Текст книги "Экономический суверенитет государства и конституционно-правовые механизмы его защиты"

В литературе механизмы внешнего долга относят к механизмам иностранного контроля над национальной экономикой⁵³⁶. Данную проблему имеет смысл рассматривать отдельно от ниже рассматриваемых угроз финансовому суверенитету государства, поскольку в данном случае финансовыми выступают механизмы десуверенизации, но ограничиваться ими может не только финансовый суверенитет, но и иные элементы экономического и в целом государственного суверенитета.

Для России данная проблема остро вставала в 1990-е гг. при получении кредитов от МВФ и Всемирного банка⁵³⁷ (на то, что именно они являлись самыми крупными кредиторами России указывалось и в Аналитической записке Счетной палаты Российской Федерации⁵³⁸), предоставление которых обусловливалось проведением определенной социально-экономической политики⁵³⁹, ограничением в части определенных инструментов экономической политики⁵⁴⁰, предоставлением информации о стратегических объектах промышленности⁵⁴¹, исполнением рекомендаций по закрытию шахт и других производств, приватизации конкретных предприятий и т. д.⁵⁴²

Приведем примеры. Как отмечалось в Аналитической записке Счетной палаты Российской Федерации, «особенностью займов МБРР, особенно инвестиционных, является то, что основные закупки проводятся на конкурсной основе и конкретные товары, работы и услуги определяются по итогам международных тендеров, при этом никакие ограничения по участию поставщиков (по страновой принадлежности) не допускаются»⁵⁴³. Налицо ограничение суверенитета России в части использования протекционистских инструментов экономической политики.

Предоставление кредитов обусловливалось и выполнением иных требований, несущих угрозу экономическому суверенитету государства и национальной безопасности в целом. Например, в Отчете Счетной палаты Российской Федерации фиксировалось: «В обмен на получение займов, кроме государственных гарантий на условиях банков о возврате средств, в соглашениях содержались дополнительные условия, предоставлявшие кредиторам возможность получения информации о финансово-хозяйственном состоянии многих объектов (в том числе стратегических) российской промышленности…»⁵⁴⁴ В другом Отчете Счетной палаты Российской Федерации отмечалось: «… Россия, обратившись к Международному банку реконструкции и развития за кредитами <…> получила обязательные к исполнению рекомендации по закрытию шахт, разрезов и других производств, приватизации конкретных объединений, продаже государственных пакетов акций этих объединений, а также по регулированию и распределению российских бюджетных средств государственной поддержки угольной промышленности по направлениям и в пропорциях, устанавливаемых указанным банком»⁵⁴⁵. Длинная выдержка приведена не случайно, а для иллюстрации остроты проблемы. Ниже в этом же Отчете Счетной палаты Российской Федерации отмечается, что Международный банк реконструкции и развития перечислил лишь часть займа, «мотивируя это тем, что остальная часть займа будет перечисляться в зависимости от выполнения российской стороной условий соглашения по приватизации и продаже государственного пакета акций … (перечисляются конкретные предприятия. – О. Б.)»⁵⁴⁶. При этом, как отмечалось в Аналитической записке Счетной палаты РФ, составленной на год раньше, МБРР осуществлял постоянный контроль за реализацией всех проектов, осуществляемых за счет его займов. Представляется верным сформулированный в ней тезис: «По мнению Счетной палаты, прерогатива оценки результатов проектной деятельности по существу должна принадлежать российской стороне…»⁵⁴⁷

О практике, когда «бесконтрольно наращивается государственный долг», говорилось и в постановлении Совета Федерации Российской Федерации 1997 г. «О неотложных мерах по повышению роли государства в регулировании рыночной экономики»⁵⁴⁸. Учитывая, что в данном постановлении Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации Правительству РФ было «предложено» (п. 2) учитывать и Рекомендации международной научно-практической конференции «Роль государства в становлении и регулировании рыночной экономики», проведенной совместно Советом Федерации Федерального Собрания Российской Федерации и Институтом экономики РАН 2–3 апреля 1997 г., отметим, что в указанных Рекомендациях предлагалось: «провести реструктуризацию государственного долга в целях снижения стоимости его обслуживания и удержания в пределах, не угрожающих экономической безопасности страны»⁵⁴⁹. В Заключении же Счетной палаты Российской Федерации отмечалось, что «наращивание государственного долга из средства покрытия дефицита превратилось в главный источник его увеличения»⁵⁵⁰.

