Текст книги "10 гениев живописи"

В 1514 году Дюрера назначили придворным художником императора Максимилиана I. Вместе со своими помощниками он создал колоссальную гравюру «Триумфальная арка» величиной 3 х 3,5 м из 192 гравировальных досок, над которой трудился вместе с помощниками в течение трех лет. Композиция была призвана прославить историю императорской династии и подвиги императора и всех его предков. Титаническая, невиданная до сих пор работа была добросовестно выполнена, но великим мира сего иногда следует о себе напоминать. И в 1515 году Дюреру пришлось писать письмо Кристофу Крессу с просьбой похлопотать перед императором о вознаграждении за выполненную для него уникальную гравюру. Кристоф Кресс – влиятельный член Нюрнбергского совета, периодически ездил в Вену к императорскому двору. Ходатайство было удовлетворено, и 6 сентября 1515 года Дюреру пожаловали пожизненную пенсию 100 гульденов в год из денег, выплачиваемых Нюрнбергом императорской казне. (Правда, после смерти Максимилиана в январе 1519 года платить перестали.)

В это время Дюрер продолжал писать и картины, создав замечательный «Портрет императора Максимилиана» и образ «Богоматерь с Младенцем и св. Анной».

К этому времени художник был высокообразованным, всеми уважаемым и даже любимым мэтром, к его мнению прислушивались, ему подражали, с ним советовались.

В 1515 году Кристоф Шейрль превозносил своим собеседникам «его благородную честность, его ораторский талант, его любезность, обходительность и человечность».

Немецкий гуманист и поэт, участник рыцарского восстания Ульрих фон Гуттен в 1518 году писал Пиркгеймеру: «Мне кажется, основанием для венецианской поговорки, что все города Германии слепы и только Нюрнберг видит одним глазом, послужило то, что люди ваши выделяются остротою ума… Мнение же это более всего пробудил в Италии своими произведениями Альбрехт Дюрер, так же итальянцы, – которые неохотно хвалят немца, то ли из зависти, очень свойственной этому народу, то ли потому, что, согласно давнишнему мнению, они считают нас тупыми и непригодными ко всему, что требует ума, – настолько восхищаются им, что не только добровольно уступают, но некоторые из них даже сбывают свои произведения под его именем, чтобы сделать их более ходкими» (речь идет об известном гравере Маркантонио Раймонди, который подделывал гравюры Дюрера).

В 1519 году Максимилиан умер, и трон перешел к Карлу V. На следующий год Дюрер отправился ко двору нового императора. Поездка превратилась в двухлетнее путешествие по Нидерландам, подробно описанное Дюрером в путевом дневнике. Художника везде встречали с почестями.

Он отправился в путешествие с женой и служанкой Сусанной (позже стала женой ученика Дюрера Ганса Пенца).

Одной из главных целей путешествия было добиться возобновления пенсии. Сначала Дюрер съездил в Бамберг к епископу за рекомендательными письмами и освобождением от дорожных пошлин. Подарив ему изображение Марии и серии гравюр «Жизнь Марии» и «Апокалипсис», он получил желаемые три письма и освобождение. Как видно из записанных им расходов на погрузку и разгрузку, Дюреры ехали с довольно большим багажом, в который, очевидно, входили картины, краски и личные вещи. Из Бамберга они водным путем отправились по Майну до Майнца, поскольку дороги были плохие и небезопасные из-за промышлявших там грабителей. По пути Дюреры остановились на ночлег во Франкфурте, и купец Геллер, надо отдать ему должное, прислал художнику в знак внимания хорошего вина. Презент в виде пары бутылок вообще был крайне популярным в те времена. Как и сейчас, впрочем (если вино хорошее, конечно). То же самое сделал в Менце монетчик мастер Петер, а Фейт Варнбюлер (родственник друга Дюрера – императорского советника Ульриха Варнбюлера) пригласил к себе. Причем хозяин Варнбюлера не захотел брать с него плату, а предпочел, чтобы Дюрер был его гостем. В общем, в Менце художника прекрасно встретили. В Кельне чета Дюреров остановилась у двоюродного брата Никласа, вручив ему в качестве подарка черный, подбитый мехом кафтан, а его жене – гульден.

