Текст книги "Настоящее время"

Марина Аймалова

У Анны Вадимовны завтра выписка, накануне обязательное купание. Анна Вадимовна ходячая; медсестра пришла, чтобы пересадить пациентку на специальный передвижной стульчик для принятия душа и отвезти в ванную комнату, которая есть в каждой палате. Я помогаю раздеться.

– Анна Вадимовна, раздевайтесь, поедем купаться.

– Прямо сейчас?

– Да!

Анна Вадимовна снимает халат. Спрашивает:

– А комбинашечку тоже?

– Конечно!

– Я что, по коридору голая поеду?!

– Зачем по коридору? Ванная же вот!

– А-а-а! А панталончики снимать? (Очень красивые, в кружевах…)

– Конечно.

– Ну как же я, голая-то, в коридор…

– Да мы не поедем в коридор! Если, конечно, захотите, можем и по коридору вас прокатить, но не голую точно!

– Ну, конечно, куда мне голой-то… У меня груди никогда не было, вот была б хотя бы как у вас!

И тут Анна Вадимовна показывает на меня, а у меня шестой размер!

А сама Анна Вадимовна весит килограммов сорок пять, и рост у нее метр пятьдесят…

Я говорю:

– Анна Вадимовна, хотя бы?!

Анна Вадимовна задумывается:

– Ну да, наверное, не пошли б они мне, падала бы часто. От перевеса…

Хохочем все вместе… Наша Анна Вадимовна – истинная женщина в свои девяносто восемь лет!

Мира Тристан

Чего хочет человек, находясь в больнице? Хочет выздороветь и отправиться домой.

Чего хочет человек, когда он знает, что его болезнь неизлечима, и неизвестно, сколько еще осталось жить? Все равно хочет выздороветь и жить. Это естественно для человека – хотеть жить.

А что можем мы сделать для наших пациентов? Подарить им радость сегодня и сейчас, снять напряжение и страх своим вниманием и заботой. Увидеть каждого с его историей жизни.

Нине Ефимовне восемьдесят восемь лет, она практически не разговаривает, все отрицает или со всем соглашается. Поехали с ней на прогулку, говорим – именно говорим – друг с другом. Спрашиваю: как в войну жили, как юность прошла, тяжело ли было? Да, отвечает, тяжело. А что, спрашиваю, было хорошего в жизни? Все было хорошо, отвечает, жили весело и дружно. А сейчас в чем радость? Чтобы внук хотя бы один раз навестил, телевизор посмотреть, выпить чаю самостоятельно и сидя в кресле, а не лежа в кровати. Спасибо, говорит, что вы мне время уделили.

А рядом в палате Лариса Антоновна говорит: «И чего вы с ней возитесь?»

Ревность. Каждый, каждый хочет участия и заботы.

Валерий Першуков

Леокадия Платоновна совсем одинока: муж умер, детей не случилось, ни сестры, ни брата нет и не было. Родилась она в далекой сибирской деревне, получив необычное имя от чудаков-родителей, и жила там до встречи со своим будущим мужем, заезжим шофером. Привез ее муж в Москву еще совсем юной, и вот дожила она до старости в до сих пор чужом городе и теперь осталась одна. Сидит часами на кровати в палате, словно окаменев.

Сегодня в хосписе итальянская «тележка радости»[8]8
  «Тележка радости» – одно из самых популярных волонтерских мероприятий в хосписах. Обычная сервировочная тележка загружается сувенирами и угощениями для пациентов и развозится по палатам. С собственными «тележками радости» стали приходить добровольцы из компаний и организаций, для многих с этого начинается их волонтерский путь в хосписе.


[Закрыть], и девушки-волонтеры вовсю стараются: все в нарядах в цветах итальянского флага, на тележке кусочки пиццы разных видов, в кастрюле горячая паста собственного производства с артишоками, на десерт нежнейший тирамису, виноград и сицилийский апельсин. Звучат итальянские песни, волонтеры предлагают угощения и снуют туда-сюда от тележки к столикам пациентов.

