Текст книги "Настоящее время"

Нюта Федермессер

В одной из палат лежит бывшая сотрудница индустрии красоты. Придирчиво выбирает на «тележке радости» кремы. Нужного не находит. Снисходительно берет ночной крем для век. Демонстрирует, что ей болезнь нипочем – о себе всегда надо заботиться.

Другая специально от всего отказывается и говорит: у меня всё есть, спасибо, мне дочка всё-всё приносит, что я прошу.

Ясное дело, та-то, которая из красоты, она без детей.

Третья лежит ко всему безучастная и так тускло соглашается на все, что предлагаешь. А четвертая вообще аккуратненько так пару кремов и помаду гигиеническую с «тележки радости» взяла и под одеялко положила.

В этой палате мы всех женщин надушили разными ароматами: я принесла с собой чудесные запахи пачулей, жасмина, мимозы.

Прекрасная очень женская и очень живая палата…

Мира Тристан

Елена Петровна, возвращаясь после концерта в палату: «У вас хочется жить. К сожалению».

И немного позже: «А к Новому году когда готовиться будем?»

Дмитрий Левочский

М. Л. рассказывает:

– Сына я не смогла отпустить. Так и не смогла. Когда горе на меня обрушилось, я поняла, что значат слова «смысл жизни» – мы его не замечаем совсем, он для нас как воздух или моргание ресницами, а когда нас этого лишают, жить не то чтобы не хочется, не понимаешь просто, как дальше. Так же и с сыном было. Позвонили мне тогда и сообщили, что сына больше нет, несчастный случай на стройке.

Ну ходила на работу. Улыбалась всем, дела важные делала, бумаги заполняла, а вечером ложилась на диван – и я до сих пор не знаю, как я тогда продолжала жить.

– А что помогло вернуться? – это я решился вопрос задать.

М. Л. задумалась. Пока она думает, в тишине кислородный концентратор шипит – звук похож на механическое дыхание с равными интервалами, как будто бы уставший робот вдыхает и выдыхает.

– Время, – говорит наконец М. Л., – только время и вернуло всё на свои места. Да и то не всё. Это как шрам, знаете? Рана уже не болит, но рубец остался, он чешется и на него смотрят люди. Люди, кстати, очень по-доброму ко мне отнеслись, помогали, поддерживали, ночами сидели. Только вот это и вернуло. Время и работа. Мне все говорили: отпусти, живи дальше, воспитывай дочь. А я вот не отпустила, хоть и больше тридцати лет прошло. Он и сейчас со мной всегда, каждый день.

В палате рядом с М. Л. тихая соседка, которая предпочитает телевизор общению, и тихое механическое дыхание.

Я думаю, что засыпать под него хорошо. Как под звуки дождя – постоянного и неизбежного, как скорая осень.

Надежда Фетисова

– Она меня подкармливает…

– Он первый, кто принес мне печеньку, когда я только приехала…

Он – высокий, с интересными чертами лица (я бы даже сказала, красивыми), на вид лет около пятидесяти, человек без дома и, наверное, поэтому делает запасы еды и радостно принимает угощения. А еще мы зовем его Художник. Единственное, что он у меня попросил, это сказать, где, чем и с чего можно порисовать, ну и сигареты.

Она, мне кажется, – высокая, красивая женщина, со светло-голубыми глазами и морщинками вокруг них, что, как правило, выдает человека, много улыбающегося. Очень худенькая ввиду заболевания и практически не двигается. Страшная любительница поговорить: «А вам можно столько времени со мной сидеть? А можете еще посидеть? А вы еще придете?»

Живут они по соседству, и, выходя покурить на балкон, он всегда заглядывает к ней поболтать, благо ее кровать находится как раз рядом с балконной дверью, поэтому легко можно увидеть и услышать друг друга.

А на стене ее палаты висят работы нашего Художника. Пусть он не может рисовать из головы, только срисовывать, зато картины его яркие и позитивные, их он дарит всем-всем «за доброту».