Гульден или два в знак внимания – тоже обычай того времени. Деньги дарили женам, дочерям, помощникам, в меньших размерах – слугам.

Кстати, тогда в Германии ходило несколько денежных единиц: филипповский гульден – золотая монета, отчеканенная Филиппом Красивым в 1496 году; штюбер – серебряная монета, равная 1/24 филипповского гульдена; так называемый «плохой гульден» – более старого чекана, равнявшийся половине филипповского гульдена или 12 штюберам; еще был орт, равный 1/4 гульдена; крона – чуть больше гульдена; «гоорновский гульден» – золотая монета, отчеканенная графом Гоорном; нобель – золотая монета, равная примерно двум гульденам и двум штюберам.

В Антверпене (Анторфе, как тогда говорили) чета Дюреров остановилась в харчевне Иобста Планкфельта (который параллельно занимался торговлей картинами) в самом центре города. Служащий Фуггеров устроил художнику роскошное угощение, а 4 августа сводил на экскурсию в великолепно отделанный дом бургомистра. В воскресенье 5 августа живописцы пригласили Дюрера с женой в помещение их гильдии, где дали великолепный обед со всеми атрибутами настоящего праздника – серебряной посудой и другими украшениями. На обеде присутствовали и жены всех живописцев, что, в свою очередь, повышало статус обеда.

В Анторфе Дюрер подружился с португальскими купцами. В это время в городе готовились к встрече вновь избранного императора Карла V, который должен был прибыть в Антверпен. Знаменитому нюрнбержцу предложили поучаствовать в создании триумфального сооружения для этого события. Над праздничными конструкциями, росписями, полотнищами работали 250 художников и 300 столяров. Церемониал встречи разрабатывали гуманисты Петер Эгидий и Корнелиус Граффеус, программу представлений на подмостках сочинял Томас Мор.

Кстати, вот загадочное обстоятельство в биографии Дюрера: он не оставил ни одного изображения нюрнбергского карнавала. Эти развеселые мероприятия проводились довольно часто (за время его жизни должно было состояться не менее 30), а в память о них создавались так называемые «книги Шембарта» – богато иллюстрированные и подробные хроники, которых до нас дошло около тридцати. В фундаментальном исследовании С. Самберга о нюрнбергском карнавале нет упоминаний о том, что Дюрер принимал участие в его оформлении или иллюстрировании книг Шембарта. Можно было бы подумать, что Дюрер чуждался низкого, мужицкого веселья. Но, во-первых, во время своего ученического путешествия по Германии он делал иллюстрации к «Кораблю дураков», которое по своей эстетике вплотную примыкает к немецкому средневековому карнавалу. Во-вторых, право проводить карнавалы в Нюрнберге местные патриции выкупили у цеха мясников еще до рождения Дюрера, т. е. это уже было не вполне народное мероприятие. Чем же объясняется загадочная нелюбовь художника к народным развлечениям в собственном городе (точнее, именно к Шембарту, поскольку крестьян он изображал довольно часто), неизвестно.

Чтобы обеспечить себе безбедную жизнь вдали от родного Нюрнберга, Дюрер привез с собой большой запас гравюр. В его дневнике мы находим довольно подробные записи, по которым можно судить о ценах на его произведения и их популярности: торговец Себальд Фишер купил у Дюрера шестнадцать «Малых страстей» (гравюры на дереве) за 4 гульдена, 32 большие книги (иллюстрации к книгам) за 8 гульденов и 6 гравюр на меди «Страстей» за 3 гульдена и т. п.

Дюрер часто обменивался подарками с местными мастерами (например, со столяром Петером Вольфгангом, который делал для мэтра рамы и футляры для картин) и тремя богатыми купцами-генуэзцами. Эразм Роттердамский (в 1520 году он гостил у своего друга Эгидия) как-то подарил Дюреру испанский плащ и три мужских портрета. А художник в какой-то из дней вручил Августину Ломбарди Скарпинелло (другу и секретарю влиятельного епископа Алоизо Мариано) «две части изображения неба» (надо полагать, звездную карту), которые он создал после знакомства с придворным астрономом английского короля Никласом Кратцером. Кстати, Кратцер долгие годы оставался другом Дюрера и помогал ему в занятиях математикой и астрономией.