Леокадия Платоновна грустно взирает на все это великолепие и вдруг говорит, по-сибирски окая:

– Эх, девчонки, ну на кой мне эти ваши тирамисы сдалися! Чо я в их не едала-то? Ну акчо б вы мне картошечки б горячей приташшили да с сальцом и огурчиком соленым бы, вот оно б дело было, а не эта тирамиса.

Девчонки на мгновение ошеломленно зависли.

– Ну акчо, приташшим, – нашлась наконец Галина. – Завтра же и сварганим!

Так у Леокадии Платоновны появилась своя «тележка радости».

Алёна Сапрыкина

– Елизавета Петровна, у вас скоро день рождения. Какой подарок вам подарить?

– А сколько мне будет?

– Девяносто пять лет.

– Мне уже девяносто пять?! (Поворачивается к волонтеру.) Ёкалэмэнэ! Нет, ты представляешь, мне почти девяносто пять лет! Станцуем вальс?!

Светлана Лоскович

Я работаю координатором паллиативной помощи на выездной патронажной службе хосписа. Совместно с медиками мы помогаем тем пациентам, которые могут и хотят оставаться дома.

Переступая порог, ты знакомишься не только с пациентом, но и с его близкими, укладом дома, семьей, бытом – с его родной средой.

Это может быть любящая шумная толпа детей и внуков, а может быть печальное одиночество. Может быть старый мудрый кот, может быть капризная нечесаная собака или, наоборот, ухоженный верный пес… или сад на балконе.

К подопечному могут приходить дети, а могут коллеги по конструкторскому бюро; студенты, которых он учил; соседи, с которыми уже с течением лет многое связывает. Там, дома, может быть очень уютно. Или пыльно и запущенно…

Все это очень тонко, деликатно и глубоко. И нельзя никак потревожить эту жизнь!

И вот я пришла к Маргарите. Квартирка на третьем этаже без лифта. Цветы в вазе на круглом столе, красивая скатерть, чистые окна, легкие занавески, играет тихонечко приятная музыка.

Светлая! Легкая! Улыбчивая! Очень уверенная и одновременно трепетная Маргарита! Красивая невероятно! Ее дочери Кире двадцать шесть лет, у Киры рак.

Спрашиваю, чем помочь.

– Нужно оформить бумаги в соцзащите! И питание, Кире очень нужно специальное питание!

– Хорошо. Давайте вместе позвоним, всё узнаем, отправим документы – всё сделаем. И питание поможем закупить.

– Спасибо!

Звоним, узнаём, отправляем, ждать неделю!

Разговорились с Маргаритой:

– Света, жизнь моя закончилась двадцать лет назад. Накануне 1 сентября муж поехал за картой памяти для видеокамеры: дочка должна была пойти в первый класс, и он мечтал сделать кино про этот день! Трагически погиб… Все планы и мечты рухнули! А я так хотела уйти с работы, быть дома, забирать дочку из школы, делать с ней уроки, а потом гулять в парке. Вечером – ждать мужа с работы, вместе ужинать, снова гулять и – жить! Все оборвалось тем вечером. А недавно поставили диагноз Кире… Знаете, было бы очень здорово, если специальное питание будет со вкусом клубники! Кира так любит клубнику!

У меня рвется сердце… Как выносят эти красивые плечи столько испытаний?! Как эта красивая женщина остается такой жизнерадостной?! Откуда у нее силы заботиться о дочери, вести дом, любить, жить, быть красивой?!

Через неделю снова навестила их, вопрос с документами решен, я принесла тортик со свежей клубникой и сырным кремом. Кира и Маргарита радуются очень, мне так отрадно!

