Текст книги "Настоящее время"

Дилноза Муйдинова

У нас в хосписе есть зооуголок. Пациенты и посетители приходят в восторг, когда неожиданно для себя впервые попадают в него. Все наши очаровательные питомцы – в клетках, и всем нам, конечно, хотелось бы видеть их свободными. Но теперь уже они прирученные и их нельзя просто отпустить.

А вот о домашнем коте многие точно мечтали. Поговаривали вслух, но столько было доводов против: аллергия у кого-то из сотрудников, вдруг кот станет охотиться на наших питомцев в зооуголке, неуместное хождение кота по палатам, кто будет за него отвечать, открытые двери на улицу, его туалет…

Как-то одной пациентке привезли из дома ее кота. Она по нему очень скучала, а он, как собачка, всегда был при ней, а на прогулках, не отходя далеко, сопровождал ее. Кота звали Германом. Потом Германа забрали домой как память о дочери и сестре…

А спустя ровно год одна из наших медсестер рассказала о коте, который оказался на улице. Вот уж она его нахваливала: какой красивый, как похож на Германа, какой чудесный и всеми во дворе любимый, как ему одиноко и скоро станет совсем холодно жить на улице, как дружит со всеми котами и кошками, а они, выгонявшие всех чужаков, его приняли… Было понятно, что она очень хочет, чтобы мы его взяли в хоспис.

Я была обескуражена: вспомнила все контраргументы и решила даже не думать всерьез об этой затее. Но однажды медсестра просто пришла в хоспис с котом в переноске, занесла его во двор через проходную, приговаривая: «К нам вернулся Герман» и делая вид, что это вовсе не чужой кот, а уж Германа-то все обратно примут. Я поняла, как она мечтает, чтобы он жил у нас, в нашем большом доме.

Поставили переноску во дворе, открыли дверцу, я взяла кота на руки, и все вокруг в один голос защебетали:

– Посмотрите, Дилноза, как он урчит, он вас уже полюбил и признал в вас хозяйку. Всё, теперь это ваш кот. Филя! Посмотри, как тебе тут будет хорошо!

Ну имя у него будет другое, решила я про себя. И, уже не выпуская кота из рук, поднялась в кабинет, немного оглушенная всем случившимся: ведь мы даже не согласовали его появление в хосписе ни с сотрудниками, ни с руководством…

Я посадила кота в кресло и задумалась: как пройдет его первая ночь у нас? Взять домой было нельзя, и он остается один в незнакомом месте…

На следующий день, придя на работу, я осторожно открыла дверь, боясь увидеть разрушенный кабинет. Но всё, как и сам кот, было ровно так, как я оставила перед уходом.

Кстати, только позднее мы увидели, что он урчит с каждым, кто к нему прикасается. Но лукавить не буду, у нас с ним сложились действительно особенные отношения.

Так Филя поселился у нас в Первом московском хосписе. А наша Анна Леонидовна, которой сто четыре года, внимательно разглядев его, сказала:

– Черный. Ну ничего, ничего.

Татьяна Лобанова

Тоже хочется рассказать что-нибудь интересное из нашей повседневной жизни, получается как-то коряво, но попробую.

К нам вчера новый пациент поступил, и медсестра стала его с хосписом знакомить: «Вон там чайный уголок, чтобы чаю попить, а еще у нас “тележки радости” бывают и концерты», – а он в шутку ее спрашивает: «А коньяк наливают?»

Ну, медсестра, не поняв шутки, подходит ко мне и говорит, что вот, мол, новый пациент коньячку хочет. И я, такая вся деловая, согласовала все с лечащим врачом, прихожу к пациенту торжественно с рюмкой и шоколадкой: мол, рада познакомиться.

А он в этот момент по телефону разговаривал с женой, видит меня и в трубку очень удивленным голосом:

– Тут коньяк принесли…

Кладет трубку, я ему говорю:

– Вы коньяку хотели?

А он:

– Да я вообще-то совсем не пью…

Ну в общем, мы смеялись сегодня с ним и всей палатой! Кажется, ему у нас начало нравиться…

Нюта Федермессер

Ему восемьдесят пять лет. Он бывший летчик-истребитель, у него десятки медалей и орденов.

Петр Сергеевич – пациент выездной службы хосписа. В стационар он приезжает по делам, а иногда и просто в гости на праздники. Например, на пикник в саду 9 мая.