Нюта Федермессер

Я вчера провела весь день с пациентами простым волонтером. Это замечательный, бесценный опыт. Возвращает понимание того, что действительно имеет значение. И дает силы, чтобы еще немного побороться в казенных кабинетах за качество жизни этих беспомощных стариков, которых я кормила и с которыми шутила вчера весь день…

В Москве у людей свободного времени мало, а дел, которые остаются несделанными, – очень много. Но вот почему-то кто-то выбирает не дела свои доделать, а в хосписе поволонтерить. Чтобы быть полезным, приехать надо с утра.

Утром можно помочь с перестилкой постелей, уборкой, кормлением. Чтобы приехать утром, надо рано встать, надо заехать в магазин: с пустыми руками как-то некрасиво, ведь к больным людям идешь в гости…

Я закупила по просьбе координатора всякую всячину для «тележки радости»: газеты, сканворды, журналы с картинками, сливки для кофе, закуску к спиртному (грибочки маринованные, огурцы, селедку), разные печенья, диетические десерты для диабетиков, свежие овощи и свежие ягоды – голубику, малину, клубнику. А! Еще красивую одноразовую посуду и подходящие по цвету салфетки. И влажные салфетки, чтобы вытирать руки.

Я никого не предупредила, что приду волонтерить. Не хотела смущать персонал. И не хотела, чтобы они готовились заранее. Припарковалась, вышла с сумками из машины, и – первая радость: охранник взял все сумки и сам отнес в волонтерскую комнату. Когда атмосфера располагает – охранники тоже становятся добросердечными волонтерами. В кабинете надела фартук и бейджик с надписью: «Нюта, волонтер».

«Тележку радости» мы компоновали с невероятной любовью часа полтора. Это непросто. Все разместить и расставить, сервировать, и надо, чтобы было на любой вкус: и сладкое, и соленое, и хрустящее, и теплое, и холодное, и чтобы выглядело аппетитно, ведь у кого-то совсем нет настроения есть, а у кого-то вид и запах еды могут вызвать приступ тошноты.

И мы поехали по всем палатам на шестом этаже. Это одно из самых тяжелых отделений, где бывает до семи смертей за смену, и пациенты там меняются часто, и для многих вчерашняя «тележка радости» была первой, а для кого-то останется единственной.

Господи, вы бы видели, как нас везде встречали… Видели бы вы, как радовались и зазывали нас слабой рукой в палату те, кто уже видел «тележку» раньше. Кто-то ждал кофе, кто-то хотел немного коньяка с лимоном, кто-то просто поговорить не про болячки.

В одной из палат двое мужчин после инсульта. Боже мой, какие у них жены… как они ухаживают и как наперебой – друг другу, мне, самим себе и своим мужьям – рассказывают про то, что их мужики самые лучшие. Показывают в телефоне фотографии грибов, которые они собирали вместе еще год назад; домов, которые их мужья строили своими руками; деревьев, которые они сажали; внуков, которых вместе растили… Столько в голосе уверенности в том, что он прежний, пусть и лежит, пусть и не встанет. Я никогда не смогу стать такой женой…

В другой палате мужчина, для которого юмор и заигрывания – единственный способ не сойти с ума от одиночества и беспомощности. Мы с ним выпили, решили завести роман и вечером встретиться еще раз, он выбрал на «тележке» кучу всякой всячины. Вечно, говорит, как только у меня что-то появляется, персонал все тырит, вот носки опять утырили. Я говорю: может, постирать взяли; давайте я вам новые подберу, у нас в тележке всё есть. Давай, говорит. Выбираю, даю.

– А не надеваете почему?

– А у меня руки так сконструированы, что на пару сантиметров короче, чем надо. Мне такими укороченными руками не надеть.

– Давайте я надену.

– Ну нет! Вы дама!

– Вот именно, и не каждый день мне такая радость выпадает: мужчине носки надевать.

– Да? Ну давай тогда, надевай, моя Магдалина.