Особенно остро вопрос о лимите заимствований встал перед Россией в преддверие дефолта 1998 г. – Государственная Дума дважды принимала специальные заявления о том, что парламент отказывается повышать лимиты госзаимствования⁵⁵¹ и официально уведомляет о недействительности для России нератифицированных договоров (соглашений), где прямо говорилось про «обеспокоенность… нарастанием государственного внешнего долга РФ, размер которого давно уже превышает разумные пределы и стал представлять собой прямую угрозу экономическому и политическому суверенитету государства…»⁵⁵².

В 1990-е гг. Россия столкнулась и с другой смежной проблемой – учета внешнего долга, когда по результатам проверки Счетной палаты Российской Федерации было выявлено «передоверие» его ведения зарубежному коммерческому юридическому лицу⁵⁵³. О передаче «некоторых контрольных функций» в части займов «различным негосударственным организациям и фондам» говорилось и в более поздней Аналитической записке Счетной палаты РФ⁵⁵⁴. Аналогично Счетная палата Российской Федерации выявляла «передоверие» Правительством РФ полномочий по управлению займами юридическим лицам, например: «Правительство Российской Федерации не осуществляло контроль за расходованием средств займов. Все полномочия по управлению были переданы РЦП (общественно-государственный фонд “Российский центр приватизации”. – О. Б.)», являвшемуся организацией «без определенного правового статуса <…> специально созданной для управления средствами займов с участием зарубежных юридических лиц, в организационно-правовой форме, не предусмотренной законодательством Российской Федерации»⁵⁵⁵. С точки зрения конституционно-правовых аспектов экономического суверенитета государства важно следующее: «Выделение займов МБРР и ЕБРР было заранее обусловлено назначением РЦП – организации, управляющей займами на условиях, лишавших Правительство Российской Федерации гарантированной защиты государственных интересов…»⁵⁵⁶ (выделено мною. – О. Б.). Но если тогда данные факты были выявлены как грубые нарушения, в частности, системы учета внешнего долга, то угрозу суверенитету представляет законодательная попытка легализации подобной возможности⁵⁵⁷ – передачи суверенного полномочия по учету государственного долга коммерческому юридическому лицу.

В 2000-е гг. проблема сохранилась, причем заемщиком в ряде случаев формально выступало не государство, а российские банки и корпорации, попадавшие таким образом в зависимость от иностранного капитала, что опосредованно создавало риски для экономического суверенитета государства⁵⁵⁸. Так, с 2000 до 2007 г. внешние займы российских банков и корпораций выросли с 31,4 млрд долл. до 488, 3 млрд долл., а в 2011 г. превысили 520 млрд долл., сравнявшись с «валютной подушкой безопасности»⁵⁵⁹.