А в этот раз он попал на фотосессию «Один прекрасный день». И очень кстати: в эти дни с супругой Ольгой Николаевной они отмечают годовщину свадьбы – тридцать шесть лет вместе.

Во время стрижки и пока супруге делали укладку, маникюр и макияж, Петр Сергеевич делится:

– Я не боюсь умереть. Знаете, смерти вот совсем не боюсь. Чего ее бояться-то? Да и возраст у меня уже такой… Больше всего боюсь не успеть сделать то, что хочу, что запланировал. Когда все сделаю, тогда уже и уходить можно. А пока нет. Вот мы сейчас дом строим. А как я жену оставлю с домом недостроенным? Нет. Так не пойдет. Снаружи я уже все сам сделал, только крышу нам по заказу делали. А так все сам. Теперь надо внутри доделать.

Анастасия Лаврентьева

Удивительным образом у нас в одной палате встретились два армянина, к тому же с одинаковыми отчествами – оба Арменовичи. Не могу сказать, что они с первой минуты были рады такому совпадению: Гагик Арменович уже привык к одноместному размещению, а Ашот Арменович приехал очень уставший и все время хотел спать…

Чтобы не тревожить их, кровати поставили так, чтобы пациенты друг друга не видели, да еще и разделили ширмами – оба к этому моменту уже не могли вставать…

К каждому постоянно приходили их большие семьи с провиантом: жены, дети, внуки, общались между собой, обменивались рецептами хаша и хашламы.

Понемногу оба Арменовича тоже начали общать-ся из-за ширм, но в основном часами спорили (и порой на повышенных тонах, так что приходилось заглядывать в палату и проверять, не пора ли разнимать) – про политику, экономику, вред курения и про то, каких писателей можно считать великими.

И вот в один прекрасный день Гагик Арменович захотел помыться в ванной, и его повезли прямо на кровати в специально оборудованную комнату. По дороге он говорит: «А ну-ка подвезите меня к этому упрямцу!», имея в виду своего соседа.

Медсестры с некоторой опаской подвезли кровать максимально близко к кровати Ашота Арменовича, и… что это была за встреча! Они протягивали друг другу руки, обнимались, плакали, смеялись, говорили что-то по-армянски. Мы стояли рядом и плакали и смеялись вместе с ними… Но каково же было наше удивление, когда вечером того же дня мы опять услышали жаркие споры из их палаты. Вот такая вот горячая армянская мужская дружба!

Гагик Арменович с первого дня в хосписе грезил изданием книги со своими рассказами, жил этим буквально. Он когда-то в юности издавался в Армении, потом писал в стол много лет, а приехав в хоспис, с порога заявил, что мечтает о книге.

Мы подключили волонтера-филолога Олю и мою подругу Алёну из Екатеринбурга, в то время она работала в издательстве. Честно скажу, было непросто: Гагик Арменович отстаивал свое ви́дение очень энергично, и все участники этой авантюры в процессе работы над книгой выучили армянские ругательства. А врачи хосписные только диву давались – откуда столько жизни и энергии в уходящем человеке, как будто он договорился с кем-то там наверху об отсрочке…

И вот спустя полтора месяца работы мы принесли ему только что вышедшую книгу и замерли в ожидании вердикта (накануне ночью не спал никто из нас).

Гагик Арменович долго гладил обложку, на которой изображен он и его маленький сын, идущие куда-то вдаль по дороге, а потом заплакал, разулыбался, и мы выдохнули… А он схватил ручку и начал подписывать и немедленно дарить: соседу по палате – за терпение, издателю в Екатеринбург – за то, что захотели помочь незнакомому человеку, родственникам – за любовь, медсестрам и врачам – за то, что изо всех сил поддерживали в нем жизнь все эти полтора месяца…

В общем, тираж почти полностью разошелся за полдня. Ну и, конечно, отмечали это событие всем хосписом – сначала пирогами, а потом приехали его дети, внуки, друзья детей, варили в саду хосписа потрясающую хашламу, и к вечеру не осталось ни одного неохашламленного…

Гагика Арменовича не стало спустя месяц после выхода его книги, и мы еще о многом успели поговорить и много чего отпраздновать. От него осталось мне армянское присловье «цавт танем» – «возьму твою боль»…

Книга его стоит в хосписной библиотеке на видном месте, но и без нее невозможно не вспоминать этого человека, так любившего жизнь…

Валерий Першуков

Оля – бухгалтер. А бухгалтер тоже хочет быть волонтером.