Выхожу из подъезда, автоматически поднимаю глаза на окна Маргариты, солнце слепит… Маргарита в красивом летнем ярком сарафане на балконе, а вокруг голуби. Много голубей! Очень много голубей! Я немного растерянно и удивленно смотрю… Маргарита замечает мое удивление, улыбается:

– Надоели они мне, назойливые очень, горластые! – говорит она, наливая воду голубям. – Ну а как? (Пожимает плечами.) Как? Нельзя же живое существо оставить без воды в такую жару!

Снова прощаемся, шлем друг другу воздушные поцелуи.

Сколько же любви и заботы может быть в человеке…

Господи, защити Маргариту и Киру…

Мира Тристан

«Знаешь, и хорошо, что нет комментатора, он только мешает. Я и сама все вижу».

В. И. не слышит, но это не мешает ей быть болельщицей «Зенита» и поклонницей Дзюбы.

Нюта Федермессер

Александр Петрович – бывший инженер, наладчик контрольно-измерительных приборов. Ему семьдесят. Его жене Валентине Ивановне шестьдесят пять. Вместе они уже сорок лет.

Сейчас супруги в хосписе. В своей комнате они принимают гостей – сына и невестку. Валентина Ивановна читает мужу газеты, вместе они смотрят концерты в холле и даже участвуют в мастер-классах по скрапбукингу.

Александр Петрович: Мы рады, что сейчас мы здесь. Вместе. Знаете, когда меня сюда привезли, очень болело.

Валентина Ивановна: И дома болело. Очень. Мучились мы несколько дней. Доктор к нам пришел, про хоспис рассказал. Что же вы так изводите себя, говорит. Вам в хоспис надо. А мы – ни в какую. Только дома, только вместе. Не знали, что здесь вот так.

А. П.: А вот однажды в выходные заболело нестерпимо. И до этого болело! У меня же рак, метастазы…

В. И.: А ведь еще летом мы отдыхать вместе ездили. К морю. Получили путевки в Геленджик от соцзащиты. Райское место: сосны, воздух, море, еда такая аппетитная. Наплавались, загорели. Гуляли подолгу. А вот из отпуска приехали – и на́ тебе. Посыпалось все. И я заболела: проблемы с желчным пузырем, операция. Да и у него внезапно опухоль выявили. Быстро все случилось.

А. П.: Сначала меня лечили. Плохо и больно было. А потом сказали, что дальше не будут. Врач мой мне так и сказал: «Оперировать опасно, риск большой, процент успешного исхода низкий». Я спрашиваю, сколько процентов успеха? Он сказал, что обычно 20 %, ну может 30 %. А я всегда был человек рисковый. Говорю, что даже если 10 % – лечите, режьте. Я не боюсь. Но доктор сказал: не возьмется, опасается, что организм уже не справится. Что не выдержу, мучения будут лишние. И только время потеряем.

В. И.: Он у меня всегда сам решения принимал. Всегда. Думал много, взвешивал. А потом как решал, так и делал. Окончательно, по-мужски.

А. П.: Да, я инженер, голова привыкла мыслить аналитически. Все за и против учитывать. Всю жизнь так. А с болезнью этой… Ну почему должно быть иначе? Все в жизни по определенным законам течет.

В. И.: Нам здесь нравится. Очень хорошо, все внимательные. Вот бежит сестра по коридору к другому больному. Видно, что занята. Но никогда не огрызнется на просьбу. Только скажет приветливо: «Конечно, я к вам подойду через пять минут. Всё сделаем». И спокойные все. И меня, не больную, а просто жену, успокаивают, объясняют всё. Я себе не позволяю ничего такого в палате. Если что, поплакать там, выхожу. Сестры подходят, обнимают, гладят, спрашивают, чего мне хочется. Вы знаете, они даже кормят меня. Приносят всё такое нежное, аппетитное. А ему – всё не по вкусу.

А. П.: Да изменилось все… В голове-то у меня образ еды привлекательный, а язык ее не узнаёт. И груша вот – не груша. И шашлык не тот.