Последние годы проблема вновь актуализируется в связи с ростом внешней задолженности российских корпораций и субъектов РФ. Так, на 1 января 2013 г. внешний корпоративный долг России составил 564 млрд долл., из которых долги коммерческих банков – 208 млрд долл., а остальных предприятий и организаций – 356 млрд. долл.⁵⁶⁰ По данным Счетной палаты РФ, объем совокупного внешнего долга России по итогам 2012 г. превысил объем международных резервов страны на 19 %, а без учета средств так называемых суверенных фондов – на 65 %. Что касается регионов, то их госдолг на 1 января 2013 г. составил более 1,3 трлн руб., и в структуре их долговых обязательств значительная доля приходится на кредиты, полученные региональными бюджетами в кредитных иностранных и международных финансовых организациях⁵⁶¹. В соответствии с новым Заключением Счетной палаты Российской Федерации, государственный долг субъектов РФ составил по состоянию на 1 января 2016 г. 2 318,6 млрд руб.; за период с 1 декабря 2015 г. по 1 января 2016 г. рост государственного долга субъектов РФ составил 127,4 млрд руб. (увеличился долг и муниципальных образований), в силу чего Счетная палата Российской Федерации констатирует «сохраняющуюся тенденцию роста государственного долга субъектов РФ», а объем задолженности от кредитных организаций, иностранных банков и международных финансовых организаций вырос в 38 регионах в целом на 8,7 %⁵⁶². О «растущей суверенной задолженности» говорится и в п. 24 Стратегии национальной безопасности РФ⁵⁶³. Кроме того, почти все 2000-е гг. процент, под который привлекаются внешние заимствования, значительно превышает процент, под который размещаются российские резервы в западных (в первую очередь – американских) банках и ценных бумагах. По результатам проверок Счетной палаты Российской Федерации, установлено, что ежегодное обслуживание государственного долга обходится бюджету примерно в 500 млрд руб⁵⁶⁴.

При этом стоит отметить проблему, вызванную противоречием, возникшим между Федеральным законом «О координации международных и внешнеэкономических связей субъектов Российской Федерации» и ст. 99 Бюджетного кодекса Российской Федерации (далее – БК РФ), в которой предусматривалось, что долговые обязательства субъекта федерации могут существовать, в частности, в форме международного договора, заключенного от имени субъекта. Осминин Б. И. называет эту коллизию «досадным недоразумением», поскольку указанная норма БК РФ противоречит приведенному выше закону. Но отметим, что с конституционно-правовой точки зрения оба акта – федеральные законы, а потому данная норма представляла, скорее, не «досадное недоразумение», а реальную проблему.

Все острее «долговая» проблема ощущается и в Европе, особенно такими странами, как Греция и т. д., получающими помощь от экономически более развитых стран, предоставление которой обусловливается определенными экономическими (и не только) условиями⁵⁶⁵. А право обращаться за получением финансовой помощи из Европейского механизма стабильности (ESM) получают только государства, принявшие акт об имплементации Договора о стабильности, координации и управлении в экономическом и монетарном союзе 2012 г. (так называемого «Фискального пакта»), введшего ряд ограничений в бюджетной политике государств⁵⁶⁶. Обсуждается проблема огромного внешнего долга и применительно к США, но для их экономического суверенитета она не столь критична, так как госдолг США номинирован в валюте, которую они сами и эмитируют⁵⁶⁷. Тем не менее задолженность США критикуется, а ее сдерживание отмечается как задача в Стратегии национальной безопасности США 2010 г.⁵⁶⁸, о ней говорит и новый Президент США Д. Трамп, а в работе Б. Уайта «Американская фискальная конституция: ее триуфм и коллапс» прослеживается историческая борьба за формальное и неформальное (на уровне «неписаной фискальной конституции США») ограничение возможности внешних заимствований – начиная от воззрений еще Т. Джефферсона⁵⁶⁹. Более парадоксальная проблема – наращивание государственного долга США перед Федеральной резервной системой (далее – ФРС) США в силу ее неоднозначного конституционно-правового статуса, что позволяет отдельно рассматривать долг государства и долг Центрального банка⁵⁷⁰. Хотя в России сегодня, наоборот, изменениями в Бюджетный кодекс РФ законодательно закреплено, что «кредиты Центрального банка РФ, а также приобретение Центральным банком РФ государственных ценных бумаг Российской Федерации при их размещении не могут быть источниками финансирования дефицита федерального бюджета»⁵⁷¹, это рождает обратную проблему – большего попадания в зависимость от иностранных заимствований.

Об актуальности проблематики свидетельствует и появление ряда работ о влиянии государственного долга на суверенитет, хотя данные проблемы часто рассматриваются узко (например, только в рамках экономической науки или финансового права⁵⁷²).