Пришла она впервые осенью, ближе к зиме, около семи вечера. Сказала, что хочет помогать в хосписе, но сможет делать это только в будни и после работы. Координатор тяжело вздохнул.

Зимой и к вечеру жизнь в хосписе замирает: кто-то из пациентов уже спит, кто-то смотрит телевизор, кто-то читает перед сном. Оля мужественно приходила по вечерам в течение месяца-двух, а потом призналась, что не уверена, будет ли приходить дальше.

– Я бы и рада ходить, но по вечерам дел мало и мне каждый раз неудобно, что я сваливаюсь на голову координатору, когда он уже устал после беспокойного дня и должен идти домой, а я прошу его найти мне хоть какую работу и задерживаю. Мне бы что-то понятное и стабильное.

– Тогда нам придется это придумать, – почесал затылок координатор и пригласил волонтера Олю присесть за стол. Через час все было придумано.

На следующей неделе в понедельник, ровно в 19:00, Оля и примкнувшие к ней волонтеры организовали игру в лото: сначала чаепитие с волонтерскими угощениями, затем сама игра командами с призами победителям, потом старые песни о главном под аккомпанемент гитары.

И так каждый понедельник! Вот уже почти семь лет с перерывом на ковидный карантин Оля и компания проводят лото для пациентов! Поначалу приходили всего несколько пациентов, потом желающих прибавилось. Через пару месяцев пришлось купить в холл большой круглый стол специально для вечерних посиделок.

– Представляешь, – хвалится мне Иван Иванович, встретив в коридоре отделения, – вчера в лото пять раз мы выиграли: вот смотри, сколько призов заграбастал! Сейчас приедет внук, похвастаюсь перед ним, неудачником!

И смеется.

– Смотрите, увижу, что играете на деньги, накажу, – поддерживаю я игру.

– Не, ну мы же опытные люди, никто не увидит, – подмигивает он мне единственным глазом.

Мира Тристан

Когда боль лишает сна, аппетита, света, жизни – человек ничего не хочет, ему не важно, как он выглядит; главное, что сейчас ему нужно, – это чтобы не было больно.

Когда к нам поступают женщины с болью, они ничего не хотят; но когда боль отступает, краски жизни возвращаются, снова хочется быть привлекательной, красивой, женственной. Хочется маленьких женских радостей. Поймите, здесь нет мелочей. То, что может казаться мелочью, безделицей для другого человека, для наших пациентов имеет огромное значение. Это очень важно.

До того, как случилась болезнь, у Елены было много увлекательных желаний. Ну например, выучить испанский язык и научиться управлять тренировочным самолетом. Во время нашего знакомства я задала вопрос: какие есть интересы сейчас, чего хотелось бы? «Трудно сейчас с интересами, – ответила Елена. – Ничего не хочется». И всё.

И ты не знаешь: как дальше? Как не стать навязчивой с предложением почитать, послушать концерт, посмотреть фильм, погулять – но и не оставить человека один на один с болезнью в стенах хосписа?

Через пару дней захожу поговорить и заодно так, между прочим, говорю, что к нам приходит сегодня парикмахер: может, есть желание подстричься? Нет. Но… вот если бы педикюр, а то самой сложно с этим сейчас справиться.

Есть желание!

Начинаем искать мастера. На наше счастье, сразу откликнулась волонтер Лиана. В палате включили музыку, подготовили все необходимое, расположились, и начался процесс. Видимо, в силу своей профессии феи красоты – обворожительные девушки с чувством такта. Лиана сделала маникюр и педикюр. Елена выбрала яркий красный лак. Когда работа была закончена, у Елены сияли глаза. «Сразу хочется надеть украшения, я их очень люблю», – говорит она. А еще через неделю Елена решила сделать стрижку. Результатом осталась очень довольна.

Позже она рассказала о том, насколько важна для нее эта возможность привести в порядок ногти и прическу. «Я не готова была приехать в салон в инвалидном кресле; и люди, которые привыкли видеть тебя здоровой, не готовы правильно реагировать на эти изменения. На лицах будет жалость и любопытство, а это не та реакция, которую хочется видеть».

В этот же день, разговаривая с дочерью другой пациентки, которую скоро выпишут и которой понадобится инвалидное кресло, слышу ту же историю. Что кресло, конечно, необходимо, но мама не сможет на нем выехать во двор на прогулку. Мама в этом доме живет много лет, и все соседи знают ее сильной, волевой женщиной. И вот она должна теперь предстать перед ними слабой и немощной… Она не хочет, чтобы за ней ухаживала сиделка, потому что это она всем помогала в своей жизни, а теперь помощь требуется ей самой.