В. И.: Но ведь здесь все очень вкусное. Нам даже еду иногда из ресторана приносят. Прямо заходят, предлагают заказать и потом приносят ресторанные блюда. Удивительно!

А. П.: Никто не представляет, что так может быть. Мы привыкли иначе. В больнице все строго.

Хоспис – это дом, где берегут жизнь, сколько бы ее ни осталось…

Надежда Фетисова

Когда я захожу в палату к Алле Евгеньевне, она всегда гладит меня по щеке и улыбается. А говорит она тихо-тихо.

В хосписе вообще суета отступает, тут время течет по-другому, а в комнате Аллы Евгеньевны еще больше затихает. Движения становятся плавными, как в замедленной съемке. Можно просто посидеть рядом, послушать ее тихий, спокойный голос, пока теплая ладошка гладит твою щеку.

Специально для Аллы Евгеньевны врач принесла веточки красной рябины. Она медленно дотянулась до ягод и улыбнулась: «Прикоснуться к осени…»

Анастасия Лаврентьева

Наше знакомство с одним из моих самых любимых пациентов, Владимиром Павловичем, началось с того, что он запустил в меня тапком.

Я вошла в палату, чтобы познакомиться и пригласить его на концерт. Выслушав меня, наш новый пациент сначала предельно популярно объяснил мне, что он работал аж целым директором в Останкино и поэтому в гробу видал все наши недоконцерты, далее послал меня в очень отдаленную местность и, чтобы придать мне ускорение, запустил в меня тапком.

– Ну и ладно! – ответила я ему. – Не хотите – как хотите.

Вообще мне нравятся такие пациенты: во-первых, тем, что их эмоции открыты и ясны, можно легко понять, что они чувствуют, и подстроиться под них; во-вторых, я уверена, что они не дадут себя в обиду и всегда скажут, если что-то их беспокоит.

С тех пор я заходила в палату исключительно к его соседу, беседовала с ним, предлагала то и это, а Владимиру Павловичу доставались только вежливое «здравствуйте» и улыбка.

Недели через две крепость пала. Он подозвал меня к себе и со скучающим видом процедил:

– Ну ладно, расскажите, что у вас там, какая программа на эту неделю.

И после этого мы с ним подружились. Он участвовал буквально во всем, даже раскрашивал матрешек на мастер-классе, причем, как и положено директору, руководил, а волонтер прилежно воплощала его решения в жизнь: «Аккуратнее давай, аккуратнее. Тонкие линии, ты понимаешь, что значит тонкие линии?!»

Через некоторое время ему, видимо, пришла в голову неожиданная мысль, что неплохо было бы извиниться за тапок. Но извинился он так же своеобразно:

– Знаешь что, это было, конечно, некрасиво с моей стороны, но я не буду извиняться, потому что нечего приставать к человеку, когда ему нехорошо.

– Ну кинули и кинули, Владимир Павлович, – ответила я весело, – чего не бывает в жизни, я не обижаюсь. Да тем более вы промахнулись.

Он со вздохом согласился.

Ольга Фоменкова

В нашей жизни есть дела, которые, сделав именно так, а не иначе, мы не сможем уже изменить, переиначить, как бы сильно нам этого ни хотелось. Например, выбрать платье для своей умирающей двухлетней дочери, чтобы похоронить ее в нем…

Сегодня, за несколько дней до новогодних праздников, мой рабочий день был не в стационаре. С одной из наших мам, Мариной, мы ездили именно за такой страшной покупкой: семья из другого города, Москва для них темный лес, да еще и в таком состоянии…

Маленькая Таня еще недавно была обычным, полным жизни ребенком. Несложная операция, неожиданная предрасположенность к тромбозам и кома; итог – паллиативное отделение. С этим миром девочку связывает лишь тонкая нить: искусственная вентиляция легких и кардиотоники. Родители и врачи знают, что счет идет на дни.