Актуальный для всего мира пример – выведение центральных банков из системы разделения властей (а иногда – вообще из системы государственных органов) – при наделении их фундаментальными полномочиями государства в финансово-экономической сфере. Одни авторы такую тенденцию поддерживает⁵⁷³, другие же критикуют⁵⁷⁴ и рассматривают ее в качестве инструмента десуверенизации – в том числе применительно к России⁵⁷⁵.

Для России проблема актуализирована и передачей по Федеральному закону «О Центральном банке Российской Федерации (Банке России)» Центральному банку РФ полномочий по управлению государственной собственностью – в нарушение п. «г» ч. 1 ст. 114 Конституции РФ, а также передачей функций Федеральной службы по финансовым рынкам Центральному банку в связи с созданием так называемого мегарегулятора, что с точки зрения экономической дискуссии может анализироваться на предмет целесообразности, эффективности и т. д., но, с конституционно-правовой точки зрения, представляет собой выведение полномочий исполнительной власти из системы разделения властей и передачу их субъекту с неоднозначным конституционно-правовым статусом.

Другой, менее масштабный пример – п. 3 Указа Президента РФ 1995 г., по которому Управлению делами Президента РФ были переданы полномочия Правительства РФ управлять и распоряжаться объектами федеральной собственности⁵⁷⁶ – также, представляется, в нарушение п. «г» ч. 1 ст. 114 Конституции РФ, по которому управление федеральной собственностью осуществляет Правительство РФ.

Вопрос о передаче властных полномочий органам, не вписанным в систему разделения властей, рассматривался КС РФ, хотя, представляется, в куда менее масштабном вопросе – на примере межведомственного органа по радиочастотам при федеральном органе исполнительной власти в области связи, компетенция которого предусматривалась Федеральным законом «О связи». Однако в указанном деле КС РФ не усмотрел нарушения Конституции⁵⁷⁷. Обратим внимание и на другое решение КС РФ, хотя и вынесенное еще на основе Конституции РФ 1978 г. (ред. от 10 декабря 1992 г.), но весьма показательное (ст. 3 действовавшей на тот момент Конституции имела тот же предмет регулирования, что и ст. 10 действующей Конституции РФ, устанавливая разделение властей): когда на управление государственной собственностью «покусился» парламент (Верховный Совет), в полномочия которого входило законодательное регулирование отношений собственности, а не управление/распоряжение объектами собственности, что относилось к полномочиям исполнительной власти, КС РФ признал соответствующий акт неконституционным⁵⁷⁸. Однако им пока не признана неконституционной передача Центральному банку РФ, не вписанному в систему разделения властей, полномочий исполнительной власти.

Проблема актуализирована дискуссией последних лет о развитии института «юридических лиц публичного права» в России⁵⁷⁹, а также появлением ряда институтов, которые потенциально к ним могут быть отнесены, включая государственные корпорации (рассматриваемые некоторыми исследователями, как инструмент «неявной приватизации государства»⁵⁸⁰ и критикуемые за неопределенный статус и недостаточную подконтрольность⁵⁸¹), и в которых вопрос сохранения у государства суверенного контроля за их деятельностью и переданными им государственными активами становится чрезвычайно острым.