Надели…

Еще сосед у него, в коме, с трахеостомой, ему ничего с «тележки» не пригодится. Но все же подхожу, смотрю, здороваюсь с ним, вижу, что у него руки сухие-сухие, ухо шелушится. Беру крем для рук, спрашиваю разрешения, растираю крем у себя между ладонями, чтобы не пугать его холодными руками, и начинаю гладить и массировать его пальцы, запястья, предплечья… Потом ухо массирую и думаю все время, как это тяжело должно быть: лежать неподвижно, все чувствовать, но без возможности пошевелиться, почесать нос, согнуть половчее в колене ногу…

Чешу ему нос. Голову чешу под волосами. Слышу, как он затихает, как меняется его дыхание, вижу, как он прислушивается к моим движениям. Чувствую, что ему приятно, вижу, что я не мешаю ему, не вторгаюсь, куда не просят…

Мира Тристан

Собаки у нас в хосписах частые гости[9]9
  Пет-терапия (терапия с помощью домашних питомцев) – особый вид поддержки пациентов, когда волонтеры приводят к ним специально подготовленных домашних животных-терапевтов, как правило кошек и собак. Фонд «Вера» сотрудничает с организациями, которые профессионально подготавливают животных-терапевтов, так что эти кошки и собаки всегда рады общению с людьми и спокойно реагируют на нечаянное неловкое обращение. Некоторые животные-терапевты приходят в наши подопечные хосписы по нескольку лет и становятся добровольцами-ветеранами.


[Закрыть]. Приходят с хозяевами раз в неделю, то пудель, то ши-тцу. А не так давно был собачий десант. Три мальчика и две девочки. Казалось бы, что нового увидишь, все уже привычно и понятно. Нет. Каждый раз удивление и понимание, что это нужно.

В палате сидит заплаканная дочь. Мама, Любовь Мироновна, лежит безучастная ко всему с закрытыми глазами. Молчат. Тишина. И тут заходит огромная Багира, алабай. Любовь Мироновна открывает глаза и приподнимается. Багира целует руки и смотрит своими добрейшими глазами. Дочь меняется в лице и в настроении. Говорит:

– Спасибо, я сегодня не знала, как маму растормошить. Не ест, не пьет. Плачет. Ничего не хочет. А тут улыбаться стала. Спасибо.

После обеда дочь гуляла с мамой на коляске. Обе улыбались. День по-другому выстроился.

Собакотерапия – великая вещь!

Валерий Першуков

Старшая сестра хосписа позвонила днем и сообщила, что наша пациентка Анна Ивановна требует координатора – не срочно, но требует. Встречи с другими пациентами и их родственниками и прочие дела совсем стерли из памяти требование встречи. На следующий день удалось дойти до палаты Анны Ивановны только к обеду. Анна Ивановна встретила координатора стоя: ноги широко расставлены, руки грозно уперты в бока – стойка бойца перед ударом.

И удар был нанесен сразу после сухого приветствия: координатор вообще не появляется в отделении и его прихода невозможно добиться; температура воды в термопоте не восемьдесят градусов, как указано в объявлении над чайным уголком, а ниже; ассортимент конфет в том же чайном уголке не соответствует стандартам; никаких мероприятий в отделении не проводится (накануне, кстати, был концерт); и вообще вся культурно-массовая работа в отделении запущена, координатор никудышный, не в пример предыдущему.

Маленькая, худая женщина со сжатыми кулачками, нахмуренными бровями и огромным животом (асцит) боролась с болезнью и всем этим несправедливым миром. Проглатываю претензии и спрашиваю:

– А что вы хотели кроме того, чтобы высказать критику?

– Я, – отвечает она, – как-то давно где-то на вокзале покупала хот-дог с сосиской в длинной булке, с кетчупом и майонезом, но без горчицы! Безумно вкусный! Купите мне такой же. Я, безусловно, оплачу вам его, можете не сомневаться.

С тех пор операция под названием «Хот-дог» практически не прекращалась. Волонтеры в чате обсуждали варианты поиска по всей Москве неизвестного хот-дога от неизвестного производителя в неизвестном месте, по пути в хоспис покупали образец продукта и несли Анне Ивановне. Реакция ее была неизменна: «Съесть я, конечно, съела, но ваш хот-дог – дерьмо». В конце концов процедура передачи очередного варианта булки с сосиской стала напоминать хорошо отрепетированный спектакль: медперсонал предупреждал Анну Ивановну о предстоящем визите, координатор появлялся в дверях палаты, щелкал пальцами и объявлял:

– А теперь – хот-дог!