Вчера Марина долго говорила о том, что не хочет мучить ребенка в отделении реанимации, нужно отпустить… И еще о своей растерянности: не знала, как повезет дочку домой, во что оденет. Ей важно было одеть Таню в красивое голубое платье. Как что-то последнее, что мама сама еще может сделать для своего ребенка.

Я предложила свозить ее в магазин. Марина боялась этой поездки и попросила меня просто купить что-то на мой вкус. Мысль о том, что ей придется самой выбирать это платье, убивала ее. Я сказала:

– Подумай до завтра, и я сделаю, как ты скажешь. Мне кажется важным выбрать платье тебе самой. Оттого что мы поедем вдвоем, тебе, конечно, не будет легче, но мы сделаем это вместе и если тебе вдруг станет плохо, то я буду рядом, обниму тебя и помогу дойти до машины.

Мы поехали вместе: то и дело останавливались, плакали, обнимались – и ехали дальше… В «Детском мире», рыдая, вдвоем выбирали туфельки, колготки, кофточку… Нашли чудесное голубое платье. Марина так и не смогла подойти к кассе на оплату, это сделала я.

В тот момент приветливое щебетание продавщиц с перебором новогодних предложений и пожеланиями к наступающему новому году, если честно, и меня убивало. Хотя я понимала, что окружающие ни в чем не виноваты…

Позже Марина сказала, что такая помощь для нее была важнее всех утешительно-соболезнующих слов вокруг.

А у меня и сейчас смешанные чувства… Покупка вещей для близкого человека, чтобы проводить его в последний путь, – это то немногое, что мы еще можем в нашем бессилии перед горем. Я сама никогда не проходила этот путь и не знала, не задумывалась, насколько он тяжел.

Но я думаю, что поступила правильно, не согласившись на изначальную просьбу Марины выбрать одежду самостоятельно. Марина выбрала красивое голубое платье сама – то, которое хотела бы видеть на своей дочери…

Анна Мерцалова

В хосписе есть традиция: два раза в год наш волонтер, профессиональный бармен Сергей проводит мастер-класс с дегустацией коктейлей. Коктейли безалкогольные, очень вкусные, есть даже авторские! И в целом Сергей очень ответственно подходит к мероприятию: советуется со мной по меню, что пациенты предпочитают, может сделать специальные коктейли для диабетиков и «погуще».

Пациенты, их родные и персонал хосписа – сегодня все получили удовольствие! На самом деле Сергей всегда берет все составляющие с запасом, «чтобы порадовать и сотрудников в их нелегком труде».

Жена пациента говорит:

– Дочка наша на море, шлет нам фото с отдыха, а мы сейчас ей свои с коктейлем отправим! Как будто мы в отеле!

Мира Тристан

Дома у Валентина Петровича осталась жена Валентина Анисимовна. Валентин и Валентина.

У него нет мобильного, у нее дома только стационарный телефон. Она приехать не может, оба инвалиды.

Звоню на ее домашний и говорю: «Валентина Анисимовна, соединяю вас с Валентином Петровичем!» И отхожу в сторонку.

Пока они разговаривали и рассказывали друг другу, как они соскучились, мне вспомнилась песня Высоцкого:

 
«Девушка, милая, как вас звать?» – «Тома.
Семьдесят вторая». Жду, дыханье затая…
«Быть не может, повторите, я уверен – дома!..
Вот уже ответили. Ну здравствуй, это я!»
 

Нюта Федермессер

Они остались совсем одни. Без помощи и без поддержки. Шесть лет одиночества. Шесть лет, когда силы на жизнь давала лишь необходимость сопротивляться окружающему равнодушию. Шесть лет с мыслью о том, что ты больше никогда не встанешь, что ты обуза для жены. А у нее шесть лет унижения и борьбы с системой за памперсы, за функциональную кровать, за какие-то крохи ради достойной жизни своего недавно еще такого красивого и сильного мужа – судя по фотографиям, настоящего богатыря.