Другой пример – создание различных внебюджетных, а также резервных и иных «фондов» с выведением в них значительной части государственных средств и при их меньшей подконтрольности, чем средства бюджета (либо при возникновении опасности утраты соответствующего контроля). Обратим внимание, что Конституция РФ оперирует термином «бюджет» и не устанавливает существования каких-либо внебюджетных и иных фондов, аккумулирующих государственные средства. При принятии еще первого Федерального закона «О Счетной палате Российской Федерации» 1995 г. «победило» расширительное толкование законодателем термина «бюджет РФ» – как включающее в себя все финансовые ресурсы государства вне зависимости от их включения в понятие «бюджет» в соответствии с нормами бюджетного, финансового, социального (применительно к Пенсионному фонду и т. п.) законодательства⁵⁸². Данный подход представляется верным с точки реализации народного (экономического) суверенитета и пресечения лазеек и стимулов для государственной (в первую очередь – исполнительной) власти переводить / инициировать законодательное переведение части бюджетных средств в различные «внебюджетные» и тому подобные фонды, строго формально под понятие «бюджет» при его буквальном толковании не подпадающие⁵⁸³. Соответствует он и п. 3 ст. 18 Лимской декларации о руководящих принципах контроля: «Все управление государственными финансами, независимо от того, отражены они в национальном бюджете или нет, должно подлежать контролю со стороны высшего контрольного органа»⁵⁸⁴, а также представляется верным с точки зрения конституционно-правового толкования: Конституция РФ не расшифровывает понятие «бюджет», а каких-либо «внебюджетных фондов» не предусматривает. Однако позиция законодателя может меняться, в связи с чем представляется важным либо осуществление аналогичного официального толкования термина «бюджет» КС РФ, либо внесение изменений в Конституцию РФ, указывающих на расширительное понимание термина «бюджет»⁵⁸⁵, либо препятствующих выведению средств из него в иные «фонды». Более предпочтительными представляются первые два варианта (связанные с уточнением термина «бюджет»), поскольку выделение средств в отдельные внебюджетные фонды может диктоваться (или как минимум аргументироваться) соображениями сиюминутной экономической целесообразности. Вопрос о том, следует ли ограничивать «свободу маневра» законодателя в этой сфере – спорный, но вопрос необходимости сохранения в руках общества (народа) суверенных рычагов контроля за расходованием государственных средств – фундаментальный и требующий конституционных гарантий.

В качестве смежной угрозы экономическому суверенитету стоит назвать и неоднозначный конституционно-правовой статус Пенсионного фонда и других внебюджетных фондов. В отсутствие же четкого закрепления за Пенсионным и другими внебюджетными фондами статуса органов государственной власти при наделении их при этом масштабными финансовыми полномочиями возникает угроза ограничения суверенного права народа контролировать чрезвычайно масштабные государственные средства⁵⁸⁶.

Еще большую угрозу представляет передача суверенных полномочий Российской Федерации в экономической сфере коммерческому юридическому лицу. В новейшей истории России примеры имеются: передача дважды Правительством РФ полномочий Правительства РФ по управлению федеральной собственностью (контрольным пакетом акций РАО «Газпром») в доверительное управление самому РАО «Газпром» – в нарушение, в частности, п. «г» ч. 1 ст. 114 Конституции РФ, ст. 1014 и 1026 ГК РФ⁵⁸⁷; решение о передаче принадлежащих государству пакетов акций угольных компаний в доверительное управление (в Отчете Счетной палаты РФ указывалось, что это было сделано «в нарушение п. “д” ст. 71 и п. 1 ст. 76 Конституции»⁵⁸⁸) или делегирование исполнительной властью РФ права осуществлять управление задолженностью предприятий топливно-энергетического комплекса закрытому акционерному обществу «Русская генеральная нефтяная компания» и АБ «Империал» по соглашению от 26 июля 1996 г.⁵⁸⁹

Если данные действия можно рассматривать как отдельные нарушения Конституции РФ (правда, применительно к последнему Счетная палата РФ фиксировала, что привлечение третьей стороны для выполнения обязательств по реализации постановления Правительства «не предусмотрено Техническим порядком»⁵⁹⁰, не зафиксировав главное – вопрос соответствия Конституции РФ), то большую угрозу для экономического суверенитета представляет их законодательная легализация.

Пример – принятый в первом чтении и пока снятый с рассмотрения законопроект⁵⁹¹, передающий ряд суверенных полномочий Российской Федерации в финансовой сфере, в том числе таких, как управление средствами так называемых суверенных фондов РФ, управление государственным долгом РФ и даже учет государственного долга⁵⁹², а также право выступать от имени РФ при заключении договоров доверительного управления средствами Фонда национального благосостояния⁵⁹³ коммерческому юридическому лицу в форме ОАО⁵⁹⁴. Не случайно депутат и бывший заместитель председателя Комитета по бюджету и налогам ГД ФС РФ О. Г. Дмитриева заявила: «Если закон будет принят, мы будем оспаривать его в КС, потому что этот закон противоречит Конституции РФ. Он означает передачу конституционных полномочий, которые прописаны в Конституции за правительством и Центробанком, акционерному обществу»⁵⁹⁵.