– Заноси, – сидя с важным видом за столом и едва сдерживая улыбку, объявляла Анна Ивановна. – Позже зайдешь, я скажу вердикт.

Угасла Анна Ивановна очень быстро, буквально в один день. Я зашел к ней в палату и столкнулся с ее дочерью и врачами, они хмурились и что-то обсуждали.

– Ну, – говорю Анне Ивановне, – у вас сегодня много гостей, а я без хот-дога, зайду завтра.

– Давай мы хоть за ручку с тобой поздороваемся, – отвечает она, – что-то я сегодня не в форме.

Мы подержали друг друга за руки.

– Удивительно, – вдруг изумленно произнесла дочь Анны Ивановны, – она всегда со всеми воюет и всеми недовольна. А тут сдружилась с вами и с волонтерами, только об этом и говорит.

– Да знаете, проклятый хот-дог нас сдружил, – отвечаю ей, – и общее дело.

Анна Ивановна тихонько хихикнула в подушку. К вечеру она умерла.

Анастасия Лаврентьева

Мила поначалу была очень настороженна и необщительна. На наши попытки как-то разговорить ее или занять чем-то интересным отвечала вежливым отказом и закрывалась.

Лед растаял неожиданно, благодаря собаке-терапевту Ночке. Мила была молода, красива, с длинными черными волнистыми волосами. И Ночка была абсолютно черная. Она лежала на кровати Милы, с полным доверием подставляла свою голову под Милины ласковые руки и была абсолютно спокойна. Я заметила, что Ночка и Мила очень похожи внешне, так и завязался наш разговор.

Мила недавно вышла замуж, родила ребенка, планировала беззаботную и счастливую жизнь, полную романтики, но все быстро изменилось с болезнью. Она не верила, что неизлечимо больна, и считала, что каким-то чудом вылечится и все, что ей грезилось, вернется в один миг.

Понимание, что этого не случится, приходило к ней слишком медленно.

Как-то мы сидели вместе с Милой в ее палате, поедали суши и болтали о своем, девичьем. И Мила с горечью рассказывала мне о начале ее семейной жизни, о том, что все случилось так быстро, что романтика медового месяца, которую ждут, наверное, все девушки, прошла мимо нее.

Вот тогда-то и возникла идея устроить Миле и Ивану, ее мужу, романтический вечер.

Я отправила в волонтерский чат призыв, и дело завертелось с такой скоростью, что буквально на следующий день у нас было все готово: белые скатерти, канделябры с белыми свечами, белые пионы (Мила очень любила белый цвет), еда из замечательных ресторанов, шампанское, музыка… Все было устроено в холле и закрыто ширмами, чтобы для Ивана, который приходил почти каждый день, это стало сюрпризом.

Тот вечер невозможно описать словами – так это было красиво и трогательно, столько скрытых чувств вырвалось на волю…

Сотрудники хосписа, принимавшие участие в подготовке события, собрались в холле, со слезами на глазах наблюдая за происходящим. Позже к Миле и Ивану по видеосвязи присоединились их близкие, и вечер продолжился словно в кругу родственников и друзей…

Кто-то из персонала позже заметил: «Как жаль, что мы отодвигаем наши романтические мечты на потом, не думая, что им именно сейчас самое время. Потому что это “потом” может не случиться никогда».

Нюта Федермессер

Подслушанное:

– Я сюда умирать ехал, а тут такая компания подобралась…

– Слушай, приходи, мы тут окрошку режем.

– А цветной маникюр видела? Это мне тут девочки-волонтеры сделали.

– Нет. Совсем мне не больно. И когда пластырь, а не уколы, – еще и не страшно.

– Да чтоб все вы так жили, как я тут умираю!

– У меня график тут интенсивный, поэтому в следующий раз звоните перед приходом. Завтра ждем собак-волонтеров, а тридцатого числа Басков, говорят, приедет…

Дилноза Муйдинова

Поразительно волевая женщина у нас есть.

