Текст книги "Вышивальщица. Книга первая. Топор Ларны"

Глава пятая.
Хол не трус

Малек вывернулся из зарослей кроны, прищурился, всмотрелся в серые ночные тени. Все спокойно… Можно бережно упаковать в сухие водоросли, затем в жесткий чехол, дорогущую подзорную трубу – сокровище рода ар-Бахта. У плеча азартно зашипел Хол, впиваясь в куртку всеми лапами и пряча короткие слабые усы под брюхо. Чуть подумал – благо, уже в ум входит, шесть лет – и плотно прижал зачаточные мягкие клешни.

– Высоко? – одними губами уточнил Малек. Он знал: выр видит в темноте лучше, такова плата глубин за его ущербность.

– Хол не трус, – прошипел азартный недомерок. Потом чуть помолчал и добавил раздумчиво: – Девять саженей. Высоко. Три плохие ветки: там, там, там.

– Хол умный и осторожный, за это его уважает сам Шром, – ласково улыбнулся Малёк, погладил тонкий, едва начавший крепнуть, панцирь. – Спустимся ещё и сместимся поправее.

После упоминания Шрома, как и всегда, Хол замолчал надолго, благоговея и радуясь. Его, недоросля из слабого рода Ютров, помнит по имени великий боец! И уважает? Огромная, почти непосильная своим великолепием мысль вытеснила из сознания малыша все иные. Глаза утонули в складках глазниц. Хол затих, наслаждаясь похвалой… Малёк улыбнулся уголками губ. Третий месяц он возится с этим смешным серо-розовым детенышем выров. Никому в замке не нужным, брошенным. Ютры бедны, их мало, и все состоят на службе. Им некогда воспитывать малыша, тем более такого – жестоко и заведомо ущербного, родившегося не в срок. Просто гнездо подмокло, и он вылупился. От Хола в общем-то молчаливо, безразлично отказались: сразу было понятно, никому такой не нужен. И его перестали замечать…

Сейчас весь Хол, от основания усов до кончика хвоста, короче вытянутой руки Малька, а должен был за первые шесть лет вырасти гораздо крупнее, самое меньшее – вдвое, выры стремительно прибавляют в длине тела именно в первые годы жизни.

В замке Холу жилось трудно. Недомерка презирали стражи, отшвыривая с дороги ради шутки, он питался остатками чужих обедов и таился в углах, прячась при любом звуке. Он был ничей, и жил вне рода, даже имя свое знал кое-как… А имя ему дал старый Дарга, единственный выр в семье Ютров, кто признал малыша.

Все изменилось в один день. Тот самый, когда род ар-Дох убедился в сохранности своих личинок и отказался от идеи захвата чужого укрепления, которое бережёт сам великий боец Шром.

Малёк устал тогда до неспособности двигаться: он чистил жабры дядьки Сорга. Когда наконец все закончилось, Ларна отнес полусонного, пристроил в уютной тени. Там Малек и то ли отдыхал, то ли бредил наяву. По крайней мере, когда из угла бочком выдвинулся этот вот недоросль и жалостливо сунул в руку вонючий кусок рыбьего хвоста, Малек не возразил. И не отпихнул. Даже не удивился: сил на удивление ушло бы слишком много…

С тех пор жизнь Хола как будто начала свой отсчет заново. Он освоил речь людей в ничтожную неделю, перейдя от невнятного бульканья к вполне складным, хоть и простым, фразам. А потом, в последующие месяцы, Хол заслужил настоящее уважение. Вдвоем гораздо удобнее и безопаснее пробираться в чужие библиотеки. Мелкий выр имел до неприличия слабый панцирь, его клешни не проклюнулись в срок, его усы выглядели издевательством над самим словом – усы, но храбрость у малыша обнаружилась весьма даже полнопанцирная. Так сказал Шром. Громко сказал, стоя на главной площади родового замка и посадив чужого детеныша на свой хвост. То есть, признав достойным во всех отношениях и даже родственным. Это было заслуженное чествование. За десять дней до торжества, в библиотеке рода ар-Фанга, Малек сорвался вниз, повис без сознания на одной уцелевшей страховочной цепочке, готовой вот-вот оторваться. Добраться до него смог только Хол. Ничтожный недоросль с зачаточным разумом, так полагали даже его братья. Но Хол сам приполз, сам, без помощи, закрепил страховку на бессознательном теле, сам, с невесть какой попытки, докинул тонкую веревку до вытянутого уса страхующего внизу Шрома. Потом наладил и толстый канат, сбегал, отнес готовые зачерненные узором записей листки, счистил клей – и рухнул вниз вместе с Мальком, надеясь только на ловкость того же Шрома, успевшего подтянуть к себе веревку и не уронить Малька на камни…

– Хол не трус, – повторил недоросль.