В первые месяцы жизни в Нидерландах художник завязывал знакомства, потом отправился хлопотать о пенсии.

В воскресенье 26 августа Дюрер вместе с генуэзцем Томазином отправился в Брюссель, куда они прибыли в понедельник (с остановкой в Мехельне – резиденции наместницы Нидерландов эрцгерцогини Маргариты – тетки Карла V). В Брюсселе Дюрер встретил делегацию Нюрнбергского совета, которая привезла ему хранившиеся в Нюрнберге королевские регалии. Земляки, как могли, покровительствовали Дюреру.

Художник, не забывая об основной цели своего путешествия, как ребенок, восхищался всевозможными редкостями: «Я видел в королевском дворце, позади дома, фонтан, лабиринт и зверинец; я никогда не видел более занятных и приятных вещей, столь похожих на рай».

«Я видел вещи, привезенные королю из новой золотой страны» (речь идет о выставке привезенных Кортесом сокровищ из Мексики); «я видел среди них чудесные, искуснейшие вещи и удивлялся тонкой одаренности людей далеких стран».

В конце концов, его дело начало сдвигаться с мертвой точки: «Госпожа Маргарита послала за мною в Брюссель и велела сказать мне, что она будет моею заступницею перед королем Карлом, и была особенно благосклонна ко мне». Дюрер подарил ей гравированные на меди «Страсти» и такие же – ее казначею Яну Марниксу.

Именно тогда Дюрер сделал рисунок углем с Эразма Роттердамского, который послужил основой для выполненного в 1526-м гравированного портрета. На одном экземпляре гравюры, когда-то принадлежавшем Никласу Кратцеру, есть надпись: «Год 1520. Я, Никлас Кратцер, присутствовал в то время, когда Альбрехт Дюрер рисовал с натуры в Брюсселе в Брабанте».

Время шло. Из Италии пришло известие, что умер Рафаэль. А дело все не решалось. Дюрер съездил в Аахен на коронацию. Успеха не добился, зато купил трактат Лютера, череп и еще несколько странных диковинок. Ему сообщили, что Карл отправляется в Вормс, где должен состояться рейхстаг. Дюрер решил последовать за Карлом. По дороге кортеж сделал остановку в Кельне. Там Дюреру удалось увидеть Карла в танцевальном зале, и 12 ноября 1520 года император, наконец, подтвердил дюреровскую пенсию господам из Нюрнберга. «И я выехал из Кельна на корабле рано утром в среду после дня св. Мартина в Анторф».

Остальные дневниковые записи интересны, в основном, с точки зрения бытовой этнографии: у Агнессы в церкви срезали кошелек с 2 гульденами; в зеландском городке Зирикзее «бурею выбросило на берег кита, длиною много более ста саженей. И никто в Зеландии не видал кита хотя бы в треть его длины, и рыба не может сдвинуться с берега. Люди хотели бы, чтобы он убрался, ибо они боятся большой вони. Ибо он так велик, что они считают невозможным разрубить его и вытопить жир даже за полгода».

Время от времени художник играл в карты. И в основном, проигрывал – по 3–4 шиллинга за раз.

Многие исследователи жизни и творчества Дюрера, пытаясь подтвердить расхожее мнение о нищенском существовании художника, приводят в пример его дневник с подробным описанием каждой мелкой траты – будь то 2 штюбера на завтрак или 3 штюбера за перевоз. Конечно, надо признать, что он не был богат, как его друг Пиркгеймер, однако приводимые в качестве доказательства бедности тщательные записи художника о расходах в его нидерландском дневнике свидетельствуют скорее о попытках борьбы с собственной расточительностью: он раздаривал гравюры, покупал всевозможные диковинки, деньги тратил на карточную игру и угощал новых знакомых.