Другая наша пациентка, Лариса, так и не смогла до конца своей жизни выйти на улицу, потому что не могла позволить себе сесть в кресло. Говорила: «Я только своими ногами».

И сколько таких историй!

А как сложно сходить в подгузник, когда уже нет сил, чтобы встать и пересесть на стульчак… Взрослому человеку в здравом уме это сделать настолько психологически сложно, что многие из последних сил просят поднять их и помочь сделать это естественным способом. И вот здесь нужно столько такта и терпения и родственникам, и медперсоналу!

В общем, начала как-то о боли физической, продолжила о красоте, а заканчиваю болью психологической. Это лукавство, что мы можем понять, насколько человеку тяжело. Сказать: «Я вас понимаю» – несложно. Пока человек не испытал это на себе, ему не понять…

Но проявить сочувствие и такт, видеть, слушать и услышать, помочь и поддержать – это всегда в наших силах.

Надежда Фетисова

Новый пациент Игорь Иванович.

– Доброе утро, Игорь Иванович, меня Надей зовут.

– Ну здравствуй, что тебе?

– Хотела с вами познакомиться.

– Когда я молодой был, я еще знакомился, а сейчас-то чего… Ну пошли знакомиться.

Берет меня за руку, идем в зимний сад. Сел за рояль и играл минут сорок по памяти.

– Сложно сейчас, болезнь плохая, пальцы совсем не слушаются. Всю жизнь играю. В сорок пятом мама достала пианино, посадила нас с братом: играйте. Брат-то мой не захотел, а я вот всю жизнь… Жизнь начал с пианино, с ним и закончу.

Татьяна Лобанова

В одном из хосписов наши волонтеры придумали «коробку желаний» и попросили пациентов написать свое заветное желание и опустить бумажку в коробку.

На другой день мы разбирали эти записки с мечтами, и когда в одной из них прочли «Познакомиться с Николаем Цискаридзе», то сразу поняли, кто это написал, – пациентка Алла очень любила балет и восхищалась Николаем Максимовичем.

Наш волонтер сделала у себя в соцсетях пост, что у одной из пациенток есть такая мечта… Я помню, что в тот момент очень скептически к этому отнеслась. А через два дня волонтер сообщила, что с нею связались и попросили телефон сотрудника хосписа, где лежит эта пациентка.

Николай Максимович приехал с букетом цветов, Алла об этом не знала, это был для нее настоящий сюрприз! Собрался весь персонал хосписа, было много фотографов, но после небольшой торжественной части мы оставили их поговорить наедине.

Мечта Аллы исполнилась. А на следующий день Алла ушла.

Марина Аймалова

Дарья Андреевна, девяносто восемь лет, обожает любые цветы и… селедку.

– Я просила сына (ему семьдесят четыре) купить у нас на рынке на Теплом Стане, а он мне то красную рыбу привез соленую, то какую-то икру. А я хочу се-лед-ку!

Сегодня на ужин Д. А. ела селедку. Захожу, спрашиваю:

– Дарья Андреевна, вы съели селедку? Вам понравилось?

– Я ее не съела, деточка, я ее проглотила!

Дилноза Муйдинова

Поразительно, как недавно поселившийся у нас кот Филя, эти четыре килограмма, покрытые мехом, не лишенные интеллекта, лени и очарования, так непринужденно изменил нашу жизнь в хосписе!

Как можно научить сотрудника любого медучреждения ходить с блаженной улыбкой по коридорам и холлам и с лаской заходить в палаты к пациентам? Никак. Это ощущения и чувства. Их можно только испытывать и переживать.

Вот лежит это чудо, ничего не делает, просто постоянно спит, а каждый и улыбнется, и что-то ему скажет доброе, и погладит. А наш медбрат, завидев кота на диване, попросит подождать сопровождаемую пациентку и остановится:

– Светлана Витальевна, минутку… Это очень важно. – И уткнется коту в живот, и просто будет вдыхать теплое и любимое существо.

Как вы думаете, была ли Светлана Витальевна недовольна тем, что ей пришлось подождать пятнадцать секунд и она могла наблюдать эту сцену? (Ситуация была не экстренная, пациентка и медбрат просто возвращались в палату после прогулки.)