– Тише!

– Хола уважает великий Шром? – мелкий выр еще раз уточнил главное.

– Очень уважает. Тише! Шром велел молчать, когда мы в засаде.

Хол не отозвался. Раз велено молчать – он исполнит, дело нетрудное. Малек улыбнулся, радуясь временной тишине. Погладил панцирь приятеля, такой тонкий, что под ним всегда ощущается тепло живого тела. И стал осторожно спускаться по веткам, поглядывая вниз. Вот и Ларна. Протянул руки, чуть шевельнул ладонью: прыгай, можно. Малек вздохнул, еще раз оглядел ветки внизу – и отпустил руки, падая в темноту. Поймали на растянутую ткань, мягко и уверенно. Подхватили, молча уволокли в овраг, под прикрытие заранее приготовленных пологов.

Хорошо у Ларны поставлено дело: люди надежные, работают без окриков и неразберихи, как единое целое. Укутали в плащ, сунули в руки теплый настой трав. Хола, и того не забыли: угостили сберегаемым для него рыбьим жиром, смешанным с толчеными ракушками. Так велел Шрон, сам подобрал состав, чтобы малыш рос и его панцирь креп.

– Шром меня уважает! – гордо пискнул выр.

– Знаем, достойный ар, – пророкотал басом помощник Ларны. – И тоже уважаем.

Ларна уселся рядом, молча впился в Малька взглядом, ожидая отчета. В подобные ночи мальчик слегка опасался смотреть прямо в глаза своего капитана. Так близко всплывало к поверхности то страшное и холодное, что сокрыто в этом человеке… Он обучен убивать, и он перенял науку, как никто иной. Он не ремесленник, а мастер… Не зря по трактирам имя Ларны поминают шепотом, как сказку. Страшную, но и притягательную тоже. Выродер Ларна, гроза берега и отмелей. А теперь еще и страшный сон шааров, жирующих в Ласме и ворующих на землях рода ар-Бахта.

– Особняк самый что ни есть обычный, – начал Малек. – В два уровня. Комнаты шаара на втором, сам он дома и спит. План мы с Холом нарисовали точный, в исходном были ошибки тут и здесь. Стражи у них выставлены так, вот так, и тут еще караулы на страфах. Пергаменты лежали в большом зале, как всегда в последние месяцы, заранее облитые маслом и готовые к поджогу. Хол их перепрятал сюда. Смена стражи будет перед рассветом. Страфы не породистые, обучения плохого. Иглометы есть у внешних караулов, яда я в помещениях стражи не заметил. И по запаху, дядька Ларна, нет намека. Прочее тут нарисовано.

– Ловок ты стал, – похвалил Ларна, изучая точный, тонко выполненный рисунок. – В два дня полный отчет по здешним делам. Отдыхай, утром разбужу – пойдем заново особняк смотреть, при свете дня. Бедняга Сорг! Как шаара сменим, опять навалится толпа жалобщиков на нашего брата выра. Как же, людишкам только дай почуять слабину, тут же поднимут шум.

– Дядька, да кто при тебе-то жаловаться станет? – Зевнул Малек. – Люди тебя боятся. И выры тебя слегка опасаются. У тебя взгляд стальной, так и язвит… насмерть.

– Не моя вина, что многие уродились на свет мокроштанными гнильцами, – огрызнулся Ларна. – Что ты воспитываешь меня? Какой уж есть… Мало в мире тех, кого я уважаю. Шром с родней, ты да вот еще Хол, пожалуй.

– Хол не трус! – восторженно пискнул выр.

– А люди твои, дядька?

– Не суй нос в разрез клешни, не то без носа останешься, – прищурился Ларна. – Всех коли ценить – до рассвета не доживешь. Мои люди знают страх и ценят деньги. Может, и кроме того есть малость прочего. Но свою спину без панциря я могу доверить тем, кого назвал. Спи.