Его новые друзья, зная слабости художника к экзотическим вещам, часто преподносили ему весьма удивительные подарки. Вот, например, неполный перечень содержимого тюка, который был отправлен с сопровождающими домой: обезьянка, два индийских ореха, мускусная шишка, коралл, большая рыбья чешуя, тонкий платок жене, шкатулка, трубочка из слоновой кости, бурав, сангина, лен, дрова, тростники, нитки, попугай, магнитный камень, точильный камень, маленькая черепаха, калькуттский щиток из рыбьей кожи, копыто лося, целебная мазь, 2 гребня из слоновой кости, пять шелковых поясов (на подарки знакомым)… Тюк Дюрер поручил Якобу и Эндресу Гесслерам, чтобы те отвезли его в Нюрнберг. А вслед за тюком поехал еще и сундук…

В Генте Дюрер, как мальчишка, развлекался, наблюдая за львами, содержащимися там в зверинце.

«На третью неделю после Пасхи у меня сделалась горячка с потерей сознания, плохим самочувствием и головной болью. И как когда-то раньше в Зеландии, я заболел удивительной болезнью, о которой я никогда ни от кого не слыхал, и я ею все еще болен» (очевидно, это была лихорадка. Предполагают, что именно от нее он через семь лет и скончался). Пока Дюрер болел, Родриго д’Амада присылал ему много сладостей.

Когда художник поднялся с постели, он закончил собирать и отослал третий тюк (кусок арраса для тещи и жены, туфли, штаны до колен…). Доставки осуществлялись на адрес Ганса Имгофа-старшего. И надо сказать, ничего не пропало.

Пейзажист Иоаким Патинер, с которым Дюрер подружился в Нидерландах, пригласил его на свою свадьбу с двумя представлениями (одно из них возвышенное и благочестивое). Кстати, Патинер был одним из первых живописцев, работающих в этом жанре, и первое употребление в Германии термина «пейзаж» связано именно с ним.

Вот еще один список расходов Дюрера: отправка очередного ящичка в Нюрнберг. Плата доктору. Покупка нового берета. 4 штюбера на украшение старого берета. Проигрыш 4 штюберов. Обмен первого берета (слишком грубого) на другой с доплатой 6 штюберов.

В благодарность за крышу над головой и приятную компанию Дюрер написал масляный портрет своего хозяина Иобста и портрет его жены. Денег, естественно, не взял.

17 мая 1521 года до Антверпена дошли слухи, что предательски схватили Мартина Лютера. К счастью, позже выяснилось, что слухи были ложными (на самом деле, Лютера спрятали под чужим именем в Вартбурге – резиденции его покровителя курфюрста Фридриха Саксонского). Но эта весть произвела на Дюрера, который вместе с Пиркгеймером очень сочувствовал Реформации, неизгладимое впечатление: «Претерпел он это за христианскую правду и за то, что обличал нехристей пап, пытающихся всей тяжестью человеческих законов воспрепятствовать освобождению Христа, также и потому, что у нас грабят плоды нашей крови и нашего пота, так бессовестно пожираемые бездельниками, и жаждущие больные люди должны из-за этого погибать голодной смертью. О Боже, освободи твой бедный народ, теснимый великим насилием и законом, которому никто не подчиняется охотно, ибо приходится постоянно грешить против своей совести и преступать ее веления… О Эразм Роттердамский, где ты? Посмотри, что творит неправедная тирания мирского насилия и сил тьмы!»

Надо сказать, что из собственных записей художника складывается образ довольно непрактичного человека с романтическим складом характера. Остается только удивляться, как Дюрер умудрялся добиваться того, чтобы заказчики оплачивали картины, которые он писал. Поневоле начинаешь думать, что не зря он взял с собой в такую дальнюю поездку свою жену Агнессу, к которой, по свидетельству современников, не питал любви. А учитывая, что именно Агнесса, в основном, занималась продажей гравюр Альбрехта, когда они жили дома, то остается сделать логическое допущение, что именно она была ангелом-хранителем домашнего кошелька. «Я сделал еще много всяких рисунков и других вещей для разных людей и за большую часть своей работы ничего не получил».

