкусить земных благ: на могилы возлагают хлеб, ветчину или яйца и нередко выливают на них рюмочку водки. Перед трапезой, которая нередко длится несколько часов, и после нее могилы прибирают и ставят на них свечи.

Сергей Бондарчук, любящий и соблюдающий старые русские обряды, не верит в церковном смысле в какого-либо бога и тем самым в продолжение жизни после смерти. Он верит в «более высокое начало». Вместе с тем религия для него не является опиумом для народа, как это формулировал Карл Маркс. Советский режиссер, прочитавший несколько раз на протяжении своей жизни Библию («Нельзя же игнорировать многовековую историю. Нужно быть просто дикарем, вышедшим прямо из пещеры, чтобы не знать Библию»), верит в принцип надежды. «Никто не имеет права отнять у людей надежду, религиозную в том числе, даже тогда, когда другие убеждены в том, что это сказки».

С «феноменом смерти» Бондарчук уже лично познакомился. Во время съемки гигантского фильма «Война и мир» он потерял сознание и находился даже в состоянии клинической смерти. «Я чувствовал себя легко, удовлетворенно, парил в космической невесомости. Я не хотел возвращаться в жизнь. В подсознании я сопротивлялся этому». Однако врачи спасли его. «Мой час, – говорит Бондарчук, – еще не пробил. Судьбе было угодно, чтобы я еще жил».

Жизнь Сергея Бондарчука состоит прежде всего из работы. При этом он настолько преуспел, что получил все, что советское государство может дать, – почет и награды. Бондарчук – лауреат Ленинской премии, Государственной премии, заслуженный деятель искусств, народный артист и профессор. Сверх того, он одновременно занимает важные профессиональные и политические посты, он депутат Верховного Совета и секретарь Союза кинематографистов СССР.

Отмеченный высокими наградами известный режиссер и актер родился в 1920 году в маленьком селе Белозерка на Украине. Его отец, предки которого происходили из украинцев, русских и болгар, был чернорабочим, который тотчас примкнул к большевикам. Когда мать в 1920 году произвела на свет в Белозерке Сергея (которого ласково звали Сережей), отец его служил в далеком Кронштадте в Красном военно-морском флоте.

Маленькому Сереже прежде всего нравилась татуированная грудь его отца Федора. По примеру иконной живописи – богородица держит на руках маленького Иисуса – отец велел вытатуировать на груди мадонну с младенцем и, кроме того, надпись «Таня и Сережа всегда со мной»; Таня – это его жена, а Сережа – сын.

Сережа хотел, в подражание отцу, сам себя татуировать. Мать, происходившая из городской семьи и постоянно заботившаяся о соблюдении этикета, строго запретила это делать своему сыну. «Нам было по одиннадцать лет, и нас учил один занудный математик. Вместо того, чтобы учиться счету, мы татуировали моего приятеля. Для этого нагревали иголки и тщательно делали один за другим уколы на коже. Кожа, конечно, взбухла и была воспалена. Испугавшись и получив взбучку от родителей, мы перестали татуировать моего друга».

Отслужив на флоте, отец не вернулся больше в родное село, а переехал со своей семьей в районный центр Таганрог, называемый также городом Чехова. Там отец работал на кожевенном заводе, где изготовляли тяжелые ремни для промышленных предприятий. Маленький Сережа начал страстно увлекаться театром. После революции в этом промышленном городе повсюду стали возникать самодеятельные театры. У молодежи также были свои собственные театры рабочей молодежи, в которых сотрудничал Сережа.

В сараях, находившихся во дворах, юный Бондарчук был великим организатором. «Я был в одном лице автором сценариев, режиссером и актером. Моя первая пьеса – мне было тогда около восьми лет – называлась «Исчезнувшие дети». Я играл отца этих детей, принимавших участие в демонстрации и внезапно исчезнувших. Хотя их разыскивали, найти не могли. То была в самом деле трагическая роль».

Сюжеты пьес, которые представляли дети, выдумывали они сами. Большей частью их брали из повседневной жизни – конфликты между детьми и родителями, учителями или соседями, не желавшими понимать шутки детей.

«В восемь лет для меня уже прочно определилась моя профессия: я хотел стать актером. Игра в пьесах для меня не только профессия, это мое призвание», – поясняет Бондарчук свою страсть.

Все, что касалось театра или кино, было его жизнью. В конце 20-х – в начале 30-х годов в Таганроге появились первые кинопередвижки. Маленький Сережа был совершенно вне себя после того, как впервые посмотрел немой кинофильм. Но он хотел быть не только зрителем, но и актером. Он ломал и ломал себе голову, как и где раздобыть такой кинопроектор и кинофильмы. В конце концов вместе со своими друзьями он пришел к заключению, что они должны украсть киноленту и аппарат. Решено – сделано. Поздним вечером, когда уже было темным-темно, хоть глаз выколи, добыча была в их руках: они похитили у кинопрокатчиков большой ящик, в котором были, однако, только катушки кинофильмов. Не имея демонстрационного аппарата, ребята просмотрели фильм кадр за кадром, держа ленту перед свечой.

Однако Сережа Бондарчук был этим недоволен. Напряженно думал он о том, как заполучить аппарат. Оставался лишь один путь, а именно – смастерить аппарат самому. В библиотеке он нашел книгу, в которой рассказывалось о том, как построить кинопроектор. Но и этот замысел потерпел неудачу, так как, несмотря на все усилия, он не смог достать отдельные части, а также не нашел никого, кто был в состоянии изготовить их для него.

К счастью, он обнаружил у родственников диапроектор, который они, конечно, ни за что не хотели отдать. «После долгих поисков и горьких разочарований мне наконец пришла в голову идея, – еще и сегодня радуется Бондарчук. – Я повесил на стену белое полотно, просверлил в стене сарая дыру, наполнил бутылку водой и держал перед ней в руке диапозитив, который увеличивался водой в бутылке. Кроме того, я сам рисовал на стекле картинки и показывал их. Это было тогда мое кино – глазок для одного лица».

Год 1932-й был для Сережи печальным с двух точек зрения. От голода умерли его многочисленные друзья, родственники и знакомые. «Это был очень тяжелый, голодный год. Впечатления от голода и нужды я не забуду до конца жизни». Отца, которого партия ценила как надежного работника, перевели из Таганрога в Ейск. Его сыну ни за что не хотелось покидать Таганрог, где ему очень нравилось и где жизнь для него становилась все более интересной. Жена владельца дома, у которого Бондарчуки снимали комнату, работала кассиршей в городском театре и бесплатно проводила в театр не имевшего денег мальчика. Он был в восторге от искусства актеров и атмосферы прежнего императорского театра. Громоздкие канделябры, парчовые занавеси, мягкие кресла и ложи очаровывали рабочего юношу.