Малек и не пытался дольше спорить. Похожий на обморок отдых уже уволок в свои глубины. Последние три месяца сны не приходили, не успевали проникнуть в утомленное сознание. Жизнь сделалась плотна и интересна, но трудна до изнеможения. Шром учил нырять: это важно при проникновении в чужие замки. Шрон требовал освоить чтение, да еще на двух языках – людей и выров. Ларна наставлял в опознании ядов, скрытности и основах боя. Хол верещал, шипел, щипался своими ничтожными клешнями – и требовал учить его…

А еще было три чужих библиотеки – две в замках и большая сборная в городской крепости – где удалось снять копии с двух десятков книг.

В родном замке ар-Бахта и окрест стало привычкой сменное наблюдение за берегом: выродеры повадились травить союзников рода. Недавно и новое дело прибавилось, когда с ближними библиотеками удалось закончить. Шрон велел провести полную проверку дел шааров, подвластных роду. Старик не без причин полагал: воруют, а, кроме того, многие не одному своему хозяину служат, но тайком поддерживают кланда, его подсылов привечают, с его стола кушают и его умом живут.

В ухо зашипел Хол. Малек попытался заползти глубже под плащ, сердито сопя и отмахиваясь. Не дали спать ни мгновения, а ведь Ларна обещал! В щели плаща мелькнуло светлое небо, серо-розовое, как тело Хола. Утро? Провалился в сон и сам того не заметил.

– Не отдохнул, – хмуро заключил Ларна. Он стоял над Мальком в полном доспехе, ждал пробуждения и не торопил. – Всё, кончено. Отсылаю вас обоих к Шрону. Иначе ты станешь невидимкой: прозрачный весь, в чем душа держится… Умаяли мы тебя делами.

– Я отдохнул, – язык не желал слушаться, заплетался.

– Хол силен, Хол не трус, – бодро сообщил неугомонный выр, юркнув на плечо. – Клешни есть!

Каждое утро он говорил это. Показывал свои клешни в тайной надежде, что они за ночь стали гораздо крупнее. Малек соблюдал ритуал, подносил к розовому зачатку живого оружия раскрытую ладонь. По ней Хол вымерял размер клешни. И радовался. Ему всякий раз чудилась прибавка, пусть на единый волос – но прибавка. Ларна вгляделся, плотнее прижал клешню к ладони.

– Вот теперь и я вижу, – серьезно сказал он. – На ширину мизинца рост есть. Хорошая смесь – рыбий жир с ракушками. Дед Шрон дурного не посоветует. Ну-ка, Хол, дай я тебя на руках взвешу. Вырос! Ты определенно вырос.

Недомерок запищал от восторга: он знал, что Ларна не лжет даже ради похвалы. Сбежал обратно на плечо Малька. Приготовился, высоко выдвинув стебли глаз.

– Хорошее время. Люди сонные, да. Караул ушёл, страфы устали, да. Можно выступать.

Часто повторять «да», особенно в конце фразы, Хол выучился, само собой, у Шрома, которому подражал во всём. Малек зевнул, плотнее подтянул пояс и зашагал по густой мокрой траве. Еще недавно, в начале весны, он был рабом и сидел под бортом на галере, ожидая побоев и не надеясь на сытный обед. Теперь носит сапоги из наилучшей непромокаемой кожи. Его куртка добротна, а на поясе висит нож приличной длины. Странно порой меняется всё – в один день. Оглянешься, попробуешь понять – и голова закружится…

Из подлеска впереди метнулись тени, страфы заклокотали и стихли: люди Ларны сняли ближний караул. Чуть дальше и в стороне хрустнула ветка. Там второй караул, нанесённый на план глазастым Холом. Вот и третий убран: есть условный знак. Ларна шел, не таясь, но мягкие его сапоги привычно не давали и малого шума. Бывший выродёр чуть щурился, пряча веселье. Он ещё месяц назад признался: сковырнуть шаара гораздо интереснее, чем отравить выра. И счёт к шаару иной, и прелесть работы – в её блеске и точности.

– Знак? – азартно пискнул Хол.

– Рано, – усмехнулся в усы Ларна.