А одна из наших медсестер рассказала мне: «Вообще-то я не очень-то… кошек. Но вот что со мной произошло. Сегодня ночью умерла пациентка. В хосписе она пожила совсем недолго, так как поступила в очень тяжелом состоянии. Родственники тяжело перенесли эту весть. И у меня на душе словно камень. Я стала убирать палату, мыла шваброй пол и повернулась почему-то к окну, в отражении я увидела себя, а на фоне моей фигуры стала видна мордочка Фили. Он смотрел на меня какими-то мудрыми глазами. Конечно, это моя фантазия, но я почувствовала самую настоящую поддержку. И не поверите, но мне стало спокойно и даже хорошо, поэтому я решила вам рассказать. Так что Филя меня тоже покорил…»

Светлана Лоскович

Помню, как я впервые пришла в хоспис. Сотрудники выдохнули: «Иди к Коле»!

Прихожу. Николай Сергеевич. Пациент после инсульта, лежачий, шестьдесят три года, внятно не разговаривает, но пытается… пытается! А когда совсем ничего вразумительного сказать не получается, тогда у него со злобой вылетает четкое, внятное: «Б…я!!!»

Я сначала, честно говоря, не понимала, как к нему подойти, что говорить, чего вообще делать-то… Стало ясно, почему с таким «выдохом» меня к нему направили: видимо, никому не было понятно, что делать.

Но я упорно к нему приходила. Узнала, что Николай Сергеевич преподавал в вузе английский, владел шестью языками. Как-то попросила его поговорить со мной по-датски, так его речь полилась ручейком – в отличие от русской. Мне, конечно, не проверить правильность, но очень заметна была разница, такая была легкость…

Раз прихожу в обед покормить Николая Сергеевича, там гречка с говядиной: гречка суховата, говядина жестковата, он жевал-жевал, а потом как плюнет с уже хорошо известным мне бойким, четким словом! И отказался есть вообще.

Так горько мне за него стало: думаю, взрослый мужчина, образованный человек, а насущную потребность вкусно пообедать – никак ему не организуем! Принесла бутерброды с колбасой и маринованным огурчиком. Съел! Показалось, что даже улыбнулся… и не ругался! Потом как-то клубнику привезли, я его угощаю, смотрю в ожидании, а он: «Вкусно! Как хорошо!»

Предлагала ему погулять, но он всегда отказывался. Так мы общались месяца два, и я никогда не могла предугадать, как сложится день: пошлет он меня или смилостивится.

А потом у меня у самой случилась тяжелая история – умирала любимая собака. Отвезла пса утром на диагностику, сама приехала в хоспис. И вдруг поняла, что забыла дома ключ от комнатки, где у меня хранятся все материалы и угощения. Катастрофа! Ни чаем пациентов напоить, ни поделки предложить помастерить, ни конфетку в руку подсунуть: ни-че-го! Закрыто! И так настроения никакого, из-за собаки глаза на мокром месте, да еще и ругаешь себя, что такая «расклеенная» на работе.

Делать нечего, решила возвращаться домой за ключом, но прежде, думаю, загляну к Николаю Сергеевичу, посмотрю, как он. Захожу, спрашиваю: «Может, погуляем?» – а он мне… кивает! В первый раз!

Я скорее медсестер позвала, одели его, в кресло пересадили, и мы пошли. Гуляем по парку. Лето. Не жарко. Небо чистое. Легкий ветерок. Я качу коляску, что-то рассказываю, потом предлагаю присесть на лавочку, Николай Сергеевич кивает. Мы останавливаемся. До этой остановки он не видел моего лица, я же качу кресло позади пациента, а теперь мы садимся друг напротив друга. Я расстроенная, это чувствуется, как бы я ни старалась скрывать.

Он внимательно смотрит мне в глаза (заинтересованно, что редкость) и вопросительно так дергает головой, мол: «Что с тобой?» Я, еще надеясь не потерять самообладания, отвечаю: «У меня собака болеет».

И всё! В тот самый момент слезы хлынули уже бесконтрольно. Николай Сергеевич изменился в лице. Взгляд стал очень участливым и выразительным, он смотрел на меня с большим сочувствием, а потом медленно поднял тяжелую руку и тыльной стороной ладони аккуратно вытер мне слезы…

Это было очень важное единение! Это было очень… по-человечески. В тот самый момент ослабленный и во многом беспомощный человек был сильным и уверенным: думаю, он был собой!

Через несколько дней Николая Сергеевича не стало, но в памяти у меня – тот летний дворик с сочной зеленью, легким ветром и сильным Человеком…