Не нашла ее сегодня в палате, зато увидела у нее на подушке «рецепт ее молодости» в девяносто лет, распечатанный на листочке:

1. Стоя, руки в стороны. Круговые движения руками внутрь 5 раз, наружу 5 раз.

2. Стоя, руки в стороны и согнуть в локтях. Круговые движения в локтевых суставах внутрь 5 раз, наружу 5 раз.

3. Короткий перерыв. Упражнения выполнять не менее 2 раз в день.

4. Стоя. 10 раз вставать с опорой на ходунки. Напрягать ягодицы и бедра.

5. Лежа. Левую ногу согнуть в колене, правой рукой потянуться к колену. Напрягать живот! То же повторить с правой ногой и левой рукой. Всё повторять 4 раза.

Мира Тристан

Может быть так: концерт, мастер-класс, занят весь день в беготне, проносишься мимо палат, не имея времени зайти и остановиться. Устаешь.

А может быть так, что ты заходишь в одну палату к новой пациентке и слышишь разговор. Сын говорит маме:

– Да где умирают!.. Я тут фотографии видел внизу, здесь жизнь, здесь так интересно!

А в другой палате пациентка тридцати пяти лет, приносишь ей купленную по ее просьбе краску для волос, присаживаешься рядом, как бы на минуту, поговорить и слышишь о том, что покрасить нужно именно сегодня, а еще есть вопрос по оформлению инвалидности, так как срок истекает, и очень хочется молока, и настроение сегодня хорошее.

Просишь волонтеров обязательно покрасить сегодня, приносишь молоко, приглашаешь сотрудника социальной службы. Вечером приходишь посмотреть, какой цвет волос получился, и слышишь:

– Меня сейчас придет навестить мой бывший муж. Он еще не был здесь и давно меня не видел. Я очень жду. И цвет волос мне очень нравится!

Выходя, встречаешь мужа с букетом роз.

Никакой усталости.

Нюта Федермессер

А я купила сегодня в хоспис такую штуку клевую, как в фильме «Я дышу», которая будет проецировать на потолок звезды, месяц и северное сияние.

Очень хочу скорее в палату поставить, чтобы наши лежачие больные увидели не белый потолок, а зимнее небо!

Екатерина Чекмаева

Очень долго лежал у нас мужчина тридцати лет, Павел, за ним круглосуточно ухаживала его мать. В какой-то момент ему резко стало хуже, и уже было ясно, что жить осталось всего несколько часов. Вызвали его брата, но в эту ночь, как и в последующие, Павел не ушел, хотя и был все время без сознания. Лучше ему не становилось, но и хуже тоже. Это состояние «между» было невыносимо.

Его мама, Анна, умом понимала, что сын уходит, но сердцем отпустить не могла и ночами рыдала на его груди: не покидай меня! И болеющий любящий сын не покидал. А его брат был рядом и страдал от происходящего.

Я предложила Анне: давайте я побуду с вами, пройдем этот путь вместе. Она согласилась.

Мы сидели в палате: уходящий Павел, его мама, младший брат и я. В тишине, как в паутине. Тяжелая обстановка, звенящая.

И тут я вспомнила, что сегодня на наш этаж должны прийти волонтеры с собаками-терапевтами, а Анна обожает собак. Мне было неловко, но я все же сочла правильным аккуратно спросить: не хотела бы она выйти в коридор, чтобы хоть на минуту переключиться? А она с удивившей меня горячностью предложила позвать всех сюда, в небольшую палату. Брат Павла тоже немного воодушевился.

Как только в палату вошли два волонтера с двумя бультерьерами – словно ледяная стена пала. Все гладили собак-терапевтов, улыбались, при этом никто из нас не забывал про уходящего Павла. Он был с нами. И тут Анна сказала: «Паша, вот видишь, как мы тебя любим. Как провожаем всем миром. В добрый путь, мой мальчик. В добрый путь».

В эту минуту дыхание Павла изменилось, и я знаком попросила волонтеров выйти. Через несколько минут Павел ушел. Анна отпустила сына со светлым сердцем.