Усы он себе отрастил замечательные. Бороду сбрил, волосы на голове обрезал короче некуда – а усы сохранил, сплёл в две длинные косицы и украсил золотыми знаками рода ар-Бахта, подтверждая своё согласие быть рядом со Шромом «теперь и всегда, пока дышится», так он сам это определил. Выры на усатого выродера смотрели косо, но повода упрекнуть Ларну в бесчестии не могли найти. С прошлым ведь покончено, так сказал сам Шром, давший слово за друга.

– Знак! – жалобно повторил Хол.

– Малыш, не суетись, спешка недостойна больших дел, – буркнул Ларна.

Бережно снял чехол с двуручного топора. Особняк уже рисовался на фоне темных деревьев двумя рядами белых колонн, удерживающих свод затененного двора – тень угодна вырам. Особняк приближался с каждым шагом. Справа и слева одновременно подали сигналы: ближние караулы сняты. Ларна погладил усы и щелкнул ногтем по лезвию топора. Подлинная сталь, драгоценная и варимая лишь мастерами двух кузниц, южной, что в землях ар-Лимов, и ближней северной, загудела уверенно, ровно. Пальцы приласкали клеймо рода ар-Рафт на обухе.

– Ну, знак же… – обиделся Хол.

– Ещё немного терпения.

– Так хочется ударить хвостом, – пожаловался Хол в ухо Мальку. – Он опять не даст, да.

– Бей, не жди, – шепнул Малек.

Хол пискнул от восторга и заполз выше на плечо, подобрался, напружинился и щелкнул хвостом. Получилось слабо и неумело, Ларна, собравшийся было отругать выра, смолчал: такой знак никого не разбудит, пусть недомерок порадуется. Кому следует, знак приняли: от лощины подтянулось подкрепление: два взрослых выра из числа стражей замка. Оба важно качнули клешнями, отмечая готовность к делу.

Ларна шагнул под свод колонн, неся топор наотлет, в левой руке. У каждого своя забава. Малышу надо хлопнуть хвостом. А ему – проверить прочность двери, окованной бронзой и укрепленной заклепками. Пальцы перехватили топорище, подбросили и поймали удобно, в двуручный захват – и сразу повели на замах. Бронза проушин загудела обижено, виновато. Не сберегла хозяйских секретов, не сохранила покой дома…

Гул пополз по стенам, гул отдался оханьем в утреннем тумане.

– Ларна! – взвизгнул чей-то сонный голос далеко, в недрах дома. – Это же Ларна!

– Узнали, – не без удовольствия усмехнулся бывший выродёр. – А то в дом лезть, не постучавшись…

Выры уже лезли. Прямо по стенам, сразу на второй ярус, через балкон и окно – в спальню шаара. Шума прибавилось, тонкий женский визг смешался с воем перепуганного хозяина особняка, заголосили слуги, сонные страфы в стойлах заклокотали, топот босых ног и хлопанье дверей добавились к переполоху. Ларна уже шагал по лестнице, поигрывая топором и позвякивая обухом по мрамору перил. Один из выров грохотал в большом зале, выбрасывая во двор емкости с маслом. Второй нёсся вниз по ступеням и волок шаара, как тряпку.

– Доставлен, брэми, – отчитался страж. – Дышит. Говорить может.

– Вот и ладно, – ласково улыбнулся Ларна. – Может – значит, будет. Эй, рыбий корм, тебе в какой срок было велено явиться на отчет к ару Шрону? Не икай, я не числю икоту за ответ. Не успел прикрыть свои дела да концы попрятать? Не успел. Зажирел, успокоился. Спесью да золотом оброс, как днище корабля – ракушечником. А мы почистим. В сарай его. Глаз с пленного не спускать. Пусть сидит да думает, что следует сказать хозяину.

– О милости великой молю… – всхлипнул толстый мужчина, прижатый к полу клешней выра.

– Вопросы мои знаешь? – прищурился Ларна, нехотя убирая топор. – Про людей кланда думай перво-наперво. Про выродеров, коих кормили на твоем дворе, тоже думай, все мелочи припоминай. И не запамятуй про яды. Сегодня это желаю знать. Сам скажешь, по доброй воле – вечером я уеду. Тогда воровство твое будет судить ар Сорг. Не скажешь, что я велел… знаешь, я буду рад. Зачем отрывать от дел столь занятого выра?