Еще более парадоксальная проблема – когда полномочия, принадлежащие даже не тому или иному государственному органу (например, Правительству РФ – как в случаях с ОАО «Росфинагентство» и «мегарегулятором»), а собственно самому государству, передаются иному субъекту – пусть даже государственным органам. Для России актуализировано законом о реорганизации РАН⁵⁹⁶, передающим (п. 2 ст. 2) в нарушение Конституции РФ (в том числе, п. «д» ст. 71, подп. «г» п. 1 ст. 114) и п. 1 ст. 214 ГК РФ, не просто управление имуществом⁵⁹⁷, но «полномочия собственника федерального имущества, закрепленного за РАН» Правительству РФ (а изначально в законопроекте – вообще непоименованному специализированному органу⁵⁹⁸). То есть передаются полномочия по владению, пользованию и распоряжению⁵⁹⁹ федеральным имуществом (принадлежащие в полном объеме и их совокупности лишь самой Российской Федерации), в том числе и отчуждению. Таким образом, кроме прямого нарушения норм Конституции и, как представляется, «цивилистической абсурдности» подобной конструкции, создается возможность для облегченного отчуждения государственного имущества в обход/в нарушение установленных (меняющихся в рамках текущего законодательства, но, так или иначе, специально регламентированных) процедур приватизации, согласования между различными органами государственной власти, а также происходит передача суверенных полномочий России конкретным органам государственной (в данном случае – исполнительной) власти⁶⁰⁰.

Налицо опасная тенденция: если возможно передать суверенные полномочия Российской Федерации органу исполнительной власти, а до этого была осуществлена попытка передачи полномочий органа исполнительной власти частному (коммерческому) субъекту, то уместно ставить вопрос об угрозе передачи в результате подобной «двухходовки» суверенных полномочий России в конечном итоге коммерческим юридическим лицам, основной целью деятельности которых, в соответствии с российским гражданским законодательством (п. 1 ст. 50 ГК РФ), является извлечение прибыли…

Подобно тому, как КС РФ установил пределы возможности законодателя делегировать свои полномочия Правительству РФ⁶⁰¹, перед КС РФ может быть в будущем поставлен вопрос и об установлении пределов делегирования органами государственной власти, вписанными в систему разделения властей, полномочий иным органам, в нее четко не вписанным, а также любыми государственными органами – иным субъектам, тем более, частично или полностью частным и, тем более, коммерческим⁶⁰².

Стоит отметить и опасность передачи иным субъектам полномочий публичной власти в целом, включая полномочия местного самоуправления. Пример – п. 4 ст. 10 Федерального закона «О территориях опережающего социально-экономического развития в Российской Федерации», в соответствии с которым управляющая компания может наделяться полномочиями органов местного самоуправления (в соответствии же с п. 5 ст. 2 данного Федерального закона, «управляющая компания» – это акционерное общество, т. е. коммерческое юридическое лицо – по подп. 1, 2 ст. 50, п. 4 ст. 66 ГК РФ).

Отдельного внимания заслуживает и вопрос о возможности передачи государственного имущества коммерческому юридическому лицу – даже если собственником 100 % его акций на данный момент является государство (например, такая передача возможна в форме внесения государственного имущества в качестве вклада Российской Федерации в уставный капитал коммерческого юридического лица). Пример – п. 2 Указа Президента РФ от 7 декабря 2004 г. № 1502 «О внесении изменений в перечень стратегических предприятий и стратегических акционерных обществ, утвержденный Указом Президента Российской Федерации от 4 августа 2004 г. № 1009» и п. 2 распоряжения Правительства РФ от 12 декабря 2004 г. № 1590-р, которыми было установлено внесение 100 % акций открытого акционерного общества «Нефтяная компания “Роснефть”» в качестве вклада Российской Федерации в уставный капитал открытого акционерного общества «Роснефтегаз». В отличие от описанной выше ситуации с передачей находящегося в федеральной собственности контрольного пакета акций РАО «Газпром» в доверительное управление в прямое нарушение Конституции и законодательства РФ, в данном случае вопрос о правомерности соответствующих норм более сложный, но опасность подобных тенденций, представляется, сохраняется.