К тому же художника в очередной раз надул какой-то ювелир, всучив камень худшего качества.

«Во всех моих работах, расходах на еду, продажах и других сделках я имел в Нидерландах один убыток, во всех моих делах и в высших и в низших сословиях; и в особенности госпожа Маргарита мне ничего не дала за все, что я ей подарил и для нее сделал».

Последние подсчеты перед отъездом: каракатица, веревки для упаковки тюков, гульден на кухню на прощание, 11 штюбов аптекарю, слугам на чай, брезент для упаковки тюков, по штюбу грузчику, посыльному, золотой гульден дочери Томазина, получил в подарок от него шкатулку лучшего териака. (Это популярное тогда противоядие и средство от всех болезней.)

2 июля, когда Дюрер уже готов был покинуть Антверпен, король Дании Кристиан II (женатый на сестре Карла V Изабелле), познакомившийся с художником во время посещения Нидерландов этим летом, попросил его спешно приехать и сделать портрет короля углем. Заодно Дюрер нарисовал портрет его приближенного – датского посла при дворе Карла V Антона фон Метца.

Затем сборы продолжились: «Я дал викарию, чтобы он отвез домой большой черепаховый панцирь, щит из рыбьей кожи, длинную трубку, длинный щит и рыбьи плавники и две вазочки с лимонным сахаром и каперсами». На следующий день Дюреры поехали в Брюссель по приглашению короля Дании. Художник подарил королю лучшие из своих гравюр. «Видел я, как сильно удивлены были жители Анторфа, когда увидели короля Дании, что он такой мужественный и красивый человек и проехал через страну своих врагов в сопровождении лишь двух человек». (Речь идет о его поездке через ганзейские города, где Кристиан II, установивший в Дании неограниченную королевскую власть, жестоко подавив сопротивление шведов, устроил им знаменитую «Стокгольмскую кровавую баню».)

В воскресенье 7 июля король Дании дал большой банкет императору Карлу V, госпоже Маргарите и королеве испанской. Дюрер тоже удостоился приглашения на этот банкет. Во время пребывания при дворе он написал портрет короля масляными красками, за что тот подарил ему 30 гульденов. Из этих денег Дюрер отдал два штюбера за стеклянный флакончик, принадлежавший королю, купил гравированные бокалы и итальянскую гравюру, заплатил мальчику, растиравшему краски. 12 июля чета Дюреров выехала из Брюсселя домой.

В это время Дюрер очень интересовался политикой. Конечно, бунтовать и хвататься за оружие он не собирался, но сочинения доктора Лютера произвели на него сильное впечатление.

Вот что говорит Филипп Меланхтон: «А. Дюрер, живописец из Нюрнберга, проницательный человек, сказал однажды, что между сочинениями Лютера и других теологов существует та разница, что у Лютера сразу понимаешь, о чем он будет тебе говорить, а у других, даже закончив книгу, думаешь, что автор хотел тебе сообщить и в чем убедить».

В январе или феврале 1520 года Дюрер написал письмо Георгу Бургхарту (Спалатину) – гуманисту, знатоку древних языков, с 1514 года придворному капеллану и тайному секретарю курфюрста Фридриха Саксонского, для которого художник уже давно выполнял заказы. Высказав в учтивых выражениях свою благодарность за присланную курфюрстом книгу Лютера (который в этот момент находился в зените славы и фактически стоял во главе общенародного движения против католической церкви и феодализма), он попросил курфюрста взять под свое покровительство последнего.

Вообще, интересно, что Дюрер, не будучи по натуре бунтовщиком, тем не менее, оказался втянут в водоворот событий, развернувшихся вокруг Мартина Лютера. Его ближайший друг (наряду с Пиркгеймером) Лазарус Шпенглер (секретарь Нюрнбергского Совета) выпустил книжку: «Апология, или Защитительная речь и христианский ответ честного почитателя божественной истины Священного Писания на возражения некоторых противников с объяснением, почему учение доктора Мартина Лютера не должно быть отвергнуто как нехристианское, а напротив, должно почитаться христианским». Книжку, разумеется, провозгласили еретической.