Стальные глаза северянина, как показалось Мальку, вырезали сердце у шаара, трясущегося в припадке животного ужаса. Вырезали, нашли ущербным и продолжили свою пытку, скользя по телу и одним взглядом причиняя боль.

– Всё скажу! – всхлипнул шаар.

– Ладно уж, говори, – поморщился Ларна. – Всё и запишут. Займитесь.

– Он трус! – пискнул Хол, теряя к рыхлому человеку всякий интерес. – Гнилец.

Малек усмехнулся, ощущая, как снова копится в теле усталость, неизбытая в коротком сне-обмороке. Захотелось домой. В родной замок, где нет гнили и где даже Ларна делается иной. Не пугает людишек, не играет напоказ топором… Смотрит с палубы галеры в море, отчего глаза у него делаются добрее, вбирают синеву и радость солнечного соленого ветра.

Издали донеся тихий пристук подклювного бубенчика. Такие носят все курьерские страфы из стойл службы ар-Бахта, да и иные выры используют подобный способ обозначить срочность дела гонца. Само собой, первым звук разобрал Хол. У него слух подстать зрению: получше, чем у многих неущербных. Выр затоптался на плече, сунулся к самому уху. Малек устало подумал: и правда, выр подрос. Сделалось тяжело его держать, а прежде был легок и слаб, как сухая чешуя. Не прокалывал куртку лапами, не рвал в азарте.

– Курьер, – пискнул Хол. – С побережья, да! Срочный, двойной бубенчик.

Малёк отвернулся от постыдно унижающегося вора-шаара, и побежал по ступеням вниз. Губы невольно дрогнули в улыбке. Что бы ни сообщил гонец, эта весть вызовет домой, значит, она хороша и к пользе. Там Шром, там все, по кому душа давно тоскует.

Курьера Малёк помнил. Парнишка всего-то на два года самого его старше, тощий и ловкий. Ларна, умеющий с первого взгляда выбирать нужных людей, мигом приметил юношу на сборном дворе одного из первых шааров, изведавших прелесть ночной проверки своего воровства. Теперь парня и узнать-то сложно. Приосанился, справил новую куртку, волосы отмыл до глянцевой черноты. Вьющиеся они, оказывается. Кто бы мог предположить, глядя на того заморыша, свернувшегося в углу отведенного рабам сарая?

– Привет, Малёк, – без лишних «аров» и «брэми» улыбнулся курьер, спрыгивая на плитки двора и успокаивая страфов – и своего, и заводного, с пустым седлом. – Срочно ждут вас всех в замке. Особенно тебя. Письмо вот. На словах велено сказать: нашлось полезное в книгах. И ещё ар Шром добавил: парус на горизонте вот-вот явится. Велел взять второго страфа, сказал, что его воспитаннику по силам ехать побежью на курьерском вороном, а медленнее никак не поспеть. Ар-Рафты идут. – Курьер нахмурился. – Не знаю, к добру ли весть.

– Хол не трус, – привычно сообщил выр, и его глаза вытянулись на стеблях, восторженно изучая огромность породистого страфа, вороного, подпорченного лишь парой белых перьев в крыльях. – Мы едем.

Страф с некоторым недоумением изучил нового седока, но лапы исправно подогнул. Выр зашипел и засвистел, переходя на родной язык и радуясь в полную силу. Высоко, удобно, всю округу видать… Ларна махнул с порога, отпуская и желая удачи. Курьер прошелся по двору, пару раз повел плечами, хоть так давая себе передышку после дальнего заезда. Снова устроился в седле, поправил закинутый за спину игломет.

В краях, подвластных ар-Бахта, теперь спокойно. Уже месяц нет по перелескам и каменным теснинам лихих людишек. Откочевали с побережья подалее, во внутренние земли, снялись с привычных мест, напуганные скорыми судами Ларны и его наемников. Попритихли, даже золото кланда, желающего знать о делах в Ласме, берут с оглядкой. Днём можно ездить и без оружия, и без сопровождения. Бабы в деревнях завели новую привычку, а того вернее, возродили старую: ходят в гости на посиделки. А почему не ходить-то? Ар показал себя достойным хозяином земель. Рабские загоны в портах пустуют, не желает род ар-Бахта торговать людьми. Пересудов это дает немало: а ну, как кланд вовсе люто озлится, ведь законом тант не просто разрешен, но и обязателен для некоторых рабов! Но кланд далече, а Ларна, страх трактирный, бессонница шаарова – вот он, весь тут… Со старым топором и новыми повадками заправского усача.