Дилноза Муйдинова

Выходя с работы за полночь не в первый раз за эти пару недель, я убедилась: а Филя-то, наш хосписный кот, двойную жизнь ведет! Если я прихожу в хоспис к семи утра, то наблюдаю, как кот заявляется «домой» только около восьми (!) со своей биркой-галстучком на плечике.

Вот почему потом днем и вечером спит тряпочкой на любых коленках и в немыслимых позах. Что он, интересно, по ночам делает? Он же ведь на стул еле запрыгивает. Потуги взобраться на дерево до сих пор не увенчались успехом…

А в начале рабочего дня Филя нас внимательно контролирует. Каждое утро заходит вместе с нами в каждую палату и наблюдает, как мы делаем свою работу.

Ежеутренняя конференция в хосписе всегда начиналась, когда ровно в девять утра к уже собравшемуся персоналу последним входил главврач. Теперь последним, как руководитель всея и всего, приходит Филя и ложится ровно на центр ковра.

И мы понимаем, что всё в порядке и можно начинать и конференцию.

Дмитрий Левочский

А. И. сразу же спросила: «Я вас, наверное, задерживаю?» Мы остановились в любимом моем месте в хосписном саду – на лавочке под широкими листьями сирени. Открытие: оказывается, это растение красиво не только в мае. Сейчас, в июле, в нем нет совершенно ничего лишнего.

А. И. говорит: «Дядька у меня был. Добрый невероятно. У него была пасека в деревне под Орлом. Восемнадцать ульев – шутка ли? Мед девать было некуда, у нас в доме огромные баки, полные меда, мы его видеть не могли. Каждый день – мед на завтрак, обед и ужин. Когда война началась, дядьку забрали сразу, больше никогда я его не видела. Так и жили – я, мама и бабушка. Мед доедали…»

У нее светлые вьющиеся волосы и глаза, которые смотрят сквозь время.

– А. И., а немцев вы видели? – подаю голос я.

Она долго смотрит на меня, кивает тяжело. И как бы сквозь меня высматривает кого-то.

– Когда немцы пришли, паника была в селе. Люди без оглядки убегали. А мы остались. Сидим дома, трясемся, бабушка причитает, мать прозрачная от страха. И вдруг – на крыльце сапоги забухали, дверь вышибли и зашли. Первым делом дядькин мед вытаскивать стали. Жрали его прямо руками, не разбирая. Когда всё вытащили, выкинули нас из дома. Бабушка еле ходит, ее немцы пинками подгоняли. Мать заступалась, плакала, кричала, а тут я еще маленькая под ногами путаюсь…

У нее спокойный голос и светлые, как бы даже белые глаза. Мне солнце прямо в глаз светит, может быть, поэтому такой эффект?

– Немцы орать стали, ругаться. И тогда один достал пистолет и убил бабушку. Потом навел пистолет на маму, она упала на землю и закрыла голову руками. Немцы немного постояли и ушли. А мы стали уходить. Мама тащила меня и мертвую бабушку, которую положили на покрывало, как на салазках… Мы потом долго побирались по всей области. Ходили по дворам, просили. Мне мед снился.

Яркое солнце совсем не греет. Глупо обманывать себя: скоро придет осень. Небо становится выше, воздух прозрачнее и холоднее. А. И. говорит, глядя на меня, как на ослепительный источник света, сощурясь и даже улыбаясь слегка:

– Один раз я на немца наткнулась, когда хлеб по дворам искала. Захожу в дом, а там немец. До сих пор его лицо помню. Меня увидел – и сразу за пистолет. Навел пистолет на меня, сидит и смотрит. Посидели мы так – друг напротив друга, а потом он как заорет, как заругается. Пистолет убрал и ругается, я убежала… Теперь думаю, если бы он меня тогда застрелил, я бы с вами не встретилась сейчас. Правда же? Не встретилась бы? Ну скажи!

Ревет пятничная Москва. Со стороны большой промышленной улицы сирены, скрип тормозов. Садится в серые облака большое и уже почти осеннее солнце.