Доктор Экк, проигравший Лютеру в диспуте летом 1519 года, добился от папы буллы об отлучении от церкви Лютера и двух его сторонников – Лазаруса Шпенглера и Вилибальда Пиркгеймера.

Во время аугсбургского рейхстага Дюрер сделал карандашный портрет, который позже выгравировал на меди, архиепископа Майнцского кардинала Альбрехта Бранденбургского – одного из могущественнейших курфюрстов Германии и главы католической партии в стране. Этот портрет получил название «Малый кардинал». А в 1523 году он сделал более крупный портрет «Большой кардинал» и отправил архиепископу как саму медную дощечку, так и 500 оттисков с нее. Не получив в письме от Альбрехта Бранденбургского ни слова о получении этого второго произведения, Дюрер заподозрил, что тот недоволен работой. И впрямь – тщеславный кардинал был обижен, что художник упустил в надписи на гравюре его недавнее повышение в сане.

По поручению именно этого обидчивого курфюрста монах Тетцель занимался продажей индульгенций в стране, что и послужило поводом к началу Реформации.

А в Нюрнберге все шло своим чередом. В 1521 году 18 августа заболела дорогая теща (жена Ганса Фрея) и через 10 дней скончалась, а через два года умер и сам Ганс Фрей, проболев к этому моменту уже шесть лет.

В 1524 году в Нюрнберге была проведена реформа церкви. Теперь все жители города официально стали лютеранами.

Никлас Кратцер из Лондона писал Дюреру в 1524 году по этому поводу: «Да будет Бог милостив к вам, чтобы вы довели свое дело до конца».

В это время художник в основном занимался написанием портретов как в гравюре на меди (портреты Филиппа Меланхтона, Вилибальда Пиркгеймера, Эразма Роттердамского), так и в живописных («Портрет молодого человека», «Мужской портрет», «Иероним Хольцшуэр» и др.).

Не всех он портретировал с одинаковым удовольствием. Эразму Роттердамскому в течение двух лет пришлось писать Дюреру и Пиркгеймеру, чтобы уговорить мэтра нарисовать его портрет. (Дюрер и сам сначала хотел этого, но потом слегка разочаровался в Эразме Роттердамском, когда выяснилась позиция, занятая им по отношению к Реформации.) В конце концов, в 1526 году Дюрер сделал-таки гравюру на меди, но надо признать, что великий гуманист на ней похож на себя меньше, чем на всех остальных изображениях.

А те портреты, за которые он брался, отличаются классической завершенностью, безупречной композицией, чеканностью силуэтов, эффектно усложненных очертаниями широкополых шляп или огромных бархатных беретов. Композиционным центром этих небольших подгрудных портретов является данное крупным планом лицо, вылепленное тонкими переходами света и теней. В легкой, едва заметной мимике, очертаниях полуоткрытых или чуть изогнутых в улыбке губ, взгляде широко раскрытых глаз, движении нахмуренных бровей, энергичном рисунке скул проступает отблеск напряженной духовной жизни.

Сила духа, открытая Дюрером в его современниках, обретает новый масштаб в последней живописной работе мастера – большом диптихе «Четыре апостола», который он подарил Городскому совету Нюрнберга. Возможно, четыре фигуры апостолов были написаны под влиянием образов алтаря Джованни Беллини из венецианской церкви Фрари. Огромные фигуры апостолов Иоанна, Петра и Павла, евангелиста Марка олицетворяют, по свидетельству некоторых современников Дюрера, четыре темперамента. На левой створке любимый Лютером Иоанн Богослов помещен перед Петром – камнем утверждения католицизма; на правой створке Павел, апостол Реформации, стоит впереди Марка. Возможно, это произведение было создано специально для города, недавно ставшего протестантским; однако надпись внизу можно расценивать и как предостережение против любого проявления религиозного фанатизма.

В последние годы жизни Дюрер упорно занимался теоретическими трудами. По его словам, чем старше он становился, тем больше присматривался к природе и тем лучше понимал, что высшее проявление искусства состоит в том, чтобы воспроизвести ее простоту, но также понял и то, что труднее всего не уклониться от природы.