Страф припустил с места резвой побежью, непривычной для Малька. Курьер держал повод и на ходу советовал, как половчее сидеть в седле, пружинить ногами и понимать ритм бега. Тоскливо изучил разорванную во многих местах куртку Малька – но все же пригласил выра на свое плечо, понимая: воспитанник Шрома едва держится в седле.

– Ехать недалече, – утешил курьер. – До ущелья, по нему вниз, к берегу малой реки. Ар Шром сказал, что встретит вас.

– Нас! – гордо подтвердил Хол.

Страф покинул натоптанную главную тропу, на траве его ход сделался ровнее, но медленнее. Трехпалые лапы теперь впивались в дерн, искали опору на сложных склонах спускающейся к морю холмистой гряды – местами жирной, плодородной, а местами каменистой, как старая кость мира, лишенная мяса и жил. Малёк смотрел вперед, ловил всякий проблеск синевы моря, радовался ей. И думал: если все сложится хорошо, если кланд не пойдет большой войной, если дела не завалят выше макушки… Много если! Но есть и «тогда». Он вырастет и обязательно станет капитаном. Пойдёт туда, за горизонт, откуда берега не видать. С хорошей командой можно плыть далеко. А с таким лоцманом, как Хол, ни буря не страшна, ни рифы, ни сложные скальные проходы. Клешни и сила хороши в бою. У Хола есть много иного, по недосмотру неоцененного вырами. Он умен, у него исключительная память, великолепные слух и зрение. Он ощущает перемену погоды, как никто другой. Не умеет унывать, что тоже важно.

– Море копит волну, да, – сообщил Хол. – Завтра нахмурится, а потом пойдёт на берег приступом. Ар-Рафты пусть спешат. Пусть ставят галеры к причалу. Позже волна все побьет в щепу, да!

– Ты думаешь, в гости идут? – удивился курьер.

– В гости, – весело отозвался выр. – В гости! Я знаю. Я Шрома знаю, да…

Курьер тихонько рассмеялся и кивнул. Шрома все знают, чего уж там. Его сложно перепутать с любым иным выром. У него вороненый оттенок панциря, редкий для тех, кто не бывал в глубинах. Отчего-то этот тон для выров почти так же значим, как длина усов. Малек несколько раз порывался выяснить – но времени не хватало.

День нагрел и испарил туман, сидеть в седле сделалось невыносимо. Курьер то и дело тормошил, требовал не спать: кругом скалы, упасть никак нельзя, опасно. Поил водой из фляги и занимал разговором. Убеждал: уже близко, еще одна долина осталась. Страфы вырвались из рощи на пустую дорогу, промчались двумя темными тенями через деревню, распугав домашнюю птицу. Самую неповоротливую вороной белоперый успел схватить и в два незаметных движения, обозначенных лишь звуком щелканья клюва, превратил в обед… Курьер сердито дернул повод, отстал, бросил в пыль несколько мелких монет: обычную плату за плохое воспитание страфов, чинящее ущерб. Впрочем, кому ущерб – а кому и выгода… Пойди, продай птицу в середине лета, когда нет ни праздников, ни осенних базаров.

– Там спуск, – указал курьер. – Осторожнее, он крутой, камни скользкие, а страфы разгорячились. Голову ему задирай поводом выше, вода ледяная, напьется – пропадет.

Малек кивнул, собрался с силами и крепче вцепился в верткий повод. Подумал: как парень за месяц освоился с новым делом! Про страфов всё знает, и цену за ущерб усвоил, и в седле держится превосходно, и тропы выучил. Толковый человек.

Спуск дался трудно. Но внизу уже виднелся панцирь Шрома, и это придавало сил лучше, чем любое иное средство. Хол запищал, азартно прыгнул от изгиба тропы, прицелившись в глубокий омут под берегом. Выплеснулся, метнулся к Шрому и вцепился в его хвост, что дозволяется немногим. Сам Малек добрался до дна оврага позже и мешком свалился из седла в лапы дядьки.