Она уже давно не плакала, а он давно не улыбался.

Первыми на рассказ об этой семье откликнулись волонтеры и сотрудники Первого московского хосписа. В выходные наша медсестра отправилась за двести пятьдесят километров от Москвы с кучей перевязочных материалов обрабатывать пролежни. Вернулась и сказала, что надо ехать еще раз. Что надо искупать, вывезти на улицу…

Тогда я написала пост у себя в соцсетях, а люди стали перечислять деньги.

Одна замечательная компания сразу откликнулась и поехала к пациенту устанавливать спутниковую тарелку. Ежемесячную оплату компания взяла на себя. Наш сотрудник на собранные деньги купил телевизор, DVD-плеер, кучу дисков с фильмами про животных, постельное белье и средства для стирки.

В очередные выходные уже на двух машинах наша медсестра с бригадой помощников отправились в путь. За пару часов телевизор был повешен, программы настроены.

Дальше предстояло страшное: помыть. Как следует. В ванной. С мылом и мочалкой. Чтобы ощущение свежей кожи и чистого тела доставило радость. Мыть тяжелого пациента со спастикой (скрюченными руками и ногами) непросто, в ванную не дотащить. Для этого «банщиков» было трое, а ванна была привезена надувная, которая ставится на кровать.

Дальше грустно. Когда Валерия повернули на бок, чтобы потереть спину, он сказал:

– Погодите, подержите меня так еще немного, не отпускайте. Я так давно не видел пол. Я много лет мечтал увидеть пол, а не потолок.

Страшно… Какие же мы идиоты и как мы не ценим то, что имеем… Много лет мечтал пол в своей комнате увидеть…

Еще неделей позже к ним с женой приехала целая машина от благотворителей: памперсы и пеленки, пенки для мытья, варежки для мытья головы, средства для обработки и профилактики пролежней, повязки, стерильные наборы, перчатки, кремы… Целая машина!

Сначала Анна сказала, что слишком много. Потом во всем разобралась и все разложила. Потом сказала, что просто не может все себе оставить и поделится с теми, кому тоже надо…

А я переживаю. Ведь «тоже надо» очень многим. Нас на всех не хватит. Эти «многие» чаще всего даже не знают, куда обратиться. Я переживаю, потому что боюсь, что мы своей помощью сделали хуже… Раньше они были одни и знали, что надо быть сильными. Они ни на кого не рассчитывали. А теперь они расслабились и стали много плакать. Оба. Я боюсь, что мы не сможем быть рядом столько, сколько надо… Ни хосписа, ни паллиативного отделения в их городе нет. А ведь мы в ответе за тех, кого приручили.

Мы скоро организуем еще одну поездку. Хочется понять, можно ли установить в доме подъемник и все же выехать на улицу.

Казалось бы, все здорово; когда столько отзывчивых людей, да еще и совсем незнакомых, – болеть и умирать становится не так страшно. Если человека нельзя вылечить, то это не значит, что ему нельзя помочь.

Но как же страшно за тех, на чью беду еще никто не отозвался! Кто так и лежит, дома ли, в палате дома престарелых или в отделении сестринской помощи, брошенный и ненужный, бывший богатырь, или бывший военный, или бывший слесарь, учитель, врач. Бывший…

Лежит и годами не видит пол в своей комнате.

Мира Тристан

Она прижала к своей груди мою руку и так горько заплакала, не открывая глаз, когда мы прощались. И сказала: «Как мало нужно человеку. Так мало».

Я после уже думала: и ведь правда мало нужно… Мы хотим многого, пока живем, пока полны сил и надежд, а на самом деле нужно очень немного.

Чтобы кто-то любил, чтобы быть кому-то нужным. Чтобы просто кто-то увидел тебя и проявил участие и немного заботы.

Так мало, но так бесконечно дорого стоит внимание!

Пусть там тебе будет хорошо, светло и покойно!