В заключение отметим два момента.

1. К проблеме выведения государственных полномочий из системы разделения властей и передачи их иным, в том числе частным и даже коммерческим субъектам, примыкает другая проблема – «приватизации государственных функций». Она упоминалась выше в контексте идеологического, а вслед за ним и нормативно оформляемого перевода функций государства в «государственные услуги» с последующей (также изначально обосновываемой идеологически, а затем нормативно оформляемой – в том числе через инструменты ВТО, СТУ и т. д.) либерализацией рынка услуг и предоставления равных условий для поставщиков услуг, в том числе национальных и зарубежных (или с принятием международных обязательств о подобной либерализации доступа иностранных поставщиков соответствующих «услуг»), что, как уже говорилось, влечет фактическое уравнивание транснациональных корпораций и государства и так называемую приватизацию публичных благ, аргументируемую необходимостью «пресечения государственной монополии, ограничивающей равную конкуренцию» и угрожающую полноценной реализации конституционного принципа социального государства. Так, хотя, согласно подп. «b» п. 3 ст. 1 ГАТС, в услуги, подпадающие под регулирование ГАТС, не включаются «услуги, поставляемые при осуществлении функций правительственной власти», тем не менее, определение «услуги, поставляемой при осуществлении функций правительственной власти», данное в подп. «c» п. 3 той же статьи, как услуги, «которая поставляется на некоммерческой основе и не на условиях конкуренции с одним или несколькими поставщиками услуг» фактически лишает государство, допустившее частных поставщиков к оказанию соответствующего рода услуг (например, медицинских или образовательных), возможности в дальнейшем ссылаться на то, что данная услуга является «поставляемой при осуществлении функций правительственной власти» и не подпадает под сферу действия ГАТС.

Аналогичную проблему отмечают исследователи и применительно к Трансатлантическому торговому и инвестиционному партнерству: «Если правительство конкретной страны хотя бы в качестве эксперимента проводит в собственной стране либерализацию в какой-либо из сфер сотрудничества, в дальнейшем оно не сможет пойти на попятный без выплаты существенной компенсации (например, если решено открыть национальный рынок для иностранных поставщиков образовательных услуг, эта акция автоматически войдет в соглашение; коль скоро же цена эксперимента окажется слишком высокой, от принятого обязательства будет очень сложно или почти невозможно отказаться)»⁶⁰³.

Таким образом, налицо корреляция и взаимопересечение следующих отмечаемых исследователями тенденций: «приватизации государства»⁶⁰⁴, «приватизации государственных функций», «приватизации публичных благ»⁶⁰⁵, «приватизации права»⁶⁰⁶ – представляющих вызов государственному суверенитету, а также иным конституционным принципам, включая принцип социального государства.

2. Опасность представляет не только «покушение» частного капитала на государственные функции, полномочия и ресурсы, но и его покушение на собственность и иные права граждан, прикрываемое публичным интересом. Возникает проблема ограничения прав и свобод человека фактически в коммерческих целях частных (и даже, возможно, иностранных) субъектов – пусть и подводимых под «государственные нужды», яркой иллюстрацией угрозы чего является, например, п. 2 ст. 28 Федерального закона «О территориях опережающего социально-экономического развития в Российской Федерации»⁶⁰⁷, предусматривающий возможность принудительного отчуждения земельных участков и/или расположенных на них объектов недвижимого имущества, иного имущества для государственных нужд «по ходатайству управляющей компании» (здесь возникает более широкая проблема – ограничения прав и свобод человека и гражданина в интересах частных коммерческих субъектов, прикрытых публичным интересом, однако, данная проблематика выходит за рамки рассматриваемого вопроса и требует отдельного анализа).