– Загоняли мы тебя, да-а, – огорчился Шром, помогая пристроиться на своей спине. Прицелил оба глаза на стеблях в сторону курьера. – Молодец, все исполнил споро, да. Домой езжай, я скажу Шрону, что сам велел. Два страфа, покрасуешься, родне поможешь. – Выр хитро пошевелил ворсом у губ. – Или девок покатаешь. Оно у вас, у людей, так заведено. Без того и нельзя, как мне теперь понятно. Езжай. Три дня отдыха даю, да.

Курьер блеснул улыбкой, торопливо поблагодарил и дернул повод освободившегося от седока страфа, требуя подчинения. Малёк улегся на панцире, закинул руки за голову и прикрыл глаза. Спина у дядьки – вроде палубы, широкая. Можно глядеть в небо, вдыхать запах моря и радоваться. Вон как береговые скалы убегают назад, всем страфам на зависть, а утомления и нет.

– Дядька, ты плаваешь быстрее любой рыбы.

– Я не спешу пока что, да, – отозвался Шром, замедлив ход и наклонившись так, чтобы головогрудь приподнялась, позволяя раскрыть легкие и разговаривать. – Тебя берегу, да заодно коплю разговор помаленьку. Мысль есть: надо встретить ар-Рафтов в море. Шрон против, оно, видишь, как выглядит… Идут боевым строем, десять галер, все при знаках рода и парусах с росписью. На каждой, значит, капитаном – выр. Не войной идут, а вроде парадом, да. У нас же причал мал, нам более семи галер и не разместить. Если погода будет хороша, в чем я сомневаюсь…

– Шторм ползет с заката, – сообщил Хол, взбегая по панцирю к спинному глазу Шрома. – Я знаю! Я точно знаю, да! Самый для замка плохой шторм, волну загонит к причалам, побьёт галеры, попортит, если их много.

– Ты молодец, твоему чутью верю, – вздохнул Шром. – Малек, опасно туда соваться, к ар-Рафтам. В обиде они на меня, повод у них глубинный есть, да. Но я верю им. И это моя вина, надо давно признать ее. Один плыть не могу, старый закон требует вежливости… Либо со старшим братом встречай гостей, либо уж с воспитанником.

– Я всегда с тобой, дядька, – улыбнулся Малёк. – Но хотелось бы, чтобы ары нас накормили обедом. Или ужином. До них далеко плыть?

– Отсюда недалече, с севера они идут-то, – оживился Шром. – Тогда держись, Малек. Крепко держись, я уж поплыву как умею, не вполсилы, да. И ты, Хол, держись.

Мелкий выр молча юркнул под руки Мальку, позволяя себя разместить и закрепить. Шром глубже осел в воду, послышался отчетливый хлопок закрываемых легких. В несколько движений выр настроился на новый ритм движения – и бурун у панциря стал расти, покрываясь сердитой пеной. «Все равно лучше, чем на страфе», – упрямо подумал Малёк, отплевываясь и прилаживаясь дышать.

Галеры первым рассмотрел Хол. Или опознал иным способом, одному ему ведомым? Засвистел, оживился. Шром сбавил ход, затем встал на хвост, как это называют выры – ненадолго выпрыгнул из воды целиком, давая себя рассмотреть. Успокоился, лег в воду, открыл легкие и стал ждать. Галеры замедлили ход, первая в строю отклонилась от курса, чтобы подобрать гостя. Вежливо приготовленный трап свисал до самой воды, а над ним азартно водил усами крупный выр, светло-серый в темных разводах сложного панцирного узора.

– Ух красив узор! Я таких не видел, – удивился Малек. – Полнопанцирный?

– Еще бы, – прогудел Шром. – Трижды мне, дурак недоросший, бросал вызов на отмелях. Когда ему ещё до боя было крепнуть и крепнуть. Хорош стал, пять лет я не видел его. Порода ар-Рафтов во всей красе. Говорят, в древности только их мальков и не путали с прочими. Узор-то врожденный, эдакая удобная примета. Как и моя: мы, ар-Бахта, когда вполне удаемся в породу, цветом похожи на вороненую сталь.

– Шром! – проревел капитан галеры. – Шром, чтоб мне обварить хвост! Цел и здоров. Вот закончим с делами, я всё же брошу тебе вызов, не отопрешься в четвертый-то раз.