Все свободное время художник посвящал книгам. Друзья, убежденные в том, что Дюрер создает великий труд, поддерживали его в этом и помогали, чем могли.

Архитектор и военный инженер Иоганн Черте, даже приглашая Дюрера к обеду, посылал ему решение о треугольнике с тремя неравными углами и беспокоился, чтобы художник обязательно закончил свою книгу о перспективе.

Незадолго до смерти Дюрер успел издать «Руководство к измерению циркулем и линейкой» и «Наставление к укреплению городов, замков и крепостей». Последнюю свою книгу – «Четыре книги о пропорциях человека» – он не успел закончить. Это сделали за него друзья.

Дюрер умер в Нюрнберге 6 апреля 1528 года в возрасте 57 лет.

К концу жизни художник входил в первую сотню самых богатых граждан Нюрнберга, а в наследство жене оставил 6848 флоринов, что по курсу равно приблизительно 60 000 английских фунтов.

Его друзья долго не могли смириться с этой утратой. Вилибальд в письме, написанном в 1530 году Иоганну Черте, обвиняет в смерти Дюрера его жену – она, мол, своими постоянными придирками, требованием работать день и ночь и зарабатывать деньги свела его в могилу. «Она была врагом всех, кто был расположен к ее мужу и искал его общества». «Она и ее сестра, конечно, не распущенные, и, несомненно, честные, набожные и в высшей степени богобоязненные женщины, но подозрительные и сварливые». Пиркгеймер не совсем прав. Скорее всего, сказалось то, что он был расстроен смертью лучшего друга. Тем более, что даже не имел возможности видеться с товарищем перед его смертью – Агнесса запретила тревожить мужа. Увидев Альбрехта в последний день, Вилибальд был поражен – Дюрер в результате долгой болезни «высох, как связка соломы».

И в заключение приведем высказывание одного из современников Альбрехта Дюрера – немецкого филолога и педагога Иоакима Камерария (из предисловия к латинскому изданию первых двух книг трактата Дюрера о пропорциях:

«Хотя его предки и были почтенными людьми (выходцами из Паннонии), нет никакого сомнения, они приобрели от него больше славы, чем передали ему. Природа наделила его телом, выделяющимся своей стройностью и осанкой и вполне соответствующим заключенному в нем благородному духу… Он имел выразительное лицо, сверкающие глаза, нос благородной формы, называемой греками четырехугольною (совершенной), довольно длинную шею, очень широкую грудь, подтянутый живот, мускулистые бедра, крепкие и стройные голени. Но ты бы сказал, что не видел ничего более изящного, чем его пальцы. Речь его была столь сладостна и остроумна, что ничто так не огорчало его слушателей, как ее окончание. Правда, он не занимался изучением словесности, но зато почти в совершенстве постиг (из книг) естественные и математические науки. Он не только понял суть и умел применять на практике, но и умел излагать их словесно. Он заботился о том, чтобы вести достойный и добродетельный образ жизни, хотя отнюдь не считал, что сладость и веселье жизни не совместимы с честью и порядочностью. Даже в старости он любил музыку и гимнастику».

«Что я могу сказать о твердости и точности его руки? Вы могли бы поклясться, что линейка, угольник и циркуль применялись для проведения тех линий, которые он в действительности рисовал кистью или часто карандашом или пером без всяких вспомогательных средств». «Я предвижу, что мне не поверит никто из читателей, если я расскажу, что иногда он рисовал отдельно не только различные части всей сцены, но и различные тела, которые, будучи соединены вместе, совпадали так точно, что ничто не могло подойти лучше».

Иоаким Камерарий рассказал, что при встрече Дюрера с Беллини венецианец попросил подарить ему одну из кистей, которыми Дюрер рисовал волосы, и долго не верил, что волоски, так точно прочерченные с сохранением одинакового промежутка на длительном расстоянии, изображены обычной кистью, а не специальной широкой с редкими волосками. Поверил только тогда, когда Дюрер сделал это в его присутствии.