– Ну да, ну да, – бровные отростки Шрома насмешливо дрогнули, выр выплеснулся из воды и взобрался на палубу, оплел капитана усами и руками. – У вас на севере и сталь крепче, и выры крупнее, и вода мокрее. Шрон не велел в море встречать, но я не мог иначе. Я сказал: если Юта на меня зол, пусть скажет. А если он продается за золото и кланду мягкий его хвост полирует, то мне жить незачем в таком мире, да…

– Трудно продаваться за золото из своего же рудника, – отозвался узорчатый выр, ответно ощупывая Шрома усами и хлопая руками по панцирю. – Давай сперва решим срочные дела. Бухта у вас мала. В какой порт поставим пять галер? Тагрим, я полагаю? Далековато от вашего замка, зато рядом с моими землями.

– Тагрим, – согласился Шром. – Я дам твоим капитанам наилучшего лоцмана. Имя его Хол, вот он. Никто не знает погоду и волну, как он. У малыша дар, я горжусь им.

– Ты всегда умел гордиться теми, кем должно, – не оспорил предложения капитан галеры, вежливо приветствуя кроху-лоцмана движением панцирных усов. Устремил взгляд на своего помощника, человека и по повадкам видно – не раба. – Дай сигнал брату. Сближаемся, лоцмана передаём к ним на борт. Пусть идут в Тагрим.

Выр чуть помолчал, наблюдая движения галер и одновременно рассматривая с немалым интересом Малька. Хол занял место на клешне крупного, почти равного размером Юте, пожилого выра. Галеры начали расходиться, гребцы прибавили темп. Прибежал моряк из трюма, принес угощение: несвежую печень для выров и прожаренную до корочки рыбу – Мальку.

– Мы прочли письмо Шрона. Наши и ваши земли так расположены, – тихо молвил Юта, – что поссорившись с нами, кланд лишится половины обжитого плодородного побережья и контроля над северными морскими торговыми путями. Это пока ты не бросил ему вызов по старому закону… Я собственно, готов поссориться с тобой, если ты не намерен раздавить его в лепеху. Так что, разворачивать галеру?

– Я не спешу в главный бассейн… пока что, – отозвался Шром. – Мы с братьями хотим понять, что создало нынешние законы. Прежде этого можно ли пытаться ломать их? Шрон мудр, он полагает: спинной глаз дан выру не для баловства. То, что позади – имеет значение. Но менять следует то, что впереди. Очень скоро я буду готов заняться кландом. Хотя это станет затруднительно сделать, если ты развернешь галеру.

– Значит, мне не судьба разочароваться в выборе курса, – усы Юты взметнулись. – Шром, мы единственный род, не допустивший переплавки книг. Мы обманули всех, хотя кланд тогда был силен, и нас вынудили сотрудничать. Золота на севере много, но рыба и мясо порой важнее. А также зерно, наши люди нуждаются в пище. Плохие они или хорошие, шаары или свободные – но голода в краю ар-Рафтов не должно быть, так сказал хранитель нашего бассейна. Мы отдали гнильцам книги, но создали точные их копии. Только мы и могли так поступить. Золото добывается в наших рудниках. Увы, сохранность книг нехороша, часть текстов нанесена небрежно и на старом языке, ведомом лишь мудрым. Таков твой брат Шрон.

– Так десять галер…

– Да, охранение, – сразу отозвался Юта. – Книги у меня на борту.

– Почему ты не бросил до сих пор вызов кланду?

– Потому что все мы привыкли жить так, как жили век за веком, – волоски у губ выра смущенно качнулись. – Золото текло в наши кладовые, слава не подвергалась сомнению, нас похваливали и не ущемляли. А что выродеры порой очень кстати убирали старших и мудрых… трагедия, но мы не видели за ней умысла. Иногда очень удобно не видеть того, что само лезет в глаза. У вас уродился Борг, у нас при бассейне уже давно состоят подобные ему. Берегом воспитанные, то есть – испорченные. Из-за них я узнал о твоем письме лишь две недели назад. Пока старшего брата оповестил, пока галеры собрал… Наших гнильцов везут на второй галере. Обоих. Говорят, у тебя имеется толковый выродёр. Одолжишь? Хочу узнать, отчего последние личинки все как есть – ущербны, да из неподмоченных гнезд. Ещё спрошу: почему двух младших братьев отослали на воспитание в главный бассейн, словно дома им нет наставника.